Текст книги "Пёс Дождя (СИ)"

Автор книги: Олег Семироль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Он задумчиво достал из кожаного кошеля внушительно лежащего рядом с хлыстом и форменным беретом очередную монетку и слегка поскрипел ее ребром о темное дерево бочонка, одного из тех, что заменяли в этом заведении и столы и стулья.

–Повторить, – бросил он появившейся рядом подавальщице, и, увидев вопрос на остроносеньком личике девчонки, добавил:

–Два эля и порцию сушеных осьминогов...

–Слушаюсь, мой господин, – девушка изобразила нечто долженствующее напоминать книксен и ловко увернувшись от игривой руки здоровяка за соседним бочонком-столом стремительно пронеслась в затянутые дымноватым сумраком глубины зала.

На этот кабачок, по чьему-то замыслу (хозяина, наверно) стилизованный под пиратскую кают-компанию, Йокерит набрел случайно. В этой части города, в узких лабиринтах тесных "нехороших" улочек ведущих к старому порту, немудрено наткнуться на что-то необычное и любопытное. Будь то сувенирная лавка полная диковинных безделушек со всех четырех частей света или вот такой забравшийся в полуподвал огромного трехуровневого здания кабачок, в котором даже хозяин напоминал случайно избегшего имперской виселицы заслуженного пирата.

Йокерит усмехнулся собственным мыслям – время, когда пираты еще водились на окраинах Империи, ушли далеко в прошлое.

"А жаль, веселое было времечко..." – завистливо подумал орк, представляя себя в таинственных островных джунглях, крадущимся к лагерю пиратов.

"Имперские броненосцы бороздят волны океанов, обеспечивая на море стабильность и безопасность" – разгоняя вкусный запах мечтаний, долетел обрывок цитаты, пропахший казармой и нудными мыслями с уроков пропаганды.

"А где стабильность и безопасность нам поддержать не дают – пиратов вешают эльфы", – мрачно напомнил себе Йоки.

Он оглядел тучного хозяина за стойкой, тот неторопливо разливал эль, одновременно выговаривая что-то девчонке-подавальщице, и снова поморщился – кожаный морской жилет, морская полосатая рубаха, даже в ухе тускло блестит огромная морская сережка... Вот вроде бы и похож на моряка, но ощущение того, что это действительно моряк, хотя бы бывший, не приходило. Наоборот, чем дольше Йоки смотрел на него, тем сильнее становилось ощущение балагана – вроде того, что всегда появлялось у него на ярмарочной площади при виде хумансов-комедиантов пытающихся изобразить орков, намазав лица зелеными чернилами, да прицепив себе бутафорские клыки. Как говаривал дядюшка Йохар: "Клыки и у кабанов бывают..."

"А рога не только у маралов!" – Йок улыбнулся, славно было бы поболтать со стариной Йохаром, наверное, сейчас они с Рикки...

Знакомая иголка тоскливой боли опять кольнула изнутри... Гоня прочь тяжелые и ненужные мысли Йокерит в который раз бросил взгляд в уставленный разнокалиберными бочонками сумрачный зал. Диковинные круглые окошки-иллюминаторы в обшитых разнокалиберными досками стенах едва пропускали в полуподвал тусклый свет с улицы. То, что изначально обшивка стен была ящиками, Йокерит определил сразу – на одной из досок четко выделялось клеймо: ""Сын Сумрака", ИБФ". ИБФ – Имперский Боевой Флот. "Сын Сумрака" – тяжелый броненосец, флагман эскадры обычно базирующейся в Лоунвилле, гордость и гроза Имперского Флота. Собственно и на других досках надписей хватало, Йокериту даже показалось, что среди угловатого гномьего письма и строгой орочьей письменности мелькнули где-то хитрые эльфийские руны. Огромный, растопленный, несмотря на летний зной, камин бросал в зал мятущиеся тени. Под потолком ждали вечерней тьмы тяжелые литые фонари. Орку показалось, что даже эти диковинные светильники, болтающиеся на толстых слегка тронутых рыжиной ржавчины цепях, когда-то принадлежали кораблям. Может быть тем самым парусникам, что теснились тут, рядышком, в старом порту. После открытия современного имперского портового комплекса, старинной тесной гаванью запертой между двумя высокими утесами (на одном из которых возвышалась школьная крепость, а на втором старинный маяк), пользовались разве что рыбацкие галеры, да мелкие купеческие парусники.

