Текст книги "Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы"
Автор книги: Олег Хлевнюк
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
3. Смещение С.И. Сырцова и А.И. Рыкова
О своём намерении произвести перестановки в правительственном аппарате Сталин, судя по известным документам, впервые высказался в письме Молотову от 13 сентября 1930 г. «Наша центральная советская верхушка (СТО, СНК, Совещание замов), – писал Сталин, – больна смертельной болезнью. СТО из делового и боевого органа превратили в пустой парламент. СНК парализован водянистыми и по сути дела антипартийными речами Рыкова. Совещание замов… теперь имеет тенденцию превратиться в штаб…, противопоставляющий себя Ц [ентральному] Комитету партии. Ясно, что так дальше продолжаться не может. Нужны коренные меры. Какие – об этом расскажу по приезде в Москву»[86]86
Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925–1936 гг. С. 217.
[Закрыть]. Через несколько дней в письме Молотову от 22 сентября Сталин высказался уже более определённо: «Мне кажется, что нужно к осени разрешить окончательно вопрос о советской верхушке. Это будет вместе с тем разрешением вопроса о руководстве вообще, т.к. партийное и советское переплетены, неотделимы друг от друга. Моё мнение на этот счёт:
а) нужно освободить Рыкова и Шмидта (заместитель Рыкова. – О.Х.) и разогнать весь их бюрократический консультантско-секретарский аппарат;
б) тебе придётся заменить Рыкова на посту ПредСНК и ПредСТО. Это необходимо. Иначе – разрыв между советским и партийным руководством. При такой комбинации мы будем иметь полное единство советской и партийной верхушек, что несомненно удвоит наши силы;
в) СТО из органа болтающего нужно превратить в боевой и дееспособный орган по хозруководству, а число членов СТО сократить примерно до 10–11 (пред [седатель], два зама, пред. Госплана, Наркомфин, Наркомтруд, ВСНХ, НКПС, Наркомвоен, Наркомторг, Наркомзем);
г) при СНК СССР нужно образовать постоянную комиссию («Комиссия исполнения») с исключительной целью систематической проверки исполнения решений центра с правом быстрого и прямого привлечения к ответственности как партийных, так и беспартийных за бюрократизм, неисполнение или обход решений центра…
д) нынешнее совещание замов нужно упразднить, предоставив предСНК совещаться со своими замами (с привлечением тех или иных работников) по своему усмотрению.
Всё это пока между нами. Подробно поговорим осенью. А пока обдумай это дело в тесном кругу близких друзей и сообщи возражения»[87]87
Там же. С. 222–223.
[Закрыть].
Вполне возможно, что Сталин обратился с этими предложениями не только к Молотову, но и к некоторым другим членам Политбюро. Как рассказывал позже Каганович, в 1930 г. Сталин написал ему из Сочи: «Придётся Рыкова менять. Пусть каждый член Политбюро напишет мнение, и Вы в том числе, кого Вы имеете в виду председателем Совнаркома». «Что писали другие, – говорил Каганович, – я не знаю. Я написал ему так: «Конечно, самое лучшее было бы, если бы Вы были председателем Совнаркома». Но тогда мы не мыслили, что можно совмещать должности Генсека и Предсовнаркома. «Поэтому я считаю, что председателем Совнаркома можно рекомендовать товарища Молотова»[88]88
Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 60.
[Закрыть].
Однако, на самом деле, обсуждение предложений Сталина происходило не столь безоблачно, как рассказывал Каганович. 7 октября 1930 г. члены Политбюро обсуждали предложения Сталина, высказанные им в двух письмах Молотову. 8 октября Ворошилов подготовил письмо Сталину, в котором сообщал о результатах этого обсуждения[89]89
РЦХИДНИ. Ф. 74. Оп. 2. Д. 37. Л. 9-12.
