355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Приходько » Один в чужом пространстве » Текст книги (страница 1)
Один в чужом пространстве
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 18:19

Текст книги "Один в чужом пространстве"


Автор книги: Олег Приходько


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Олег Игоревич Приходько
Один в чужом пространстве

…Или во сне

Он это видит? иль вся наша

И жизнь ничто, как сон пустой,

Насмешка неба над землей?

А. С. Пушкин. «Медный всадник».


1

– Здрасьте!..

Я вошел в полупустой кабинет своего начальника и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся в кресло перед столом.

Офис наш совсем новый, мы еще не успели обзавестись шкафами, зато в углу уже стоял внушительных размеров сейф. Правда, каждый из четырех сотрудников знал, что, кроме газового пистолета и галстука шефа, в нем ничего не было: наши финансы пели романсы, вся прибыль уходила на аренду помещения, доставшегося в наследство от разорившейся парикмахерской и потому насквозь пропахшего дешевым одеколоном.

Шеф, Геннадий Геннадиевич Немчинский, почти невидимый за стопой томов Уголовного кодекса, сосредоточенно тыкал пухлым пальчиком в клавиши калькулятора. Так как считать у нас все равно нечего, я подумал, что он просто изучает устройство этой новой игрушки. Бросив на меня короткий взгляд поверх съехавших на нос очков, он придвинул на край стола коричневый конверт из плотной бумаги.

На конверте было напечатано: «СТОЛЕТНИК ЕВГЕНИЙ ВИКТОРОВИЧ», – что означало мои фамилию, имя и отчество. Шеф никогда не ограничивался устными заданиями; машинистка Анджела, приходившая на два часа в день согласно условиям контракта, печатала их под диктовку Немчинского, он раскладывал задания по конвертам и знакомил сотрудников под роспись. Никто не возражал: в нашей работе и нельзя иначе, в случае чего – это документ, подтверждающий добровольность твоего согласия, а шеф как-никак слуга закона.

На бланке агентства значилось:

«Обеспечить охрану пассажира ЛИТВИНЕНКО Г. С, след. поездом № 3 Москва – Киев, ваг. 14, м. 5, купе 2, 2 окт. с.г.

Услуга оплачена согласно тарифу. Прилагаются:

1. Аванс в разм. 2000[1]1
  К сожалению, пока не нашлось издательства, которое бы согласилось переиздавать этот роман ежедневно; поэтому автор остановился на ценах, соответствующих времени действия – 1992 году, и просит читателя относиться к упомянутым здесь и далее цифрам с ностальгической усмешкой.


[Закрыть]
(две тысячи) руб., включая расх. и сут.

2. Билет в. 14, м.9, Москва – Киев, время отпр. 22.03, 2/Х. с.г.

3. – " – в.5, м.16, Киев – Москва, время отпр. 21.32, 3/Х. с.г. С заданием ознакомлен

_(подпись сотрудника)

Деньги в указ. разм. получил

_(подпись сотрудника)

Директор агентства «ВОЛК»

_(подпись)»

В конверте я также обнаружил указанные в документе билеты, второй экземпляр задания, предназначенный мне, и командировку.

Название нашему сыскному агентству придумал шеф. При этом, как оказалось, он имел в виду… созвездие над Южным полушарием! И хотя там еще, насколько я знаю, есть Муха, Павлин, Журавль, Голубь и даже Южная Гидра, название «Волк» всем пришлось по душе.

– Это все? – я переложил жвачку из-за правой щеки под язык.

Шеф окинул меня укоризненным взглядом.

– Не зря тебя Стольником прозвали, – вздохнул и, как мне показалось, нехотя извлек из сейфа две пачки новеньких десятирублевок.

Мне нравится мое имя. Пушкину оно тоже нравилось: стал бы он писать «Евгения Онегина», если бы это было не так! Я когда-то «Медного всадника» на спор за неделю выучил только потому, что главный герой тоже мой тезка. Это потом уже понял, что там про все есть, про всю нашу жизнь. А наводнение в Питере будто с «перестройки» списано:

Товар запасливой торговли,

Пожитки бледной нищеты…

Фамилия у меня, конечно, странноватая, а вот насчет Стольника – это Квадрат зря. Во-первых, так я прозвал себя сам (производное от фамилии), а во-вторых, ему ведь я тоже придумал прозвище: Гэ-в-квадрате (в соответствии с его инициалами), и оно к нему пристало довольно прочно. Хотя, когда он не скупился на премиальные, мы звали его просто Квадратом, без «Гэ», что означало почтение.

