Текст книги "Самая снежная ночь (СИ)"
Автор книги: Оксана Шамрук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
– Спасибо, я подумаю об этом.
Продолжая катить коляску с задремавшим Даней к одной из самых тенистых каштановых аллей, я пошла ещё медленнее прежнего, понимая, что как только мы устроимся на любимой лавочке возле клумбы с цветущими петуниями, Его Величество тут же начнёт убеждать меня в своей правоте. И он, несомненно, прав. Просто чем стремительнее приближалась годовщина нашей первой встречи и предполагаемая свадьба, тем больше пугали предстоящие в жизни перемены.
– Олеся…
– Трандуил, скажи, почему девушки ложатся перед Леголасом штабелями, а перед тобой нет? Тебя словно никто кроме меня не замечает. Почему? Это как-то связано с тем, что в твоём сыне течёт человеческая кровь его матери?
– Лишь отчасти, – не любивший, чтобы я его перебивала, эльф недовольно свёл брови. – Он не может ставить полную защиту от людских взглядов, так как владеет магией нашего рода не полностью.
Ну, наконец-то он это сказал – магия есть. Я вот почему-то даже не сомневалась.
– Что, разве ему не дано морочить чужое сознание?
– И тебе не стоит пытаться.
– Что?
– Морочить мне голову.
– Я этого не делаю.
– Серьёзно?
В голосе Трандуила было столько скепсиса, что, опустившись, наконец, на скамейку, я даже не решилась ещё раз взглянуть ему в лицо. Гораздо безопаснее было укрывать тонким одеяльцем брата, чем в тысячный раз утонуть в зелёных всё понимающих глазах любимого мужчины. Полгода, которые прошли с запомнившегося грандиозной ссорой Дня Всех Влюблённых, казались лишь чередой слишком быстро пролетевших часов разговоров, тщательного стремления научиться говорить на странном певучем языке синдар, лучше, чем рыночные Гоги и Ашоты на русском, и восхитительных порывов нежности и тепла, когда мой жених позволял себе хоть немного расслабиться. Так быстро, словно один день, так глубоко и невероятно, что до сих пор были мгновения, когда не верилось, что всё это происходит со мной. Особенно сказочными были те ночи, когда Трандуил катал меня на одном из своих оленей по набережной. Он вёл его под уздцы, рассказывая о тех далёких временах, о которых не пишут в учебниках, и нас не видел ни один из полуночничающих прохожих. Разве это не чудо? Разве не покажется в такие мгновения, что времени вовсе не существует, а тёмные воды моря и бриллианты звёзд на бархатном небосклоне бесконечны в своём совершенстве? И всё же время существовало, и сейчас оно сжималось как пружина в заведённом будильнике, готовясь отбросить меня куда-то далеко, где и есть привидевшаяся теми ночами бесконечность. Туда, где не будет родителей, близких и моего братика, который так забавно сопит и сжимает во сне кулачки. Такой родной и любимый, как мне набраться сил, чтобы проститься с ним, зная, что уже никогда не увижу моего маленького принца? И как можно решить, что у меня есть желание морочить кому-то голову, если все мысли совсем о другом?
– Ты можешь обманывать себя, но не меня, – присев рядом, Владыка положил ладонь поверх моих, сжимавших кулачок Дани пальцев. – Тебе больно, не стоит это скрывать. Я не настолько эгоистичен, чтобы не понимать твои чувства.
– Нет, ты не эгоист, – придвинувшись ближе, слишком сильно нуждаясь в поддержке, я опустила голову на его плечо. – Просто ничего нельзя изменить.
– Можно, если ты этого хочешь, – обняв меня, хотя довольно редко этот делал в людных местах, Трандуил дождался того момента, когда я удивлённо взглянула в его глаза. – Мы можем оставаться здесь столько, сколько тебе потребуется, уплывать сразу после свадьбы не обязательно. Моя жизнь такая долгая, что сотня лет не сыграет большой роли, а тебе, возможно, так будет легче.
– Ты хочешь подарить мне сто лет?
– Да.