[Закрыть] (судя по содержанию, Ворошилову было поручено довести до Сталина общую позицию). Ворошилов писал, что решение сместить Рыкова поддержано единогласно. Однако по вопросу о новой кандидатуре многие члены Политбюро не согласились со Сталиным. «Я, Микоян, Молотов, Каганович и отчасти Куйбышев считаем, что самым лучшим выходом из положения было бы унифицирование руководства. Хорошо было бы сесть тебе в СНК и по-настоящему, как ты умеешь, взяться за руководство всей страной», – сообщал Ворошилов. «Разумеется, – продолжал он, – можно оставить всё (организационно) по-прежнему, т.е. иметь штаб и главное командование на Старой площади, но такой порядок тяжеловесен, мало гибок и, по-моему, организационно нечёток». Уговаривая Сталина, Ворошилов льстил ему, писал, что в СНК должен сидеть «человек, обладающий даром стратега», ссылался на пример Ленина, возглавлявшего Совнарком. «Итак, я за то, чтобы тебе браться за всю «совокупность» руководства открыто, организованно. Всё равно это руководство находится в твоих руках, с той лишь разницей, что в таком положении и руководить чрезвычайно трудно и полной отдачи в работе нет».
Судя по письму Ворошилова, ряд членов Политбюро не приняли также предложение о создании Комиссии исполнения. «Куйбышев первый, за ним и я, и Серго высказали сомнения в целесообразности существования такой комиссии», – сообщал Ворошилов. Особенно недоволен был Орджоникидзе, который «опасается, что созданием КИ вносится некоторый элемент, ослабляющий роль РКИ».
На первый взгляд, заявления соратников Сталина о назначении его на пост председателя СНК выглядят лестью царедворцев, предлагающих своему хозяину очередное звание или орден. Однако на деле ситуация была более сложной. Сила Сталина заключалась в том, что, фактически не отвечая за конкретные направления хозяйственно-политического руководства, он имел возможность сосредоточиться на решении кадровых вопросов и контроле за партийным аппаратом. Лишь эпизодически Сталин вмешивался в решение тех экономических вопросов, которые либо имели, по его мнению, принципиальное политическое значение, либо могли принести ему определённую политическую выгоду. Это крайне удобное положение постороннего наблюдателя и арбитра объективно не могло остаться неизменным при назначении Сталина председателем СНК. В этом случае Сталин, как это было в своё время с Лениным, неизбежно оказался бы вовлечённым в рутину правительственного аппарата, в решение изматывающих «вермишельных» проблем, требующее огромных физических усилий (этот момент, кстати, тоже не следует сбрасывать со счетов), объективно терял роль арбитра в столкновениях руководства правительства и отдельных ведомств, но главное – терял прежние возможности непосредственного контроля за партийным аппаратом. Кстати, соратники Сталина прекрасно понимали это. Ворошилов, отводя в своём письме возможные возражения со стороны Сталина, признавал: «Самый важный, самый, с моей точки зрения, острый вопрос в обсуждаемой комбинации – это партруководство». Несмотря на то что в письме Ворошилова вопрос о непосредственном руководителе партийного аппарата дипломатично не поднимался, само предложение вернуться к ленинским традициям подразумевало, что на «хозяйстве» в ЦК останется кто-либо из помощников Сталина. Возможность отхода Сталина от непосредственного руководства партаппаратом члены Политбюро обосновывали крепостью партии, её возросшей организованностью. «Думаю, однако, – уговаривал Ворошилов Сталина, – что нет никаких оснований полагать, что партия и её органы на 1930 г. менее организованны, прочны (во всех отношениях) и пр., чем то было 10 лет тому назад».
Трудно сказать, в какой мере предложения соратников Сталина были вызваны желанием поубавить его быстро растущую власть (хотя целиком возможность такого расчёта отбрасывать нельзя) и в какой мере сам Сталин подозревал их в подобных стремлениях. В любом случае, Сталина на данном этапе устраивало именно сложившееся «разделение властей», и он настоял на своём варианте. Только через десять лет, когда Сталин достиг власти абсолютного диктатора и получил возможность распоряжаться по-своему усмотрению судьбой любого члена Политбюро, он принял, наконец, пост председателя СНК, реализовав по существу ту формулу, которая предлагалась в письме Ворошилова в 1930 г.