Мне вообще нравится давать прозвища людям, домам, организациям, и даже общественным процессам, потому что прозвища ухватывают самые характерные черты и по ним объекты легче запоминаются.

– Не зря, – согласился я, чавкнув жвачкой. – Чем и горжусь. Между прочим, в коопе «Стрелец» за сопровождение «КамАЗов» «тонну» в час платят, – сообщил, рассовывая пачки по карманам.

Гэ-в-квадрате помрачнел, заиграл желваками на загорелых скулах. Я знал, что он сейчас скажет: «Вот, – мол, – и вали в «Стрелец», если такой умник. Я никого не держу». Но он промолчал, видно, дела наши и впрямь шли не блестяще.

– Расписываешься? – спросил с плохо скрытой надеждой.

В другое время стоило бы поторговаться, но сегодня у моего единственного племянника был день рождения; кроме того, я задолжал хозяйке квартиры за два месяца, а мои единственные кроссовки готовы были окончательно гавкнуться со дня на день.

И я расписался.

Только после этого Квадрат выдвинул ящик стола и достал оттуда пачку моих любимых сигарет «Кэмел». У меня самого рука не поднималась покупать такие дорогие сигареты, Квадрат об этом знал, поэтому дарил мне по пачке перед каждым заданием в качестве «комиссионных». Это было даже не традицией, а моим условием (конечно, не оговоренным в контракте).

Поймав подброшенную Квадратом пачку, я спрятал ее в карман. Уже у самой двери меня догнала заискивающая фразочка:

– Приедешь – получишь остальное.

Видимо, Квадрату не хотелось оставлять наши отношения натянутыми. Мне тоже этого не хотелось. Он взял меня к себе в группу, когда еще работал следователем в УГРО, и многому научил. Потом партия укрепила им коллегию адвокатов, и на несколько лет мы забыли друг о друге. За это время я успел уйти из милиции, полгода проработал вышибалой в кооперативном кафе, едва не спился; от меня ушла жена, я сменил три квартиры и пополнил ряды первых российских безработных. Перебивался с хлеба на воду, и не известно, что бы со мной было сейчас, если бы в погожий июньский денек мы не встретились у «Макдональдса» с начавшим лысеть, но преуспевшим в делах адвокатом. Отведав коньячку из его фляжки, я поведал ему о своих злоключениях, и буквально через несколько дней почувствовал, что разговор наш не был пьяным трепом: мой почтовый ящик отыскало письмо за подписью, ректора заочного юридического института, некогда оставленного мной «по семейным обстоятельствам», с предложением продолжить обучение на четвертом курсе. А в августе, вернувшись с ночной разгрузки товарняка на Сортировочной, набитого осклизлыми свиными тушами, я застал в комнате покорно ожидавшего меня Квадрата и с радостью, почти не оговаривая условий, стал одним из его «волков»…

– Пистолетик не одолжите, Геннадий Геннадиевич? – попросил я жалобно.

– Ты же классный «волк», Жека, – хитро сощурился Квадрат.

Комплимент означал, что я должен идти восвояси один и без оружия.

– На всякого волка найдется волкодав, – глубокомысленно изрек я в ответ и сделал ему ручкой.

О пистолете – это я так, давая понять, что инцидент исчерпан. Прокатиться в Киев, о котором я был наслышан столько же, сколько об Иерусалиме, я вполне мог и без него. Кроме того, даже Анджела знала, что в этой единственной в агентстве пукалке, купленной Квадратом за наличные у пьяного кэпа, давно нет патронов…

«Полтонны» следовало отложить на квартиру. Двести я задолжал сестренке, нужно отдать сегодня же, стольник я на ходу засунул в задний карман джинсов – это то, что в документе называлось «расх. и сут.». Осталось двести, из которых я должен выкроить подарок племяннику Мишке. Таким образом, в нагрудном кармане батника лежала нераспечатанная «тонна», и хотя ее хватило бы разве что на шнурки от «адидасовских» кроссов, она придавала уверенность и согревала душу.

