Текст книги "Хроники странного королевства. Шаг из-за черты. Дилогия"

Автор книги: Оксана Панкеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)

– Я же с тобой откровенничаю, и ничего, – обиделась Эльвира.

– Извини… не то, чтобы я хотел что-то от тебя скрыть, просто у меня жизнь была такая… разнообразная, что если начинать рассказывать, получается что-то вроде того, что я только что сказал. И от этого портится настроение. А оно у меня хорошее и мне жалко его портить. А ваш король… знаешь, он не настолько плохой человек, может он еще исправится и в самом деле на тебе женится?

– Не дождется! Я уже поняла его принцип в отношении к людям. Чем больше ему позволяешь, тем больше он наглеет. А стоит сказать «нет», и желательно еще нахамить при этом, то он сразу становится на человека похож. После всего этого я ни за что не пойду за него замуж.

– Тяжелый случай, – засмеялся Карлсон, подбрасывая голубой шарик. – Тогда я сам на тебе женюсь. Как только завоюю себе королевство. За меня замуж пойдешь?

– Вот как только завоюешь – так и пойду, – пообещала Эльвира. – Только сомневаюсь, что я до этого доживу, я ведь не эльфийка, у меня жизнь короткая.

– Я потороплюсь, – пообещал Карлсон.

– Ты доучись сначала, горе-волшебник.

– Ничего, – с непробиваемым оптимизмом заявил он. – Как только я толком освою телепортацию, я найду себе наставника, и дело пойдет быстрее. У меня уже почти получилось, если бы мне еще кто-то объяснил, как происходит совмещение второго и пятого преломлений…

– Давай, я тебя познакомлю с Мафеем, и спросишь у него. Он легко телепортируется с десяти лет, и наверняка все это знает.

– Везет ребенку… – вздохнул мистралиец. – Я бы, наверное, тоже смог, если бы мне кто-то показал. А меня этому не учили. Мой наставник и воспитатель принадлежал к другой школе… а все остальные не знали, что я полуэльф. Только… – он снова вздохнул и выпустил розовый шарик. – Не получится. И я тебя очень попрошу, не говори обо мне никому.

– Я что-то подобное и предполагала, – кивнула Эльвира. – Что ж, не скажу. Только чует мое сердце, что королевство ты будешь добывать еще лет сто.

– А если хочешь, могу жениться сейчас, а королевство завоюем вместе. Раз у тебя такая судьба, должно обязательно получиться.

Эльвире стало смешно.

– Ты это что, серьезно? И ты собираешься меня взять с собой? А куда?

Карлсон замялся и отвел глаза.

– Ну… конечно, вряд ли ты захочешь там жить, ты ведь уже привыкла ко дворцу…

– Там – это где? В хижине в Зеленых горах?

Он удивленно захлопал глазами.

– Почему ты так решила?

– Потому, что это и так понятно. Ты не хочешь, чтобы о тебе кто-то знал, ты скрываешь свое имя и не рассказываешь ничего о себе, точно, как Ольгин Диего, и тебе непременно нужно вернуться, поскольку у тебя долг и всяческие обязательства. Легко догадаться. Вы даже знакомитесь одинаково.

– А Диего – это кто? – заинтересовался Карлсон. – Кто-то из наших ребят? А как он сюда попадает? Он тоже маг?

– Да нет, он воин. Он здесь бывает проездом по каким-то делам, и заглядывает к ней послушать музыку и заодно потрахаться. И еще дает ей совершенно идиотские советы.

Карлсон заинтересовался настолько, что даже сел.

– А ты его видела?

– Видела сегодня. Даже общалась. А что?

– Да мне просто любопытно, кто же это. Может, я его знаю. Он кто, охранник?

– Наверное. Кажется, да.

– А какой он?

– Интересный мужчина примерно твоего возраста – я имею в виду, твоего настоящего возраста, – длинные волосы, собранные в пучок, очень приятный голос… Не знаю, как тебе описать, вы же, мистралийцы, все одинаково черные и смуглые.