Пока же многочисленные консультации по вопросу о председателе СНК и возражения членов Политбюро свидетельствовали, что Сталину приходилось преодолевать некоторое сопротивление при реализации его принципиальных предложений. Известные документы не позволяют проследить, как развивался данный конфликт в Политбюро. Но решение о замене «советской верхушки» было принято не «к осени», как предполагал Сталин в письме Молотову, а лишь несколько месяцев спустя, в декабре 1930 г.
Нельзя исключить, что с согласованиями в Политбюро вопроса о новом главе СНК была связана длительная подготовка созыва пленума ЦК партии, на котором предстояло утвердить соответствующее постановление. Впервые вопрос о созыве очередного пленума ЦК был поставлен на Политбюро 15 сентября 1930 г., однако точную дату созыва в этот день не установили. 29 сентября Политбюро вновь вернулось к решению о пленуме и постановило созвать его 5 декабря[90]90
Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 735. Л. 9-10.
[Закрыть].
За время подготовки к пленуму были произведены существенные кадровые перестановки в ВСНХ, Госплане и Наркомате финансов. В конце октября 1930 г. Сталин окончательно решил проблему Сырцова.
Как уже говорилось, в 1930 г. Сталин относился к Сырцову достаточно подозрительно, причём Сырцов действительно неоднократно давал для этого основания. Разочарованный сталинской политикой, он осторожно, но публично высказывал некоторые из своих опасений. В начале 1930 г. Сырцов выпустил большим тиражом достаточно критическую брошюру «О наших успехах, недостатках и задачах». В июле 1930 г. на XVI съезде партии он говорил не только о победах, но и проблемах.
30 августа 1930 г. Сырцов выступил с речью на объединённом заседании СНК и Экономического совета РСФСР, где рассматривались контрольные цифры на 1930/31 хозяйственный год. Речь была отпечатана 10-тысячным тиражом в виде брошюры и разослана на места. 15 октября по предложению Сталина Политбюро приняло специальное постановление «О брошюре т. Сырцова о контрольных цифрах»: «Считать издание речи т. Сырцова по серии вопросов, не подлежащих оглашению и распространению, ошибочным политическим шагом со стороны т. Сырцова»[91]91
Там же. Оп. 3. Д. 800. Л. 7.
[Закрыть]. Возможно, чашу терпения Сталина переполнил демарш Сырцова на заседании Политбюро 20 сентября 1930 г. При обсуждении финансовых вопросов Сырцов заявил, что второстепенных мер, которыми занимается ЦК для решения острейших финансовых проблем, недостаточно. Положение, заявил Сырцов, столь серьёзное, что необходимо срочно вызвать из отпуска Сталина и предпринимать кардинальные шаги. Большинство Политбюро отклонило предложения Сырцова как «паникёрские». Однако Рыков, напрямую не поддерживая Сырцова, также говорил о высокой инфляции и излишних деньгах в деревне, что дало ещё один повод подозревать Рыкова и Сырцова в благосклонном друг к другу отношении[92]92
Об этом заседании Политбюро и о солидарности Рыкова с Сырцовым говорил Молотов на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября 1930 г., на котором рассматривалось дело Сырцова-Ломинадзе (РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1002. Л. 127).
[Закрыть]. Подозрения Сталина, видимо, вызывали также контакты Сырцова с первым секретарём Закавказского краевого комитета партии В.В. Ломинадзе, который также позволял себе критические высказывания по поводу текущей ситуации.
21 октября 1930 г. один из близких к Сырцову людей, Б. Резников, написал донос на имя бывшего помощника Сталина, редактора «Правды» Л. Мехлиса. В доносе говорилось, что Сырцов и его сторонники установили контакты с группой Ломинадзе на почве недовольства политикой руководства партии. И те, и другие, утверждал Резников, считают необходимым сместить Сталина.
Донос Резникова Сталину доставили ночью 21 октября 1930 г. Утром следующего дня, поставив в известность председателя ЦКК Орджоникидзе и секретаря ЦК Постышева (Каганович и Молотов в Москве отсутствовали), Сталин распорядился вызвать Сырцова. Найти его удалось уже ближе к вечеру. Сырцов прочитал донос и заявил, что показания будет давать только официально в ЦКК.