«Ничего, – думал я, перепрыгивая Измайловские лужи, – мы еще раскрутимся! У нас еще будут персональные пушки 38-го калибра, как в Техасе, и «корочки» не хуже муровских. А пока обойдемся ногами и временными удостоверениями, отпечатанными Анджелой и подписанными предприимчивым Квадратом».

«Волку» едва исполнился месяц. За это время я выполнял задания дважды. В конце августа выслеживал легкомысленную половину какого-то толстосума и, выследив, получил от него бабки из рук в руки, минуя агентство. Пошли ему Бог побольше неверных жен!

Неделю назад я шесть часов просидел в чулане подсадным, ожидая визита рэкетиров. Когда они объявились, в «Люгере М-15» Квадрата еще оставалось два слезоточивых заряда, но из опасения прослезиться самому ввиду наглухо запертых окон в салоне комиссионки воспользоваться им я не решился, так что пришлось прибегнуть к помощи ног. «Волка ноги кормят», – в это изречение, ставшее моим девизом, каждый раз я вкладываю смысл, присущий конкретному моменту. В случае с рэкетирами это означало отнюдь не то, что я спасся бегством: в небольшой перечень моих нарядов входит добок[2]2
  Добок – кимоно, спортивная одежда таэквондиста.


[Закрыть]
, элегантно дополненный черным поясом, а в таэквондо, как известно, ноги играют не последнюю роль. Восхищенный коллектив комиссионки рассчитался со мной пачками «Кэмела» – по штуке за каждую сломанную рэкетирскую конечность, а Квадрат, уплативший сверх тарифа, на целую неделю лишился своего почетного титула «Гэ».

Все же остальное время я выполнял мелкие поручения: договаривался с подрядчиками о ремонте офиса, возил всевозможные бланки, ведомости, уставы в типографии, ЖЭКи, Моссовет, РСУ, что, к слову сказать, мне вовсе не претило. Да, наш Квадрат не больно-то смахивает на гарднеровского Пэрри Мэйсона, а Анджела – на Деллу Стрит. И контора на месте Измайловской парикмахерской наверняка отличается от солидного агентства Пола Дрейка. Но даже когда значительная часть наших гонораров оседает на ее счету в банке, мы не огорчаемся: иметь работу и при этом быть самому себе хозяином – это кое-что значит! Петр Иванович Швец («И швец, и жнец, и на дуде игрец» – это про него) – белая кость, следователь-ас, любое дело раскрутит, в Прокуратуре Союза был на хорошем счету – и тот под нашу крышу попросился: надоело «на дядю» работать. Правда, в ЖЭКи и исполкомы Квадрат его не посылал, но Швец и сам от черной работы не увиливал, понимая, что все хлебаем из одного котла.

Четверть четвертого. Если мои «командирские» не барахлят – до поезда вагон времени, и я вполне успеваю поздравить племянника.

Распечатав «Кэмел», я блаженно затянулся дорогим дымом. Распечатанная пачка считалась началом работы. Так как я вообще не курил, а сигареты появлялись у меня лишь перед заданием, я научился укладываться в 20 штук. Если же на время выполнения уходило 3 штуки, это отнюдь не означало, что я затягивал работу: просто в таком случае остатки сигарет перепадали моей соседке по квартире Нике, студентке ГИТИСа… А еще я придумал, как извлекать из этого удовольствия профессиональную пользу: сигареты для меня были сродни узелкам на платочке, я легко запоминал, когда, где и при каких обстоятельствах выкуривал каждую, и в случае необходимости, как по вешкам, легко восстанавливал по ним прошедшие события.

По пути подвернулись «Спорттовары». Недолго покрутившись у сплошь арендованных кооператорами прилавков, я покинул магазин с парой тренировочных боксерских перчаток в коробке из-под обуви.

Сестра с племянником жили в Медведково. Туда пилить полтора часа. Можно, конечно, шикануть и взять такси, но мне не к спеху, к тому же чертовски не хочется начинать заклеенную «тонну».

«Не зря тебя Стольником прозвали», – всплыло вдруг Квадратово.

