Текст книги "Неизвестные лики войны"

Автор книги: Олег Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Глава 2
Война стоит денег

Для войны нужны три вещи:

во-первых, деньги, во-вторых, больше денег, в-третьих, ещё больше денег.

Наполеон

Во время войны система ценностей приходит в неописуемый хаос. Человеческая жизнь обесценивается до нуля, а всё, что может её продлить, приобретает запредельную стоимость.

Краюха хлеба меняется на золотые часы или бриллиантовое колье. За овладение оазисом с жалким колодцем погибает целый полк. Котелок горячей похлёбки и обещание свободы приравниваются к жизням сотен преданных товарищей.

Материальные потери, которые несёт с собой война, старательно фиксируются в толстых томах отчётов, закладываются в бюджеты и вычисляются экономистами.

Но не стоит забывать, что за бесконечными столбиками цифр, за сухими графиками и таблицами, напоминающими мирную математику, стоят горе и гибель вполне реальных людей…

Жадная топка войны всегда пожирала миллиарды талеров и гульденов, фунтов и марок, рублей и долларов, злотых и тугриков, превращая их в протазаны, мушкеты, пули и бомбы. Превращая их в смерть.

Вплоть до конца XIX века турки имели обыкновение после боя отрубать головы поверженным врагам. Делалось это не из-за какой-то изуверской восточной жестокости, а для отчёта и получения вознаграждения за каждого убитого врага. Подобный обычай иногда мешал ведению боя и даже приводил к печальным последствиям.

Так, во время Абукирского сражения, 25 апреля 1799 года, янычары то и дело покидали свои позиции, чтобы отрезать головы убитым и раненым. Этим воспользовалась кавалерия Мюрата и атаковала рассыпанных по полю пехотинцев. Турецкая армия была сброшена в море.

До сих пор в горячих точках расплата с боевиками ведётся не только в долларах, но и по старой традиции: за убитого солдата полагается 20 баранов, за офицера – 40 баранов. Только в наши дни не требуется присылать своим командирам мешки с отрубленными головами. Сам «процесс» достаточно снять на видеокамеру.

Пленных умерщвляли далеко не всегда. Иногда выгоднее было обращать их в рабов и заставлять работать на себя.

В древности военные действия немедленно сказывались на цене пленных-рабов. Их стоимость снижалась в сотню и более раз. Например, после побед Оима над Митридатом «цена на раба падала до 4 драхм, а в длительные периоды мира возрастала до 400–500 драхм». А в 1169 году, после войны Новгорода с Суздалью, пленные суздальцы продавались из расчёта 10 человек за 1 гривну серебра.

В период Первой, а особенно Второй мировой войны подневольный труд военнопленных достиг наибольшего масштаба. Вопреки всем международным соглашениям их использовали для работ на военных объектах и при строительстве оборонительных сооружений.

Все соглашения, пакты, договоры и законы война превращает в обычные бумажки, если их суть препятствует достижению победы.

За каждого узника германского трудового концлагеря, умершего не от истощения согласно программе «уничтожения трудом», а убитого охранником, коменданту приходилось оправдываться ворохом объяснительных, так как заключённые являлись своего рода рабочей скотиной и приносили рейху прибыль. При общеизвестной немецкой аккуратности и педантичности было совершенно непозволительно губить производительную силу по собственной прихоти.

Порой складывалась парадоксальная ситуация, когда переполненные лагеря больше были не в состоянии принимать новые эшелоны с военнопленными. С одной стороны, требовалось проведение «акции по массовой ликвидации», с другой – в лагерь спускался план, согласно которому ставилась задача «в связи с прибытием дополнительной рабочей силы увеличить выработку щебня на 32 %». Тогда начиналась длительная бюрократическая переписка, состоящая из приказов, отчётов и прошений, между ведомством рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, Главным административно-хозяйственным управлением СС группенфюрера Освальда Поля, «Трудовым фронтом» Роберта Лея и другими экономическими, финансовыми и промышленными инстанциями.