Сразу же вслед за Сырцовым в ЦК прибыл Резников и написал новое заявление. Он сообщал, что Сырцов приехал в ЦК прямо с собрания, которое он проводил со своими сторонниками (в том числе и с ним, Резниковым). На собрании, как писал Резников, шла речь о переговорах с Ломинадзе о том, что обе группы решили готовиться к смещению Сталина как легальными, пропагандистскими, так и нелегальными методами. Резников сообщил также, что Сырцов подробно проинформировал своих сторонников о заседании Политбюро 20 октября, где Сталин поставил вопрос о письме Бухарина (подробнее об этом уже было сказано в предыдущем параграфе). В новом доносе Резников привёл также такие слова Сырцова: «…Значительная часть партийного актива, конечно, недовольна режимом и политикой партии, но актив, очевидно, думает, что есть цельное Политбюро, которое ведёт какую-то твёрдую линию, что существует, хоть и не ленинский, но всё же ЦК. Надо эти иллюзии рассеять. Политбюро – это фикция. На самом деле всё решается за спиной Политбюро небольшой кучкой, которая собирается в Кремле, в бывшей квартире Цеткиной, что вне этой кучки находятся такие члены Политбюро, как Куйбышев, Ворошилов, Калинин, Рудзутак и, наоборот, в «кучку» входят не члены Политбюро, например, Яковлев, Постышев и др. Далее он сказал, что тов. Ворошилов отшит от работы, его заменили Уборевичем, человеком беспринципным, дьявольски самолюбивым, явным термидорианцем. Ворошилова же думают назначить вместо Рыкова»[93]93
РЦХИДНИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9333. Т. II. Л. 135.
[Закрыть].
По поводу второго заявления Резникова Сырцов также отказался давать какие-либо объяснения. Тогда в ЦК были вызваны другие участники собрания – Каврайский, Нусинов, Гальперин. На очной ставке с Резниковым они отрицали его обвинения, а поэтому были арестованы и отправлены в ОГПУ.
Совместными усилиями ЦКК и ОГПУ у всех обвиняемых, включая Сырцова и Ломинадзе, были получены признания в антипартийной, фракционной деятельности. 4 ноября 1930 г. состоялось объединённое заседание Политбюро и президиума ЦКК, рассмотревшее по докладу Орджоникидзе вопрос «О фракционной работе т.т. Сырцова, Ломинадзе, Шацкина и др.» После длительного обсуждения было принято решение вывести Сырцова и Ломинадзе из ЦК, а Шацкина из ЦКК. Для выработки резолюции была создана комиссия ЦК и ЦКК, в которую вошли Орджоникидзе, Сталин, Косиор, Каганович, Куйбышев, Ворошилов, Рудзутак, Шкирятов, Ярославский, Калинин, Молотов и Киров. Подготовленная комиссией резолюция была утверждена только через месяц, 1 декабря, и была опубликована в газетах 2 декабря. В ней говорилось, что Сырцов и Ломинадзе организовали ««лево»-«правый» блок, платформа которого совпадает с взглядами «правого уклона»».
Решение об исключении Сырцова и Ломинадзе из ЦК, а Шацкина из ЦКК осталось в силе.
В докладе на объединённом заседании Политбюро и президиума ЦКК 4 ноября Орджоникидзе сообщил: Сырцов считает, что дело против него было «подстроено». «Он всерьёз думает, например, – говорил Орджоникидзе, – что ЦК и ЦКК знали, что они делают с Нусиновым, Каврайским, Резниковым. (Далее при правке стенограммы Орджоникидзе вычеркнул фразу: «и давали ему идти по этому пути». – О.Х.). Он и теперь убеждён, что Каврайский, Нусинов и Резников были или агентами ГПУ или агентами ЦК и ЦКК, которые были к нему приставлены. На всё это приходится разводить руками и поражаться, каким образом Сырцов доходит до таких нелепопреступных утверждений. И только»[94]94
Там же. Ф. 85. On. 1 /с. Д. 130. Л. 15–33.
