Текст книги "Один в чужом пространстве"

Автор книги: Олег Приходько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Мимо прошла большегрузная машина и заглушила его слова, а когда в салоне восстановилась относительная тишина, мы продолжали движение.

Началось! В целом я был спокоен, но участившееся сердцебиение на болезнь уже не списывал.

– Без пяти, – сказала Валерия и просунула между спинками сидений руку: – Дай закурить, что ли…

Я нащупал мятую пачку и протянул ей девятнадцатую сигарету. Сам курить не стал – приберег это удовольствие до окончания работы.

– Сейчас я проеду последний круг, – чеканно заговорил Хобот, – иначе примелькаемся. Когда скажу… Женя, это я тебе!

– Я слышу, Хобот Констан…

Валерия засмеялась.

– Извините…

– Не волнуйся, – понял он причину моей оговорки. – Когда скажу, поднимешься на секунду и посмотришь: увидишь Мишку – начинаем; нет – будем ждать.

Он прибавил газу, видимо, спеша проскочить на разрешающий сигнал светофора, потом повернул и поехал тише.

– Вон мальчик! – воскликнула Валерия.

– Женя!..

Я резко встал. В первое мгновение мне показалось, что на площади перед универмагом собралась вся Украина: люди всех возрастов толпились тут и там, протискиваясь ко входу, что-то обменивая, покупая у лоточников, друг у друга, волокли покупки, катили коляски – последний базарный день Помпеи!.. Я растерялся – где уж тут увидеть Мишку! – но взгляд довольно быстро отсек все лишнее, сконцентрировавшись на упомянутом голубом «РАФе» с колоколом-громкоговорителем на крыше и надписью на борту, призывавшей играть в какую-то лотерею. Возле него стоял мужик и что-то бодро вещал в мегафон.

– Ну?! – поторопил Хобот.

Я уже хотел ответить, что Мишки здесь нет, как вдруг у входа увидел женщину с мальчиком. Вначале я узнал ее – свою недавнюю попутчицу в такси, блондинку лет сорока, и чутье мне подсказало, что таких совпадений не бывает, а стало быть, мальчик с мороженым – не кто иной, как мой родной племянник. Весь этот отбор-анализ информации длился секунд десять.

– Есть! – ткнул я пальцем в стекло. – Вон там, у входа, мороженое жрет!

Хобот косанул в указанную сторону, кивнул и, сменив рядность, ударил по газам.

– Ну, раз жрет, значит, порядок, – констатировал.

Мы остановились на углу слева от универмага. Часы на приборном щитке показывали ровно 12. Точность – вежливость КГБ!

– Только не беги, иди спокойно, – посмотрел на меня генерал в зеркальце.

Мне оставалось взять неподъемный «дипломат», распахнуть дверцу и подумать: «Если что – уезжайте, ладно? Спасибо вам за все».

«Конечно, уедем. Нужен ты нам больно!» – подумала в ответ Валерия.

«Вопросов не имею», – мысленно подвел черту Хобот.

Мы закончили обмен мыслями, и я пошел.

Свернув за угол, осмотрелся. Отставника узнал сразу: он наблюдал за мной, стоя у открытой двери «РАФа».

– Киевляне и гости столицы! Последний шанс выиграть миллион, купив билет денежно-вещевой лотереи! Осталось пять билетов! Всего пять! Холодильник, телевизор, автомобиль «мерседес»… – вещал в мегафон молодой безошник.

Двое отделились от «РАФа» и пошли мне навстречу. Я оглянулся: белокурая бестия присела возле Мишки на корточки и, развернув его ко мне спиной, что-то оживленно рассказывала – отвлекала. Расстояние между мною и безошниками сокращалось. Даже моего опыта было достаточно, чтобы отличить в толпе еще человек пять, «косивших» под случайных прохожих. Они, конечно, несли службу, не подозревая, что находится в «дипломате» и чем занимаются Отставник и Слуга на самом деле. Могу себе представить, что им про меня наговорили, – не иначе как резидент марсианской разведки!

Мы остановились и несколько секунд изучающе смотрели друг на друга. Я чувствовал, что кто-то зашел со спины, отрезая мне путь к возвращению.

– Пройдемте в «РАФ», – вежливо улыбнувшись, предложил безошник повыше ростом.

– Подведите ко мне мальчика, – потребовал я тоном, не располагавшим к беседе, но лучезарной улыбкой дал понять окружающим, что мы с однокашником не виделись лет десять и вот-вот бросимся друг другу в объятия.