Две огромные деревянные кружки с шапками слегка коричневатой пены возникли прямо перед его носом, заняв свое место в ряду трех уже опустевших товарок, огромная миска с тонкими ломтиками осьминога последовала вслед за ними.

–Приятного аппетита! – веселой птичкой прощебетал в ухо девичий голосок.

Йоки аккуратно, двумя пальцами, переложил монету в кармашек на белоснежном переднике, раскрасневшейся в духоте помещения подавальщицы, и почему-то спросил:

–А музыки здесь не бывает?

Невысокая девчонка (даже сидя на бочонке ему было удобно (и приятно) заглядывать в маняще зашнурованный как у легендарных наядок прошлого корсажик красного платья, что тесно облегало ладненькую пышную фигурку девушки) перехватила его взгляд и покраснев еще больше проворковала:

–Только вечером, мой господин – вечером у нас самое веселье! – и упорхнула на вопль очередного жаждущего:

–Эля!

Орк, проводив ее долгим взглядом, попытался избавиться от знакомого ощущения, что вызвали в нем две приятные женские выпуклости, два аппетитных "яблочка" по-прежнему стоящие у него перед глазами. Злобно обозвал себя "похотливым пусьмой", Йоки отхлебнул из тяжелой кружки густого хмельного напитка и снова уставился в огонь, тщетная надежда, что мысли залитые пивом наконец-то отпустят, и станет спокойно и хорошо как бывало когда-то, уже умерла. Эль мягким толчком ударил в глаза, душистые сладковатые ломтики моллюска вкусно таяли во рту, все было прекрасно, только тоска и не думала исчезать. Орк вздохнул, пытаясь сосредоточился на том, чем занимался с утра – на попытках не думать и не вспоминать. Безуспешных попытках. Непослушные, упрямые мысли все равно мельтешили в голове, обжигая болью, наверное, так обжигает огонь приговоренное к съедению бревно, заставляя его сначала чернеть, а потом рассыпаться седым пеплом.

Наполненная болезненным безумием седьмица неприятно отражалась в памяти как в зеркале. Рикки, такая же как всегда – веселая, остроумная Рикки ставшая вдруг далекой и чужой... Для него. Он вновь вспомнил ее слова, произнесенные почти седьмицу назад, единственные слова за долгой, молчаливой и странной трапезой из подаренных дядей Йохаром грибов:

–Все будет так, как ты решил, – и тоска льдинкой застывшая в ее глазах. Печально-тоскливых глазах цвета расплавленного лунного золота.

А дальше... Дальше началось безумие. Гладкое, в капельках влаги, бедро девушки, от которого не отвести глаз даже неимоверным усилием воли. Тяжелые прерванные скрежетом собственных клыков сны. Будто бы случайные прикосновения возле душевых боксов, наполняющие его жаром, слабостью и безумием...

"Брось! Ты веришь в такие случайности?" – горько съязвил Йоки, и сделал еще один глоток из почти опустевшей кружки.

И снова услышал стальной холод безразличия в голосе Энрике. Он все еще пытался, как-то удержать ускользающую нитку дружбы, доверия и...

"Угу", – горько оборвал сам себя орк, – "про любовь лучше заткнись!"

–Ты сам этого хотел, – Рикки произносила эти слова, как будто бросала тяжелые округлые камушки в свинцовую гладь воды зимнего канала, процедила и отошла, казалось, ей было неприятно даже просто находиться рядом с ним.

