Текст книги "Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы"

Автор книги: Олег Хлевнюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

4. Корректировка второй пятилетки

Значительный материал для наблюдений по поводу реальных механизмов принятия важнейших политических решений даёт история утверждения второго пятилетнего плана (1933–1937 гг.)[328]328
  Далее использованы материалы статей: Девис Р.У., Хлевнюк О.В. Вторая пятилетка. С. 99–102; Khlevnyuk О., Davies R.W. The Role of Gosplan in Economic Decision Making in the 1930s. CREES Discussion Papers, SIPS № 36. CREES, University of Birmingham, 1993. P. 33–42.


[Закрыть]. Существенная корректировка пропорций экономического развития – снижение темпов индустриального роста и демонстративное внимание к отраслям группы «Б», – провозглашённые в новом пятилетием плане, обстоятельства его утверждения на XVII съезде (слегка завуалированная перепалка между Орджоникидзе и Молотовым) давно заставляют исследователей усматривать в этих событиях некий политический подтекст. Особое внимание в этой связи уделяется В.М. Молотову и Г.К. Орджоникидзе, заявления которых на съезде используются как ещё один аргумент в пользу версии о двух противостоящих «фракциях» – радикалов (Молотов) и «умеренных» (Орджоникидзе)[329]329
  Наиболее полно эта точка зрения представлена в книге: Getty J.A. Origins of the Great Purges. P. 12–25.


[Закрыть].

Как уже говорилось в предыдущей главе, в связи с нарастанием экономического кризиса руководство страны с середины 1932 г. предприняло попытки сокращения размеров капитальных вложений. На этой почве обострились традиционные противоречия между хозяйственными ведомствами, с одной стороны, и руководством Совнаркома, Госплана и Наркомата финансов, которые занимались распределением ресурсов, – с другой. В этих столкновениях просматривалась одна устойчивая тенденция: наркоматы старались получить максимум капиталовложений и более низкие планы производства, Госплан и Наркомат финансов, поддерживаемые руководством СНК, пытались урезать капитальные вложения и требовали большей отдачи от существующих производственных фондов. В очередной раз это произошло при утверждении второго пятилетнего плана.

Показатели новой пятилетки, разрабатываемой в Госплане, на протяжении 1932 г. неоднократно уменьшались, так как реальное положение советской экономики не оставляло надежд на продолжение политики форсированной индустриализации. В декабре 1932 г. в аппарате Куйбышева был подготовлен проект резолюции к пленуму ЦК партии, которому предстояло подвести итоги первой пятилетки и наметить задания на 1933 г. В первоначальном проекте резолюции, в частности, говорилось: «…Пленум Центрального Комитета считает нужным определить ежегодный рост продукции промышленности в следующем пятилетии в размере 12–16% вместо среднегодовых 20% в первой пятилетке»[330]330
  РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 2. Д. 750. Л. 52.


[Закрыть]. Проект резолюции рассматривался комиссией в составе Сталина, Молотова и Куйбышева, образованной решением Политбюро от 28 декабря 1932 г.[331]331
  Там же. On. 3. Д. 913. Л. 9.


[Закрыть]. В результате в проекте появился написанный Сталиным новый пункт «От первой ко второй пятилетке», в котором идея снижения темпов получила идеологическое обоснование. Первый вариант этого пункта в отличие от первоначального проекта резолюции содержал такой пассаж по поводу конкретных показателей прироста промышленной продукции: «а) среднегодовой прирост промышленной продукции для второй пятилетки должен быть запроектирован не 21–22%, как это имело место в первой пятилетке, а несколько меньше – примерно 14%». Сталин исправил последние слова: «примерно 13–14%»[332]332
  Там же. On. 2. Д. 750. Л. 54–56.


[Закрыть]. В таком виде эта цифра вошла в резолюцию, одобренную пленумом[333]333
  КПСС в резолюциях… Т. 6. С. 18.


[Закрыть].

Опираясь на решения январского 1933 г. пленума, комиссия Госплана под руководством первого заместителя председателя Госплана В.И. Межлаука в мае 1933 г. предложила сократить среднегодовые темпы прироста промышленной продукции до 13 процентов, а производство чугуна в 1937 г. до Т5 млн. тонн[334]334
  РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 92. Д. 14. Л. 62–65. (По плану первой пятилетки выплавка чугуна в последнем году пятилетки должна была составить 17 млн. т. Скорректированные годовые планы прироста промышленной продукции в первой пятилетке составляли: 1929 – 21,4%, 1930 – 32,0%, 1931 – 45%, 1932 – 36,0%.)