Да, уважаемый Гэ, не зря! Иначе я не проживу в городе, улицы которого превращены в торговые ряды; в стране, где продается и покупается все – от людей до танков, и при этом, судя по витринам, ничего не производится. Где у каждого в глазах по доллару, на каждом – импортные шмотки. Не проживу, не продавая себя как можно дороже, потому что я – сын распроданного Отечества, и не моя вина в том, что я родился в шестьдесят третьем и не умер в восемьдесят шестом.

2

Дверь мне отворил Мишка. Секунда – и он повис на моей шее.

– Ма-ама! Дядь Женя прише-ол!! – заорал мне в ухо.

В однокомнатной квартире вкусно пахло бисквитом; из кухни веяло теплом от включенной духовки – совсем как при маме, когда мы жили здесь втроем.

– К кому это сегодня ангел прилетел? – спросил я племянника, придав голосу максимум загадочности.

– Какой ангел? Который Карлсон, да?

Вытирая полотенцем руки, из кухни вышла Танька.

– Сегодня у него день рождения, – сообщила нравоучительно, – а «ангел» – это совсем другое… Разбогател? – забрала, у меня букет.

Пройдя в комнату, я водрузил Мишку на плечи.

– Поздравляю, поздравляю, счастья, радости желаю! – Подпрыгивая к потолку в такт дурацкому двустишию, приседал каждый раз – так, чтобы расстояние от пола до потолка казалось Мишке как можно большим, и у него возникло ощущение полета. В его смехе звучали нотки испуга и радости. Стряхнув племянника вверх тормашками на диван, я вручил коробку: – На!

Он тут же впился зубами в узел бечевки. Воспользовавшись паузой, я жестом фокусника извлек из кармана долг и переложил в Танькин фартук.

– Мерси, – чмокнул ее в щеку. – В одиннадцатый раз поздравляю с днем рождения моего племянника.

– Спасибо. Мой руки, я на стол подаю.

– Ух ты-ы-ы-ы!.. – потрясенный Мишка держал новенькие перчатки, как арбузы, еще не в состоянии сообразить, что с ними делать дальше. – Спасибо, дядь Женя!

– Носи на здоровье, – я натянул перчатку на худенькую Мишкину руку и начал усердно затягивать шнуровку.

– Твой дядя в своем репертуаре, – вздохнула Танька. – Нет бы хорошую книжку племяннику подарил или машинку!

В поисках скатерти она перебирала стопку белья в комоде, а ворчала так, для порядка. Мишке я не то чтобы за отца, но, по крайней мере, за единственного в доме мужчину. Сестра оберегает чадо от всех и вся: водит в школу за сто метров от дома, а когда он играет во дворе со сверстниками, не отходит от окна. Я же придерживаюсь другого мнения о воспитании, но у этого мнения есть существенный недостаток: оно не подкреплено личным опытом.

– Не надо машинку, – мотнул головой Мишка. – Я буду боксером, как дядя Женя.

– Правильно, племяш, – засмеялся я, принимаясь за вторую перчатку, – не можешь дать в морду – не проживешь, – последние слова произнес нарочито громко, чтобы поддеть Таньку на кухне.

– Жека, перестань! Чему ты учишь ребенка?

Я не ребенок, я боксер! – Мишка соскользнул с дивана и нанес мне пару ударов в корпус. Я упал навзничь, имитируя нокаут.

– Раз!.. Два!.. Три!.. – начал отсчет Мишка, подпрыгивая от нетерпения.

Поддев его лодыжку правым голеностопом, я легонько толкнул левой в колено, точно рассчитав траекторию его падения в мягкое кресло.

– Бокс! – вскочив, принял стойку.

– Дядь Женя, покажь приемчик, – попросил он.

Мы договорились, что каждый раз, приходя, я буду разучивать с ним новый прием рукопашного боя, а когда он овладеет двумя десятками ударов и бросков – отведу к Олегу Бойко, тренеру по саньде[3]3
  Саньде – техника поединков в китайском ушу.


[Закрыть]
.

– Давай!.. В прошлый раз у нас что было?

– Подсечка задняя, – напомнил Мишка и лихо крутнулся на полу, подбив ножку стула.

– Так… Сегодня удар ногой. Называется «дольо-чаги». Нападай!

Мишка бросился вперед с оголтелым криком, я ушел с линии атаки и нанес легкий боковой удар носком.

– А потом – вот так, – провернувшись вокруг оси, пронес прямую ногу над его головой. – Это – «пандэ-дольо-чаги», врубился?