– Пройдемте в машину, – Высокий с видимым усилием сдержал окончание фразы: «…а то хуже будет!»

– Я никуда не пойду.

– Мы хотим осмотреть пломбу.

– Осмотрите после того, как вернете мальчика.

– Хотите неприятностей?

Я знал, что угроза Высокого – не пустые слова и, сохраняя ледяное спокойствие, спросил:

– А вы?

Двое переглянулись.

– То есть? – шагнул вперед тот, что был ростом пониже.

Пора было действовать: еще слово, и я окажусь в «РАФе», не успев мяукнуть.

– Здесь, на площади, присутствуют журналисты с видеокамерами и человек, которому достоверно известно, что находится в чемодане. Одно ваше движение – и о «красной вишне» узнает весь мир. Хотите убедиться? – и, не давая им опомниться, махнул рукой.

Условный знак сработал, как волшебная палочка: из толпы выделилось несколько человек, приближаясь к нам, они стали расчехлять камеры и фотоаппараты; девушка в квадратных очках достала из сумки микрофон.

Ай да Валерия! Ай да Толик! Сукины дети!..

– Остановите их, – сказал Высокий, взглядом просверлив во мне дырку.

Я «поправил прическу», и «журналисты» слиняли. Высокий быстро подошел к микроавтобусу и вместе с Отставником скрылся в салоне. Пока шло «рафовское» совещание, я смотрел на Мишку – его по-прежнему убалтывала блондинка.

«…Есть холодильник! Только что разыгран предпоследний билет! Спешите купить оставшийся!..» – захрипел колокол, и я вспомнил: «Дежурный сотрудник милиции! Пройдите по вагонам!» Ну конечно, это был сигнал, потому что едва раздались слова: «Это последний шанс разбогатеть!» – блондинка указала Мишке на меня пальцем и подтолкнула вперед.

– Дядь Женя-а!!! – бросился ко мне племянник, расталкивая недовольных прохожих.

Как только он повис на моей шее, напарник Высокого решительно приблизился ко мне.

– Чемодан! – протянул руку.

Сзади и по сторонам стояли «прохожие» в штатском, но меня уже не пугали их руки в карманах – я готов был пожертвовать даже сломанные «командирские» за то, что они освободили меня от самого тяжелого чемодана, который мне когда-либо приходилось поднимать…

С Мишкой на руках я возвращался к «волге». Казалось, что невидимый оркестр исполняет где-то поблизости концерт Рахманинова. Ощущая тепло Мишкиной щеки, я таял, как ландрин в лигнине на мартовском снегу.

– Привет, привет, Мишаня! – прошептал ему в ухо. – Ну, как ты там?

Мишкины плечи вздрогнули.

– Не знаю, – всхлипнул он. – Где ты так долго был? Мы тебя искали в Москве, а потом прилетели сюда, в Киев.

«Только не беги, иди спокойно», – вспомнилось наставление генерала, и я пошел медленнее, спиной, как локатором, нащупывая направление ствола снайперской винтовки.

– А мама как же тебя отпустила? – спросил у Мишки, хотя заранее знал, что он ответит.

«Слишком много знаешь», – сказал тогда Хобот.

«Куда же?.. Куда?.. – пытался я угадать, в какое место попадет пуля. – Под лопатку?.. Справа или слева?.. Если справа – могут спасти, значит, будут метить слева… Или в голову, чтобы наверняка…»

Я опустил племянника на тротуар (а вдруг прошьют насквозь?).

– Она мне по телефону сказала, чтобы я помог тебя найти. Они ведь тебя в лицо не знали.

– Ну и порядок. Спасибо!

«Поработали с Танькой, – подумал я, подходя к машине. – Умеют убеждать, сволочи!»

Валерия пересела назад. Посадив к ней Мишку, я плюхнулся на сиденье рядом с Хоботом и, демонстративно зевнув, бросил:

– В зоопарк, пожалуйста!

«Железный Феликс» вывел «волгу» на оживленную полосу и стал быстро набирать скорость. Против моего ожидания, все кончилось быстро и без осложнений.

– Ну здравствуй, племянничек. Как тебя зовут? – услышал я за спиной ласковый голос. Валерия обняла Мишку, прижала его к себе.

– Михаил Сергеевич, – важно ответил он.

