Текст книги "Курс лекций по истории Восточных философий (ориентософии). Том первый. Протософия (СИ)"

Автор книги: Олег Шевченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Этот странный парадокс был замечен достаточно давно, но лишь в последние несколько десятилетий разгорелась ожесточенейшая дискуссия о корнях эллинской философии, раздув те угли парадоксов которые благополучно тлели под покровом мокрого одеяла европоцентризма. Ныне выдвигаются гипотезы о влиянии Финикии и Сирии на Элладу, внимательно, сквозь мелкое сито научных методов просеиваются гипотезы и факты влияния на эллинских мыслителей религиозных традиций Ирана, ставятся вопросы о взаимовлиянии протософии Эллады и Египта [Вольф, 2006; Жданов, 2012; Матвейчев; Рассоха, 2015]. Выдвигаются смелые гипотезы и формируются мощнейшие критические течения. К чему приведет разгоревшаяся полемика, куда вовлечены филологи, философы, историки, культурологи, археологи, этнографы, религиоведы и прочая, прочая, прочая – не ясно.

Сторонники "варварского" происхождения философии сильны своими косвенными фактами, сравнительным анализом культур и психологий, они сильны своей логикой исторического процесса и знанием человеческой природы. Их противники, сторонники "консервативного течения" утверждающего, что философия это феномен исконно эллинский – опираются на тысячелетнюю европоцентричную традицию и не столько утверждают свою точку зрения, сколько требуют аргументировать "варварскую" теорию конкретными, прямыми и недвусмысленными текстами, кои их противники предоставить – не могут. "Консервативная линия" принципиально не принимает факт этнического происхождения мыслителя, как "не имеющего отношения к разговору", попытки вывести единство мифологического мировоззрения и активного заимствования образов, символов и понятий у "варваров" считает единичными полулегендарными религиозными актами не имеющего отношения к философии. А собственную узкую источниковедческую текстуальную базу, наделяет силой абсолютной истины, которая может быть опровергнута только такой же источниковедческой базой. Одним словом, как в старом анекдоте: "если нечто ходит как утка, крякает как утка и может плавать – это утка". Впрочем, принципиальных фанатиков обоих направлений практически нет, исследователи располагаются на разных отрезках от большей благосклонности к "консервативной" точке зрения до большей симпатии к "варварской" теории.

С нашей точки зрения, чтобы разобраться с феноменом начала эллинской философии необходимо решить один принципиальный обще логический вопрос. Эллинская философия появилась изначально, как философия (начавшись с протософии, а та в свою очередь неким таинственным образом мутировала из недр мифологии эллинов, математики вавилонян, геометрии Египтян и каких-то знаний Финикийцев, как это излагается в наиболее авторитетных изданиях [Чанышев: 140-173])? Во-первых, представляется крайне сомнительным тот факт, что Философия, может родится из Мифа. Просто так, усилиями одного человека, на протяжении жизни его бренного тела. По крайней мере, замечательный философ А.Ф. Лосев очень аргументированно обосновал мысль о невозможности рождения философии из мифологии. Вот не было никакой профилософии (не гоовря уж о философии), а потом РРРаз, и Гомер создает свои поэмы, РРРаз и Гесиод формирует величественную Теогонию, РРРРаз, и полумифический Орфей придумал мистическую прафилософию, и, наконец, Фалес, РРРРаз, и создал высшую стадию прафилософию, после которой эллины поняли, все, началась философия. Конечно, я утрирую, но сущностная логика заложенная ее создателями в данную концепцию не многим отличается от этого искусного, но все таки театрального действа полного условий и декораций интеллекта.

За скобками остается вопрос, что это были за люди, которые создавали "прафилософию" (по терминологии А.Н. Чанышева)? Откуда они пришли? О чем мечтали? У кого учились? На каком языке говорили? Что это такое Эллада и Иония? Как процесс создания философии был включен в контекст не просто "железного века", а в конкретные культурные, исторические, ментальные реалии Эгейского бассейна? Без ответа на эти вопросы загадка появления философии так и не будет разгадана. Вместо ответа будет предложена простая, линейная схема бытия единственной в мире правильной философии, которая восходила от менее совершенных образцов к более совершенным исключительно в ареале европейской цивилизации.