А ведь все верно. Он сам этого хотел. Желание исполнилось – Рикки отдалилась от него. Только вот с каждым новым днем терпеть это становилось все сложнее и сложнее. Какая же тяжелая пытка оказаться в одиночестве среди друзей, когда все вроде бы идет как обычно... Как обычно... Лишь незримая стена, которую он ощущает, с каждым днем становится крепче. Стена между ним и Рикки. Стена между ним и ребятами. Они слишком хорошо знают друг друга, чтобы не понять, что Рикки не желает общаться с ним. Не понимают, что случилось, но ощущают холодное равнодушие зимним зябким сквозняком гуляющее по казарме... Только дурак не догадается, что Рикки обижена на него, что он противен ей... Дурак, а еще разве что Доджет настолько погруженный в мир пыльных фолиантов, что похоже и не замечал прижившейся в казарме печали. Пожалуй только он и остался прежним в отношениях с мастер-курсантом Йокеритом, остальные же... Будто не могли простить ему того, что он обидел общую любимицу Энрике... Обидел и не раскаялся, не извинился, а продолжал делать вид, что все идет нормально, как всегда.

"А сам-то себе это простить можешь?" – хмуро подумал орк.

И, споря с самим собой, ответил:

"Могу. Я же прав!"

"Вот и радуйся своей правоте", – припечатал он себя и добавил, – "похоже, что группы больше нет, а есть девять и один", – Йоки швырнул опустевшую кружку на бочку.

Этим утром, когда он впервые за весь этот долгий, наполненный глупыми нелепостями и опасными глупостями, месяц получил увольнение, стена отчуждения ощущалась им крепче, чем когда-либо. Давящее безразличие можно было потрогать когтем, столь ощутимо висело неестественное молчанье, когда они покидали казарму. Он шел окруженный этой стеной, шел, привычно думая о Рикки. Рикки остававшейся в гулком одиночестве казармы готовится к бою с грязными клозетами. Рикки, как всегда нашедшую для каждого смешное или ехидственное наставление. Наставительно раздающую советы, как следует потратить драгоценное время вне надоевших школьных стен. Каждому нашлись дружеские поручения – каждому, но не ему. Он вновь ощутил глупое чувство, что его стерли из реальности, как будто он исчез, стал невидимкой – никому ненужным, мешающим всем жить невидимкой.

Когда их группа, смешавшись с остальными старшекурсниками, выбралась, наконец, на долгожданную свободу, Йоки пришло не очень смешное сравнение – "Удавы" островок молчания среди гомонливого озера остальных курсантов, весело размышляющих как бы получше оттянуться на выданное только что дежурным офицером имперское серебро. Чтобы избавиться от этого чувства Йокерит побыстрее отделился от основного потока несущегося бодрым шагом по направлению к городу – свернув на замощенную старым белым камнем дорожку ведущую к старому порту. Тогда же он в очередной раз испытал пресловутое чувство своего исчезновения из реальности; никто не окликнул его, как это бывало раньше, никто не предложил присоединиться к нему, никто даже и не подумал спросить, куда решил направить свои стопы мастер-курсант Йокерит.

Громоздкая туша здоровяка в полосатой бело-синей рубахе грузно плюхнулась на бочонок, за которым орк провел утро в тщетных попытках залить элем огонь тоски. С грохотом сметая с бочонка накопившиеся там за утро кружки и тарелку с недоеденным руконогим, морячок (въевшийся запах морской соли, подгнившей рыбы и еще чего-то неуловимо портового, подсказал Йоки, что это опившееся эля тело принадлежит совсем не бутафорскому моряку) тупо уставился на орка мутными бело-синими в красных прожилках хумансийскими глазками.

–Где тут гальюн? – печально изрекло тело, неуклюже стараясь принять вертикальное положение. От очередного мощного толчка пытающегося встать на ноги покорителя морей, с бочонка слетел тяжело звякнувший империалами кошелек, а следом спланировал и черный берет, теряя вложенные в него белые парадные перчатки.

Йоки осторожно помог морячку подняться и, убедившись, что тот выпрямился и подобно стойкому прибрежному баньяну под ураганным штормовым ветром, упрямо стоит, лишь слегка покачиваясь под натиском бури хмельных паров, аккуратно собрал свое имущество.

–Он спер мой кошелек! – трубный рев здоровяка неприятным гулом наполнил зал.