Все, включая генерала, засмеялись. Мишкиного папашу и впрямь звали Сергеем, но когда нарекали его самого, никто не предполагал, что через одиннадцать лет такое сочетание будет восприниматься как-то по-особому.

– А меня – Валерией Брониславной. Дяди тебя не обижали?

– Они к нему тетю приставили, – уточнил я. – Симпатичная такая, из подведомственного детсада, видать.

Хобот гнал со скоростью сто километров в час, периодически поглядывая в зеркальце. У меня челюсть отвисла, когда он подсек трамвай, словно ас-миллиметровщик, да еще на красный сигнал светофора.

– Хобот, ребенок на борту! – строго напомнила Валерия. Мишка ничего не замечал.

– Тетя Галя добрая, – объяснил, – мороженое мне покупала и всякие истории о пионерах и скаутах рассказывала.

Мы с Валерией зашлись от хохота, а Хобот, показав левый поворот, заложил такой крутой вираж вправо, что я чуть не высадил лбом стекло. «Волга» нырнула со спуска. От стоявшей на обочине «канарейки» ГАИ отделился инспектор с жезлом, но генерал и не думал снижать скорость.

– Хобот! – крикнула Валерия.

– Вы чего, Константин Андреич? – растерялся я. – Все ведь позади?

– Вот именно, что позади, – проговорил он, сцепив зубы. – Оглянись!

Я быстро оглянулся. Участок улицы проходил по пустырю, движение здесь было редким – в основном во встречном направлении шли грузовики, и трасса хорошо просматривалась. Я увидел, что за нами на предельной скорости следует черная «волга», за ней – еще одна; развернувшись, к ним присоединилась «канарейка».

– Что им надо?.. – «дипломат» был возвращен, Мишка сидел рядом, и никакого резона визжать покрышками об асфальт я не видел.

– Валера, – Хобот свернул на старую улицу с пожелтевшими, под цвет листьев домами, – разыгрываем запасной вариант!

Первая «волга» проскочила мимо, не разгадав нашего маневра и не успев перестроиться. В «запасной вариант» меня посвятить «забыли», автогонки были не по моей части, и я не па шутку разозлился:

– Да что еще, черт побери, за зап…

– Это я тебе потом объясню! – рявкнул Хобот так, что я поневоле заткнулся.

Вторая «волга» сокращала дистанцию.

– Ух ты-ы! – балдел от виражей Мишка.

– А по Днепру тебя тетя Галя не катала? – спросила у него Валерия, не отрывая взгляда от преследователей.

– Не-а. Обещала в кино сводить.

– Про пионеров, – вставил я не к месту.

– Слушай, Михаил Сергеевич, а давай-ка мы с тобой на «Ракете» прошвырнёмся, а? – предложила она вдруг.

– Давай! А когда?

– Прямо сейчас. Вот Константин Андреевич нас выпустит – и поедем в порт.

– И дядя Женя?

– Дядя Женя кое-какие дела должен сделать, – выразительно глянул на меня Хобот.

Я понял.

– Да, Мишаня… Ты это, езжай с Валерией Брониславной, идет? Поезд все равно только вечером.

Ситуация развивалась стремительно. У арки одного из домов стоял мусоровоз. Как только мы въехали во двор, он сдал назад и застыл – теперь достать нас с улицы можно было разве что пешему, и то пришлось бы протискиваться между грязным бортом и стеной. Вначале я решил, что нам просто подфартило, и только потом до меня дошло, что Хобот не зря ездил накануне в город: он был профессионалом и предусмотрел все.

Мы остановились посреди двора. Я не успел опомниться, как Валерия со словами: «Зайдем на минутку!» – схватила Мишку в охапку и выскочила из машины. Из подъезда навстречу им выбежал какой-то парень, помахал Хоботу рукой. Двор оказался проходным, через секунду мы выехали на параллельную улицу и помчали в обратном направлении.

– За них не волнуйся, – сказал Хобот. – Главное сейчас – оторваться хотя бы на километр.

Оторваться не удалось: на ближайшем же перекрестке справа показалась милицейская машина. Информация о нас наверняка была передана всем постам.

– Ни хрена они не передадут! – разгоняясь перед подъемом, заверил Хобот. – Они от меня без лишнего шума отделаться постараются. Аварию какую-нибудь сообразят или перестрелку с неизвестными.

– От вас?! – мне показалось, что я ослышался.