[Закрыть]. В этом руководители Госплана пытались заручиться поддержкой Сталина. 28 мая 1933 г. Куйбышев и Межлаук обратились к нему с письмом, обосновывая целесообразность установления 15-миллионой отметки для чугуна и соответствующих показателей для стали и проката. Они доказывали, что ориентация на выплавку 18 млн. тонн чугуна, на чём настаивал НКТП, потребует дополнительных капиталовложений и предопределит ежегодный прирост продукции тяжёлой промышленности на 16 вместо 14 процентов, принятых пленумом. «Ввиду того, что выплавка 15,2 млн. т. чугуна и 11,6 млн. т. проката удовлетворяет потребности других отраслей при заданном темпе их роста и что эта проектировка достаточно напряжена с точки зрения нового оборудования, особенно в части стали и проката, Госплан просит разрешить вести дальнейшую работу над планом пятилетки на основе указанного лимита», – заключали своё письмо Куйбышев и Межлаук[335]335
  Там же. Д. 13. Л. 98-103.


[Закрыть].

Следов какого-либо ответа на это обращение обнаружить не удалось. Но похоже, что инициатива руководства Госплана одобрена не была. В июне и июле 1933 г. обсуждения в Госплане исходили из 18-миллионного лимита по чугуну[336]336
  Там же. Д. 18. Л. 1–2.


[Закрыть]. Эта же цифра была включена в директивы, представленные XVII съезду партии шестью месяцами позже.

Госплан, тем не менее, продолжал настаивать на понижении уровня капитальных вложений. В июне он предлагал довести инвестиции в 1933–1937 гг. до 97 млрд. руб. по сравнению со 135 млрд, руб., требуемыми наркоматами[337]337
  Там же. Д. 17. Л. 366.


[Закрыть]. Это были самые низкие из когда-либо обсуждавшихся цифр. Они означали, что ежегодный уровень капиталовложений за пятилетку лишь немного превышал уровень 1933 г. Происхождение этих лимитов неизвестно. Скорее всего, они были намеренно занижены в Госплане ввиду предстоящего «торга» с наркоматами по поводу пятилетки. Действительно, на состоявшихся вскоре обсуждениях лимитов с представителями ведомств руководители Госплана признавали недостаточность капиталовложений и обещали увеличить их. Куйбышев, например, согласился расширить план капвложений по наркомлесу и наркомату путей сообщения[338]338
  Там же. Д. 16. Л. 149–150. Д. 17. Л. 213–214.


[Закрыть].

Когда комиссии, которым поручалось согласовать разногласия с ведомствами, закончили свою работу, выяснилось, что лимиты по капитальным работам выросли до 120 млрд. руб. Эту новую цифру обсуждали на совещании под председательством Куйбышева 19 июля. Заместитель Куйбышева Г.И. Смирнов, подводя итоги обсуждения, говорил, что 120-миллиардная программа не обеспечена материальными ресурсами, в силу чего требуется её сокращение по крайней мере до 110 млрд.[339]339
  Там же. Д. 17. Л. 367, 434–442.


[Закрыть]. 26 июля новое совещание под председательством Куйбышева установило компромиссную «окончательную» цифру – 112,75 млрд. руб.[340]340
  Там же. Д. 18. Л. 76–78.


[Закрыть]

В последующие три месяца шло неторопливое ознакомление с намётками пятилетнего плана. «Получил твои материалы к пятилетке, – сообщал с юга Молотов Куйбышеву 16 сентября 1933 г. – Кое-что успею посмотреть. Без сопроводительного текста трудно разобраться, а текст до меня дойдёт, видимо, только в Москве»[341]341
  РЦХИДНИ. Ф. 79. On. 1. Д. 798. Л. 5.


[Закрыть]. Но 15 ноября Политбюро приняло решение о созыве в январе 1934 г. очередного съезда партии. Вторым пунктом повестки дня было намечено рассмотрение второго пятилетнего плана по докладам Молотова и Куйбышева[342]342
  Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 933. Л.5.


[Закрыть]. Решения об основных параметрах плана нельзя было более откладывать.