Йоки как раз надевал перчатки, собираясь покинуть эту забегаловку, так и не давшую ему спасение от самого себя. В голове слегка шумело от выпитого эля, но и опьянение ожидаемого облегчения ему не принесло. Хуже того симпатичная девочка-подавальщица напомнила ему о том самом, запретном, желании, что продолжало грызть его.

"Надо было "огненную воду" заказывать, может тогда бы проняло", – расстроено подумал орк и бросив на стол еще одну монетку, как заведено "девчонкам на чулочки", направился к выходу, неторопливо прикидывая чем бы заняться дальше.

Рядом испуганно взвизгнул девичий голосок, сзади шею захватила жесткая рука, в ухо ударил сиплый рык:

–Отдай мой кошелек, жабомордый! А не то...

Локоть, будто на тренировке ушел назад, заставляя замолчать противный голос, равнодушно добавив пяткой по опорной ноге пьянчуги, Йокерит аккуратно бросил через плечо завывающего от боли хуманса. Кабачок содрогнулся от грохота.

"Такой большой, а падать не умеет", – очередной раз изумился нелепостью хумансов орк и, перешагнув через вяло трепыхающегося покорителя морей, направился к двери.

–Эй, погодь! – заорали вслед сразу несколько глоток.

Йокерит обернулся – трое приятелей давешнего прощелыги, угрожающе размахивая руками, топали к нему. Хозяин испуганно взирал на все это из-за своей стойки, впрочем, орк отметил, что рядом с ним на стойке появилась внушительно выглядящая сучковатая дубина...

–Это вы мне? – уточнил Йоки, уже прикидывая кого следует нейтрализовать первым, а кому придется подождать своей очереди. Внутри приятно сжималась знакомая пружина ожидания боя. Тело ощущалось послушным инструментом, даже хмель исчез из головы, – мысли вновь стали четкими, ясными, понятными.

"Ваше главное оружие – вы сами", – к месту вспомнилось очередное наставление мастер-наставника Борхи.

"Уру-ру!" – мысленно проорал боевой клич своей группы Йокерит и сделал первый скользящий шаг навстречу обнаглевшей троице. Внутри зашевелился голос предков призывая не срывать злость на собственную нелепость, избиением ни в чем не повинных хумансов, напоминая о возможных неприятных последствиях, но и он тут же замолк – один из троицы достал из-за широкого голенища потертого кожаного ботфорта здоровенный рыбацкий тесак и проорав, что-то похожее на "имел я твою маму" бросился на орка.

Гнев взрывом метательной бомбы ударил в голову. Понимая, что плох боец позволяющий ненависти замутить разум, орк еще попытался выдавить из себя что-то примирительное, позволяющее завязать беседу, образумить, применить что-то из постоянно вдалбливаемого в их курсантские головы хитрого арсенала психологических штучек господина преподавателя Йоффа, но уже не смог – холодное бешенство инеем замутило разум. Помня принцип великих бойцов прошлого: "Не будь свирепым, ибо на более свирепого нарвешься", Йоки тем не менее уже не мог избавиться от чувства обиды и ненависти, захлестнувшего его.

"Что им сделала моя мама? Что им сделали орки? За что они ненавидят нас?!!" – злым холодом пульсировало в голове.

Впрочем, хорошо натренированный организм сам знал, что делать. Уход в стойку шицен-тай. Тело расслабилось будто ожидая удара наточенной стали, скользящий шаг назад (несущееся на него глупое животное кажется решило, что напугало его, на покрасневшей от выпитого морде успела появиться неприятная кривая ухмылка) и рубящий удар кистью левой лапы по сжимающей тесак волосатой руке, будто отрубая наглую конечность – шуто-уке. Тесак еще летит к полу из раздробленной ударом руки, а два пальца правой лапы орка уже бьют прямо между наполняющимися болью глазами хуманса, погружая это нелепое и злое созданье в сумрак беспамятства – нихон-нукитэ. И будто добивая противника, а на самом деле всего лишь отбрасывая тело в сторону – ура-цуки, левой лапой в лицо, несильно, просто убирая животное посмевшее оскорбить память его матери с дороги.