Как показывает история, собирать деньги для войны можно различными способами. Ограблением колоний, увеличением налогов, введением десятичасового рабочего дня и семидневной рабочей недели, использованием труда заключённых.

Можно «одолжить» деньги у крупного частного капитала. Во время войны никто не посмеет требовать у государства «платы по векселям» без риска прослыть изменником. В случае победы расплатиться можно за счёт побеждённого врага, а в случае поражения объявить себя банкротом.

Можно даже договориться о «кредите» с теми странами, которые выбраны в качестве жертв для предстоящего нападения. Под огромные проценты. Под любые гарантии. Потому что война автоматически всё аннулирует. А можно получить деньги путём обычного надувательства собственных граждан.

В 1930-е годы в Германии было объявлено, что каждая немецкая семья через несколько лет получит свой «фольксваген» – народный автомобиль. Для этого из зарплаты рабочих стали удерживать от 5 до 15 марок. Но пришло время, прозвучал призыв Германа Геринга: «Пушки вместо масла!» и средства, собранные для «народных автомобилей», были брошены на создание танкостроительной промышленности. «Деньги были нервом войны», – заметил однажды фельдмаршал Монтекукколи. Точнее не скажешь. Только этот нерв состоял из совокупности нервов воюющих людей: солдат, полководцев и правителей. При задержке выплаты денежного жалованья бунтовали русские стрельцы, а европейские ландскнехты не только бунтовали и разбегались из-под знамён, но и грозились перейти на сторону более богатого врага. «Денег, а не речей!» – требовали наёмники.

В поисках средств для ведения войны казацкое войско Степана Разина совершало грабительские набеги на Персию, испанцы снаряжали экспедиции за сокровищами инков, Пётр Первый и большевики разоряли церковную казну, Наполеон обирал освобождённые от австрийцев итальянские города, гитлеровцы пускали на переплавку золотые оправы очков и зубные коронки узников концлагерей.

Благодаря умелой финансовой политике Ивана Калиты в XIV веке русские княжества сумели сформировать и выставить на Куликовом поле вполне боеспособное войско.

Есть мудрая военная пословица: «Война начинается с сухаря». Но если быть более точным, то война начинается с монеты, на которую этот сухарь можно приготовить или купить.

В эпоху наёмных армий головной болью монархов были не поражения и потери крепостей, а постоянный дефицит денег. Будут деньги – всегда найдутся желающие убивать за плату. Тогда армия быстро возродится после разгрома. И появится шанс на реванш.

Наиболее талантливым в этом отношении оказался Фридрих Великий. В течение Семилетней войны, сражаясь с саксонцами, австрийцами и русскими, неоднократно битая, его армия чудесным образом восстанавливалась в самые короткие сроки, хорошо обученная и прекрасно оснащённая.

Недаром говорили, что Фридрих «был наиболее велик в своих поражениях». Его прусский «нерв войны» оказался крепче.

«Война всегда была делом финансового расчёта. Знали приблизительные денежные средства, казну, кредит своего противника; знали силу его войска. Человеческий материал был всюду; применять его надо было везде одинаково, то есть с величайшей осторожностью, потому что когда войско было разбито, не было возможности создать новое, а, кроме войска, ничего другого не было, ничего или почти ничего, потому что ещё дороже последнего солдата был последний талер, на который можно было нанять нового солдата. Успех войны зависел в сущности от точного и верного вычисления военных средств, и в этом отношении мысль Фридриха о последнем талере как о решающем факторе победы становится особенно ясной».

Известно, что вплоть до 22 июня 1941 года СССР и Германия, готовясь к войне друг с другом, вели между собой оживлённую торговлю. Она была выгодна обоим государствам. Россия получала индустриальные товары и промышленное оборудование. Германия – сырьё и продовольствие. Каждый наращивал свои мускулы перед решающей схваткой. В годы войны торговля, разумеется, прекратилась.