Ну и кто из нас пытается сейчас лгать себе и обмануть другого? Словно я не вижу дымки в его хрустальном взгляде, той самой туманной прохлады, когда он прячет эмоции, чтобы добиться того, что в своём королевском разумении считает единственно верным. Только даже если он даёт выбор, мне не нужно это время, потому что уход будет одинаково болезненным хоть сейчас, хоть через десять или двадцать лет. А кто сказал, что дождаться последнего вздоха близких, видеть их последние часы на этой земле легче, чем уйти сейчас? Может это и малодушие, слабость, но боюсь, от такой боли я просто сойду с ума. Если, конечно, эльфы подвержены безумию.
– Нет, мне этого не нужно.
– Уверена?
Вместо ответа я потянулась к губам Трандуила за поцелуем, который в этот раз получился более страстным и пылким, чем обычно. В нём смешались мой страх перед будущим и его сила, уверенность, обещание защиты от всего, что так пугает. А отголоском была нежность, которой с каждым днём между нами становилось всё больше.
– Знаешь, ты стала больше эльфом, чем мне казалось. Один мой друг тоже предпочёл уплыть прежде смерти дочери.
========== Глава 19. Белым снегом прощаясь ==========
Такого снегопада,
Такого снегопада
Давно не помнят здешние места.
А снег не знал и падал,
А снег не знал и падал,
Земля была прекрасна,
Прекрасна и чиста.
Снег кружится,
Летает, летает,
И позёмкою клубя,
Заметает зима, заметает
Всё, что было до тебя.
Снегопад начался ещё ночью, когда не в силах уснуть, я забрала у утомлённой последними предсвадебными приготовлениями мамы разгулявшегося Даню и, прижимая его к груди, расхаживала по своей спальне. Отец тоже давно спал, и только мы двое в этот поздний час ещё не ложились. Крупные белые хлопья за стеклом наполнили густую мглу светом, будто землю окутало звёздное свечение, которое так любят эльфы.
– Видишь? – устроившись с братом на краю подоконника и покрепче перехватив его, я указала на невесомые белые блёстки за стеклом. – Это колдует Снежный Король. Очень скоро он уплывёт, и зима уже не будет приходить так рано.
Звонко агукнув, Даня протянул ручку словно хотел поймать одну из искрящихся снежинок, а затем опустил голову на моё плечо, прижимаясь так ласково, что на сердце стало жгуче-горько и невероятно тепло одновременно.
– Я должна уплыть вместе с ним, но тебе не о чем переживать: очень скоро ты забудешь меня, словно никогда и не знал, – стоило прикоснуться губами к его нежной бархатистой щеке, как из глаз скатились непрошеные слёзы. Мягкие рыжеватые волосы сладко пахли детским шампунем, и от этого сердце саднило ещё сильнее. – А я, знаешь, я никогда не забуду о тебе. Обещаю.
Вряд ли четырёхмесячный малыш понимал то, о чём я говорила, уютнее устроившись в моих руках, он сонно зевнул и сомкнул веки, демонстрируя густые пушистые ресницы. Такой кроха, Даня был невероятно обаятелен и обладал весьма беспокойным нравом, но за вечер, похоже, утомился и собирался уснуть.
– Сейчас, мой хороший.
Выключив свет, я направилась вместе с ним в спальню родителей, и, повинуясь порыву, устроилась на кровати рядом с мамой. Было что-то важное и драгоценное в том, чтобы провести эти последние ночные часы рядом с ней и папой – в детстве я искала в этой большой кровати защиту от гроз и полуночных монстров, а теперь – от будущего, которое наступит уже завтра. Пусть я всё для себя уже давно решила, но всё же сегодня не смогу уснуть, если останусь одна в своей комнате. Уже завтра начнётся новый виток судьбы, в который мне предстоит вступить с самым прекрасным на свете эльфийским Королём, но сейчас я ещё здесь, рядом с родными, и могу, прижав к груди сладко спящего Даню, опустить, наконец, голову на мягкую подушку. Счастье, оно такое разное и такое хрупкое, вот бы, прощаясь с тем, что так дорого с самого рождения, хотя бы во сне увидеть, узнать, как сберечь его, как найти равновесие? Найти в том самом сне, где улыбается светловолосый властный синда, и снег, падая, тает на лепестках распускающихся в его лесу алых тюльпанов.