Легкий звяк беспомощного металла об грязноватый пол, теплые брызги крови в лицо (вот ведь слабые существа, несильный удар, а из носа фонтаном кровь), тонкий визг девчонки... Навстречу уже несется следующий "боец" (Йоки успел мысленно усмехнуться, настолько не подходил этот термин к размахивающему внушительными кулаками хумансу). Медленно (ну кто же так наносит удар) хуманс целит свой кулак в лицо орку. Аге-уки – лапа отбивает эту смешную пародию на удар вверх, быстрое движение под руку, локоть врезается прямо в морду несущемуся навстречу морячку. Татэ-емпи-учи – жестоко очень жестоко, но ведь справедливо? Отброшенный страшным ударом хуманс отлетает к стойке по пути опрокидывая некстати подвернувшиеся бочонки. А третий моряк уже летит в задымленный сумрак, куда-то под ноги невозмутимо обедающих здесь с раннего утра гномов, обычный удар ногой (мае-гери) даже не встретивший попытки блока. Йоки растеряно остановился – тело требовало боя, а враги вдруг как-то быстро кончились.

Тугая пружина ненависти по-прежнему сжимала разум, стараясь успокоиться и подавляя острый приступ желания попинать того из троицы, что еще был в сознании, со стонами копошась где-то возле ног спокойных как скалы гномов, Йоки шагнул к стойке за которым застыл памятником удивлению дородный хозяин.

"Интересно, чем же это он так удивлен? Неужели думал, что трое неумех-хулиганов смогут прирезать будущего имперского офицера?" – оттаивая и ощущая некую пародию на веселье, подумал Йокерит.

Как всегда, после боя, сознание подмечало глупые мелочи: красивый блеск стекляшки вделанной в дешевенькое колечко на пухлом пальчике прижимающей руки к побледневшим щекам девчонки-подавальщицы, несколько выбитых, похожих на маленькие айсберги с склизком океане лужицы крови, зубов, одобрительный взгляд седобородого гнома...

–Это за причиненный ущерб, – Йоки высыпал на стойку почти все содержимое кошеля, вышитый на казенном мешочке череп глумливо улыбался.

–Этого хватит? – уточнил орк.

–Здесь слишком много, – пискнул хозяин тоненьким голосом.

"Странно, на девчонку басом орал, а тут вдруг...", – слегка удивился Йоки.

–Остальное этим, – презрительно выплюнул он, – на лечение...

–Глупость неизлечима, – степенно пробасил один из гномов и будто вспомнив о чем-то важном рявкнул:

–Эля!

Йоки перехватил непонятный взгляд брошенный на него девчонкой – одобрительный что ли? Кто ж их разберет? Он растеряно улыбнулся ей и тут же получил в ответ белозубую улыбку. Она протянула ему какую-то светлую тряпочку и пискнув:

–У вас кровь на лице, – бросилась к стойке, где хозяин уже цедил в кружки злобно шипящий эль.

При ближайшем рассмотрении тряпочка оказалась дешевеньким шейным платком. Насухо обтерев лицо, Йоки положил напачканную кровью тряпочку на ближайший бочонок. Подумав, он бросил сверху оставшиеся в кошеле монетки, пусть девчонка купит себе новую косынку, взамен испорченной им.

Размышляя над странностью женщин – радостно улыбаться и помогать тому, кто только что напугал тебя до визга, он двинулся к выходу. Почему-то к нему вернулось хорошее настроение. В конце концов, жизнь продолжается, мир вокруг справедлив, а все неприятности...

"Победим", – уверенно решил орк, толкая тяжелую дверь трактирчика.

Несколько стертых ступенек наверх и он на узкой улочке. Вдохнув полной грудью просоленный морской ветерок, Йоки уверенно зашагал обратно, к городу. От неприятностей, так же как от врагов, не стоит бегать. А если в одиночку их победить не выходит, то значит нужно позвать друзей. Почему-то Йокериту захотелось поговорить с кем-то из ребят. И тут же пришло еще одно решение – вечером он извинится перед Рикки, и в сотый раз попытается объясниться с ней.

"А если не поможет?" – попытался омрачить хорошее настроение кто-то печальный внутри.