Вопросы для самоконтроля:

1. Каковы три ключевые версии появления философии в Элладе?

2. В чем своеобразие современных споров о происхождении философии в Элладе?

Темы для рефератов и эссе.

1. Этимология термина "Философия".

2. "Консервативная" теория происхождения философии.

3. "Варварская" гипотеза происхождения философии.

Лекция 9.

Мыслители Ионии: от Протософии к Философии.

Регион Эллады начала первого тысячелетия до н.э. представляется как неотъемлемый историко-культурный ландшафт, того, что принято называть Востоком. Первая цивилизация, которая прочно ассоциировалась с эллинами , появилась уже в середине второго тысячелетия до н.э. Ныне она называется Микенской или Крито-Микенской цивилизацией. Ее создатели строили могучие крепости, создавали сложнейший бюрократический аппарат... Война, добыча, слава – вот характернейшие признаки менталитета «протоэллинов» тех времен. По своим экономическим, религиозным, изобразительным и прочим характеристикам Микенцы были подобны любой другой культуре Ближнего Востока и принципиально, на существенном интеллектуальном, эстетическом или хозяйственном уровне мало отличались от своих соседей. Микенцы воевали и дружили со своими соседями, отправляли дипломатические посольства, обучались новым видам искусства и военным ремеслам, создавали союзы и активно торговали. Создатели этой цивилизации пришли на Балканский полуостров в начале второго тысячелетия до н.э. как разрозненные племена, не осознающие своего единства. Как нация, как культура, как цивилизация они сложились, активно перемешиваясь с местным населением (так называемыми пеласгами), подвергаясь активному воздействию Критской самобытной цивилизации. Язык Микенцев, также по видимому сложился уже после завоевания Балканского полуострова, захвата Крита и превращения Эгейского моря во «Внутреннее озеро» своей цивилизации. Язык, носителями и создателями которого они были, безусловно входил в Индоевропейскую семью. Ахейцы усвоили письменность своих критских соседей и окончательно сформировали стройную систему государственной власти. Берега Эгейского моря покрываются сетью маленьких, но энергичных и воинственных держав центром которых были мощные города-крепости. Несмотря на воистину массивные внешние признаки цивилизации мы не можем говорить о существенном развитии или просто наличия простофской культуры того времени. Расшифрованное письмо Микенцев не дает возможности излагать тонкие понятия и категории. Все известные тексты это хозяйственные записи и административные распоряжения. Судя по всему, это была культура аристократов, авантюристов, дерзких воинов нацеленная на грабеж и славу.

http://i1078.photobucket.com/albums/w496/meon-12/mycenae15.jpg

К 12 веку до н.э. минойское письмо забывается. Цитадели в результате так называемой «катастрофы бронзового века», связанной с геологическими катаклизмами и этническими волнами новых агрессивных переселенцев разрушаются . Полностью меняется уклад жизни. Исчезают царства, само государство трансформируется в нечто иное, нежели стандартная концепция восточной бюрократической деспотии. При этом уровень культуры катастрофически падает, сужается сфера торговли и морских путешествий. Наступает эпоха, которую историки называют «Темными веками» – XI-IX века до н. э.