Обсуждение тезисов докладов Молотова и Куйбышева на Политбюро было намечено на 20 декабря. В ходе подготовки и обсуждения тезисов лимиты пятилетки были существенно увеличены. Ежегодный прирост промышленной продукции устанавливался теперь на уровне 18% по сравнению с 13–14%, утверждёнными пленумом ЦК в январе 1933 г. План капитальных вложений был увеличен до 133 млрд. руб. по сравнению со 113 млрд., одобренными Госпланом в июле[343]343
  Там же. Ф. 558. On. 1. Д. 3109; Ф. 79. On. 1. Д. 563. Л. 1-23.


[Закрыть].

Новый проект был, очевидно, подготовлен на уровне Политбюро, возможно, самим Куйбышевым, без участия работников Госплана. 20 декабря, в день, когда Политбюро обсуждало новые предложения, один из руководящих работников Госплана Г.Б. Лауэр послал сердитое заявление Куйбышеву и Межлауку: «Считаю необходимым обратить Ваше внимание на то, – писал Лауэр, – что работа по уточнению плана второй пятилетки организована в Госплане абсолютно неудовлетворительно и не обеспечивает доброкачественных проектировок. Мы получили приказ, чтобы в один день проверить таблицы пятилетки и сдать исправленные. Кое-кто получил дополнительную информацию от тов. Гайстера об изменениях, внесённых Вами в первоначальный план. Эти изменения, однако, настолько серьёзны, что отражаются косвенно на всех отраслях и нельзя прямо исправлять таблиц, а нужно заново увязать проектировки каждого сектора (каждой отрасли) с народным хозяйством в целом. Насколько я понимаю, резко изменены темпы роста промпродукции (18 вместо 14%), изменено соотношение А и Б, резко повышены капиталовложения на конечный год (34 м. р. вместо 26 м. р.). Резко повышена продукция машиностроения. Это означает другой баланс стройматериалов, другой баланс металла, другую потребность в топливе и электроэнергии»[344]344
  ГАРФ. Ф. Р-5446. Оп. 22. Д. 24. Л. 114–114 об.


[Закрыть]. Лауэр предлагал отсрочить доработку плана на несколько дней.

Фактически так и произошло. Новые лимиты были готовы к концу декабря. 31 декабря один из ответственных работников Госплана А.И. Гайстер доложил Сталину о предпринятых изменениях (черновик его записки сохранился в бумагах секретариата Куйбышева). «Согласно указаниям тов. Сталина, – писал Гайстер (это, кстати, позволяет с большой долей вероятности предположить, что увеличение лимитов было предпринято по инициативе Сталина. – О.Х.), – Госплан пересмотрел проектировки по некоторым отраслям НКТП для обеспечения увеличения втрое производства предметов широкого потребления как по лёгкой и пищевой промышленности, так и соответствующего увеличения производства предметов ширпотреба по НКТП, а также для увеличения снабжения НКПС подвижным составом». Новый проект, докладывал Гайстер, предусматривал увеличение инвестиций в лёгкую и пищевую промышленность, увеличение производства локомотивов и вагонов[345]345
  Там же. Д. 27. Л. 230–234.


[Закрыть].

3 февраля 1933 г. Молотов и Куйбышев представили новую версию плана XVII съезду: среднегодовые темпы промышленного роста – 19%, инвестиции за пятилетие – 133,4 млрд. руб. На следующий день, 4 февраля, на утреннем заседании съезда возникла ситуация, которая уже неоднократно повторялась при рассмотрении пятилетних планов (и на XVI конференции в апреле 1929 г., и на XVII конференции в феврале 1932 г.): делегаты, отстаивая интересы своих регионов, стали требовать увеличения строительных программ. Вечером того же дня выступил Орджоникидзе. Он критиковал тех, кто требовал пересмотреть планы и заявил: «Если бы мы пошли сейчас по такой линии, чтобы всё то, что требуют наши области и республики, включать в план второй пятилетки, то из этого получилась бы не пятилетка, а что-то другое. (Голос: «Десятилетка».) Да, получилась бы десятилетка. Мы, товарищи, хотим иметь такую пятилетку, которая при огромнейшем напряжении сил и средств нашей страны была бы выполнена». Не дав делегатам опомниться, Орджоникидзе выдвинул «встречный план» – сократить среднегодовые темпы роста промышленности в целом с 18,9 до 16,5%. При этом (обратим на этот факт особое внимание) Орджоникидзе подчеркнул, что наметки по капитальным вложениям на пятилетку остаются прежними. Орджоникидзе сообщил также, что все эти поправки согласованы с другими членам Политбюро[346]346
  XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии. С. 435.