На выпавший, на белый,
На выпавший, на белый,
На этот чистый
Невесомый снег,
Ложится самый первый,
Ложится самый первый
И робкий, и несмелый
На твой похожий след.
– Сиди ровно, мы ещё не закончили, – голос маминой сестры, тёти Гали, которая вместе с дочкой завивала мои волосы, лишь на миг отвлёк от мыслей о завалившем весь город непроходимыми сугробами снегопаде. – Будешь самой красивой невестой, если позволишь нам с Тасей сделать всё как нужно.
Конечно буду. Трандуил, следуя цыганской традиции лично выбирать своей невесте свадебное платье, заказал такие невероятные и дорогие наряды, что в них и лягушка царевной станет, что уж говорить обо мне? И кто бы сомневался в том, что он воспользуется возможностью показать и утвердить свой вкус? Хорошо, золотом и каменьями с головы до ног не обвешал, как в русских сказках. Наверное, решил, что это будет слишком вычурно.
Проворные руки укладывали на моей голове замысловатую причёску, на которую ещё нужно было закрепить невесомую фату, а я смотрела на своё отражение: на худенькую девушку с бледным лицом и испуганными серыми глазами. Да, страх не скроешь никаким самым красивым макияжем и белоснежным, расшитым кружевами и жемчугом платьем. А я ужасно боялась. Боялась того, что дороги не будут расчищены от снега, и, если свадебный кортеж по ним проехать не сможет, то придётся пробираться к ЗАГСУ через сугробы самостоятельно, что в туфлях не представляется возможным. Да ещё и на шпильках. Из-за нашей немаленькой разницы в росте мне пришлось согласиться на каблуки, чтобы хотя бы до груди своему жениху доставать, а не казаться рядом с ним ребёнком, однако лазить в них по сугробам я не подряжалась. Впрочем, страшно не только от этого, но об остальных причинах лучше не думать, иначе в животе будет не просто прохладно, его так скрутит от спазмов, что у меня стоять ровно, не то что идти, не получится. В конце концов, я не первая невеста, которая, выходя замуж, покидает отчий дом и родину. История знает немало подобных примеров. Ну и что, что они были давно, прежде, чем настоящие рыцари вымерли вслед за мамонтами? Ведь были же? Как-то те девушки находили в себе силы строить новую жизнь в чужих землях, при том, что их избранники не были и в сотую часть так хороши, как мой будущий муж, от одной мысли о котором сердце несмотря ни на что наполняется радостью и начинает быстрее биться. Нельзя сейчас ни о чём думать – он слишком близко, а я слишком взвинчена.
– Мама, Олесин жених отдал дядя Максиму в выкуп за невесту свою машину! – ворвавшийся в спальню смуглый шестилетний Димка от восторга сбивался со слов и крепко схватился за подол зелёного платья тёти Гали. – Представляешь, ту самую… которой и у президента нет… представляешь, мам?
– Да, золотко.
Да уж, слухи о богатстве моего будущего мужа уже полгода не утихали ни между родственниками, ни на работе, ни среди соседей, а сейчас так и вовсе было неловко смотреть в лицо маминой сестре и пришлось скромно потупиться. Не приведи Господи, опять спросит, где я познакомилась с таким знатным бароном, и нет ли среди его друзей ещё одного неженатого. Для Таси, разумеется, у которой от принесённой братом новости взгляд так и загорелся. Представляю, какой ажиотаж вызвало в гостиной появление Леголаса. Жаль, сама взглянуть хоть одним глазком не могу – невесте положено вести себя тише воды ниже травы и не отсвечивать из-за спин родственниц. А ещё молчать, не проронив и слова, как заправской скромнице-монашке. Ничего не поделаешь – таковы традиции. Только «да» можно сказать в ответственный момент и то не слишком громко, и глаза при этом – в пол: баба Лида уже несколько раз вчера и сегодня наставляла меня, как положено вести себя во время брачной церемонии и венчания в церкви. Как будто я сама этого не знаю. Хотя да – в первый раз ведь замуж выхожу, а характер мой все знают – вдруг чего-нибудь начудачу?