Но иногда между воюющими сторонами сохранялись денежные отношения и даже устанавливались специальные тарифы. Например, в широких масштабах практиковалась операция не только обмена пленными, но и их выкупа у противника. В подобных случаях полководцы были вынуждены решать, что для них важнее в данный момент: живая сила или звонкая монета. Не хватает пехоты – обменивай людей, недостаточно артиллерии – продавай захваченных пленных, а на вырученные средства отливай новые пушки.

Во время Семилетней войны существовали такие расценки при обмене военнопленными:

За одного	выдавалось рядовых	или гульденов
Генерал-фельдмаршала	3000	15 000
Бригадира	200	1000
Полковника	130	650
Подполковника	60	300
Капитана	16	80
Прапорщика	5	25
Солдата	1	5

Исходя из этого, получалось, что генерал-фельдмаршал стоил 15 000 гульденов независимо от его талантов и способностей.

Когда я размышляю над этими правилами, при помощи которых люди пытались регламентировать войну, то у меня невольно возникает вопрос: интересно, а можно было сдать в плен своего генерал-фельдмаршала, в обмен на 3000 рядовых? Ведь создаётся такое впечатление, что враждующие армии были готовы делиться друг с другом своими излишками, только чтобы война продолжалась.

Но ещё нелепее выглядит финансирование за счёт противника.

Например, во время войны Нидерландов за свою независимость в конце XVI века. Истощённая войной с Францией, Испания была вынуждена искать средства у своей самой богатой и экономически развитой части королевства – в Испанских Нидерландах. И вдруг они восстали!

Почти сорок лет испанские армии, одна за другой, под командованием герцога Альбы, дона Санчо д'Авилы, герцога Фарнезе, эрцгерцога Альберта, Амброзия Спинолы разоряли, жгли и грабили Нидерланды, но так и не смогли добиться успеха.

Содержание войск обходилось испанской казне в 300 000 экю в месяц.

«Что могла поделать Испания против Голландии, когда даже во времена ожесточённейшей борьбы она не могла закрыть свои гавани для голландских кораблей? Филипп II должен был покупать каждый крючок, каждый канат, каждый гвоздь у своих смертельных врагов, которые умели назначать хорошие цены».

Таким образом, испанцы не только зависели в военном строительстве от восставших и брали у них кредиты, но и финансировали войну против самих себя!

Подобная ситуация складывалась во время войн довольно часто. Только позднее с врагом старались расплачиваться не полновесным золотом, а фальшивыми деньгами.

Вальтер Шелленберг, начальник управления политической разведки Главного управления имперской безопасности (РСХА), вспоминал в своих мемуарах: «Фальшивые деньги использовались также на контрабандную покупку оружия нашими агентами секретной службы. В странах, где существовало движение Сопротивления, – в Италии, в Греции, а также во Франции, процветала торговля таким оружием на наши фальшивые фунты. Чаще всего это было автоматическое оружие, которым мы пользовались во время наших операций против партизан, что выглядело весьма курьёзно: оружие, которое нам продавали партизаны, мы использовали против них же самих».

Монетные дворы государств, лучшие художники и гравировщики использовались для подделок банкнотов враждебных стран с целью подорвать их экономику.

«Был разработан план, в соответствии с которым на территорию Англии с самолётов должны были быть сброшены целые тонны фальшивых денег. Страна была бы наводнена ими. Можно себе представить, к чему бы это привело. Правительство было бы вынуждено изъять из обращения все денежные знаки, выпущенные государственным казначейством, что, помимо огромных расходов, вызвало бы ещё и огромную перегрузку административного аппарата. Население было бы приведено в замешательство и утратило бы всякое доверие к своему государственному банку».