– Не-а, – растерянно моргнул племяш, – ты медленно показывай!

Под звон вилок и ножей с кухни я принялся наставлять племянника…

Неизвестно, что было бы со мной сейчас, не окажись у меня этих навыков. Мой учитель – кореец Ким Чель – дал мне больше, чем все остальные воспитатели, вместе взятые. Повстречались мы по воле случая. Я служил тогда на Дальнем Востоке, в Приморье, где Ким с сыном Ханом сторожили колхозную бахчу. Во время учений нам приказали развернуть антенны передвижных РЛС[4]4
  РЛС – радиолокационная станция.


[Закрыть]
рядом с его владениями. Хитрый сержант Семихов предложил въехать на бахчу и начать разворачиваться там в надежде на то, что сторож, желая сохранить ее невредимой, набьет кунги наших «уралов» арбузами; Семихов построил перед машинами опорожнившее перед этим канистру домашнего вина отделение.

– Слухай боевую задачу! – начал громко. – Первая «эрэлэс» становится… ось там! – указал в сторону мазанки Кима. – Взвод управления дислоцируется ось тут, – махнул в сторону кроваво-красной от раздавленных арбузов колеи. – Хозвзвод роет окопы для стрельбы стоя, а на тому пригорку разворачивае походно-полевую кухню. Вопросы е?..

Перед строем вырос маленький узкоглазый кореец с желтым морщинистым лицом.

– Что ты хочешь, парень, а? – улыбаясь, негромко обратился к Семихову. – Арбуза хочешь? Бери, ешь. Зачем давить, а?

– Не мешай выполнять приказ, папаша, – артистично отмахнулся Семихов и зычно скомандовал: – Р-разойдись!

Кореец казался невозмутимым:

– Какой приказ, парень, а? Твой приказ – ракеты пускать, мой приказ – бахчу охранять. Я к тебе на полигон ходил, а?.. Зачем ты на колхозную бахчу едешь?

– Да иди ты со своей бахчой! Нам границу охранять нужно, понял? Со дня на день твои земляки нападут, – Семихов, очевидно, принял его за китайца.

Восемь человек, в меру своих способностей создавая иллюзию занятости, не отходили от машин и тихо ржали, потешаясь над глуповатым сторожем.

– Мои земляки не нападут, – сказал Ким вдруг серьезно, – зря ты столько арбузов напортил. Езжай, а?

Семихов перекинул на спину автомат.

– А…а! – передразнил. – Бэ!.. Я сказал: приказ у меня, ясно? Отвали, – легонько отодвинул Кима.

– Последний раз прошу, парень: уведи машины с бахчи, – сдержанно произнес кореец.

– А то что – из двустволки стрелять начнешь? – смерил его Семихов презрительным взглядом.

Солдаты засмеялись. Кто-то захмелевший демонстративно клацнул затвором и прицелился в Кима: «Пуф! Пуф!» Ким напрягся, быстрым цепким взглядом провел по лицам.

– Ким стрелять не умеет, – сказал еще тише и вежливее, растянув губы в виноватой улыбочке. – Ким вас в эту машину сложит и вывезет с бахчи, а потом остальные машины туда приведет: там площадка удобная, сверху Китай видать, и локатору лучше. Тебе ведь там развернуться приказали, а?.. Зачем бахчу пахал?

Семихов уже понимал, что желанных арбузов ему не видать, разворачивать же локаторы действительно было приказано на том самом месте, куда указал Ким. Но и признавать себя побежденным сержант не желал, а потому начал заводиться:

– Уйди! – скинул автомат и, явно работая на публику, закричал с ложным пафосом: – Мне приказано защищать Родину, и я буду стоять до последней капли крови!

Ребята похватались за животы. Ким тоже улыбнулся, выждал, пока наступит относительная тишина, и сказал, пристально глядя на Семихова:

– Вот видишь, парень: тебе приказано Родину защищать, а ты колхозные арбузы давишь.