[Закрыть]. Вскоре после Орджоникидзе с предложениями о сокращении темпов развития отраслей выступили наркомы пищевой промышленности Микоян и лёгкой промышленности Любимов.

Подводя итоги обсуждения второго пятилетнего плана, Молотов оценил принятые решения о снижении темпов роста как проявление «большевистской осторожности, которая требует серьёзного учёта всей обстановки, в которой мы живём»[347]347
  Там же. С. 523.


[Закрыть]. Но при этом сделал заявление, из которого следовало, что темпы индустриального роста могут и должны повышаться, несмотря на одобренные лимиты пятилетки: «В наших годовых планах во второй пятилетке мы должны обеспечить не только выполнение, но и перевыполнение заданий второй пятилетки. Это должно быть отнесено и к текущему году второй пятилетки. Присоединяясь к предложению о 16,5% ежегодного прироста промышленной продукции на вторую пятилетку, мы должны сохранить полностью, не сокращая ни на один процент, ни на одну десятую процента принятое партией и правительством задание на 1934 г. – второй год пятилетки. А это задание, как известно, определялось в 19%. Это значит, что уже для 1934 г. мы берём повышенное против средних темпов пятилетки задание»[348]348
  Там же.


[Закрыть].

Никаких документов, позволяющих выяснить, каким образом возникла «поправка Орджоникидзе», до сих пор выявить не удаётся. Однако наличные факты не позволяют рассматривать решение о снижении темпов как результат борьбы двух политических группировок, политического противостояния Молотова и Орджоникидзе. В контексте изложенных выше фактов о составлении пятилетнего плана съездовский эпизод можно рассматривать скорее как продолжение межведомственной борьбы вокруг пропорций производства и капитальных вложений. Нарушенный в результате значительного повышения темпов перед съездом компромисс между Госпланом и хозяйственными наркоматами был восстановлен. Наркоматы получили повышенные лимиты капиталовложений, за что боролись всегда, и более низкие задания по выпуску продукции. Иначе говоря, получая те же деньги, ведомства могли произвести за них меньше продукции. Трудно сказать, что больше подрывало наметившийся поворот к более умеренной экономической политике: попытки ли увеличить темпы экономического роста при высоком уровне капиталовложений, за которыми стояли СНК и Госплан (персонально Молотов), или восторжествовавший подход ведомств (в частности, Орджоникидзе) – снижение темпов роста при сохранении громадных капиталовложений. Во всяком случае, эти конкурирующие точки зрения однозначно невозможно отнести либо к умеренной, либо к радикальной и ещё труднее окрасить в политические цвета.

Что касается политики советского руководства в 1934 г. в целом, то она, как показывают вышеприведённые факты, определялась не коренной переменой взглядов и представлений Сталина, не влиянием на него фракции «умеренных» членов Политбюро (существование которой не подтверждается документами), не воздействием на Сталина Горького (как писал Б. Николаевский), а вполне определёнными реальностями социально-экономического развития страны. Политика, проводимая в годы первой пятилетки, привела к острейшему кризису. Развал экономики, голод, террор, затронувший значительную часть населения страны, ставили под вопрос само существование режима, лишали его экономической и социальной опоры. «Умеренный» курс был единственным способом стабилизировать ситуацию и предотвратить распад общества. Определённую роль играли также внешнеполитические расчёты советского правительства. Усиление угрозы германского фашизма заставляло Сталина маневрировать в отношениях с западноевропейскими странами, поддерживать идею «народных фронтов», а, значит, с особой силой демонстрировать международной общественности принципиальную разницу между фашизмом и коммунизмом, выставлять напоказ «демократические завоевания» советской власти.

Переориентация экономической, социальной, карательной политики, существенное изменение идеологических стандартов отражали преобладающие в стране настроения и интересы. При помощи очередного манёвра режиму удалось использовать потенциал этого почти всеобщего стремления к стабильности, «умеренности», «зажиточной» жизни и т.п. На этом держались все относительные успехи второй пятилетки. Причём «умеренный» курс имел для системы столь существенное значение, что в определённой мере его проведение в жизнь продолжалось и после убийства Кирова.