Нет никакого сомнения, что, несмотря на всю сознательность граждан, призывы, предупреждения и угрозы властей, люди растащили бы свалившиеся с неба купюры. Патриотизм патриотизмом, но выжить хочется каждому. «Я возьму немного. Всего пачечку. Куплю своим голодным детям молока. И лекарств. И пошлю мужу посылку на фронт. И выкуплю заложенное в ломбард обручальное кольцо. И отложу на чёрный день…»

Этот план германских спецслужб не был осуществлён благодаря сильной ПВО Англии, не позволяющей самолётам люфтваффе прорваться к густонаселённым районам.

Приблизительно так же в своё время пытался действовать Наполеон, выбрасывая при помощи контрабандистов на побережье Англии мешки с фальшивыми фунтами, печатая миллионами русские рубли перед вторжением в Россию.

Так же сейчас расплачиваются с наёмниками и закупают для них оружие на фальшивые доллары.

Солдатам, ежедневно находящимся в боях, стреляющим, бегающим, ползающим, страдающим от полученных ран и проклинающим всё на свете, совершенно наплевать на какие-то денежные оценки, когда вопрос касается их жизни и смерти. Но для военного бюджета очень важно определить рентабельность того или иного способа ведения боевых действий, использования разных видов вооружения и техники, снабжения фронта.

После Первой мировой войны военные аналитики занимались подведением итогов и экономическим обоснованием будущих операций. Выглядело это так: цифры, цифры, цифры.

«Но применение артиллерии против окопов не окупало расходов, как это показывает нижеследующий пример. Батальон может укрепить и занять участок длиной в 150 м, оплести его проволокой и организовать связь с батареей в течение 36 часов. Считая стоимость проволоки 200 руб. и стоимость заработной платы 400 рабочих, которых может выделить батальон, – 3400 руб. (за двое суток, считая суточную заработную плату в 4 руб.), найдём, что стоимость оборонительных работ равна 3400 руб. Для разрушения этих окопов нужно 600 бомб – 150 мм, стоимостью в 30 000 руб., для проделывания трёх проходов в проволоке нужно гранат 1500–76 мм, стоимостью в 36 000 руб., и для вывода из строя батареи, поддерживающей батальон, 400 бомб – 150 мм, стоимостью 20 000 руб. Итого 86 000 рублей. Таким образом, для успешной атаки окопов, на укрепление которых затрачено 3400 рублей, требуется артиллерийских снарядов на 86 000 руб., то есть в 25 раз больше. Это в известной мере условное сравнение расходов показывает тем не менее, насколько дешева в современной войне оборона, опирающаяся на искусное применение оборонительных сооружений».

Можно сказать, что оценивая 150-мм (6-дюймовую) бомбу в 50 рублей, аналитики брали её среднюю цену. Дело в том, что в России в начале Первой мировой был создан так называемый Военно-промышленный комитет, который устанавливал цены в полтора-два раза выше казённых заводов. Например, «3-дюймовая шрапнель казённого производства обходилась в 10 рублей, а Военно-промышленного комитета – 15 рублей 32 копейки. 3-дюймовая (76 мм) граната соответственно – 9 рублей и 12 рублей 13 копеек. 48-линейная гаубичная шрапнель – 15 рублей и 35 рублей (133 % наживы „общественности“!). 48-линейная (22 мм) граната – 30 рублей и 45 рублей. 6-дюймовая шрапнель – 36 рублей и 60 рублей. 6-дюймовая бомба – 42 рубля и 70 рублей».

Хочется напомнить, что ежедневные расходы Российской империи в Первую мировую войну составляли в 1914 году – 9 млн. рублей. В 1915 году – 26 млн., в 1916 году – 42 млн., в 1917 году (за восемь месяцев) – 58 млн.

Ежедневно!

Конечно, солдаты, вжавшиеся в грязь окопов во время артналёта, вряд ли радовались каждому вражескому снаряду, разорвавшемуся поблизости: «Ага, ещё 50 рублей на ветер!»

Было очень важно сделать огонь эффективным, но не менее важным – дешёвым, чтобы поражённая цель как минимум компенсировала затраты на её поражение. И экономисты, и военные ставили задачи перед конструкторами. Если война требует применения огня заградительного, беспокоящего и «по площадям», то он не должен разорять казну.

Для примера, в 1916 году на один сбитый самолёт приходилось в среднем 9500 выстрелов. К 1918 году эффективность противовоздушного огня возросла до 3000 выстрелов на самолёт. Во Второй мировой войне на сбитый самолёт тратилось 400–600 снарядов ПВО и это никак не могло удовлетворить ни военных, ни экономистов. Во время налёта на Горьковский автомобильный завод в ночь с 5 на 6 июня 1943 года к городу прорвалось до 20 германских самолётов. Зенитки выпустили 23 000 снарядов, но не сбили ни одного.

Ещё одна неприятная статистика: всего за 1914–1917 годы противник «потерял в России 187 самолётов. Потери русской авиации – более 6500 самолётов» (Цифра вызывает сомнение. Вряд ли Россия имела такое количество самолётов. (Франция, основной поставщик самолётов в Россию, имела к концу войны около 3300 самолётов.) (Примеч. ред.)(в основном от аварий и огня собственных войск). Это значит, что кроме уничтоженных самолётов были затрачены тысячи своих же выстрелов, которыми они были сбиты.

Если на одного убитого солдата во Второй мировой войне приходилось 10 000 выпущенных патронов, то в локальных конфликтах конца XX века – уже 50 000. Пусть каждый патрон стоит копейку, но если отбивать атаку, разбрасываясь пачками пятисотенных ассигнаций, то невольно задумаешься над дороговизной любой, самой незначительной перестрелки.

Конечно, 500 рублей гораздо меньше, чем подготовка, содержание и снаряжение убитого врага. И уж конечно несопоставимы с ценой человеческой жизни.

Но ведь и патрон стоит далеко не копейку!

«По данным американского эксперта по вооружениям Д. Пайка, первый день бомбёжек (Югославии) стоил США 100 млн. долларов, а каждый последующий – до 30 млн. Пуск одной „крылатой“ ракеты обходится в 1 млн. долларов, всего же выпущено уже 400 „томагавков“. (…)

Час полёта „невидимки“ B-2 стоит 15 000 долларов, а рейс с авиабазы Миссури (США) в Сербию и обратно тянет на полмиллиона долларов. Если же хоть один из „невидимок“ будет сбит, то с баланса Пентагона будет списано 2 млрд. (!) долларов. А в зоне конфликта ежедневно присутствует 350–400 самолётов.

В 1991 году во время операции „Буря в пустыне“ за месяц с небольшим был израсходован 61 млрд. долларов».

Вторая кампания в Ираке обходилась американским налогоплательщикам в 125 000 долларов в… минуту!

А чаще всего на войне ценность объекта определяется не его себестоимостью, а тем значением, которое он имеет в ходе боевых действий. И тогда в маленький катер-разведчик, в обветшалую колокольню с засевшим на ней артиллерийским корректировщиком, в утлый мостик через водную преграду без счёта летят «золотые» снаряды. Невзирая на потери, одна за другой производятся атаки. При невозможности эвакуировать склады, они поджигаются, чтобы не достаться врагу, и в них горят имущество, боеприпасы, продовольствие на многие миллионы. Орудие со сломанной осью безжалостно сбрасывается в обочину, а вставший танк подрывается своим экипажем, если он мешает продвижению колонны. За задержку отвечают виновные. Отвечают собственными жизнями.

Ветеран М. Алексеев вспоминал: «Со своей частью в тот день я пробивался в столицу Венгрии. Машин – видимо-невидимо. И вдруг пробка, огромная, многокилометровая. Откуда? Кто виноват? На своём вездеходе к её началу пробился Малиновский. Оказалось, что какой-то лейтенантик, спеша к Победе, решил обогнать колонну, но машина неожиданно развернулась и встала поперёк. Родион Яковлевич (Малиновский) только спросил: „Женат?“ – „Женат“. – „Дети есть?“ – „Дочка“. – „Ничего, советская власть вырастит“. И застрелил лейтенанта на моих глазах».

Окончательный итог под всеми расчётами подводит исход войны.

И в мирное время военный бюджет является одной из самых секретных статей расхода, несмотря на всю открытость правительств перед налогоплательщиками. У обычного человека это может вызвать вполне резонные вопросы и некоторую путаницу в собственных умозаключениях.

Так, например, в российских средствах массовой информации сообщалось о том, что на оборону России в 2002 году было выделено $ 8,3 млрд. А по данным Международного института стратегических исследований в Стокгольме эта сумма оценивалась в $ 48,4 млрд.

И никаких комментариев.

Война всегда была необычайно разорительным занятием. Львиная доля расходов уходила на вооружение и снаряжение солдата. Даже в те времена, когда вопрос стоял «о последнем талере как о решающем факторе победы», солдатская амуниция оставалась весьма дорогостоящей. Солдат должен был выглядеть, «как картинка, как орёл». Его внешний вид соответствовал последней моде, по нему судили о мощи и богатстве государства. Да и сомнительно, что найдётся много желающих завербоваться на службу, если вместо нарядного мундира, расшитого золотом и серебром, их будут обряжать в дешёвый, невзрачный кафтан, подпоясанный кушаком.

Ведь это профессиональная армия, а не народное ополчение.

«К 1756 г. пук отдельных перьев был заменён султаном из многих, связанных между собой перьев меньшего размера, прикреплённых к обшитой сафьяном железной „пяте“ – каркасу. У офицеров плюмаж состоял из 42 белых перьев, у сержантов и каптенармусов – из 15 белых и 15 красных, у капралов – из 12 белых и 12 красных; рядовые, „флейтщики“ и барабанщики имели 22 красных и 3 белых пера. Герб на налобнике и задняя бляха – медные позолоченные у нижних чинов и серебряные позолоченные у офицеров; у последних с 1756 г. тулья обтягивалась красным бархатом. Края налобника и тулью расшивали золотом; богатство расшивки определялось чином владельца. Стоимость шапки (срок ношения определялся в 10 лет) вместе с султаном (за 10 лет сменялось 4) в 1756 г. составляла 80 руб. 51 коп. у офицеров, 60 руб. 82 коп. у сержантов, 52 руб. 15 коп. у капралов и 51 руб. 53 коп. у рядовых (к примеру, содержание рядового за 10 лет обходилось в те же 50 руб.)».

Совсем неудивительно, что при таких ценах после боя с убитых порой стаскивали сапоги, шапки, портупеи и, отчистив их от грязи, копоти и крови, раздавали новобранцам.

Когда я служил в учебной мотострелковой роте, готовившей для войск наводчиков-операторов БМП, нас, курсантов, допустили до боевых стрельб ПТУРСами. Каждый ПТУРС тогда стоил, как нам сообщили, около 3000 рублей – цена автомобиля «Запорожец». В роте было четыре взвода. 120 человек. Все выстрелили по разу. Все промахнулись.

120 «Запорожцев»…

Но ещё больше меня поразило другое.

Каждые три снаряда («выстрела») для пушки «Гром», установленной на БМП-1, были упакованы в отдельный ящик. Каждый ящик из высокосортной древесины. Сосновые доски, без трещин и сучков, плотно пригнаны друг к другу. Внутри – аккуратно выпиленные ячейки лотков. Плотная пергаментная бумага. Толстый слой смазки. Снаружи ящик выкрашен зелёной масляной краской. Снабжён металлическими замками. Медная проволока в них опечатана свинцовыми пломбами.

Учебный заезд БМП, три выстрела, и взламывается новый ящик.

Интересно, сколько бы стоил мебельный гарнитур не из крошащейся ДСП, а из натуральной сосны, ушедшей на несколько таких ящиков? Не каждому по карману. А ящики валяются на полковых свалках, разбиваются солдатами на дрова для костров…

Бухгалтерия войны определяется не только деньгами.

Разрушения, уничтожение имущества порой невозможно выразить ни в каком денежном эквиваленте. Тем более не церемонятся, если речь идёт о чужом имуществе.

«Когда корреспонденты, подавленные зрелищем дороги, вдоль которой было уничтожено буквально всё, напомнили ему о разрушениях французских городов и деревень, подполковник досадливо отмахнулся:

– Сами же французы говорят: нельзя сделать омлет, не разбив яйца.

– Да, но не режем ли мы курицу для того, чтобы сделать омлет?

Полковник засмеялся:

– В таком случае это соседская курица…»

Уинстон Черчилль выдвинул доктрину, согласно которой полагалось «выбомбить Германию из войны». Тысячи союзных бомбардировщиков днём и ночью превращали в мусор европейские города. Не только немецкие, но и те, которые находились на оккупированной Германией территории.

Но экономические связи, сложившиеся в довоенном мире, диктовали свои условия. Оказывается, бомбить можно было далеко не всё.

И в то время, когда горели города и гибли мирные жители, с конвейеров нетронутых заводов рейха сходили новые танки, самоходки, орудия. «Откуда проклятые джерри их берут?!» – восклицали английские, американские, канадские, австралийские солдаты, изо всех сил стараясь приблизить победу ценой своих жизней.

Ни знаменитая Континентальная блокада, установленная Наполеоном против Англии, ни «волчьи стаи» подводных лодок адмирала Дёница, стремящиеся нарушить морские коммуникации, ни экономические санкции ООН не могли коренным образом изменить ситуацию до тех пор, пока за кулисами войны переплетались финансовые интересы государств и существовал «чёрный рынок».

«За несколько дней до окончания войны, во время визита в Бремен, при осмотре недостроенных германских подлодок было обнаружено по клеймам, что наиболее ценные детали аккумуляторов изготовлены фирмой „Виккерс – Армстронг“ в Англии в 1943 году.

Дело в том, что монопольные концерны враждующих наций поддерживали между собой постоянный контакт через швейцарские банки и порой устанавливали единые цены. Например, британский химический концерн „Империал кемикал индастриз“ с немецким „И.Г. Фарбениндустри“.

В окрестности Гамбурга остался целым и невредимым машиностроительный завод, хотя сам Гамбург, его промышленные пригороды и даже далёкие окрестности были совершенно разрушены бомбардировочной авиацией. Дело в том, что в завод был вложен английский капитал.

Примеров множество. Нетронутыми остались судостроительные верфи „Блом унд Фосс“ в том же Гамбурге, моторостроительный завод в Золтау, огромный танковый и орудийный завод „Ганомаг“ в Ганновере. Его директор предложил союзникам пустить завод на второй же день после занятия Ганновера американцами, обещая производство танков и пушек. Целыми остались заводы в Оснабрюке, Любеке, Альтоне. (…)

Иногда создавалось впечатление, что англо-американское командование сознательно избегало их бомбить».

Но если представляющие экономическую ценность заводы оберегаются или восстанавливаются, города постепенно отстраиваются, население возрождается, то существуют необратимые потери, которые не поддаются восстановлению несмотря на любые вложенные средства. Это потери произведений искусства, памятников истории и культуры всего человечества. Во время любой войны они гибнут тысячами.

В исторической литературе сплошь и рядом сталкиваешься с фразами: «К сожалению, эти уникальные творения были вывезены во время оккупации и бесследно исчезли», «коллекция была разграблена и сожжена», «бесценный архив погиб во время воздушного налёта», «эти шедевры гениального мастера пошли на дно вместе с торпедированным транспортом».

Так, турецкие артиллеристы-«топчи» тренировались в стрельбе, наводя орудия по знаменитому египетскому сфинксу близ пирамиды Хеопса, нанося ему непоправимый ущерб.

Некоторые почему-то приписывают это злодеяние французской армии конца XVIII века, но Наполеон, привёзший с собой более ста крупнейших учёных для изучения истории Египта и назначивший вознаграждение каждому, кто сообщит об исторической находке, вряд ли позволил бы своим канонирам подобное «баловство».

Всё, что не представляет ценности для нужд войны, безжалостно губится огнём и мечом в ходе сражения, или уничтожается солдатами в приступе вандализма.

Война будит в человеке варварские инстинкты.

Для спасения предметов культуры и искусства приходится выделять специальные команды, перед которыми ставится боевая задача на их охрану. Приказ есть приказ, и дисциплинированные бойцы стреляют во всякого, кто посягнёт на доисторические кости мамонта или на полотно с непонятными «каракулями» художника-абстракциониста.

Зато необычайно ценными на фронте могут оказаться тёплые штаны, фляга спирта, кусок мыла, «почти совсем новый» матрац.

Когда в 1979 году китайские войска вторглись во Вьетнам, то из трёх временно занятых северных провинций вывозили абсолютно всё, что можно было увезти: поленницы дров, сельскохозяйственные удобрения, мотыги и лопаты. Оккупанты даже разбирали железнодорожные пути и отправляли в Китай шпалы и рельсы.

Так было всегда. Грабёж на войне узаконен, он служит компенсацией за лишения и потери.

«При всеобщем банкротстве воюющих правительств содержание больших армий было вообще невозможно. Оно стоило тогда несравненно дороже, чем теперь, прежде всего потому, что ландскнехты научились за время продолжительной практики вздувать цены на вербовочном рынке. Пехотинец стоил, например, 1200 марок ежегодно. Следовательно, полк в 3000 человек обходился в год в 3 600 000 марок, не считая других военных расходов и высокого жалованья офицерам. Повсюду можно было выставлять лишь небольшие армии, с которыми совершенно невозможно было проводить решительные операции. Граф Тилли считал, что самая высокая численность войска, о какой только может мечтать полководец, – 40 000 человек. Лишь знаменитому Валленштейну удавалось временами собирать под своими знамёнами до 100 000 солдат, и то только после провозглашения им принципа „Война кормит войну“, то есть снабжения армии за счёт разграбления местности – не важно: чужой ли, или своей».

Это удар по экономике, возможно, более тяжёлый, чем разорительные налоги и контрибуции.

Офицер Адам фон Ольниц писал в «Военном регламенте на море и на суше»:

«Совершенно верно, каждый воин должен есть и пить, независимо от того, кто будет за это платить – пономарь или поп; у ландскнехта нет ни дома, ни двора, ни коров, ни телят, и никто не приносит ему обеда.

Поэтому он принуждён доставать, где возможно, и покупать без денег, не считаясь с тем, нравится это крестьянину или нет. Временами ландскнехты должны терпеть голод и чёрные дни, временами же у них избыток во всём, так что они вином и пивом чистят башмаки. Их собаки тогда едят жареное, женщины и дети получают хорошие должности: они становятся домоправителями и кладовщиками чужого добра. Там, где изгнаны из дома хозяин, его жена и дети, там наступают плохие времена для кур, гусей, жирных коров, быков, свиней и овец. Тогда деньги делят шапками, пиками меряют бархат, шёлк и полотно; убивают коров, чтобы содрать с них шкуру; разбивают все ящики и сундуки, и когда всё разграблено – поджигают дом. Истинная забава для ландскнехтов, когда 50 деревень и местечек пылают в огне; насладившись этим зрелищем, они идут на новые квартиры и начинают то же самое. Так веселятся военные люди, такова эта хорошая, желанная жизнь, но только не для тех, которые должны её оплачивать…»

Вот принцип «война кормит войну» во всей красе. Желающих воевать за паёк, денежное довольствие и амуницию всегда хватало с избытком. Их можно было направлять на любой фронт, лишь бы там они имели возможность поживиться. И обеспечить награбленным своих «женщин и детей».