В этот период происходит масштабное, можно сказать системное переосмысление всех ценностей и достижений цивилизации, начинается процесс формирования принципиально нового формата культуры отмеченной не столько вторжениями и грабежами, сколько заимствованиями и синкретизмом. На этом фоне является поразительным фактом скачкообразное развитие технологий (например, выплавка железа) и скачкообразный же прыжок "в пропасть" в социально-политической сфере: от развитого государства к родо-племенным отношениям. А затем амплитуда маятника эллинской истории начинает свой стремительный разбег и за какие нибудь три столетия (VIII-VI вв. до н.э.) эллины из варварства переносятся в цивилизацию, причем такую цивилизацию, которая на следующие несколько тысяч лет будет являться образцом и предметом поклонения сотен народов. Этот переход был поистине феноменальным. Эллины создают цивилизацию, которая не имеет аналогов во всем Древнем мире. Как? Каким образом обычный переферийный восточный народец с некогда недурственной культурой, скатившись в варварство вдруг разорвал путы исторической логики? Сотни, если не тысячи таких восточных народцев после крушения своих государств сктывались к родо-племенным отношениям и растворялись без следа в пыльных бурях исторических катаклизмов. Но эллины выскочили из центробежных сил истории. Чего только стоит превращение унылой рутины дворцовой канцелярии (которая была гегемоном Восточных держав и более чем прекрасно была развита у Мекенцев) в настоящую политику как огбласть бытия Человека и Гражданина. Но пожалуй самое феногменальное достояние "Темных веков" это сам греческий язык. Тот самый язык который предки Микенцев принесли на Балканский полуосров в начале второго тысячелетия до н.э. в форме разрозненных диалектов, тот самый язык который формировался на залитых алкоголем хмельных пирушкек аристократов, оттачивался в унылости дворцовых архивов, совершенствовался в гимнах героев, мялся, трансформиоровался в тысячах дипломатических и торговых сделок, тот самый язык который (пожалуй кроме нескольких мифов) единственный пережил крушение Крито-Микенской культуры, язык – единственное, что оставалось у бедных крестьян и нищих рыбаков в "Темные века", язык который в лице двух гениев: Гомера и Гесиода подготовил рождение уникальной эллинской цивилизации. Вот что об этом сокровище Эллады сохранившейся в течении тысячелетий сказал Э. Биккерман: "Среди языков Древнего мира греческий выделяется своим богатством средств точного выражения отношений между обсуждаемыми предметами. Там, где другие языки просто связывают вместе предложения немногочисленными, на все пригодными союзами, греческий всегда делает возможным, а часто прямо требует детального анализа всего комплекса идей, которые надлежит выразить в речи. Страница, написанная на каком-нибудь семитском языке или на раннелатинском, в сравнении со страницей классического греческого выглядит кучей кирпичей, сваленной рядом с аркой" [Андреев: 18]. Именно уникальный язык Эллинов помог оформить то, что ныне называется философией. Но не могла же философия зародится в самом языке? Язык и лингвистические формы способны изменить, исказить, отредактировать реальность мысли, но сама то мысль не есть система закорючек-букв или гармоничных звуков-слов. Вернее все это есть составляющее мысли, но как правило отнюдь не ее источник.

Ныне почти традиционным считается, что философия неким странным способом родилась из Мифа. Любопытно, но сами греки уже классического периода большинство мифологических событий относили именно к пероду "Темных веков" или чуть чуть раньше его. Именно тогда жили герои и чудовища, на землю сходили боги. И вот парадокс, именно к этим векам сами эллины относили своих родоночальноиков фмилософии: Орфея, Мусея и Лина. Относили, но отнюдь не считали их деятельность деятельностью героя мифа. Сами фигуры были окутаны романтикой мифа, но когда одежда могла быть тождественной телу? Только в жутких изобретениях сознания, как например в случае с Гераклом в которого впилась и жгла ядовитым огнем его собственная одежда... Не является ли нам в образе Орфея, Мусея и Лина действительный этап рождения... нет не философии, а классического для Востока начала протософии? Если сравнить те тексты и идеи, которые приписываются указанным трем героям и которые все серьезные исследователи склонны действительно считать плодом творчества неких индивидуальностей эпохи "Темных веков", то окажется что их смысловые единицы действительно подобны протософии Ближнего Востока и Египта. А целый спектр идей и образов попросту заимствован из литератур Восточных народов. Приведу пример Лина. Так эллины считали, что, именно Лин изобрел ритм и мелодию. Именно Лин адоптировал финикийские письмена к эллинскому языку [Фрагменты ранних греческих философов: 70]. Его стилосу приписывали множество произведений о Луне и Солнце, о Богах и Героях. Жил Лин как раз в эпоху "темных веков" за несколько столетий до рождения Гомера (кстати он был одним из немногих мудрецов Эллады до классического периода жившего не в Малой Азии, а в материковой Греции). Нас интересует, прежде всего, отрывок его произведения: "О природе космоса".