"Тогда попробуем в сто первый!" – бодро отрезал орк и широко зашагал по улице.

Щеки загорелись странным жаром, толи от свежего ветерка дующего по рукотворному ущелью улочки, толи от обычного отходняка боевого задора, но почему-то Йоки вспомнил старое поверье: "Когда горят щеки, это значит, что кто-то вспоминает о тебе".

–Пока тебя помнят, ты жив! – вслух пробормотал Йоки еще одну истину и ускорил шаг.

VI

Площадь Согласия, как всегда в Шестой день до отказа заполненная горожанами, неприятно шумела. После строгой тишины Школы, Йокерит чувствовал себя здесь маленькой одинокой каплей затерянной в огромном шумном море. Аналогию довершал памятник: над всем этим бурлящим и шумливым потоком разумных, возвышался темным утесом монумент – древний орк-боец и его возлюбленная. Йоки на миг замедлил шаг, мысленно салютуя настоящей любви. Не той уродской пародии на чувство, которой он умудрился сделать больно Рикки. Не той болезненной, но беспомощной и бессмысленной нежности, что он испытывал рядом с Мэльдис. И уж тем более, не того неприятного отголоска похоти, что родилась в нем не так давно, когда он, пуская слюни, заглядывал в корсаж пухленькой симпатяжки из трактирчика. А настоящего чувства – любви, для которой даже вечность не станет помехой. Сколько поколений помнят этих вот ставших легендой влюбленных, хранителями возвышающимися на главной площади, рождая веру в слабых сердцах – веру и надежду на обретение чего-то большего, чем простой смысл жизни.

Над городом проплыл, заставляя метаться обычно спокойных городских чаек, заунывный, тоскливый вой. Полдень. Гномы на станции парокатов, отправляют очередной состав в столицу. Подтверждающе грохнула пушка в порту, а часы на здании Городского Совета, начали неторопливо вызванивать мелодию имперского гимна.

Йоки замедлил шаг, переводя дух, легкая пробежка от старого порта до центра Лоунсвилля выветрила из него даже воспоминание о выпитом утром эле, а собственно сам бывший эль он цивилизованно отлил на станции парокатов, куда забегал в надежде найти кого-то из своей группы. В гномьем кабачке шумели наливаясь хмелем десяток курсантов, но в основном серые "нулевики". Похоже, на этот раз терпенья добраться до города хватило даже вечно мучимому жаждой Лурри. Ну что же, сколько времени прошло – парни уже разбрелись по городу. Хорошо хоть, что у Йоки не было сомнений в месте, где всегда можно найти Доджета – тот наверняка мотается где-то возле Университета.

"В библиотеку!" – скомандовал себе Йокерит и свернул на одну из широких улиц, что лучами морской звезды расходились от площади Согласия.

Шагая по выложенной шестиугольными желтенькими плиточками мостовой, он в очередной раз рассматривал давно ставшие знакомыми фасады старинных зданий, и в который раз, будто тогда, на первом своем увольнении в Лоунсвилль, поразился тем контрастам, что издревле стали лицом этого города.

Здесь покосившиеся от времени, но не потерявшие странной гордости нищеты древние домики стояли бок о бок с роскошными, современными особняками первых людей Лоунсвилля; дешевые мелочные лавки располагались дверь в дверь с пугающими дороговизной модными магазинами; забегаловки, где можно было перекусить на скорую руку, соседствовали с ресторанами для утонченных гурмэ. Словом, бедность и богатство обитали здесь рука об руку. У Серого Оазиса, считавшегося старейшим кварталом Лоунсвилля (поселок возник циклов на двадцать раньше самого города), было не одно, а несколько лиц, и каждое желало главенствовать. Именно здесь, в Сером Оазисе, город, будто многоликий Бог северных варваров, смотрел на тебя сразу всеми своими ликами: надменной улыбкой аристократа; жалкой тоской нищего бродяги; холодным взглядом имперского легионера... Здесь изысканность юных красавиц, соседствовала со скучной обрюзглостью почтенных матрон, а степенность мастеровитых гномов с навязчивой бесшабашностью хумансийских студентов... Серый Оазис – сердце Лоунсвилля. А может лицо, спрятанное за маской?