Глава 4
1935–1936 годы: террор и «умиротворение»

Уже много лет по поводу причастности Сталина к убийству Кирова ведутся споры. Но до сих пор сторонники двух крайних точек зрения – и те, кто убеждён, что именно Сталин был организатором этого преступления, и те, кто отрицает это, – не располагают фактами, при помощи которых можно было бы окончательно прояснить вопрос. Скорее всего, таких фактов и не существует. Политические убийства готовятся в строжайшей тайне, и приказы о них не оформляются на бланке с печатью. Но одно можно утверждать твёрдо: Сталин в полной мере использовал выстрел в Смольном для собственных политических целей, прежде всего, как повод для окончательной расправы с бывшими политическими противниками – лидерами и участниками оппозиций 20-х – начала 30-х годов. Всех их на протяжении 1935–1938 гг. обвиняли в террористической деятельности, прежде всего, в подготовке и осуществлении убийства Кирова.

Став исходной точкой процесса уничтожения бывших оппозиционеров и новой волны чисток в партии, убийство Кирова, однако, не привело к немедленным широкомасштабным репрессивным акциям. Прошло ещё почти два года, прежде чем массовый террор достиг своего максимального уровня. В 1935–1936 гг. наблюдалось сосуществование двух политических тенденций: попытки продолжения «умеренной» линии и умиротворения общества и укрепление жёсткого курса. Каждая из этих тенденций имела вполне определённые очертания и реально осуществлялась на практике. Таким образом, период от убийства Кирова до начала массовых репрессивных акций 1937–1938 гг. также представляет значительный интерес для наблюдений по поводу колебаний «генеральной линии», логики решений высшего руководства, соотношения сил и тенденций в Политбюро.

1. После убийства Кирова

В первые месяцы после убийства Кирова всплеск государственного террора, казалось, безвозвратно поглотил все «умеренные» начинания предшествующего периода. Уже через несколько часов после известия о событиях в Ленинграде Сталин собственноручно подготовил постановление ЦИК СССР, получившее название «закон от 1 декабря». Этот чрезвычайный акт, введённый в действие фактически единоличным решением Сталина (Политбюро его формально одобрило только 3 декабря)[349]349
  РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 162. Д. 17. Л. 87.


[Закрыть] предписывал заканчивать следствие по делам о террористических актах в десятидневный срок, обвинительное заключение вручать обвиняемым лишь за сутки до рассмотрения дела в суде, слушать дела без участия сторон, не допускать кассационных обжалований и ходатайств о помиловании, а приговоры о расстреле приводить в исполнение немедленно после их оглашения. Этот закон означал коренной разрыв с порядками судопроизводства и контроля за приговорами к расстрелу, утвердившимися в предшествующий период. Нормы закона от 1 декабря были оптимальными для проведения широких террористических акций, а поэтому особенно активно использовались в 1937–1938 гг.

Несмотря на возражения НКВД, Сталин приказал разрабатывать «зиновьевский след», обвинил в убийстве Кирова своих бывших политических противников – Л.Б. Каменева, Г.Е. Зиновьева и их сторонников. Как показали последующие события, это имело далеко идущие последствия. Постепенно, начиная с 1935 г. все участники бывших оппозиций были обвинены в терроризме. Через несколько дней после убийства Кирова начались аресты бывших сторонников зиновьевской оппозиции. 16 декабря были арестованы Каменев и Зиновьев. 28–29 декабря в Ленинграде выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР приговорила к расстрелу 14 человек, непосредственно обвинённых в организации убийства Кирова. В приговоре утверждалось, что все они, включая убийцу Николаева, были «активными участниками зиновьевской антисоветской группы в Ленинграде» и спустя несколько лет, потеряв надежду на поддержку масс, организовали «подпольную террористическую контрреволюционную группу», во главе которой стоял так называемый «ленинградский центр». 9 января 1935 г. в Особом совещании при НКВД СССР рассматривалось уголовное дело мифической «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других». По нему проходило 77 человек, в том числе видные деятели партии. Все они были осуждены на разные сроки тюрьмы и ссылки[350]350
  Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. С. 123–147.


[Закрыть]. Ещё через неделю, 16 января, от 5 до 10 лет заключения получили 19 человек, проходивших по делу так называемого «московского центра» во главе с Зиновьевым и Каменевым[351]351
  Там же. С. 147–170.


[Закрыть]. Все эти процессы были грубо сфабрикованы. Никаких доказательств причастности бывших оппозиционеров к убийце Кирова Николаеву не существовало. Сталин расправился со старыми политическими соперниками, обвинив их в преступлениях, которые они не совершали.

Сразу после осуждения Зиновьева и Каменева при личном участии Сталина было подготовлено и разослано на места закрытое письмо ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова». В нём категорически утверждалось, что террористический акт против Кирова был подготовлен ленинградской группой зиновьевцев, именовавшей себя «ленинградским центром». Их идейным вдохновителем объявлялся «московский центр» зиновьевцев, во главе которого стояли якобы Каменев и Зиновьев. Оба этих «центра» были объявлены в письме «по сути дела замаскированной формой белогвардейской организации, вполне заслуживающей того, чтобы с её членами обращались, как с белогвардейцами»[352]352
  Там же. С. 191–195.


[Закрыть].

Обрушив основной удар против зиновьевцев, Сталин тем не менее напомнил в письме, что в истории партии существовали и другие «антипартийные группировки»: «троцкисты», «демократические централисты», «рабочая оппозиция», «правые уклонисты», «праволевацкие уроды». Так были названы адреса, по которым предстояло разыскивать «врагов» и «вредителей» в будущем. Местные органы должны были поставить под подозрение всех коммунистов, кто когда-либо выступал против сталинского руководства, проявлял малейшее инакомыслие.

Все эти установки не остались лишь призывами, а активно претворялись в жизнь. 26 января 1935 г. Сталин подписал постановление Политбюро о высылке из Ленинграда на север Сибири и в Якутию сроком на три-четыре года 663 бывших сторонников Зиновьева. Ещё одна группа бывших оппозиционеров (325 человек) в партийном порядке переводилась из Ленинграда на работу в другие районы[353]353
  Там же. С. 170; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 17. Л. 124.


[Закрыть]. Аналогичные операции готовились повсеместно. Так, 17 января 1935 г. Политбюро ЦК компартии Украины поручило секретариату разработать вопрос о переброске бывших активных троцкистов и зиновьевцев из крупных промышленных центров (Донбасса, Харькова, Днепропетровска, Киева, Одессы), разработать материалы по делам исключённых из партии во время чистки, составить списки изгнанных из ВКП(б) в 1926–1928 гг. за принадлежность «к троцкистскому и троцкистско-зиновьевскому блоку»[354]354
  РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 42. Д. 171. Л. 14.


[Закрыть]. Такие списки, судя по документам, составлялись во всех регионах и в дальнейшем на их основе производились аресты.

Как и следовало ожидать, удар, направленный первоначально против бывших сторонников Зиновьева и Каменева, обрушился вскоре и на представителей других оппозиционных в прошлом групп. Так, в марте-апреле 1935 г. в Москве Особым совещанием при НКВД СССР ряд известных деятелей партии (А.Г. Шляпников, С.П. Медведев, С.И. Масленников и др.) были осуждены по сфальсифицированному делу так называемой «московской контрреволюционной организации – группы «рабочей оппозиции»». Фактически они пострадали за то, что в 1921 г. во время дискуссии по материалам X съезда партии поддерживали платформу «рабочей оппозиции»[355]355
  Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. С. 104–122.


[Закрыть].

Непосредственным продолжением репрессивного курса против бывших оппозиционеров было так называемое «кремлёвское дело». В январе-апреле 1935 г. органы НКВД арестовали группу служащих правительственных учреждений, расположенных в Кремле (уборщиц, библиотекарей, сотрудников секретариата Президиума ЦИК, управления коменданта Кремля и т.д.). Их обвинили в создании террористической группы, готовившей покушения на руководителей государства и, в первую очередь, на Сталина. Поскольку среди арестованных находились родственники Л.Б. Каменева, его объявили одним из вдохновителей заговора[356]356
  Известия ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 86–93.


[Закрыть].

В связи с «кремлёвским делом» 3 марта 1935 г. Политбюро приняло решение об освобождении от обязанностей секретаря ЦИК СССР А.С. Енукидзе. (Его обвиняли в покровительстве террористам.) Это повлекло другие перестановки в руководстве государства. В тот же день секретарём ЦИК СССР был утверждён А.И. Акулов, занимавший пост прокурора СССР, а прокурором стал его первый заместитель А.Я. Вышинский[357]357
  РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 960. Л. 14.


[Закрыть].

Волна террора, организованного сразу же после убийства Кирова, захватила не только членов партии и бывших оппозиционеров. 25 декабря 1934 г. Политбюро санкционировало (по просьбе ЦК компартии Азербайджана) «высылку из Азербайджана в административном порядке в концлагеря с конфискацией имущества 87 семейств кулаков, злостных антисоветских элементов, в прошлом владельцев крупных капиталистических предприятий, беглых кулаков из других районов Союза»[358]358
  Там же. Оп. 162. Д. 17. Л. 94.


[Закрыть]. 27 декабря 1934 г. аналогичное решение было принято по Украине. Политбюро утвердило акцию переселения из западных приграничных районов республики в восточные её районы нескольких тысяч хозяйств «ненадёжного элемента», а также обязало НКВД «выслать в порядке репрессии с западных приграничных районов 2000 антисоветских семейств»[359]359
  Там же. Л. 101.


[Закрыть]. Так называемый «социально чуждый элемент» – уцелевших представителей дворянства, буржуазии и т.д. – выселяли в массовом порядке из Москвы и Ленинграда. 15 марта 1935 г. Политбюро утвердило «Мероприятия по усилению охраны границ Ленинградской области и Карельской АССР». Они предусматривали выселение всего «неблагонадёжного элемента из пограничных районов Ленинградской области и Карельской АССР в районы Казахстана и Западной Сибири». Осуществление этой акции поручалось новому секретарю ленинградского обкома А.А. Жданову и новому начальнику управления НКВД по Ленинградской области Л.М. Заковскому[360]360
  Там же. Л. 149.


[Закрыть].

Повсеместно раскрывались всевозможные «контрреволюционные» и «террористические» заговоры. По подсчётам В. Маслова и Н. Чистякова, только в декабре 1934 г. по закону от 1 декабря было репрессировано 6501 человек[361]361
  Коммунист. 1990. № 10. С. 105.


[Закрыть].

Настроения Сталина и других руководителей партии в этот период отражали обстоятельства принятия постановления ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1935 г. «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», которое стало достойным продолжением закона от 1 декабря 1934 г. 19 марта 1935 г. Ворошилов направил на имя Сталина, Молотова и Калинина письмо, в котором говорилось: «Посылаю вырезку из газеты «Рабочая Москва» за № 61 от 15.III.35 г., иллюстрирующую, с одной стороны, те чудовищные формы, в которые у нас в Москве выливается хулиганство подростков, а, с другой – почти благодушное отношение судебных органов к этим фактам (смягчение приговоров наполовину и т.д.)[362]362
  Вырезка была вклеена в письмо. В статье сообщалось, что двое 16-летних подростков совершили два убийства, нанесли три ранения и т.д., за что были осуждены к 10 годам заключения, причём вскоре этот срок, в силу несовершеннолетия преступников, был сокращён наполовину.


[Закрыть].

Тов. Буль (Л.Д. Буль – начальник управления милиции по Москве и Московской области. – О.Х.), с которым я разговаривал по телефону по этому поводу, сообщил, что случай этот не только не единичен, но что у него зарегистрировано до 3000 злостных хулиганов-подростков, из которых около 800 бесспорных бандитов, способных на всё. В среднем он арестовывает до 100 хулиганствующих и беспризорных в день, которых не знает куда девать (никто их не хочет принимать). Не далее как вчера 9-ти летним мальчиком ножом ранен 13-ти летний сын зам. прокурора Москвы т. Кобленца.

…Не только Буль, но также Хрущёв, Булганин и Ягода заявляют, что они не имеют никакой возможности размещать беспризорных из-за отсутствия детдомов, а, следовательно, и бороться с этой болячкой.

Думаю, что ЦК должен обязать НКВД организовать размещение не только беспризорных, но и безнадзорных детей немедленно и тем обезопасить столицу от всё возрастающего «детского» хулиганства. Что касается данного случая, то я не понимаю, почему этих мерзавцев не расстрелять. Неужели нужно ждать пока они вырастут ещё в больших разбойников?» [363]363
  Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 144.


[Закрыть]

Скорее всего, под влиянием этого обращения Молотов (несомненно, согласовав вопрос со Сталиным) дал поручение новому прокурору СССР Вышинскому подготовить проект постановления о борьбе с преступностью несовершеннолетних. 29 марта Вышинский представил на имя Молотова проект постановления, который затем был вынесен на рассмотрение Политбюро. Сталин проявил к проекту большой интерес и внёс в него значительную правку принципиального характера. Вариант Вышинского отличался определённой умеренностью и обтекаемостью формулировок. Его первый пункт гласил: «К несовершеннолетним, уличённым в совершении систематических краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий и т.п., применять, по усмотрению суда, как меры медико-педагогического воздействия, так и меры уголовного наказания». Сталина такие формулировки не удовлетворили, и он внёс в текст изменения, после которых первый пункт звучал так: «К несовершеннолетним, начиная с 12-летнего возраста, уличённым в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытке к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания»[364]364
  РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1059. Л. 23–24.