[Закрыть]. Однако, сетования Орджоникидзе вряд ли были искренними. Сырцов, несомненно, был прав во многих своих подозрениях. Как и в других подобных случаях, в «деле» Сырцова – Ломинадзе переплелись некоторые реальные события и провокация, намеренно обострявшая ситуацию. Подготовка этого «дела» может служить хорошим примером сталинских методов политической борьбы на том этапе утверждения единоличной власти, когда Сталин ещё не мог открыто расправиться с любым из своих соратников[95]95
Подробнее о «деле Сырцова-Ломинадзе» см.: Davies R.W. The Syrtsov-Lominadze Affair // Soviet Studies. Vol. 33, № 1 (January 1981); Старков Б.А. «Право-левые фракционеры»// Они не молчали. М., 1991; Кислицын С.А. Вариант Сырцова (из истории формирования антисталинского сопротивления в советском обществе в 20-30-е гг.). Ростов-на-Дону, 1992.
[Закрыть]. Однако применительно к рассматриваемой теме специального внимания заслуживают два обстоятельства «дела»: обвинения Сырцова в адрес Сталина по поводу ограничения прав Политбюро и причины принятия необычно мягкого решения против лидеров данной «антипартийной группы».
Впервые о высказываниях Сырцова по поводу совещаний сталинской фракции и «отсечения» от руководства части Политбюро, как уже говорилось, сообщил Резников в доносе от 22 октября. На следующий день, 23 октября, во время допроса Сырцова комиссией ЦКК (в комиссию входили: Орджоникидзе (председатель), Постышев, Ярославский, Землячка) вопрос всплыл вновь. Однако Орджоникидзе, «беседовавший» с Сырцовым, постарался его замять. Вот соответствующий фрагмент стенограммы.
«Сырцов: Мне кажется ненормальным является положение, при котором целый ряд решений Политбюро предрешается определённой группой. Я вполне понимаю, когда из неё исключается Рыков, как человек, допустивший правые ошибки и ведущий неправильную политическую линию. Но насколько я себе представляю, что в составе этой руководящей группы совершенно не участвуют и являются механическими членами Политбюро Куйбышев, Рудзутак, Калинин и это создаёт такое положение, при котором…
Орджоникидзе: Кто же составляет эту группу?
Сырцов: Остальные за этим вычетом, очевидно, или часть этих остальных.
Орджоникидзе: Раз ты говоришь, так ты и должен знать.
Сырцов: И этим я объясняю то обстоятельство, что по целому ряду вопросов отдельные представители Политбюро при другом обсуждении, при другом подходе они не были бы связаны предварительным обсуждением и ставили бы вопросы несколько иначе»[96]96
РЦХИДНИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 9333. Т. II. Л. 121.
[Закрыть].
Свидетельства Сырцова в данном случае имеют особое значение. Как кандидат в члены Политбюро, он многое знал о взаимоотношениях между членами Политбюро, несомненно, был осведомлён о таких нюансах этих взаимоотношений, которые могут быть доступны только непосредственному участнику событий. Неосведомлённость Сырцова по поводу некоторых акций (например, его мнение о том, что на пост председателя СНК вместо Рыкова готовится Ворошилов, хотя Сталин уже согласовал со своими ближайшими соратниками кандидатуру Молотова) свидетельствовала лишь о высокой степени конспирации во «фракции» Сталина. В то же время этот факт подтверждал наблюдения Сырцова о существовании такой «фракции». Вряд ли Сырцов случайно заговорил о «фракции» и «механических» членах Политбюро. Зная о сложной обстановке в Политбюро, он, скорее всего, надеялся на некоторую поддержку «механических» лидеров, права которых игнорировал Сталин.