При мысли о венчании, на котором настоял папа, очевидно надеясь на то, что Трандуил по каким-либо причинам не сможет переступить церковный порог или благополучно растворится в воздухе от запаха ладана, тут же вспомнилась новогодняя ночь и песня, которую горланил набравшийся Филипп. Правду говорят – новогодняя ночь самое магическое время, только замуж я выхожу по такой сильной любви, которую может вместить только эльфийское сердце, не человеческое, а жених хоть и старше меня во столько раз, что калькулятор сломается, если попытаться подсчитать, вовсе не стар. Он, как Карлсон – в самом расцвете сил. И передвигаться теперь, наверное, будет исключительно на пропеллере, раз решил в качестве откупа за меня своё шикарное авто отдать. И ведь, если решил его папе подарить, то мог потом без такого количества свидетелей это сделать, но нет, понты – наше всё – обязательно нужно было продемонстрировать столь щедрый жест. Как говорится, ничто человеческое эльфам не чуждо, и выпендриваться они тоже любят от души. Ладно-ладно, шучу. Ясно, что он хотел таким образом продемонстрировать, как высоко ценит меня, да так, чтобы все об этом знали, но мог бы и о сыне подумать. Леголаса ведь теперь перезнакомят со всеми незамужними цыганками от года и старше, так что не завидую я тому, через что ему придётся пройти за сегодняшний день. Надеюсь, нервы у Аранена крепкие, а терпение железное. Хотя, он ведь выдержал домогательства Леночки в офисе, а то были цветочки против сегодняшних сладких ягодок. Так что переживёт. Если повезёт, то даже без психологических травм.
Через несколько минут в дверном проёме появился папа, и пришлось прятать слёзы за тонкой тканью фаты – мне предстояло навсегда покинуть родные стены. Я ведь не обычная невеста, а та настоящая русская невеста, которая, выходя замуж, навсегда умирает для своих родных. И прекрасное белое платье – не дань моде, это саван для моей прошлой жизни. Невесомый, как и снег, что устилает городские улицы. Похоже, Трандуил и впрямь творит колдовство, а мне остаётся лишь подчиниться его воле.
Снег кружится,
Летает, летает,
И позёмкою клубя,
Заметает зима, заметает
Всё, что было до тебя.
Мне едва ли запомнилась церемония во Дворце бракосочетания. В памяти осталось только то, что по дорогам всё же можно было проехать, тёплые глаза мамы, крепко прижимавшей к груди Даню, и белые цветы, которых было так много, словно мы оказались посреди весны, а не в промозглом ноябре. Лишь когда ставший мужем Владыка надел на мой палец золотой ободок кольца и прикоснулся к губам быстрым, но далеко не целомудренным поцелуем, в выбеленный мир вернулись краски.
Похоже, несмотря на притихшие мысли, Трандуил чувствовал мой страх, который медленно перерастал в апатию, и решил поддержать самым кардинальным способом. У него получилось. Особенно тем, что держал за руку, пока ехали в церковь Всех Святых, которая маленьким островком жизни царила посреди заметённого снегом Старого кладбища. Могильные кресты не казались в те минуты мёртвыми, а лики на иконах будто следили за каждым шагом, и было не отвести, не спрятать глаз от образа Богоматери. Я сделала свой выбор, но никогда не забуду того, что закладывали в меня с детства родители, не сниму православного крестика – он со мной с крещения, пусть так и останется. Бог един, как его не назови, я не тот эльф, который поверит во что-то иное.