– От меня. А ты сейчас выскочишь, Женя… Оторвемся чуток…

– Нет! – крикнул я. – Константин Андреевич, я не хочу, чтобы из-за меня…

– Да не из-за тебя, дурило! – Хобот выехал на кручу. – Держись!!!

Нас занесло, развернуло, и тут же машина помчала по мокрой траве под откос; я изо всех сил уперся руками в панель – спускались, подпрыгивая и виляя, почти вертикально. На преследователей можно было не оглядываться: вне сомнения, они проскочили мимо. Мы выехали на нижнюю трассу и повернули направо.

– Вот так! – удовлетворенно проговорил генерал. – Теперь им объезжать километра полтора. Достань-ка сумку из-под сиденья.

По тому, как он это сказал, можно было подумать, что мы сейчас остановимся и перекусим. Но для бутербродов и термоса с кофе холщовая сумка защитного цвета оказалась слишком тяжелой.

– Что это? – спросил я, похолодев от мелькнувшей догадки.

Хобот молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, и тогда я сам раздернул застежку…

В сумке оказался… контейнер с «красной вишней»!

Значит, «запасной вариант», по сути, был основным, и Хобот заранее знал о предстоящей погоне?!

– Зачем? – только и смог вымолвить я.

– Кирпичи ведь дешевле? – улыбнулся он. – А сейчас я тормозну вон у того леска – и выкатывайся. Пойдешь по тропинке прямо, метров через триста тебя встретят. Это надежные ребята. Отдашь им контейнер, они знают, что с ним делать.

Он выжал из машины, казалось, все, на что она была способна, и в считанные секунды мы приблизились к лесному массиву.

– А как же вы, Константин Андреевич?

– Это мои проблемы, – Хобот ударил по тормозам, съехал на обочину и, остановив машину, приказал: – Выходи!

Что-то удерживало меня в салоне; я думал, что еще не все сказал, что должен и могу что-то сделать, чем-то помочь ему, я был не готов вот так просто выскочить и бежать, бросив его на произвол судьбы. И тогда он наклонился к моей дверце, распахнул ее и, с силой вытолкнув меня из машины, крикнул вслед:

– Пошел, Женя, пошел!..

Я кубарем покатился в кювет, а когда остановился, услышал, как надо мной пронеслись, одна за другой, две машины преследователей. Судя по тому, что они не остановились, меня не заметили. Где-то далеко завизжали тормоза; короткая автоматная очередь вспугнула птиц на ветках придорожных деревьев; лязг металла и эхо взрыва догнали меня уже в глубине леса: прижимая тяжелую сумку к животу, я во весь опор мчал по тропинке до ее пересечения с грунтовой дорогой. Здесь стоял зеленый «УАЗ» с брезентовым верхом. Двое (по виду охотники: в болотных сапогах, телогрейках) бросились мне навстречу, забрали сумку и, подхватив меня, обессилевшего, под руки повели к машине

Я понял, что это те самые ребята, о которых говорил Хобот, и что никакого продолжения эта история уже иметь не может…

20

Десять дней на пневмонию – мизер, особенно если учесть состояние, в котором меня доставили в больницу. Дежуривший в тот день врач заходил в палату по нескольку раз, прослушивал меня и не верил, что я исцелился в такой короткий срок. В том, что исцелением я обязан цигуну[14]14
  Цигун – здесь китайская дыхательная гимнастика.


[Закрыть], а не пенициллину, убедить его не удалось, зато кореша по палате почувствовали волшебную силу правильного дыхания и с нетерпением ждали каждого занятия под моим руководством.

Один за другим ко мне наведывались дотошные парни из обновленных БЕЗО Украины и России, и каждый раз в пустой палате или ординаторской я рассказывал все по порядку, повторял под протокол, с удовлетворением отмечая, что уточняющих вопросов становится все меньше: отшлифованная, отточенная многократным повторением история уже вполне годилась для исполнения с эстрады.

Таньку с Мишкой услали на месяц в какой-то безошный санаторий под Москвой. Из телефонного разговора с ними я узнал, что отдых «на шару» отлично компенсирует нервные затраты, хотя ежу было понятно, что их просто спрятали на время.