[Закрыть]. Именно в таком виде постановление было утверждено Политбюро и 8 апреля 1935 г. опубликовано в газетах.

20 апреля 1935 г. Политбюро утвердило секретное разъяснение органам суда и прокуратуры о том, что к числу мер уголовного наказания, предусмотренных законом от 7 апреля по отношению к несовершеннолетним, начиная с 12-летнего возраста, «относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел)». Соответственно были отменены старые положения уголовного кодекса, запрещавшие применять расстрел к лицам, не достигшим 18-летнего возраста[365]365
  Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 144–145. Постановление об уголовной ответственности несовершеннолетних вызвало столь широкий резонанс на Западе, что французский писатель Р. Роллан поставил этот вопрос перед Сталиным во время их встречи 28 июня 1935 г. Сталин утверждал, что закон был издан в «педагогических целях», для предупреждения хулиганства среди детей (Источник. 1996. № 1. С. 144, 146).


[Закрыть].

Продолжением государственно-террористических акций начала 1935 г. была так называемая проверка партийных документов. Инициатором её проведения вновь был Сталин. В мае 1935 г. под его диктовку подготовили и разослали на места письмо ЦК ВКП(б) о беспорядках в учёте, выдаче и хранении партийных документов. В письме выдвигалось требование навести порядок в партийном хозяйстве и исключить возможность проникновения в партию чуждых элементов. Формально намеченное мероприятие предполагало проверку наличия и подлинности партийных билетов и учётных карточек. Однако фактически проверка, проходившая в мае-декабре 1935 г., представляла собой чистку с применением арестов.

Проведением проверки занимались партийные органы совместно с НКВД. О характере их взаимодействия свидетельствовали доклады руководителей республиканских НКВД и областных управлений НКВД, которые приходили в Москву на имя руководившего чисткой Ежова. «В соответствии с директивами НКВД СССР, – докладывали, например, руководители НКВД Белоруссии, – были даны специальные указания местным органам НКВД о пересмотре имеющихся материалов в отношении членов партии, проходивших по разным делам, по заявлениям рабочих, колхозников и по групповым агентурным делам… Все эти данные было предложено передать соответствующим партийным организациям и во всех случаях, когда будут разоблачены явные враги и подозрительные, немедленно арестовывать их, и следствием устанавливать пути и каналы прихода этих людей в партию и практическое использование ими своего пребывания в партии в контрреволюционных и шпионских целях»[366]366
  Хлевнюк О.В. 1937-й. Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992. С. 56–57.


[Закрыть]. НКВД Украины за несколько месяцев, в течение которых проводилась проверка, предоставил партийным органам досье на 17368, управления НКВД по Ивановской области – на 3580, по Западной области – на 3233 коммунистов[367]367
  РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 184. Л. 63; Д. 183. Л. 60, 92.


[Закрыть]. В свою очередь, партийные органы передавали в НКВД данные на исключённых в ходе проверки из партии. Чекисты брали их на учёт, вели за ними агентурное наблюдение. Многие из исключённых были арестованы. Как сообщил Ежов на пленуме ЦК в конце декабря 1935 г., по неполным данным на 1 декабря 1935 г., в связи с исключением из партии было арестовано 15.218 «врагов» и разоблачено свыше ста «вражеских организаций и групп»[368]368
  Там же. Д. 177. Л. 22.


[Закрыть]. На совещании по итогам проверки партдокументов, проходившем 25 января 1936 г. в отделе организационно-партийных органов ЦК ВКП(б), Ежов предупредил, что «чистка» не завершена и среди исключённых из партии остались «враги», всё ещё не привлечённые к судебной ответственности. «…Мы должны вести соответствующую работу и тут надо обязать первых секретарей крайкомов, чтобы они связались с органами НКВД и дали нам персональный список, кого надо в административном порядке высылать из края немедленно», – говорил Ежов[369]369
  Там же. Д. 240. Л. 21–22.


[Закрыть].