"Так, через распрю управляется все всегда.

Из Всего – все [вещи], и из всех [вещей] – Всё,

Все [вещи] – одно, каждая – часть Целого, все в одном:

Ибо все эти-вот [веши] возникли из некогда единого Целого,

5 А из всех [вещей] некогда, в предопределенное время, снова будет одно,

Вечно сущее одним и многим, причем [их] невозможно увидеть одновременно.

Много раз будет [повторяться] одно и то же, и никогда не наступит конец.

Жизнь сопряжена с мучительными страданиями и сонмом смертельных

напастей.

Так бессмертная смерть осеняет все окрест.

10 Человек и все тленное умирают, а бытие

13 Будет неуничтожимым и сущим всегда, поскольку оно таково.

11 Оно будет изменяться [лишь] всевозможными кажущимися обличьями и

очертаниями формы,

Скрываясь от взора всех смертных".

[Фрагменты ранних греческих философов: 71-72]

Этим мыслям и образам можно найти параллели и в Египетских космологичных гимнах, и в Вавилонских, и в Индийских и в Китайских традициях. Но есть нечто и принципиально отличающее этот текст от остальных. Жесткое, устойчивое не желание видеть своим источником откровение или удачу. Это голос мудреца, который опирается исключительно на свое Я и максимально его возвеличивающий. Для Востока это вопиющее нахальство и признак беспредельного невежества. Но для зарождающейся эллинской философии это норма и стимул для развития. Впрочем, речь все еще идет о неких «посвященных», которым открыта истина. Именно это искусственное зауживание носителей истины – родовое пятно Востока, которое будет преследовать эллинскую философию и многие столетия спустя.

"Приготовься внимательно слушать и внемли

Тропе наших слов, истинной во всем.

Отринь многогорестных демонов смерти [керы], которые

Истребляют толпу непосвященных, опутывая их во всем

5 Всевозможными напастями, принимая обманчивый облик.

Не пускай их в душу оберегами ума:

Такое очищение освятит тебя неподдельно,

Если ты воистину возненавидишь тлетворный сонм напастей.

Прежде всего [обуздывай] чрево – источник всех безобразий, -

10 Коим вожделение правит похотливыми уздцами. . ."

[Фрагменты ранних греческих философов: 73]

Именно на излете «Темных веков» появляются фигуры, которые современные исследователи считают основателями эллинской предфилософии (в нашей терминологии протософии): Гомер, Арктин, Креофил, Антимах и Гесиод. Любопытно проследить их этнокультурную родину. Гомер (Смирна – Западное побережье Малой Азии), Арктин (Милет – Западное побережье Малой Азии), Креофил (о. Самос или Хиос – Западное побережье Малой Азии), Антимах (Теос– Западное побережье Малой Азии), Гесиод (Кима – Западное побережье Малой Азии). Другими словами в ряду этих полулегендарных личностей, зачастую носящих мифологические одежды, все прочно ассоциируются с побережьем Малой Азии. Столь последовательное и непримиримое желание эллинов видеть в своих первых учителях выходцев из Малой Азии заставляет о многом задуматься. Речь не идет о том, что они были азиатами приехавшими учить эллинов мудрости. Отнюдь. Но мифологическое мышление не склонно наделять своих героев географическими атрибутами «просто так». За ними стоит некая реальность... Очевидно, что основные начатки систем познания мира эллины заимствовали на Востоке. Это и развитая мифология, это и сложнейшие системы астрономических наблюдений, это и математические достижения Египта, высокие абстракции натуралистов Финикии. Мы не найдем ни единого мудреца Эллады рассматриваемого периода, который не был бы связан с Востоком: рождением, обучением, путешествием. Причем начинали творить мудрецы после общения с Востоком. Их образы несут в себе сотни деталей Хеттов, Вавилона, Сириии, Египта, наконец, Финикии. На это указывают прямые свидетельства древних авторов и многочисленные детали самих дошедших текстов. Но... но... философии на Востоке не было. Она появился исключительно в Элладе. Протософские образцы Эллады, включая идеи Фалеса, Пифагора, Анаксимандра, Анаксимена имеют четкие параллели с той протософией которая особенно бурно развивалась в Финикии. Но лишь параллели, можно говорить, что протософия вошла в Элладу уже готовым образцом, однако подверглась мощному изменению. В нашей терминологии произошла мутация протософии, которая уже во времена Сократа, Платона, а особенно Аристотеля окончательно мутировала в классическую эллинскую философию. Тогда как на остальном Востоке происходило обычное развитие протософие в ориентософию, достигшего классических образцов в Средние Века.