Тихо таяли венчальные свечи, отец Виктор нараспев произносил молитвы, а мне вспомнился тот далёкий первый поход в церковь, когда от горшка ещё была два вершка, а иконы казались огромными сказочными картинами. Теперь можно не сомневаться в том, что и тогда Трандуил наблюдал за мной. Ждал этого дня, наверняка даже не сомневаясь в том, что он наступит. Ведь кто же не влюбится в такого статного красавца, особенно если он умеет ловко манипулировать людьми и событиями? Хотя разве в красоте дело? Есть в Его Величестве что-то такое, что магнитом притягивает меня к нему. Вот так и прилепляется жена к мужу.
Из-за усиливающегося мороза и новой порции сыплющего снега фотосессия по городским достопримечательностям культуры и славы прошла в ускоренном порядке, а затем мы, наконец, приехали в заказанный Трандуилом банкетный зал, который встретил нас теплом, накрытыми столами и новым морем цветов и алых лент, арки из которых переплетались над головами. Устроившись на женской половине и немного отогревшись, я с интересом наблюдала за тем, как Леголас стоически терпит наплыв словоохотливых барышень и их маман, которые «щебетали» одна нежнее другой, позабыв о том, что по традиции им не положено находиться на мужской половине, пока туда не усадят молодую. Интересно, что их больше привлекает: деньги или ангельски-голубой взгляд моего пасынка, и как долго он сможет терпеть все эти заигрывания, если левый глаз у него уже дёргается – мне и отсюда видно.
На счастье принца мило беседовавшая с тамадой Зинаида очень быстро заметила, что происходит, и поспешила к нему на помощь. За общим гулом голосов и музыкой мне не удалось расслышать ни слова из того, что она высказала взволнованным перспективой выгодного брака милашкам и их родительницам, но, судя по косым взглядам, которые они, ретируясь, на неё бросали – свадьба без драки не обойдётся. Стоило только представить, с каким лицом и словесными выражениями Трандуил будет растаскивать сцепившихся из-за его его сынка девиц, как губы тут же расплылись в довольной улыбке. Но радость моя продолжалась недолго – ровно до того момента, пока баба Лида не сказала, что хватит тыкать вилкой в несчастный салат и пора направляться в ритуальный шатёр, установленный возле небольшой сцены, на которой сейчас во всю резвилась детвора, и собирались выступить несколько местных бардов.
Чувствуя, как к щекам приливает кровь, под одобрительные крики успевших поднять не один тост гостей, я неуверенно встала из-за стола и, если бы не сопровождавшие мама и тётя Галя, метнулась бы не к шатру, а к дверям. Одно дело – присутствовать на чужих свадьбах и с любопытством наблюдать, как там всё происходит, и совсем другое – быть невестой самой. Ноги уже едва слушались, а перед глазами всё плыло от волнения, когда принявший у матери муж подтолкнул меня к пологу, а затем и сам, наклонившись, вошёл в шатёр.
– Ты совсем белая.
Вроде румяная, но тебе видней, милый.
– Ну-ка, дай внимательнее взгляну.
Тон был шутливым, но когда, обхватив моё лицо ладонями, он заставил взглянуть ему в глаза, в них полыхнуло столько глубокой страсти, что ноги перестали слушаться окончательно. Мысли тоже. А вот с поцелуем идея гораздо лучше, чем с эльфийским гипнозом. Похоже, поцелуи – это единственное лекарство, которое мне помогает в самых непредвиденных ситуациях.
– Я запомню это, – улыбнулся Трандуил, и сейчас его улыбка была такой тёплой, а новая ласка прижавшихся к моим губам губ такой нежной, что несомненно решение выйти за него замуж – самое верное из всех, что я принимала в жизни. – И это тоже.
Запомнишь или одобряешь?
Хрипловато рассмеявшись на моё стремление, как того требовали традиции, хранить молчание до заката, Трандуил помог мне снять венчальное белое платье и, ловко справившись с крохотными застёжками, надел новое, из тончайшего алого шёлка – символ того, что наш союз основан на любви и кипучей страсти. Вторым символом, говорившим о моей невинности при вступлении в брак, стала моя белая рубашка, которую он, выйдя из шатра, вместе с букетом роз вручил маме. Я видела, как заблестели слёзы в её глазах, но впереди ещё был третий ритуал, который больше всего заставлял дрожать – я до паники боялась физической боли.