– Приятный голос, говоришь… А ты ничего странного в его лице не заметила?

– Нет. Лицо как лицо. Да и не до того как-то было.

– А как он одет?

– Как одет… Черная куртка и черная рубашка… А, еще серьга в ухе. Длинная серебряная сережка в виде трех листочков, соединенных цепочкой.

Карлсон обрадованно хлопнул себя по коленкам и расхохотался.

– Кантор! Надо же! Вот смехота! Кто бы мог подумать, что у Кантора есть любовница в Ортане! Интересно, Амарго знает? Надо будет ему сказать… Хотя нет, не надо. Вдруг Кантор обидится, он такой скрытный… А где ты его видела сегодня?

– В королевской гостиной. А сейчас он бултыхается со своей подружкой в большой купальне, если тебе так интересно.

– Да нет, мне вовсе не интересно, где сейчас Кантор и чем он занимается. – Карлсон улыбнулся и наклонился к ней. – У меня тут есть кое-что намного интереснее…

Шарики под потолком вспыхнули ярче и закружились быстрее.

Глава 15

Не пей, Мафеюшка, козленочком станешь!

Поморская народная сказка.

Сказать, что его высочество принц-бастард Элмар удивился, было бы большим преуменьшением. Он застыл с раскрытым ртом, оторопело вытаращил глаза и сидел таким образом все время, пока Кантор и Тереза желали друг другу спокойной ночи, пока она шла к двери и пока Кантор усаживался на ковре поближе к подносам с блюдами. Он бы и дальше так сидел, если бы Кантор его не окликнул.

– Что ты с ней сделал? – потрясенно вопросил Элмар, вспомнив, кто он такой и обретя способность говорить. Кантор пожал плечами.

– Не знаю. Одно могу сказать наверняка: я ее не трахал.

Он полюбовался на спящую Ольгу, которая пристроила голову на коленях у Элмара, потом на спящую Этель, совершенно безопасную для окружающих, и нашел на подносе графин с водкой. Молитвы молитвами, но выпить – дело святое.

– Не хватало, чтобы ты ее еще и трахал! – возмутился Элмар. – Так только нимфы лечат. А ты же не нимфа.

– Понятное дело, – засмеялся Кантор, наливая себе полный кубок.

– И мне налей, – потребовал Элмар.

– Чего тебе налить?

– Вот этого самого.

– Это же водка. Ты сейчас как намешаешь…

– Наливай, наливай. Ничего со мной не случится. А то я все пью-пью, и до сих пор безобразно трезвый…

Его высочество не особо походил на трезвого, но спорить с ним Кантору было лень. В конце концов, сам не маленький. Они выпили, и Элмар продолжил начатый разговор.

– А как ты думаешь… как размножаются нимфы в естественных условиях? Без людей? Должны же у них быть какие-то мужчины? Их дочери от людей не такие, как чистокровные нимфы, а через несколько поколений вообще теряют волшебные способности и начинают рожать мальчиков. А чистокровные нимфы откуда берутся?

– Интересный вопрос… А ты у Азиль не спрашивал?

– Она не знает. Она всю жизнь прожила среди людей, а откуда она взялась – не знает… – Элмар вздохнул, заглянул в пустой кубок и загремел кувшинами. – Послушай, Диего… Почему она так упорно хочет с тобой переспать? Обычно она не бывает так настойчива.

Кантор взял сигару и улегся на живот, чтобы видеть собеседника.

– Как тебе объяснить… Она бывает так настойчива только в тех случаях, когда видит, что с человеком что-то по-крупному не в порядке и он нуждается в помощи. А я… у меня полно всяческих проблем. Поэтому она и не отстает.

– А ты чего так упорно отказываешься?

– Я не отказываюсь. Я откладываю. Все мои проблемы она не решит за одну ночь. Вот я и жду, пока решатся все, кроме одной. Которую можно решить только чудом и никак иначе… Вот примерно так.

– Смотри, дооткладываешься. Явишься, а она уже выросла… Ты не знаешь, взрослые нимфы – они какие? Она как-то изменится?