Йокерит шел, с интересом разглядывая прохожих, как всегда в увольнениях глаза приятно радовало обилие симпатичных девчонок и дам, слегка смешили их напыщенные кавалеры, немного раздражали пищащие не по делу набалованные дети...

Вот и сейчас один из них, писклявый маленький хуманс, с круглыми оттопыренными ушами, оглашал улицу оглушительным ревом. Йокерит поморщился – циклов пять-семь хумансенышу, а заливается как неразумный младенец. Уже отводя взгляд и стараясь отвлечься от неприятного визга: "Будто рептилоида колют" – подумалось ему. Он все же остановился, наверное, его задержало, то тоскливое отчаяние, что слезами застыло в грустных (будто на том самом, его любимом, изображении матери-возродительницы) глазах молоденькой хумансийки. В своем черно-белом форменном платьице гувернантки, она показалось орку хрупкой, незащищенной, нежным ласковым голосом пыталась что-то объяснить кривляющемуся возле нее мальчишке.

"Может это с ее пра-пра-прабабушки писал лик древний художник?" – подумалось Йоки.

Плохо сдерживаемые слезы в голосе, обреченность во взгляде. Скандалящий, заливающийся крупными (как у голодного крокодила) слезами, орущий, нелепо дрыгающий ногами мальчишка в синем матросском костюмчике, которого девушка с видимым трудом удерживала за руку, вызвал у Йоки сильное желание дать негоднику хорошую затрещину. Как говаривали мудрые – "где не помогают самые нежные убеждения, может помочь хороший удар".

–Хочууу!!! – звенел в воздухе оглушительный визг.

–Купиии!!! – не переставая вопил хумансеныш, тыкая пухлыми пальцами в витрину лавки игрушек.

Йоки, кинул взгляд на модель пароката, что гордо пускал колечки пушистого дыма из миниатюрной трубы. Цена этого чуда тоже впечатляла.

"Наверное, настоящий парокат не намного меньше стоит", – отметил Йоки.

Похоже, мысль успокоить разбушевавшегося плаксу пришли и еще кое-кому. Рядом с мальчишкой остановился странноватого вида, заросший курчавым волосом на лице, чем-то напоминая лысеющего гнома, хуманс и торжественно блестя круглыми стеклами очков, на сизом носу, успокаивающе обратился к карапузу.

–Не плачь, давай я лучше куплю тебе мороженое!

Плюнув прямо на бесформенный неопределенно-грязноватого цвета балахон своего утешителя, мальчик издал новую порцию криков, из которых окончательно заинтересовавшийся этим психологическим феноменом Йокерит, понял только два-три искаженных детским произношением ругательства.

–А хочешь вот эту игрушку, смотри, какая забавная!.. – вновь попробовала вмешаться гувернанточка показывая на ушастую заводную зверушку непонятной породы.

–Себе это покупай! – орал мальчишка, размазывая по лицу сопли и слюни.

–Парокат хочу!!! – не умолкал он.

–Не кричи, а то дяде-орку сдам!.. – отчаянно всхлипнула девушка, показывая на Йокерита.

–Своих детей оркам отдавай, тебя не для того маменька держит! – нагло проорал малыш и сделал попытку укусить девушку за руку.

–Не будешь слушаться – тебя эльфы в лес заберут!.. – крикнул кто-то из образовавшейся кучки сочувствующих.

"Такого уродца любые эльфы испугаются", – Йокерит подошел к измученной хумансиечке и, улыбнувшись, предложил:

–Вы знаете, нам преподают психологию... Давайте я немного поговорю с вашим воспитанником – может быть мне удастся его успокоить?..

Присев на корточки рядом с ребенком, Йоки тихо прошептал ему на ухо пару слов. Выпрямившись, он снова ободряюще улыбнулся гувернантке и показал глазами, на прекратившего орать и недоуменно хлопающего глазами ребенка.

Ласково и клыкасто улыбаясь малышу, Йоки поинтересовался:

–Ты ничего не хочешь сказать этой милой девушке?