Может сказалось волнение, а может старейшина общины действовал так умело, но я ощутила лишь острый щипок, когда он сделал надрез на моём запястье. Гораздо больше ощущений было, когда Трандуил прижал к этому разрезу своё рассечённое запястье, и наша выступившая кровь смешалась. Горячо. Очень. Словно залпом стопку спирта выпила. Не продохнуть. А баба Лида уже завязывала на моих волосах белую косынку – теперь я окончательно и бесповоротно была замужней.
Когда одобрительные крики и советы молодожёнам стихли, на сцену вышел дед Игнат, которого я видела лишь пару раз и то давно, а потому помнила очень смутно. Он долго поздравлял и произносил напутствие в счастливую супружескую жизнь, а затем затянул старинный романс, после которого мы заняли места во главе стола – там, где соединялись мужская и женская половина.
Чем дольше шло празднование, чем больше лилось спиртное, тем более шумными становились гости, и, когда после очередного перепляса Трандуил сказал, что нам пора уходить, я почти не расстроилась, и лишь от осознания, что настали последние минуты прощания, из глаз потекли слёзы, и мучительно сжалось сердце. Мы стояли в фойе «Метелицы» семером: Леголас о чём-то переговаривался с Зинаидой, Трандуил препирался с отцом, который пытался отказаться от документов об оформленном на его имя банковском счёте, куда были переведены эльфийские средства, а я обнимала качавшую на руках заснувшего Даню маму. Она считала, что мы отправляемся в свадебное путешествие, и потому совершенно не понимала, почему мне вздумалось так разреветься вместо того, чтобы радоваться поездке. У меня так и не получилось сказать ей правду, и от того осуждение в глазах папы, его последние объятия и поцелуй в щеку ранили ещё сильнее. Он не ругал, и, возможно, когда-то сумеет простить, но сейчас шаг за шагом я отдалялась от них, уходила вместе с двумя белокурыми эльфами в снегопад.
Раскинутся просторы,
Раскинутся просторы
До самой дальней
Утренней звезды.
И верю я, что скоро,
И верю я, что скоро
По снегу доберутся
Ко мне твои следы.
Удивительно, но приехавший таксист даже не спросил, что нам понадобилось в такую непогоду на кладбище, просто отвёз куда требовалось, получил расчёт и уехал. Херувимчики вновь разлетелись, калитка была распахнута настежь, вязы что-то шептали, подрагивая на ветру листвой густых крон. Впервые дворец казался пустым, почти нежилым – со стен были сняты картины, да и вообще всё, что Трандуил собирался забрать вместе с содержимым своей сокровищницы, было упаковано и доставлено в порт ещё неделю назад. Отопление и электричество были отключены, а стражница и Клавдия Петровна получили свой расчёт. Холодные стены, среди которых гуляло гулкое эхо, больше не были тем прекрасным тёплым убежищем, в которое я вошла год назад. Теперь они были лишь ледяными камнями, а не обителью эльфийского Владыки. Только витражи, пропускавшие искрящееся свечение звёзд, ещё не казались заброшенными своим хозяином, и именно там, в зале, посреди этой стужи я вторила свадебным клятвам Трандуила, свидетелем которых был Леголас. Через несколько минут мы вывели из стойл оленей и, устроившись в сёдлах, навсегда покинули Ласгален, плотно затворив калитку, за которую никто и никогда уже не сможет пройти. Где-то там, позади, я была счастлива, впереди тоже мерцало счастье, но между ними была боль, от которой застывало сердце, и не было слов, которые могли бы принести хоть крупицу утешения. Я сама сделала свой выбор, мне одной расплачиваться за него все бесконечные дни будущего. И каким оно будет, я тоже решила сама.