Обвинение во «фракционности» было самым серьёзным из всех возможных обвинений, выдвинутых против Сталина. До тех пор, пока ситуация в стране находилась под контролем, никто не мог убедить высших партийных чиновников (прежде всего, членов ЦК), что избранная «генеральная линия» ошибочна и пагубна. Слишком далеко зашли коллективизация и «раскулачивание», а члены ЦК, поддержавшие Сталина против Бухарина, Рыкова и Томского, несли за это прямую ответственность. Другое дело, если тотчас после победы в многолетней борьбе с «левой» и «правой» оппозицией, Сталин, который всегда старался выглядеть «жертвой» интриг оппозиционеров, начал отсекать от руководства своих верных сторонников, т.е. готовить очередной раскол. Такие обвинения могли ввести в смущение даже самых верных сторонников вождя. Несомненно, Сталин понимал это. В своей речи на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября он сразу же заявил, что секретных заседаний на бывшей квартире Цеткин не было, что он там лишь готовился к докладу для XVI съезда партии («вдали от телефонных звонков») и беседовал с отдельными членами Политбюро. «За период моей работы в этой квартире у меня побывали там по одному разу и в разное время Молотов, Калинин, Серго, Рудзутак, Микоян. Ни Каганович, ни Яковлев, ни Постышев, вопреки сообщению т. Сырцова, не бывали в этой квартире, никаких собраний не было и не могло быть на этой квартире. Встречались ли мы, иногда, некоторые члены Политбюро? Да, встречались. Встречались, главным образом, в помещении ЦК. А что в этом плохого?»[97]97
Там же. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1002. Л. 173–174. Впервые на этот момент в выступлении Сталина обратил внимание С.А. Кислицын (Кентавр. 1993. № 1. С. 118).
[Закрыть].
Есть, однако, все основания полагать, что Сталин лгал. Практика организации «фракционных» заседаний Политбюро, на которых обсуждались и предрешались все основные вопросы, выносимые затем на официальные заседания, сложилась ещё в 20-е годы. Известно, что в период борьбы Сталина, Зиновьева и Каменева с Троцким, действовала так называемая «семёрка» – «фракционное» Политбюро, в состав которого входили все члены Политбюро, кроме Троцкого. После разрыва Сталина с Зиновьевым и Каменевым, во время борьбы с «объединённой» оппозицией в 1926–1927 гг., Сталин и его сторонники в Политбюро также предварительно согласовывали решения по ключевым вопросам, выступая на официальных заседаниях Политбюро единым фронтом. Об этом свидетельствуют, например, письма Сталина Молотову, многие из которых фактически были адресованы всей сталинско-бухаринской группе в Политбюро[98]98
Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925–1936 гг. С. 70–72, 88–91 и др.
[Закрыть]. Пока неизвестно, как конкретно сталинское большинство в Политбюро согласовывало свои акции против группы Бухарина, Рыкова, Томского в 1928–1929 гг. Однако о том, что такое согласование было регулярным, свидетельствует весь ход борьбы Сталина с «правыми». Таким образом, в 1930 г. Сталин использовал старые, надёжные методы политической борьбы. Основания для этого у него были – в Политбюро оставался Рыков. Новым было лишь то, что по каким-то причинам Сталин на этот раз решил отстранить от решения принципиальных вопросов не только политического оппонента – Рыкова, но и ряд собственных соратников. Возможно потому, что считал их недостаточно «твёрдыми», опасался их колебаний в решительный момент, либо просто полагал, что они не способны принести пользу в таком «деликатном» деле. Напомню, что Сырцов называл среди «механических» членов Политбюро Калинина, а Сталин в это же время обвинял Калинина в связях с «вредителями».
В любом случае, Сталин совершенно не был заинтересован в распространении каких-либо слухов о «подпольном» Политбюро, равно как и иных обвинений, выдвинутых против него Сырцовым. Это, видимо, была одна из основных причин, по которой столь громкое дело даже не рассматривалось на пленуме ЦК. Уже на совместном заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября Сталин заявил, что история с блоком Сырцова – Ломинадзе несерьёзна[99]99
Кислицын С.А. «Право-«левацкий» блок Сырцова-Ломинадзе». С. 119.
[Закрыть]. А 20 ноября 1930 г. Политбюро по предложению Сталина приняло решение: ««Об измышлениях Форвертса»: а) Не давать никаких опровержений в нашей печати, б) Поручить ТАССу указать через иностранную печать, что сообщение Форвертса о «военном заговоре» и аресте т. Сырцова, Ломинадзе и других представляют сплошной и злостный вымысел»[100]100
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 57.
[Закрыть].