Мутация уже фиксируется в текстах Лина, благодаря уникальному для Востока чувству авторства, гипертрофированному желанию личной славы как создателя и вещателя истины. Уже в текстах Гомера можно заметить некоторые мутагенные гены. Так в отличии от остальных космогоний протософии или же в отличии от поисков Человеческого в Человеке, Гомер вводит фактор смеха. Смех стал финалом общения Человека с создателями сущего – Богами. Смех над Богом, смех над магией, смех над святой истиной [Драч: 55]. Смех и легкомысленность к истине вот, что заставлят мутировать ту протософию которая вошла в интеллектуальное поле эллинов на излете "Темных веков". Восток был всегда серьезен, когда говорил об истине, правде, счастье, горе. Восток, обращаясь к мудрости, был сосредоточен и осторожен, ведь речь идет о самом важном для Человеке о его истинном смысле бытия. Восток всегда искал возможности слиться с природой, с Богом, стать органичной и естественной частью Бытия. Эллин был скорее в этом отношении любопытен, насмешлив и шаловлив. Он всегда ставил себя по одну сторону Бытия, а всех остальных, включая людей, Богов и природу – по другую. И это проявилось в полной мере еще в культуре Микинцев: "Ее основой была не радость жизни, не готовность броситься в объятия матери-природы, чтобы раствориться в неиссякающем потоке наполняющей весь космос живой материи, а, совсем напротив, неистовая жажда самоутверждения перед лицом враждебного внешнего мира, героическая готовность к борьбе и упоение этой борьбой" [Андреев: 28]. Спустя века этот разлом между Бытием и Человеком еще более усилился, отлившись в форму особой эллинской мудрости. Ибо занятие протософией для мудрецов Эллады было игрой, забавой, нежели тяжким рвущим душу и разум трудом. Игра – вот третий, после Личностного начала и Смеха факторы мутагенеза протософии в философию. Игра, Смех и Жажда Личной славы стали преемниками микенского самоутверждения. Воин-Царь Микенцев само утверждается, убивая врага на глазах у его старого отца, а мудрец-эллин выставляет глупцом старика на глазах у его учеников. Форма разная суть – одна.