–Мина, я больше не буду! Прости меня! Пожалуйста! – послушно затараторил малыш.

Йокерит, довольно улыбнулся и, вежливо козырнув изумленно смотрящей на него, как на диковинное чудо, девушке, ободряюще сказал:

–Когда он снова будет капризничать, спросите мастер-курсанта Йокерита...

–Я буду послушным мальчиком! – тут же вставил малыш и потянул растерянную девушку за руку, прочь от злополучной лавки.

Йоки вновь ощутив ободряющий прилив хорошего настроения и, улыбаясь прохожим, заспешил дальше по улице.

Когда сложенная из красного, блестящего в солнечных лучах, гномьего кирпича ажурная громада Университета, увенчанная высоким шпилем, была совсем рядом, его окликнули:

–Простите, господин курсант!

Йоки оглянулся. Давешний хуманс, со смешной бороденкой, что предлагал маленькому тирану мороженое, пробормотал, вертя в руках свои очки:

–Извините за любопытство, я в некотором роде э-э-э тоже имею отношение к психологии...

–И что? – удивился орк.

–Как?! Как вам удалось его успокоить?! – заинтересовано воскликнул хуманс.

"Студент наверно – вон как к новым знаниям стремится, чисто наш Кендер", – умилился Йоки и честно ответил:

–Очень просто: я сказал ему, что если он сейчас не заткнется и не перестанет издеваться над доброй девушкой, я ему башку к йольфовой матери откручу...

Оставив студента переваривать полученную информацию Йокерит заспешил к величественному храму науки, где по его предположениям и должен был толкаться Доджет, набираясь новых порций премудрости.

Главный коридор Университета, показался орку совсем знакомым, хотя здесь и было более шумно и тесно, чем у них в школе, а главное среди беспорядочного движения тянущихся к знаниям разумных частенько мелькали симпатичные женские мордашки, тут так же витал особый, вызывающий навязчивое желание подумать о чем-то важном, если не вечном, запах.

"Наверное, это дух науки", – решил Йокерит, старательно высматривая среди всклоченных причесок хумансийских студентов зеленую блестящую башку какого-нибудь орка.

Тщетно. Впрочем, что делать Доджету в коридоре? Он в библиотеке, надо только узнать где эта самая библиотека находится.

"А может, Доджета и в глаза знают? Думаешь много орков вместо того чтобы нормально отдыхать, бродят по хумансийским университетам?" – возникла логичная догадка.

"Меняем тактику", – принял решение Йокерит.

Отловив за шиворот какого-то тощего студентика нелепо размахивающего тонюсенькими, будто на детском рисунке "ручки, ножки, огуречек..." ручками человечка, Йокерит уточнил:

–Деканат в конце этого коридора?

–Да, – пробурчал человечек и угрожающе буркнул, – кстати, я и есть декан.

–Извините, – немножко смутился Йокерит.

В его представлении декан должен был выглядеть кем-то похожим на Рорха, ну не таким зловредным (в зловредности Рорха вряд ли кому дано переиграть), но и не настолько субтильным и молодым.

–Ничего, – заулыбался субъект и спросил, – чем могу помочь?

–Я друга ищу... – начал Йокерит.

–Друга или подругу? – хитро и неприятно прищурился декан.

–Я ищу курсанта Доджета! – пояснил Йокерит.

–Все ясно, – почему-то заулыбался человечек, – запоминайте дорогу.

Йокерит внимательно выслушал подробные разъяснения и вежливо раскланявшись с деканом, пошел на поиски Доджета, радуясь, что все так удачно складывается – с первого раза нарваться на декана, к тому же точно знающего, где засел Кендер.

"Везет", – довольно констатировал орк.

Дорога была указана удивительно точно, Йокерит легко нашел нужную лестницу направо. Спускаясь по ней он поймал на себе полный изумления взгляд двух подсушенных (наверное, высохли за учебой) девиц... Почему они глядели на него с таким удивлением он понял уже миг спустя, когда почти уперся лбом в дверь с изображением женского силуэта.

"Сортир", – растерянно оглянулся Йокерит.

–Позвольте, – еще одно изумленное существо женского пола проследовало мимо него.