Непонятно почему сержант вдруг отлетел в сторону и замер, стукнувшись башкой о бампер «урала». Солдаты после секундного замешательства бросились к корейцу, на бегу устрашающе размахивая прикладами незаряженных «акаэмов». Но словно не человек, а тень металась между телами нападавших: вертелась в сальто, выбрасывая почти невидимые ноги вправо и влево, каждым движением, одного за другим, отправляя разгоряченных парней на мягкую землю возделанной бахчи… Все это длилось не больше двадцати секунд. Потом сторож встряхнул руками, болезненно поморщившись, поклонился телам и что-то проговорил по-корейски.

Я был за демобилизованного весной водителя, вина не пил, а за развернувшимся поединком наблюдал из-за баранки «урала». Когда все кончилось, вышел из кабины и подошел к сторожу.

– Научите меня, – попросил.

Он улыбнулся.

– Помоги, а? – кивнул на парней.

Все было, как он предсказал: мы погрузили девять стонущих, плачущих, нокаутированных человек в кунг управленческой машины, перегнали РЛС к сопке за пределы бахчи. Ким развел костерок, приволок закопченный чайник, хлеб, рыбу. Присел у костра рядом с очухавшимися солдатами, протянул к пламени ладони в шрамах.

– Мои земляки не нападут, – повторил после долгой паузы, глядя на огонь. – Поешьте пока.

И ушел в сумерки. Я догнал его.

– Извините нас, – попросил за ребят.

Ким покивал, неизменно улыбаясь, подал мне руку и сказал то, что я так хотел услышать:

– Отслужишь – приходи…

Я отслужил. Съездил на месяц в Москву, а потом вернулся и устроился работать в колхоз «Приморский».

Заниматься Ким со мной начал с полутора часов, а заканчивал шестью часами в день. Себя я не жалел: падал от изнеможения, терял сознание от ударов своего спарринг-партнера Хана, недоедал, чтобы не увеличивать вес, недосыпал, экономя время. Каждый день с пяти утра прыгал с утяжелителями, бегал на сопку к облакам и кубарем скатывался вниз; стонал от боли, растягивая связки, в кровь разбивал пятки и локти, ломая доски, но, несмотря на все это, до Кима и Хана мне было далеко… Зато когда, спустя три года, я вернулся домой, большинству таэквондистов столицы было ох как далеко до меня!

Не помнивший отца, я всегда считал, что меня воспитал Ким Чель за то время, что я провел в «Приморском». По гроб жизни буду благодарен этому колхозному сторожу с искалеченными снарядом запястьями.

От борща я отказался. Мы с сестренкой выпили по сто граммов припасенного ею портвейна за Мишкино здоровье; племяш налегал на лимонад и торт, утыканный елочными свечками.

– Дядь Женя, а ты когда приедешь? – спросил, жуя.

– Послезавтра. Привезти тебе чего?

– Что оттуда можно привезти, кроме радиации? – усмехнулась сестра.

– А в тамошнем зоопарке диплодоки есть? – поинтересовался племянник.

Я задумался. Об этих животных мне ничего не было известно.

– Нет там никаких диплодоков, – пришла на помощь Танька, – они давно вымерли, еще в меловой период.

– От чего вымерли, от радиации?

Сестра у меня умница, несчастливая только. Алименты – основной источник ее существования. Она училась в десятом, когда умерла мама. Я вынужден был расстаться с Кимом, вернулся в Москву и устроился в милицию, чтобы как-то прокормить ее и себя. До самого замужества Танька донашивала мамины платья, и теперь, закончив институт, снова сидела без работы. Я посмотрел на Мишку и подумал, что отсутствие отцов, должно быть, передается по наследству – наши с ним судьбы в этом смысле похожи.

– Дядь Женя, а ты бы волка победил?

Шокируя сестру, я выдал запас знаний, заимствованных у Квадрата:

– Волк – это созвездие в небе над Южным полушарием. Как раз рядом с Центавром. Послезавтра сходим в планетарий – покажу.

– А ты меня с собой в Киев возьми, – неожиданно предложил племянник.

Идея мне понравилась, но я вспомнил о предстоящей работе.

– Там, Мишаня, радиация. Ты же не хочешь вымереть, как диплодок? – покосившись на часы, я поднялся из-за стола. – Мерси! Мои наилучшие пожелания племяннику и его очаровательной мамочке.

Клятвенно пообещав Мишке сводить его в планетарий, я ушел не прощаясь: так легче переносится разлука и быстрее бежит время…

На улице сгущались сумерки. Осталось смотаться домой – и на вокзал.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю