Текст книги "Госпожа победа"

Автор книги: Олег Чигиринский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Ну так и есть!

– Товарищи пассажиры! По техническим причинам рейс задерживается. Мы совершим временную посадку в Одессе…

* * *

– Это чтоб вам было понятно, – сказал муж «роженицы», рассовывая по карманам личное оружие пилота и штурмана. – Нам обоим с ней корячится «вышак». Поэтому мне начхать, разгерметизируется ли кабина от случайной пули, собьют ли нас белые или наши ракетчики, или мне придется взорвать бомбу. Двум смертям не бывать, одной не миновать. Знаешь такую поговорку, Юрик? – обратился он к пилоту.

– Одесса посадки не дает, – шевельнул белыми губами пилот.

– Скажи, что летит хороший друг Остерманна. Спроси кого-нибудь из разведки или ОСВАГ.

– Нас собьют…

В разрыве облаков свистнул хищный силуэт F-15. Одна из стюардесс заплакала.

– Говорят, что посадки не дают… – голос пилота приобрел истерический оттенок.

– Ну-ка, дай сюда наушники, – угонщик протиснулся к микрофону. Через секунду он уже орал что-то по-английски невидимому и неведомому пилоту.

– Порядок, – сказал он, услышав ответ. – Велят следовать на посадку. За ним. – Впереди снова замаячил истребитель. Еще два возникли сзади по бокам, готовые в любой момент выпустить в незваного гостя ракету.

– Все нормально, ребята, – голос террориста, несмотря на всю дикость обстановки, звучал успокаивающе. – Вы жить хотите. И мы жить хотим. У нас общие интересы…

* * *

…Без бороды Востоков был на себя не похож, а стрижка и кепка-аэродром делали его еще менее узнаваемым. Ковалев выдал ему лицензионную «Мальборо» и поднес огоньку. Закурил сам.

– Где Сергеев и Калинина?

– Не знаю, – спокойно ответил Востоков. – Спасибо, товарищ майор. Целые сутки без приличной сигареты. Редкостное дерьмо эта ваша «Прима».

– Востоков, – майор Ковалев слегка нервничал. – Не валяйте дурака. Хуже будет.

– Эдик, я знаю, что может быть хуже, и насколько – я тоже знаю. Я же не университетский диссидент, которых ваши коллеги гребут оптом… Предполагалось, что вы меня возьмете. Предполагалось, что будете спрашивать. Сергеев не посвятил меня в свои планы. Он ведь тоже профи.

– Ты, может, скажешь, что и бежать-то вовсе не собирался? – спросил Ковалев.

– Конечно. Я уже два дня знаю, что вы взяли Вилли. Стал бы я приходить сюда, если бы собирался бежать?

– А зачем бежал?

– Выигрывал время. У меня здесь есть одно важное дело, и пока я его не закончу, не побегу. Не бойтесь, Эдик, я уже никуда не побегу.

Все это он сказал с расстановкой, глядя Ковалеву в глаза. Майор переваривал информацию. Ни единого характерного признака, говорящего, что человек лжет. Скорее всего, это действительно правда. Сергеев не сказал точно, где находится. Но Востоков наверняка знал, что он собирается делать.

– Пентазол, – приказал майор. – Пробу. И пусть лучше у вас не будет аллергии на этот препарат. Для вас же лучше.

– Спешу вас обрадовать, Эдик. У меня ее нет.

– Что-то вы больно спокойны.

– Мне уже нечего бояться и скрывать. Но предназначены ли эти сведения для рядового состава? Неужели нельзя дотерпеть до нашей гостеприимной дачи?

– С хозяином побеседовать желаете, ваше благородие?

– Высокоблагородие, Эдуард, раз уж вы решили титуловать меня официально… Да, желаю.

Дальнейший допрос показал: Востокову действительно нечего скрывать…

Он рассказал все: как им троим удалось бежать при помощи Сергеева, как он целые сутки кружил по Москве и путал следы, куда могут направляться и что делать Ниночка и полковник КГБ… Он рассказал все, но когда на станции ПВО поступил приказ сбить самолет Як-40, следующий в Одессу, было уже поздно… Да и не до этого.

* * *

Командир 84-й мотострелковой дивизии генерал-майор Шарламян и командир 150-й мотострелковой дивизии генерал-лейтенант Дударев друг друга не любили. Их неприязнь возникла еще в академии Генштаба, где оба – тогда еще майор и подполковник – шли на отличие. Хороших мест по распределению, как водится, было меньше, чем желающих на них попасть. Оба интриговали, и оба в результате своих интриг получили желаемое, но с легкой поправкой: Шарламян, который хотел в Николаев, получил Херсон, а Дударев, желавший в Херсон, получил Николаев. Таким образом, оба считали, что конкурент вырвал себе самый смачный кусок, и обоим спесь не позволяла признать, что своими назначениями они недовольны.

Время шло, из подполковников оба выросли в генералы, а из командиров полка – в командиры дивизии, но осадок остался. Соперничество перешло в щеголяние машинами, дачами, женами и, конечно же, в отчаянные попытки выслужиться раньше и лучше противника.

Увы, карьера в советской армии находилась не в прямой, а скорее в обратной зависимости от боеготовности вверенного соединения. Командир, серьезно готовящий войска, получает нагоняй за перерасход патронов, снарядов и горючего, внешний вид солдат и неважно убранную территорию части. Плевать, что покрытая краской в семь слоев техника горит как свечка – зато вид на параде имеет молодцеватый. Плевать, что измотанный дурной работой солдатик не знает, с какого конца браться за пулемет, – зато пуговицы и сапоги блестят. Плевать, что между старослужащими и «молодыми» нет никакой боевой спайки, а есть только взаимная ненависть – важен лишь вид «красного уголка».

Объявленная готовность номер один выразилась лишь в том, что перестали отпускать в увольнительные и начали отдавать под трибунал за «самоходы», отчего психологический климат в дивизиях отнюдь не улучшился. Но даже после этого Шарламян и Дударев пребывали в расслабленном состоянии, поскольку их дивизиям отправиться в Крым не грозило. В ближайшее время, во всяком случае.

И тут беляки, суки такие, взяли и высадились…

Оба комдива узнали об этом из телефонного звонка – связист штаба фронта успел, прежде чем качинские коммандос захватили штаб. После короткой паники и хапарая генералы сообразили, что никаких приказов не поступало. Где беляки, кроме Одессы, откуда они, сколько их – об этом ничего не было известно. Обезглавленный штаб фронта ничего сообщить не мог, командная цепочка была нарушена.

Помня, что инициатива наказуема, Шарламян и Дударев связались с Москвой, с Генштабом, и получили оттуда первый ясный приказ: привести дивизии в состояние боевой готовности и ждать дальнейших указаний.

Что, в общем, и так делалось.

Только в 10–15 дивизии получили приказ выступать. Такой же приказ – выдвигаться к Одессе – получила третья, скадовская дивизия (с некоторым запозданием: боялись, что высадка в Одессу – отвлекающий маневр, а настоящий десант пойдет на Скадовск).

Подполковник Сидиков успел сообщить, что силы беляков составляют что-то вроде батальона спецназа и батальон морской пехоты. На правду это было мало похоже, разве что единственной целью десанта был захват штаба фронта, и тогда беляки уже далеко. Оба комдива (независимо друг от друга) решили следовать принципу «поспешай медленно». Любую неудачу поставят в строку тебе, а соперник, учтя твой опыт, добьется успеха и сделает шаг вверх по лестнице. Ну уж нет!

У Дударева был в запасе козырь – 61-й отдельный полк морской пехоты. Уже битые в тарханкутском десанте и крепко злые на белых, ребята рвались вперед, и Дударев полностью уступил их командиру честь быть первым.

Первыми они и влетели под удар вертолетов…

* * *

– Парень, который закрывал консервы, думал, что это плов… – Рахиль ковырнула пластиковой вилкой желтую массу слипшегося жирного риса, поддела чахлый кусок курятины и констатировала: – Он ошибался…

– Скорее всего, никакой это был не парень, – заметила Рита О’Нил. – Муж моей сестры занимается поставкой продуктов на консервные заводы… Он говорит, что главные технологи производства там почти одни женщины.

– Ворчишь, а ешь, как через плечо кидаешь, – бросила Тамара.

– Конечно… – Левкович достала из коробки рациона пакетик чая, сняла со стопки бумажный стаканчик и пошла со всем этим добром к термосу. – Примета есть: если мальчики из отдела разведки запускают две «Осы», значит, с воздуха заметили выдвижение красных. Вот увидишь, не успеем мы доесть эту бурду, как нас поднимут – и вперед.

Рахиль ошиблась в сроке ненамного: почти все летчицы успели доесть консервированный плов и выпить по чашке чая. Ну а кто не успел – тот опоздал. В основном, конечно, не успели ребята из роты технического обслуживания, но они-то как раз могли вернуться к прерванной трапезе после того, как «Гусары» и «Вдовы» улетят…

Тамара надела шлем.

– Группа «Бонней», проверка связи…

– Бонней-шесть, – откликнулась Тамара. – Связь в порядке.

– Бонней-восемь, – вторя ей, пропела Рахиль. – Мэм, а кто такой этот Бонней?

– Бонней-девять, связь в норме. – Тоня Федорова. – Левкович, серость ты безлошадная. Анна Бонней – известная пиратка.

– Бонней-семь, болтовня в эфире.

– Бонней-два, а что говорить, если нечего говорить?

– Бонней-один, всем заткнуться и слушать меня. Следуем вдоль берега до Коблево. До третьего лимана, если кто-то плохо запомнил карту. Поворачиваем оттуда на северо-восток, ориентир – шоссе М-23. Рано или поздно мы на этом шоссе встретим красных. Лучше – до того, как они пересекут Березань по мосту, и лучше этот мост спалить. Задача – уничтожение боевой техники и живой силы противника.

– Мэм, вам хоть сказали, сколько там этой боевой техники и живой силы?

– Неопределенно.

– То есть?

– Левкович, офицер разведки сказал «до хрена». Сама решай, сколько это.

– Спасибо, мэм… Зная начальника разведки, я думаю, что «до хрена» – это полк.

– Левкович, – встрял в разговор один из «Летучих Гусар». – А как же тогда будет дивизия?

– Гусары, молчать!

– До хрена и больше, – не растерялась Рахиль.

Уточненные сведения догнали их уже в воздухе: авангард советских сил – действительно 61-й полк морской пехоты, усиленный разведывательным батальоном. Слава Богу, никто не требовал от вертолетчиков громить авангард в одиночку. А-7, известные в первую очередь точностью бомбометания, раздолбали два моста через Березанку, полк скучился у переправы. Первый удар крымских вертолетов по колонне нанес большой ущерб, но «Шилки» сбили трех «Воронов» и одного «Кречета». Второй заход был сорван эскадрильей «МиГов», которая уничтожила еще четыре «Кречета» и посбивала бы все вертолеты, если бы не «Сапсаны» с «Севастополя». Придерживаясь своей всегдашней тактики hit and run, они ударили по численно превосходящим «МиГам» и два сбили, потеряв один самолет, после чего вслед за вертолетами смылись с поля боя (если полем боя можно назвать небо).

Через час инженерно-строительный батальон 150-й дивизии подоспел к месту действия и навел переправу через Березанку (БМП морской пехоты переправились и так, но следом двигались два мотострелковых полка, штаб дивизии и зенитно-ракетный полк).

В 13–40 авангард дивизии подходил к Коблево…

* * *

Капитан подарил ему небо. Холодное, лиловое небо, темное даже днем, а ясной ночью засыпанное такими звездами, что крымские звезды после этого кажутся блеклыми, как витрина «Дофин Ор» рядом с витриной «Тиффани»…

Такое огромное небо, что глаз бессилен ухватить его край…

Шамиль не представлял себе, как большие и важные люди начинают верить в необходимость этих экспедиций, как Верещагин умудряется растопить их заиндевелые извилины, чем он наживляет крючок и как подсекает, – это была загадка. Верещагин умел убеждать и уговаривать, Берлиани знал, с кем нужно говорить и был вхож к этим людям, Дядя Том был незаметным, но надежным организатором, а также скрупулезным казначеем всех экспедиций. Шамиль умел только одно: работать на стене – в любых условиях, лед там или снег, мороз или беспощадное солнце. Костяк команды. Остальных набирали по мере необходимости: за возможность пройти по сказочным Гималаям ребята из батальона готовы были драться. Отбирали лучших: пятнадцать человек из трехсот – все хотели быть лучшими! Дух непрерывного состязания сочетался с духом команды: нужно было слышать, как солдат четвертого батальона говорил: «наш батальон»…

– Как вы думаете, сэр, они скоро вернутся?

Старший унтер Сандыбеков сплюнул, открыл глаза и покосился на вопрошавшего – парнишку из резервистов, такого же татарина-яки, как и он сам, только без примеси греческой крови. Парня звали Мустафа Ахмет-Гирей, его и еще четверых резервистов зачислили в отделение неделю назад – заменить погибших. Двое из этих новичков были уже мертвы. Шэму не хотелось такой же судьбы и для Мустафы – парень ему нравился.

– Вернутся? А ты что, соскучился? Я тебя обрадую, челло, они никуда и не уходили. Они теперь долго будут с нами. Hasta la muerte. Пить хочешь?

Вода в канистре успела прогреться и отдавала пластмассой. Мустафа расстегнул ремень шлема, взъерошил мокрые волосы, подставляя их ветру… Потом наполнил крышку-стакан еще раз и протянул Шэму.

– Спасибо, рядовой… Надумаешь поднять башку – не забудь каску надеть.

Затишье после боя нередко нарушалось одиночными выстрелами с обеих сторон: били в тех, кто высовывался. Чаще всего мазали. Иногда – попадали…

…Упорный муравьишка выцарапывался со дна окопа на стенку. Песок осыпался под ним, но муравьишка проталкивал вперед свое маленькое серо-стальное тельце и крупную голову, состоящую наполовину из массивных челюстей.

«Тоже солдат. Как мы…» – подумал Шэм.

Хлынула волна песка – муравьишку засыпало. В окоп спрыгнул Денис Гузенко по кличке Денни-Годзилла.

– Ну что, как там Джоши? – спросил Шамиль.

Годзилла не ответил, только покрутил башкой. Шэм кивнул, словно ничего другого и не ожидал. Джоши был ранен в грудь.

…Красные атаковали без десяти в два. Уже слегка потрепанные – их встретили вертолеты возле моста через Березанку – и очень злые. Какое-то время шла ожесточенная артиллерийская перепалка, потом красные двинули в атаку танки и пехоту. Часть этих танков горела теперь у дороги, часть пехотинцев валялась там, где их опасались подобрать крымцы или красные. Отделение унтера Сандыбекова подбило одну БРДМ и уничтожило экипаж. Потеряв троих: один ранен, двое убито.

Половина третьего. Приказ к отступлению – все это знали – отдадут не раньше семи вечера.

– Гирей, ты умный… – ефрейтор Сковорода курил, сидя на своем шлеме. – Сколько будет девятнадцать минус четырнадцать с половиной?

– Четыре с половиной, – лениво сказал Шэм. – Юсуф, гляжу на тебя и кажусь себе математическим гением.

– Пять часов – это значит, еще три атаки. Самое меньшее… – Сковорода втоптал окурок в землю. – Шэм, наш комдив по старой дружбе не поделился с тобой стратегическими планами? Например, не заменят ли нас через часок-другой?

– Ага, как же… У меня с ним этой ночью была астральная связь. Он мне сказал (Шамиль попытался скопировать выражение лица и обычный тон Верещагина): «За ваш участок фронта я в общем спокоен, унтер Сэнд, но меня волнует ефрейтор Юсуф Сковорода. Если он начнет егозить и засирать людям мозги, не в дружбу а в службу, – дайте ему по казанку, чтобы он успокоился. Учитывая его выдающиеся анатомические особенности, а именно – черепушку толщиной в два пальца, можете дать ему рукояткой пистолета».

Опять заржали. Шамиль вздохнул и опять сбил кепи на нос, закрывая глаза.

Они стояли здесь потому, что были лучшими. Самых лучших – на самый сложный участок. Кэп верил, что именно они не дрогнут и не побегут.

Продержаться еще пять часов, еще три или четыре атаки… Каждая из которых будет более убийственной, чем предыдущие, потому что красные развернули три дивизии против их одной, и полчаса назад их даже не взяли за задницу – так, потрогали только. Сейчас они подтянут силы и начнут опять…

Сколько от отделения останется к вечеру? Двое, трое?

Страшно…

Страшно этому парнишке, Гирею…

Страшно Юсуфу, хоть он и хорохорится, потому что он участвовал в турецкой и видел, как это бывает…

Страшно Годзилле, и Ходже, которому до конца срока осталось всего два месяца, тоже страшно, и Гришке Пивторыпавло, у него в Крыму девушка, и Саше Якимиди, и Косте Байраку. А больше всех страшно старшему унтеру Сэнду, страшно за всех – и за себя. И за то, что в нужный момент не удастся их поднять в бой или напротив – заставить стоять здесь и драться до конца…

Под клацание металла затаптываются в песок окурки и объедки, консервные жестянки… Под шлемом потеешь мгновенно. Ожидание. Жара. Мучение…

Момент, когда начинается, трудно определить четко. Сначала вдали происходит какое-то шевеление… Потом оттуда начинают бить ракеты. «Грады» обрушивают огонь на то место, где мы только что находились – не будь дураками, мы уже в другом месте и отвечаем, чем можем. На какие-то секунды поднимается бешеный ветер: «Вороны» летят бить по позициям «Градов»; там начинает гореть и взрываться. «Грады» молчат, зато в небе начинается свистопляска: «Стрелы» и «Шилки», ЗУ-23… Вертолеты рассыпают резаную алюминиевую фольгу, инфракрасные ловушки… Попадание! Горит и падает один вертолет…

А по дороге и вдоль нее опять прут танки и БМП. Взрыв! Танк с сорванным траком начинает крутиться на месте, потом замирает, разворачивает башню и начинает сажать по поселку из пушки. Ответные залпы «Витязей»… Еще один взрыв! БМП, аж подскочив, заваливается на бок. Но все-таки взрывов меньше, чем в прошлый раз: ценой жертв понемногу расчищаются проходы в минных полях. Танк, сминая останки БМП, продвигается по найденному ею коридору… Взрыв! Танк дергается, останавливается, ползет назад… Из-под брони валит дым… Люк откидывается, наружу выскакивают люди, бегут, пулеметный огонь… Взрыв! Взрыв совсем рядом: подбит «Святогор»…

Взрывы сливаются в неровный гул…

Они подошли близко… Ближе, чем в прошлый раз.

Пора!

Байрак вскидывает на плечо гранатомет, Годзилла заряжает, разворот, выстрел!

Неудачно…

Еще раз: граната, разворот, выстрел!

Еще раз!

Еще!

Поняв, что дальше не продвинуться, красные выскакивают из БМП и под прикрытием своих пулеметов бросаются в атаку на окопы…

Именно так – бросаются. Они что, не умеют ходить в атаку?

Пулеметная очередь заставляет Шамиля вжаться лицом в землю, до отвала наевшись песка. Потом пулемет замолкает: Байрак попал… Шэм поднимает М-16, упирает приклад в плечо и стреляет…

* * *

В это же время 274-й танковый полк атаковал позиции 5-й бригады по линии Березовка – Викторовка. В первом эшелоне обороны находился бронекавалерийский полк, усиленный танковым полком: 45 «Витязей», 90 «Воевод», 24 ПУ «Кесарь» и 24 ПУ ПТУР «Секира». Во втором эшелоне – 45 «Витязей». Их атаковали семьдесят Т-64 (остальные танки были повреждены во время налета A-7D, ударивших по колонне на марше ракетами «Мэврик»). Потеряв в ходе боя 29 танков, красные отступили. Потери белых составили 11 танков, 5 «Воевод» и 3 «Кесаря».

Все складывалось совсем не так, как предполагал Главштаб: красные уже дважды атаковали под Коблево, и теперь туда подтягивался еще один мотострелковый полк – 335-й, а к Березовке был отправлен только один танковый полк. Правда, красные еще не разыграли две другие дивизии: по данным воздушной разведки, они сейчас подтягивались к Николаеву. Херсонская (84-я) дивизия переправлялась через Южный Буг, а Скадовская (169-я) – через Днепр. Данные воздушной разведки запаздывали. В Коблево направили два эскадрона «Витязей» из второго эшелона и роту ополченцев на «Воеводах». Поскольку не было никаких попыток форсировать Тилигульский лиман, Верещагин послал к перешейку и батальон морской пехоты, стоявший в Коминтерновском. Кроме того, в состоянии боевой готовности держались вертолеты «Кречет» и «Ворон».

Морская пехота прибыла как раз вовремя, чтобы помочь отразить третью атаку красных – самую мощную: фронтом в 4 км развернулись 224 машины. В этом бою были потеряны последние танки и БМП группы «Легран». Штурм удалось отбить только благодаря морской пехоте и вертолетам. Окончательно красные отступили, когда резерв из 5-й бригады вступил в бой прямо с марша.

После короткого перерыва красные предприняли новый штурм – настолько вялый, что он сразу наводил на мысль об отвлекающем маневре. Командир батальона морской пехоты капитан Георгий Берлиани приказал своему подразделению оставить позиции у Коблево и следовать на север берегом лимана. Его догадка оказалась верной: в районе поселка Червона Украинка красные попробовали форсировать лиман. Два мотострелковых батальона на своих БТР пересекали водную преграду в самом узком месте. Морпехи вовремя перехватили их, не дав выбраться на берег и реализовать свое численное преимущество.

Окончательно спас положение 3-й горно-егерский батальон, который после уничтожения авиабазы Буялык должен был следовать к Березовке, но был переброшен на рубеж Коблево – Южное. Его командир, капитан Корнев, сориентировался на ходу и направил к Любополю минометную батарею. Когда минометный огонь усилился вдвое против прежнего, красные оставили попытку форсировать Тилигульский лиман…

Но все победы и все страдания корниловцев могли пойти прахом, если бы не удалось блокировать морскую авиацию на ее аэродромах. Возможный прорыв у Коблево волновал штаб гораздо меньше, чем известия из Крыма; организовать оборону на новом рубеже, чтобы успеть закончить с аэродромами, было можно, а увести конвой из Одессы под ракетами – нельзя.

В четыре часа пополудни на связь вышел полковник Скоблин.

– Авиация не пробилась к Белой Церкви, – сказал он. – Следующий рейд мы сделаем в 18–30.

– В этот момент первые корабли уже будут грузиться. – У Верещагина застыло в груди. – По плану, мы должны начать сворачивать оборону.

– Все будет в порядке, Арт, – тон Скоблина не содержал и ноты фальшивой обнадеживающей бодрости.

Авиация ВСЮР в этот день действительно работала на пределе и сделала все, что могла. Не будем забывать о Керченском плацдарме. Не будем забывать о «рейде ста», попытке сотни истребителей и штурмовиков прорвать кольцо ПВО Острова. Не будем забывать о постоянных рейдах на Николаев – Херсон, об ударах по колоннам выдвигающихся войск. Полковник Скоблин не заслужил ни слова упрека: его вины не было в том, что второй рейд тоже окончился неудачей.

Из Лиманского вернулся 1-й горно-егерский батальон. Задача рейда была выполнена: четыре военных авиабазы Одесской области развалены до фундамента. Остался сущий пустяк – уйти из Одессы живыми. Арт вышел на связь с пятой бригадой, силы которой, по его расчетам, были уже на исходе, Шлыков отбил две атаки. Момент для связи оказался неудачным: в данный момент бригада отбивала третью.

– Какое, к чертям, отступление?! – ответил Шлыков на предложение отступать. – Мы их преследуем!

Полная картина выглядит так: около шести пополудни к 274-му танковому полку присоединился 137-й мотострелковый полк 84-й (Херсонской) дивизии. Красные попытались организовать фланговый обход и подставились как раз под удар второго эшелона бригады – неполного бронекавалерийского полка. Опрокинув танковый батальон, корниловцы прошли через мотострелков, как Кинг-Конг через Манхэттен, и вышли в тыл к танковому полку. Красные запаниковали и начали отступление, которое вскоре превратилось в бегство. Шлыков, уже зная от воздушной разведки, что на подходе еще один танковый полк, не давал им остановиться и сообразить что к чему, он хотел вызвать столкновение и вызвал: приняв отступающий полк за наступающего врага, танкисты 281-го полка открыли по своим огонь. Ошибка более чем естественная: тучи пыли, поднятые танками в сухой и жаркий день, очень быстро стерли всякую разницу между машинами белых и красных. И сверху по этому месиву ударили «Вороны» и A-7D. Те, кто видел, говорили, что там творился ад на земле и в небе: на позиции 5-й бригады шла эскадрилья Ми-24, и в воздухе она схлестнулась с эскадрильей «Воронов», посланных ударить по 281-му полку на марше…

* * *

Тамара уже видела их, когда заходила на колонну, вернее, на то стадо, в которое превратилась колонна.

А потом – чуть ли не в лоб – на них вышел советский вертолет; Рита выпустила первый «Стингер», и он ушел зря: подорвался на инфракрасной ловушке, Тамара увидела это, забирая круто вверх, уходя из-под пулеметов, а там разворачиваясь – и так же круто вниз, очередь из пушки, совсем рядом – «Стрела». Куда, в кого? Апельсин… Ровный шар пламени очень похож на апельсин… Какая глупость… Очередь из пушки – от мелкой тряски машины Тамаре кажется, что зубы у нее мягкие… Ах, да, «Ворон» еще и более маневрен, как это положено соосному вертолету. А вы не знали?

Больше всего это похоже на карусель «веселый осьминожка»: тебя вертит во всех трех плоскостях, а ты вроде бы управляешь этим вращением. Страшно утратить контроль, невозможно отказаться от беспорядочных, хаотичных движений… Земля, небо, полоски фольги, вертолеты, трассы снарядов, огни ловушек, горящие машины, ракеты – по-медвежьи услужливая память подсказывает, что рано или поздно ты потеряешься в этом калейдоскопе, и тогда…

Он возник неизвестно откуда, и мгновенной вспышкой ожило воспоминание: подростком, моя пол, Тэмми резко развернулась, чтобы обмакнуть швабру в ведро, и вдруг неизвестно откуда на нее обрушился удар – точно в лоб и переносицу! Мгновенно брызнули слезы: так больно! И за что? Униженно рыдая, она сползла по этому на пол: дверь. Просто дверь в кухню, по рассеянности открыла да так и оставила. Резко развернулась, в глазах помутилось, впилилась лобешником в торец… И больно, и, главное, обидно…

Вот так и этот возник перед носом, даже не возник: Тамара сначала почувствовала удар, поняла, что он попал, а потом уже увидела его…

Не было бы счастья – несчастье помогло: Тэмми на долю секунды в ужасе закрыла лицо руками, ее машина потеряла управление и кувыркнулась вниз самым непредсказуемым образом, вторая, добивающая, очередь прошла мимо.

Спокойно… Спокойно!!!

Удержав машину на краю непоправимого падения, развернулась вверх… Шла почти вертикально, и беззащитное брюхо Ми-24 казалось ей огромным…

– Огонь! Стреляй, Рита! – она крикнула, или ей померещилось, что крикнула, ведь за кусочки мгновения, ей отпущенные на все про все, никак не получалось крикнуть, а потом еще успеть перевести ведение огня на себя и спустить на этого урода второй «Стингер». И глупо было кричать: Рита мертва, она это знала, хотя откуда в тот миг она могла это знать?

Подумалось: сейчас он разлетится на куски, и эти куски полетят прямо мне на голову.

Еще подумалось: плевать.

Но – независимо от этих мыслей – она уже взяла в сторону-вниз, уводя машину из-под обломков. Маятником качнулась ниточка алой слюны из-под шлема Риты, прочертила след на тамарином рукаве. Руки напарницы соскользнули с панели и теперь болтались согласно с движениями машины. Мир пошел паутинными трещинами: лобовое стекло. Крупный калибр.

«Веселый осьминожка»…

Боковое зрение уловило вспышку: есть!

– На базу! Группа Бонней-2, возвращаемся на базу…

Голос выдернул Тамару из карусели. Ми-24, как видно, получили такой же приказ или сами рассудили, что продолжать смысла нет…

На жаргоне пилотов такой бой называется «собачья свалка». Длится это минут десять, трясешься потом не меньше часа. Если, конечно, остаешься в живых.

Она проследила черту дыр в стекле – одна пуля прошла немного выше и левее ее головы, другая – ниже и правее. Третья и четвертая вошли Рите в грудь – она и не вскрикнула, ей сразу же стало нечем кричать. Крови было море, по полу – ровным слоем, и еще тысячи мелких брызг – на стекле, на панели, на одежде, шлеме и на руках Тамары… Потом оказалось – и на лице…

– Бонней-2, отход!

Тамара узнала голос: штабс-капитан Брукман. Почему не мама Рут? Ее машина должна была идти в голове «клина». Где она?

Тела капитана Голдберг и еще трех летчиц нашли и вывезли ребята из пятой бригады. Экипажи четырех машин, упавших среди красных, так и не были найдены. Никто не сомневался, что летчицы мертвы, многие видели своими глазами, что машины сгорели, – но ни праха, ни даже ид-браслетов советские так и не вернули родственникам. Не сообщили и о месте захоронения.

Больше «Вдов» в небо не поднимали. Нет, неправда. Они еще своим ходом летели домой – под прикрытием четырех А-7 и трех F-15. От полка «Вдов» осталась чуть ли не эскадрилья.

* * *

Дударев и Шарламян не могли понять, какие силы белых им противостоят. Три полка было сосредоточено против Коблево, три полка – против Березовки. Ни там, ни там оборону прорвать не удавалось. Четыре бесплодные атаки на одном участке и три – на другом закончились ничем. Авиация работала из рук вон плохо, самолеты опаздывали или наносили удар совсем не туда, куда нужно, поскольку взаимодействие выглядело так: Дударев или Шарламян звонили в Москву, просили поддержки с воздуха, рассказывали, куда и как. Примерно через час прилетали самолеты – за этот час обстановка успевала раз десять измениться. С таким же опозданием поступали данные от воздушной разведки.

Опять же, нужно было как-то обставляться насчет того, почему оборона белых еще не прорвана. Численность Корниловской дивизии росла в геометрической прогрессии с каждым новым рапортом.

В 19–10 была предпринята очередная атака на Коблево – Южное силами свежего мотострелкового полка (это уж так повелось с самого начала: как подходит свеженькая часть, так и атакуют). Было очень трудно заставить идти в атаку те части, которые уже раз ходили: все знали, что беляки стоят как врытые. Слово «корниловцы» внушало почти мистический ужас, как в свое время – слова «Рихтгофен», «Тоттенкопф» или «Викинг». Поэтому на острие копья помещали новоприбывшую, еще непуганую часть.

Итак, в 19–10 эта часть (427 МСП 84-й дивизии) после артподготовки выдвинулась вперед, на штурм. Прогремели первые взрывы – несколько танков и БМП налетели на мины. Саперы, посланные расчищать проход, подверглись еще и минометному обстрелу, но какому-то жидкому: совсем не то, что прежде, когда беляки отвечали на приступы штормовым огнем. Это воодушевило мотострелков, и, едва проходы были сделаны, те пошли в атаку…

Минометный огонь тут же прекратился. Когда атакующие вошли в «зону отдыха Коблево», они вообще не могли понять, кто их обстреливал: поселок был пуст. Белые оставили рубеж Коблево – Южное и испарились в неизвестном направлении.

Высунув голову из люка командной машины, генерал-майор Дударев оглядывался по сторонам. База отдыха и поселок Коблево лежали в руинах. Все деревянные постройки сгорели, все каменные были разметаны по кирпичику. Трое местных, почему-то до сих пор не убежавших, подтвердили: беляки ушли где-то полчаса назад в направлении Черноморского.

Пока генерал-лейтенант думал, что ему делать дальше, запищала рация: его вызывал Генштаб.

– По данным воздушной разведки, белые оставили Коблево, – любезно сообщил связист. – Как слышите, прием?

– Слышу отлично, – выжал из себя Дударев. – Большое вам спасибо.

* * *

– Арт, мне ваша затея представляется неудачной, – сказал Ровенский.