К VIII в. до н.э. Эгейское море становится настоящим "греческим озером". Но цивилизация рождалась в трудах, скудости и бедностях. Есть классический образ Эллады, впрочем, насквозь лживый и мармеладно-лицимерный: "Вечно голубое небо, тихо плещущее море, вечнозеленые ветви лавров и миртов, красивые мужчины и женщины в белых одеждах или же вообще без оных, непринужденно беседующие, занимающиеся атлетикой или танцующие на фоне прекрасных мраморных храмов и статуй". Эллада была бедной страной, в которой влачили полунищенское существование как цари так и простые крестьяне. Англичанин Циммерн, писал по этому поводу: "Мы должны вообразить себе дома без канализации, постели без простыней, комнаты такие же холодные или такие же душные, как воздух снаружи, только немного суше, обед, который начинается и кончается лепешками, и города, которые не могли похвастать ни своей знатью, ни миллионерами. Мы должны научиться узнавать время без часов, переправляться через реки без мостов и через моря без компаса, скреплять свою одежду двумя булавками вместо пуговиц, носить башмаки или сандалии без чулок; обогреваться над горшком с углями, холодным зимним утром следить за игрой или судебной тяжбой, устроенной под открытым небом, изучать поэзию без книг, географию без карт и политику без газет. Одним словом, мы должны научиться быть цивилизованными людьми при отсутствии элементарного комфорта. Или, скорее, мы должны научиться находить удовольствие в обществе людей, для которых комфорт означал нечто совершенно отличное от автомобилей или кресел-качалок, людей, которые, несмотря на то или именно потому, что они жили прямо и просто и сидели за жизненным столом, не ожидая никакого десерта, видели гораздо больше пользы, красоты и добра в тех немногих вещах, которых судьба их удостоила. Это – их собственный рассудок, их тело и природа вокруг них" [Андреев: 45].

Греческий интеллект, поставленный в такие условия, стал необыкновенно изворотливым, изобретательным. Героями становятся великие хитрецы, плуты, обманщики. Их хитрость это уже за гранью бытовой сметки, их хитрость это спайка эстетичности, актерства и великой энергичности ума. "Мошенники" – вот определение, которые дали Эллинам их ближайшие соседи. Эллины это люди непоседливые влекомые любопытством и выгодой по разнообразным дорогам как водным так и сухопутным. Высокая подвижность человеческих коллективов и отдельно взятой личности – потрясает воображение и сейчас, а в рассматриваемую эпоху просто не имеет аналогов. Но всегда после путешествий эллины возвращались на родину, принося новые взгляды, мнения, идеи, концепции, знания. Весь этот ворох обрывков и кусков протософских систем из разных уголков Ближнего Восток был подвергнут смеху, обкатан на сотнях "игровых площадках" в формате споров и диалогов, и, наконец, обрел серию систематизаций отдельными личностями, стремившимися увековечить свои и именно свои заслуги как основателей Школ, Концепций, Идей.

Центром зарождавшейся мутации стал особый регион Эллады – Иония.

Рисунок 9. Иония.

На Западном берегу Малой Азии в полной мере расцветают великие эллинские города. Многие из них сохранили свою историю, начиная с Микенских времен (Милет и Смирна). Первые эллинские философы, которые современные ученые считают именно философами (а не протофилософами) были родом именно из одного такого городка: Милет. Отсюда, частенько, и первую философскую школу Эллады именуют также: «Милетской». Считается, что первым философм являлся Фалес, а его ученик Анаксимандр уже в полной мере развил именно философскую составляющую идей своего учителя. Любопытно, но факт, первый Эллинский философ – Фалес происходил из знатного Финикийского рода. А, значительная часть его учения о первоэлементах имеет свои корни в финикийских учениях и текстах. Его идеи о воде, как первоэлементе, не были оригинальными, уже в древности находили подобные высказывания у эллинов, а ныне видны принципиальное подобие с текстами финикийской протософии. Его крылатые выражения могут быть приписаны как эллину, так и Вавилонянину, Иудею или Египтянину:

"Старше всех вещей – бог, ибо он не рожден.

Прекраснее всего – космос, ибо он творение бога.

Больше всего – пространство, ибо оно вмещает все.

Быстрее всего – мысль (νους), ибо она бежит без остановки.

Сильнее всего – необходимость, ибо она одолевает всех.

Мудрее всего – время, ибо оно обнаруживает все"

[Фрагменты ранних греческих философов: 103].