Мотивы подобных решений понятны. Сталину было невыгодно распространение информации об оппозицинности его недавних верных сторонников. Объективно это ослабляло позиции Сталина, сеяло дополнительные сомнения по поводу прочности режима. В связи с этим в деле Сырцова – Ломинадзе чувствовалось стремление Сталина соблюсти оптимальную меру в подавлении инакомыслия в руководстве партии. Проявляя достаточную жёсткость, Сталин избегал обычной позже жестокости, подчёркивая тем самым уверенность в прочности своего положения и несерьёзность намерений оппозиционеров[101]101
Так, в завершение объединённого заседания Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября Сталин неожиданно предложил смягчить принятое решение: не выводить Сырцова и Ломинадзе из ЦК, а только перевести их в кандидаты в члены ЦК. Хорошо понимавшие игру Сталина, члены Политбюро «твёрдо» отклонили это предложение (Там же. Оп. 163. Д. 1002. Л. 218).
[Закрыть]. Судя по известным фактам, Сталину приходилось также считаться с позицией отдельных членов Политбюро, по крайней мере, Орджоникидзе. Орджоникидзе прямо говорил о своих дружественных отношениях с Сырцовым и Ломинадзе в своей речи 4 ноября. Несмотря на то, что публично Орджоникидзе требовал строго наказать «фракционеров», вполне возможно, что наедине со Сталиным он говорил по-другому. Позже, в 1936–1937 гг., когда противоречия между Сталиным и Орджоникидзе обострились до предела, Сталин открыто обвинял Орджоникидзе в попустительстве антипартийной деятельности Ломинадзе (подробнее об этом см. стр. 170–171).
На объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября 1930 г. всячески подчёркивалась идейная связь «платформы» Сырцова с «взглядами правого уклона», а также сочувствие Рыкова оппозиционерам. Этому, в частности, посвятил значительную часть своей речи Сталин. Он заявил, что Рыков лишь на словах признаёт «генеральную линию» и повторил формулу из своего письма Молотову о необходимости «полной спайки между партийной и советской верхушкой». Обвинив Рыкова в том, что он защищает «вредителей» и «разложившихся коммунистов», Сталин заявил: «Председатель Совнаркома существует для того, чтобы он в ежедневной практической работе проводил в жизнь указания партии, в выработке которых он сам принимает участие. Делается это или нет? Нет, к сожалению, не делается. Вот в чём дело и вот откуда наше недовольство. И это, конечно, долго продолжаться не может»[102]102
Там же. Л. 191–195.
[Закрыть].
Так было положено начало открытой подготовке смещения Рыкова. 5 ноября по докладу Сталина Политбюро утвердило повестку дня предстоящего пленума: рассмотрение контрольных цифр на 1931 г., отчёт Наркомснаба о снабжении мясом и овощами, доклад Центросоюза о работе потребкооперации. 20 ноября Политбюро вновь перенесло начало пленума – на 15 декабря. 30 ноября повестка дня была пополнена вопросом о перевыборах Советов[103]103
Там же. Он. 2. Д. 735. Л. 12–13.
[Закрыть].
Пока готовился пленум, Рыков фактически всё больше отстранялся от власти явочным путём. 29 ноября 1930 г., например, комиссия Политбюро под председательством Ворошилова рассматривала вопросы о мобилизационном развёртывании Красной Армии в 1931 г., о плане заказов Наркомвоенмора на 1931 г. Из членов Политбюро на заседании присутствовали Сталин, Орджоникидзе, Куйбышев, Молотов, Рудзутак. Председатель СНК Рыков, без которого подобные вопросы не должны были решаться и не решались ранее, отсутствовал[104]104
Там же. Оп. 162. Д. 9. Л. 88–92.
[Закрыть].
11 декабре 1930 г. Политбюро обсудило проекты постановлений по основным вопросам пленума, но буквально накануне его созыва, 14 декабря, вновь перенесло открытие пленума, на этот раз на 17 декабря[105]105
Там же. Оп. 2. Д. 735. Л. 14–15.