Мы оказались в порту как раз в тот момент, когда, решив, что начну плакать позже, а не сейчас, я заметила, что снегопад, наконец, начал утихать. На непроглядной, как ночь, морской глади бесшумно качался корабль-ладья, расправивший лебединые крылья, словно готовясь отправиться в свой долгожданный заплыв-полёт. Цокот копыт звонко простучал по сходням, и вот мы уже были на борту. Трандуил встал у штурвала, Леголас занялся оленями, а я, замерев, наблюдала за тем, как стремительно отдаляется родной берег. Как же быстро наступила эта минута, как долго её ждал мой муж!
Снег кружится,
Летает, летает,
И позёмкою клубя,
Заметает зима, заметает
Всё, что было до тебя.
========== Глава 20. Грешить не вредно, вредно не грешить ==========
– Один ты, мой хороший, чувствуешь себя как рыба в воде и даже лучше?
Сидеть в каюте и разговаривать с цветком, который разве что листьями может пошевелить в ответ и то даже не пытается этого сделать, наверное, не самое распространённое занятие для новобрачной эллет, но и я не среднестатистическая эллет, я – жена его Величества Всея Ласгалена. Для меня это нормально, учитывая, что я ревела белугой последние три дня и три ночи. Так что считать бутоны на нашем с Трандуилом цветке, который, разумеется, отправился вместе с нами в плавание, очень даже невинное занятие. А вот за то, что изводила мужа слезами, стыдно, но взять себя в руки получилось лишь пару часов назад, а до этого была сплошная истерика, потому что разрывавшееся на части сердце, оказывается, не было готово мириться с тем выбором, который само же и совершило. Выбор. У меня был выбор, я могла никуда не уплывать в ближайшие годы, но позорно струсила, выбрав меньшую боль от разлуки, однако, как оказалось, и она была мне не по плечу. Даже сейчас мне хотелось качать горшок с цветком, как младенца, потому что всё во мне, даже руки, скучало по Дане, и стремилось туда – назад, куда уже никогда не вернуться. Живот скручивало спазмами боли, словно меня разлучили не с братом, а отняли собственное выношенное дитя. Хотелось выть в голос, забившись в самый дальний угол, от того, что уже никогда не спрятаться от своих бед в объятиях мамы, не рассказать папе о том, как прошёл рабочий день, и не смеяться вместе с ним над очередными причудами богатого клиента, которому хотелось иметь в квартире водопад или японский сад из камней. Самое страшное слово, которое есть в языке любого народа – НИКОГДА, и, когда оно отрезает нерушимой стеной от самых близких и родных людей, превращаешься в безвольную тряпку, которая может только рыдать в подушку и трястись, словно озноб пробрал.
Трандуил кутал меня в одеяло, будто малое дитя носил на руках по каюте, и даже несколько раз пытался напоить спиртным из своей обширной коллекции, а я всё не могла успокоиться, не могла остановить поток солёной влаги, которая лилась из глаз горячая, как кровь в разрывавшемся на части сердце. Ему было больно от моего неутихающего горя, изумрудные глаза потемнели почти до черноты, а прекрасное лицо осунулось, я видела это всё, но в оглушающей дымке отчаяния справиться с собой не могла. Слабовольная истеричка, которая мучила своими рыданиями единственного самого родного и любимого мужчину, а он даже от мыслей моих отгородиться не мог или не хотел. Возможно, считал себя виноватым в том, что мне сейчас приходилось переживать, и пытался разделить моё горе от разлуки с родителями и маленьким братом, только я не хотела, чтобы он это делал, ведь решение было моё, а он отговаривал от него ещё год назад. Поэтому и попросила оставить меня одну хотя бы на пару часов, хоть и нуждалась в надёжных сильных руках эльфа, как в воздухе. Нам обоим нужно было это время – Трандуилу, чтобы отдохнуть от моих слёз и сменить за штурвалом Леголаса, а мне, чтобы, вволю наревевшись, вспомнить, наконец, почему и зачем я взошла на борт этого корабля.