О моей безопасности тоже позаботились: целую неделю в больничном коридоре торчал «практикант» в белоснежном мятом халате с чужого плеча. У него на роже было написано, что он не отличит сердца от желудка даже за дополнительное вознаграждение. И хотя меня он охранял бесплатно, его присутствие не очень-то радовало: раз охраняют – значит, есть на то причина. Правда, через неделю его сняли с поста, и молодой следователь из СБУ доверительно сообщил, что в Питере взяли Слугу и Хозяина, а Кожаный Заяц (капитан «спецназа» Шпортько Сергей Леонардович, 1960 г. рождения, прошедший Афганистан, Карабах, Вильнюс и прочие «горячие точки») в розыске, по некоторым данным, перешел границу, но для меня опасности не представляет.

Уходя, следователь забыл на тумбочке свежую «Комсомолку». Едва я увидел заголовок статьи на третьей странице, как тут же понял, что он отнюдь не страдает забывчивостью: статья называлась «Ядерное оружие в продажу не поступало». «Мировые информационные агентства, – писал корреспондент, – начали против России новую пропагандистскую кампанию, сообщая о появлении на Западе стратегических материалов, произведенных на территории СНГ. В частности, промелькнуло сообщение о том, что в Милане арестованы три венгра и австриец, в багаже которых обнаружены стеклянные сосуды с надписями на русском языке, а в них – около 2 кг так называемой «красной ртути»; 10 марта представитель МИДа Норвегии сообщил, что одна из норвежских фирм получила факс от российских бизнесменов, в котором они предлагали купить 6–8 тонн тяжелой воды, 300 кг красного фосфора и 10 кг «красной ртути»… Статья сопровождалась комментариями специалиста из Министерства безопасности России, который утверждал буквально следующее: «Начиная с 1975 года советские внешнеторговые организации поставляли обогащенное ядерное топливо для объектов в Ливии, Ираке, Вьетнаме, Индии, Аргентине и Северной Корее. Для исследовательских реакторов в Ливии, Ираке и Северной Корее поставлялся уран, обогащенный до 80 %.

ЧТО ЖЕ КАСАЕТСЯ "КРАСНОЙ РТУТИ", ФИГУРИРОВАВШЕЙ ВО ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ "СИГНАЛАХ" О НАХОДКАХ, ТО ЕЕ УЧЕНЫЕ ПРИ ВСЕМ ЖЕЛАНИИ НЕ СМОГЛИ ОБНАРУЖИТЬ В ЛАБОРАТОРИЯХ ЯДЕРНЫХ ЦЕНТРОВ; ЭЛЕМЕНТА С ТАКИМ НАЗВАНИЕМ И С ТАКИМИ СВОЙСТВАМИ ПРОСТО НЕ СУЩЕСТВУЕТ В ПРИРОДЕ…»

Я перечитал статью раз, другой, третий… Ущипнул себя на всякий случай: не сон ли все это?.. Может быть, не было никакого «дипломата», а Корзун просто блефовал ради стакана водки?.. На душе стало горько и обидно, и мир вдруг представился мне сплошь заселенным озлобленными группировками двуногих существ, алчущих уничтожить друг друга. К какой-то из таких группировок принадлежал и я, а к какой-то – Валерия; и мои сестра с племянником, сами того не подозревая, входили в клан близких по способу выживания людей, и тем, кто еще не родился на свет, было уготовано место в строго отведенной им среде обитания… В этом мире охранников и тех, кого они охраняли (чтобы их не съели другие), деньги, идеи, любовь, границы, религии, «красная ртуть» были всего лишь объектами раздора при наличии одной-единственной цели: выжить.

Но почему же тогда не выжил Хобот?..

О его гибели я узнал от Валерии. Она пришла на восьмой день осунувшаяся, с синими кругами под глазами, в траурном платке, по которому я сразу все понял и, зарывшись мордой в подушку, заплакал, как пацан. Мне вспомнились наш последний с ним разговор и его странное поведение перед отъездом… Ведь он прощался тогда с отчим домом, с верным Шерифом, с садом, а я, дурак, понял это только сейчас, когда человека уже не стало на свете… Я плакал от сознания собственной ничтожности, от злобы на Квадрата, готового ради прибыли браться за любое дело; на свою работу, на всех, кто продает и покупает «не существующие в природе» товары…

Валерия сидела, нахохлившись, изредка согревая дыханием покрасневшие от холода руки. Я рассказал ей о нашем ночном разговоре с генералом.

– Мне тогда показалось, что он чего-то не договорил, – закончил рассказ, – но я не стал расспрашивать…

Она задумчиво покивала, отошла к окну.