Что же позволило увидеть в Фалесе – источник и основу основ философии? В Фалесе, а не скажем в его младшем современнике Пифагоре, который и придумал то слово Философ. По всей видимости, это нечто, что принципиально, даже внешне отличает ориентософию от философии. Представляется это отличие – различное понимание статуса мудреца и мудрости на Востоке. Факторы смеха, авторства или игры это так сказать технические моменты – мало видимые тотальному большинству. А вот назначение мудреца очевидно всем. На Востоке мудрец это тот, кто приносит пользу. Чьи дела и поступки направленны на благо его самого или же народа. Мудрец и его продукт – мудрость это то, что материально отличает его от глупца или простеца, или попросту умного человека. Причем не как случайный, побочный результата его деятельности, а как ежедневно подтверждаемая практика. В этом смысле, Аристотель подметил необыкновенно точно: «Из сказанного ясно, что мудрость (σοφία) есть знание и интуиция наиболее ценных по своей природе вещей. Поэтому Анаксагора, Фалеса и им подобных называют мудрыми (σοφοί), ноне умными (φρόνιμοι), видя, что они игнорируют собственную выгоду, и говорят, что они знают нечто исключительное, изумительное, трудное и божественное, но бесполезное, ибо они ищут не человеческих благ» (АРИСТОТЕЛЬ. Никомахова этика, VI, 7, 1141 Ь 2-8) и еще у Плутарха: «По всей вероятности, в те времена [во времена Солона] мудрость одного только Фалеса вышла за границы практических нужд и пошла дальше них в умозрении (θεωρία),а остальные снискали имя „мудрецов“ за свою политическую доблесть» (ПЛУТАРХ. Солон, 3, 8). И надо отметить народ не понял и не принял такой позиции Фалеса. То есть основная масса его современников находилась вполне в поле рациональности Востока, для которой мудрость есть основа материального благополучия. Тексты древних буквально переполнены свидетельствами того, как над позицией Фалеса смеялись, составляли анекдоты, во всю веселились над мудрецом, который был умным и бедным, который засмотревшись на звезды, проваливался в колодец. Вероятно, накал издевательств был столь силен, что по свидетельству Аристотеля: "Рассказывают, что когда Фалеса, по причине его

Рисунок 10. Первые философы Ионийской школы

бедности, укоряли в бесполезности философии, то он, смекнув по наблюдению звезд о будущем [богатом] урожае маслин, еще зимой – благо у него было немного денег – раздал их в задаток за все маслодавильни в Милете и на Хиосе. Нанял он их за бесценок, поскольку никто не давал больше, а когда пришла пора и спрос на них внезапно возрос, то стал отдавать их внаем по своему усмотрению и, собрав много денег, показал, чтo философы при желании легко могут разбогатеть, да только это не то, о чем они заботятся. (6) Вот каким образом, говорят, Фалес выказал свою мудрость" (Аристотель. Политика, А IV, 4. 1259 а 3). То, что отстаивал Фалес и его ученики, отнюдь не отстаивал его младший современник – Пифагор. Будучи наполовину Эллином, наполовину сирийцем, после посещения г. Дамаска, мыслитель отправился на юг Италии, где организовал закрытый полумонашеский, насквозь аскетический религиозный орден. Пифагор приобрел большую популярность, занимался политикой, овладел властью в городе, но в результате смуты его орден был разгромлен, сам он погиб, а его ученики рассеялись по Элладе уча пифагорейской мудрости в разных уголках ойкумены. Пифогорейцы создавали свои мистические союзы, но эллины не приняли это вполне себе протософский путь развития и со временем он совершенно угас. Завоевал популярность и распространился именно стиль Фалеса и его учеников – открытый, насмешливый, игнорирующий материальную выгоду стиль мудорствования, который все дальше и дальше отходил от своих Восточных прототипов. В конечном итоге, в лице Сократа философия нашла своего гениального выразителя. Со времени Сократа можно смело утверждать, что эллин «научился извлекать удовольствие из самого процесса мышления, не заботясь о том, какое применение могут найти результаты этих раздумий в обычной, повседневной жизни. Поиск истины интересовал их сам по себе и в принципе мог быть направлен на что угодно, будь то происхождение вселенной или истинные причины всеэллинской Пелопоннесской войны. Именно в Греции впервые появился особый человеческий тип свободомыслящего интеллектуала. Сами греки называли таких людей „философами“, т. е. буквально „любомудрами“. Логический акцент ставился, таким образом, не на мудрости самой по себе, а на стремлении и способности такого человека извлекать наслаждение из своего превосходно устроенного мыслительного аппарата так же, как атлет наслаждается игрой своих великолепно развитых мышц. На первый план выдвигался чисто эстетический или игровой аспект умственной деятельности, что, как мы уже видели...вообще весьма характерно для греческого отношения к жизни» [Андреев: 231].

Тем самым начавшись в эпоху полумифических Мусея, Орфея, Лина, Гомера и Гесиода проникновение в эллинский мир систем протософии Востока, достигла своего апогея в Ионии. Именно в Ионии достиг своего пика процесс мутации протософии в философию. Усилиями целой плеяды ионийцев протософия не получила своего развития как ориентософия, а мутировала в философию тем самым навсегда отошев от своих Восточных прототипов. Процесс был долгим и не простым, на протяжении века шла конкуренция нового типа мудорствования в формате Фалеса и в формате Пифагора. Но к VI в. до н. окончательная победа была за новым типом.

В этом процесс мы видим как минимум две силы способствовавшие победе стиля Фалеса. Первая сила – это разработка особых специфических методик "Философского поиска" нашедших свои первые четкие обоснования у Ксенофана, Гераклита и Парменида. "Философский поиск", как особая система ориентированная на интеллектуальную интуицию, способный на предугадывание и предсказание, несет в этих своих чертах безусловно мотив Восточной протософии с которой мы сталкивались в предыдущих лекциях. Но с насыщением его эллинскими смыслами, с трансформацией его силами эллинского языка, он становится мощной силой уводящий рождавшуюся философию от своих восточных истоков. После разработок Ксенофана, Гераклита и Парменида эллинская философия (в отличие от протософий) "создает условия для принципиально новых принципов достижения знания, и элемент случайности больше не является доминирующим. Прежде на знание можно было только набрести, и, по словам Ксенофана (В 34 DK, В 35 DK), даже не узнав, что именно найдено, только догадываться и принимать на веру то, что похоже на правду: ни на ощущения, ни на логос (разум) человек опереться не может. Теперь же, вооружившись принципами философского поиска, открытия можно совершать планомерно: исследование – δίζησις или ζήτησις – принципиально отлично от случайного открытия (εΰρεσις), более того, открытия становятся продуктивнее, если опираются на исследования, а не на случай. "Люди, исследуя, открывают лучше, чем если полагаются на богов" (В 18 DK) – эту мысль, оптимизм которой непосредственно питается от новой идеи философского поиска, Ксенофан высказывает, несмотря на тот глубокий скепсис, который он питает в отношении познания" [Вольф, 2012: 342-343]. Можно привести любопытный момент мутации сложившихся на Востоке методик под воздействием эллинского менталитета. Так исследователь описывающий этапы "философского поиска" об окончательном этапе пишет следующее "знание будет оставаться мнением, доксой, до тех пор, пока не пройдет еще одной проверки – здравым смыслом (φρόνησις), – состоящей в обращении к самому себе, самопознании (самосознании). Этот способ перевода мнения в истинное знание может показаться странным, но не для Гераклита. На этом происходит сверка сформировавшихся представлений с логосом как носителем истины, который мы уже как-то знаем, как-то слышим. Стараться услышать объективное "логическое" содержание нужно внутри себя, а не во внешнем мире, обращаться не к "именам" и образам чувственно данных вещей, к положению дел (έργον), а к их "изнанке", рассуждая о них или выстраивая отношения между ними" [Вольф, 2012: 345]. По сути, здесь имеется ключевой, как для Востока, так и для Эллады момент – наличие истинности только у сверхсовершенного. На Востоке это Бог, но для Гераклита это логос. Причем если на Востоке, скажем в Индии, началом знания является внутренний диалог с Всевышним и Абсолютным, то для эллина это завершение и подтверждение правильности его собственного видения бытия .