[Закрыть]. Смысл этого переноса стал ясен на следующий день. 15 декабря член Президиума ЦКК ВКП(б) Акулов по поручению Президиума направил в Политбюро специальное письмо, в котором предлагал созвать не пленум ЦК, а объединённый пленум ЦК и ЦКК ВКП(б). Обычно объединённые пленумы ЦК и ЦКК собирались для решения важнейших партийно-государственных проблем. До декабря 1930 г. такой объединённый пленум последний раз собирался в апреле 1929 г. и решал важнейший вопрос о борьбе в Политбюро между группами Бухарина и Сталина. На этот раз Акулов мотивировал необходимость созыва объединённого пленума обсуждением «крупных хозяйственных вопросов». Хотя на самом деле это, несомненно, было связано с предстоящим смещением Рыкова. Предложение Акулова было принято[106]106
Там же. Л. 15.
[Закрыть].
Манёвры вокруг созыва пленума свидетельствовали о том, что Сталин до последнего момента старался не демонстрировать свои истинные планы в отношении Рыкова. Эта линия была продолжена и на самом пленуме, где вопрос о Рыкове возник как бы случайно, между делом.
Первые два дня работы пленума, казалось, не предвещали никаких «организационных вопросов». Шло обычное обсуждение повестки дня, произносились традиционные отчётно-бюрократические речи. Признаки подготовленной атаки против Рыкова появились на третий день пленума. Утром 19 декабря выступление Рыкова в прениях по докладу Куйбышева о контрольных цифрах на 1931 г. несколько раз прерывалось репликами с мест, в которых ему напоминали о прежних «грехах» и требовали покаяния. Рыков защищался, достаточно резко заявил, что бессмысленно вспоминать «старые споры», хотя в заключение своего выступления вновь заявил о своей лояльности: «Я в величайшей степени убеждён в том, что генеральная линия партии является единственно правильной линией, что достигнутые успехи говорят об этом с полной и безусловной категоричностью, что всякое – как теперь принято называть наиболее гнусную форму борьбы – двурушничество, пассивность, нейтральность являются для члена партии совершенно недопустимыми»[107]107
Там же. Д. 460. Л. 61–64.
[Закрыть]. Несмотря на это, выступавшие затем участники пленума осуждали Рыкова, обвиняли его в неискренности, называли его речь оппортунистической.
На вечернем заседании 19 декабря с заключительным словом выступил Куйбышев. Оставив в стороне предмет своего доклада – план народнохозяйственного развития на 1931 г., Куйбышев начал обличать Рыкова и фактически предложил снять его с поста председателя Совнаркома. «Я считаю, – говорил он, – что между советской и партийной верхушкой, при выполнении такого исключительно трудного плана, который стоит перед нами в 31 г., требуется огромная сплочённость. Ни малейшей щелки не должно быть между соваппаратом и возглавляющими его товарищами и руководством партии. То, что происходило после съезда, то обстоятельство, что тов. Рыков не стал в ряды активных борцов за генеральную линию, не стал борцом против системы взглядов, вредность которой он сам признал, показывает, что такая щелка есть, пока тов. Рыков возглавляет соваппарат. А это вредно, это разлагающе действует на весь советский аппарат… Выходит так, что есть ЦК и его руководство в лице Политбюро, Пленума ЦК, это руководство охвачено величайшим воодушевлением социалистической стройки, ведёт пролетариат на всё новые и новые бои, ожесточённо борется с классовыми врагами и со всякими проявлениями, хотя бы даже завуалированными, враждебной классовой идеологии, и есть верхушка советского государства, которая делает, «что может»! Так дальше продолжаться не может…»[108]108
Там же. Л. 81–83.
[Закрыть].
Косиор, получивший слово в заключение пленума, предложил освободить Рыкова от обязанностей председателя Совнаркома СССР и члена Политбюро, утвердив новым председателем СНК Молотова, а членом Политбюро Орджоникидзе. Пленум принял эти предложения единогласно[109]109
Там же. Л. 87.
[Закрыть].
Смещение Рыкова прошло без видимого участия Сталина. Однако во всей этой операции чувствовалась его рука: начиная от подготовки пленума и заканчивая формулировкой о разрыве между партийным и советским руководством, высказанной Сталиным ещё в сентябре в письме Молотову и не раз повторенной на декабрьском пленуме.