– Не договорил, – подтвердила, не отрывая взгляда от унылой панорамы. – Герман ведь тогда написал письмо на имя генсека, в котором изложил факты «спецназовских» бесчинств; о том, как они беспрепятственно вывозили ценности из Союза, о перекачке через границу наркотиков… в общем, о многом, чего теперь уже никто не узнает. Он предложил Хоботу подписать это письмо, но тот отказался, порвал его и приказал Герману молчать: знал цену двойному тезке твоего племянника… А после очередной стычки с разбушевавшимся «спецназовцем» Герман написал другое и переправил по своим каналам. Только каналы оказались ненадежными: письмо перехватили, и накануне вывода войск диверсионная группа навела на его полк «духов»…

– Навела?!

– Вот именно. Навела, а не «случайно напоролась», как тебе Хобот рассказал.

– Выходит, Хобот считал, что предал его? Она посмотрела на меня укоризненно.

– Ну зачем же так, – прошлась по палате. – Скорее не сумел удержать. Герман сунулся, не зная броду, но доказать бы все равно ничего не смог: военные ведомства с ГРУ не связывались, ЦК ему покровительствовал… «Погиб при исполнении интернационального долга…» Даже на Героя не поскупились!.. Только узнала я об этом не от Хобота, он избегал разговоров на эту тему.

Мы надолго замолчали, думая, наверно, об одном и том же. Мокрые листья в больничном дворе пожухли, слежались; стояло время дождей, лужи беспрестанно кипели, и небо было беспросветно грустным и серым, как прошедшая половина моей жизни.

Так вот, оказывается, какие у Хобота были счеты со «спецназовцами»!.. Позже я узнал, как он свел их: дав «волге» с Отставником обогнать себя, выстрелил по скатам и, когда та остановилась, тараном смел ее под откос. То ли не успел затормозить, то ли, зная, что все равно достанут, не захотел больше жить «один в чужом пространстве». А может, заплатил по счету, спасая тех, на кого могли оказаться нацеленными начиненные «вишней» ракеты?.. Тогда единственная его шутливая фраза «Кирпичи дешевле» обретала философское содержание. Но ведь он и был философом и поступил, «не сообразуясь с тем, насколько результаты его поступков выгодны для его собственной личности» (кажется, эти слова были подчеркнуты в журнале красным карандашом). Смерть подняла его на ту самую ЧЕТВЕРТУЮ СТУПЕНЬ, о значении которой я лишь начиная задумываться.

Назавтра я уезжал. Провожала меня Валерия. Она пришла с букетом хризантем за пять минут до отправления поезда. До этого мне никогда никто не дарил цветов, и, взяв букет из ее рук, я почувствовал себя так, будто это уже был не я, а кто-то другой в моих кроссовках.

– Мишке привет, – сказала Валерия грустно.

– Ты говоришь таким тоном, будто мы уже никогда не увидимся, – повторил я однажды произнесенную ею фразу.

Она вспомнила, улыбнулась.

– Мир тесен, – пожала плечами, – может, и увидимся.

– Обещай…

– А ты всегда выполняешь свои обещания? – в ее прищуренных глазах мелькнула хитринка. – Вспомни, что ты обещал племяннику?

– Кажется, сводить его в планетарий..

– И все? – не дождавшись ответа, Валерия скосила глаза куда-то в сторону.

Я оглянулся. За моим плечом стоял улыбающийся импресарио в знакомых плаще и шляпе и держал на поводке Шерифа. Пес глядел на меня, словно хотел сказать: «Ну, вот, Стольник, я осиротел, теперь моя судьба в твоих руках. Решай…» Милый Шериф! Я наклонился и обнял его – совсем как Хобот в последний день своей жизни, а почувствовав прикосновение собачьего носа к щеке, подумал вдруг, что теперь для меня это – самое дорогое существо на свете: мы будем неразлучны с ним, а значит – с Валерией, с Мишкой, с добродушным простоватым Толиком, и благодарная память о Хоботе будет объединять нас всегда.

– Береги его, ладно? – попросила Валерия, вручая проводнице билеты на меня и на Шерифа.

Я обнял ее и Толика, крепко прижал их к себе, а Шериф встал на задние лапы и положил передние мне на плечи.

– Спасибо за все, мужики… – я хотел добавить что-нибудь еще, но почувствовал, что голос дрожит, и замолчал,

Да и не знал, что сказать на прощание почти незнакомым людям, которые всего-то и сделали для меня, что спасли жизнь…