Поначалу после его ухода стало ещё хуже, но затем где-то в глубине души родилась леденящая, подобная промозглому туману усталость. Я так измучилась за последние месяцы раздумий, переживаний и ожидания того, что должно было неминуемо случиться, что теперь кажется всё внутри иссякло, и хотелось стать крохотной, как букашка, чтобы ничего не чувствовать, или просто уткнуться лицом в подушку и попытаться уснуть. Как ни странно, это получилось. Короткий пустой сон не принёс облегчения, однако после него осталось спасительное оцепенение, которое позволило без нового потока слёз оглядеться в каюте и даже подняться, чтобы взять в руки горшок с нашим цветком.
Последние лучи опускающегося за горизонт солнца, проникая в иллюминаторы, на несколько мгновений окрасили кровать и стол в тёплые пурпурные тона, и хрупкие бутоны показались похожими на гроздья заснеженной рябины – так они были прекрасны. Вот так же, несмотря на невзгоды, пылала моя любовь к Трандуилу, в мороз она становилась сильнее от того, что всё вокруг обжигало холодом, а она грела. Вот и сейчас я лучше буду греться. Замёрзнуть насмерть можно успеть всегда, а мне просто хочется жить. Рядом с моим прекрасным Владыкой, где бы нам не суждено было свить наше гнездо.
– Уверена? – подняв глаза на двери и увидев вошедшего мужа, я с хрустальной ясностью осознала, что, несмотря на страх перед будущим и боль от разлуки с близкими, приняла единственно верное решение – мне было не жить без этого гордого зеленоглазого эльфа. – А я уж подумывал развернуть лебедя и взять обратный курс.
Знаю, это были не пустые слова или неудачная шутка, он действительно обдумывал возможность такого поступка.
– Позволь мне решать самой, вместо того чтобы решать за меня, как мне лучше.
– Первые связные слова за последние дни, – опустившись рядом на кровать, Трандуил обнял меня за плечи, изучая внимательным взглядом лицо. – Не уверен, что ты достаточно взрослая, но позволю.
Дразнит, и это лучше, чем жалость.
– По пылу твоих поцелуев не скажешь, что тебя волнует мой возраст.
– Может, я извращенец со стажем?
– Эльф-извращенец? Не верю, – согласная принять его игру, лишь бы хоть немного отвлечься, я постаралась улыбнуться. Пусть не так загадочно, как чеширская кошечка, зато искренне. – Вы все настолько правильные, что аж зубы сводит.
– Кто бы говорил о правильности, – тихо рассмеялся Владыка, и мне стало немного легче от того, что хотя бы сейчас я смягчила его, а не заставляю раскаиваться в том, в чём он не виноват, – уж в твоём роду правильных точно не было.
– Ты тоже подпортил статистику праведности синдар, – уткнувшись носом в его белый вязаный свитер, было легче подавить в очередной раз подступившие к глазам слёзы. – Расскажи мне о них.
– О синдар? – забрав из моих рук цветок, Трандуил поставил его на прикроватный столик. – Что ты хочешь знать?
– Нет, расскажи мне о моих эльфийских родственниках.
– О ком именно?
– Ну, например, о том, кто был моим праотцом и так разгневал ваших Валар, что те разве что только паранжу и пояса верности не придумали, – его сдержанный смешок и крепче сжавшие мои плечи руки сказали больше, чем любые слова – трудные минуты моему любимому было легче переносить с шуткой, в этом мы похожи. – Ты ни разу о нём не говорил. Есть что скрывать?
– Особо нечего, – криво улыбнувшись, Трандуил устремил взгляд поверх моей головы на резные дверцы шкафа. – Просто ты раньше не спрашивала.
Ну, конечно, знаю я эту мнимую рассеянность и внезапный интерес к мебели, просто Его Величество крайне не любит рассказывать о нолдор: в последний раз, в апреле, после таких вопросов была целая ночь поцелуев, а когда я попыталась повторить свой успех – неделя углублённого изучения синдарина. Для разнообразия. Чтобы не расслаблялась.
– Ладно-ладно, – тихо усмехнувшись, он коснулся губами моей макушки и тут же взъерошил волосы, от чего на душе, несмотря на всё ещё не утихающие терзания, стало теплее. – Значит, хочешь знать о Карантире?