– Не знаю. Спроси у вашего придворного мага, может он знает. А вообще… сам увидишь. Толком этого никто не знает. Такие случаи, как у вас с ней, уникальны.

– Почему? Разве нимфы настолько редки?

– Нет, я не о том. Нимфы не настолько редки, редко бывает, чтобы у них так счастливо складывалась жизнь. А нимфы – существа хрупкие, и от несчастливой любви погибают. Обычно это случается, как только нимфа созреет. Так что смотри, береги ее. Ты ее правда любишь?

– Ты сомневаешься?

– И ты на ней действительно женишься?

– Неужели ты полагаешь, я всех вокруг обманываю? Конечно, женюсь. Я только этого и жду.

– А что тебе скажет по этому поводу твой кузен?

– Он одобряет, – кратко ответил Элмар и в очередной раз приложился к кувшину. Кантор недоверчиво посмотрел на него и уточнил:

– Он тебе сам сказал, что одобряет, или это тебе кажется?

– Ты зря так плохо о нем думаешь. Он… сразу после того, что было, он просто не смог бы сказать что-то против. А теперь он уже привык… и убедился, что мы действительно счастливы вместе.

– После чего? После золотой паутины?

– Нет… – вздохнул Элмар и, осторожно приподняв спящую Ольгу, отложил ее чуть в сторонку. – Раньше… Извини, я не настолько пьян, чтобы об этом рассказывать.

– Тогда расскажи, как вы с ней познакомились.

– Как познакомились… Мы с соратниками отбили ее у каких-то обнаглевших охотников. Собственно, там и битвы, как таковой, не было, с кем там сражаться – захолустный барон со своей челядью… Валента выпустила две стрелы, а я едва успел один раз махнуть мечом, как они тут же прыснули кто куда. Кстати, именно с тех пор и пошло поверье, что у того, кто обидит нимфу, мужское достояние отвалится. Шанкар, вообще-то, был человек мирный и беззлобный, но если его как следует рассердить, то такие заковыристые проклятия выдавал… а тогда он и в самом деле рассердился. Хихикаешь? Вот так и возникают легенды… Тогда я и увидел ее в первый раз – испуганную, заплаканную, с какой-то детской обидой в глазах. Я посадил ее к себе в седло, и она прижалась ко мне, как ребенок. И я почувствовал ее сквозь доспехи.

Потом… Этель спросила, что она делала одна посреди леса и куда ее отвезти. Она сказала, что отстала от цирка и попросила помочь ей догнать своих. Мы, конечно, помогли, кто же откажет девушке, попавшей в беду. Этот несчастный цирк мы догнали в тот же день, они там все очень обрадовались, благодарили нас и даже устроили небольшую попойку по этому поводу. А ночью она пришла ко мне. Я, идиот, еще отказываться пытался. Думал, это она меня таким образом отблагодарить хочет… а разве подобает герою за такие вещи принимать плату, да еще натурой? Чего ты смеешься, действительно недостойно. Я начал об этом говорить, само собой, не очень внятно, потому как мне было неловко и, если честно, очень трудно было отказаться. А она закрыла мне рот ладошкой и сказала: «Это не благодарность. Это нужно мне. Ты мне нужен. Иначе я могу потерять Силу.» Я и не стал спорить. Ты когда-нибудь имел дело с нимфой? Значит ты понимаешь. Наутро я проснулся уже по уши влюбленным, и мне не хотелось никуда уезжать. Но что было делать? У нее цирк… а у меня подвиги… Так и расстались. Я рассказал ей, где я живу, и она пообещала как-нибудь меня навестить. Ну, и навестила… потом…

Он замолчал и старательно допил очередной кувшин.

– А дальше? – спросил Кантор.

– Дальше?.. – Элмар рассеяно оглянулся, потянулся к Ольгиному портсигару, который валялся поодаль, и чуть не свалился, потеряв равновесие. Однако набрались же вы, ваше высочество…

– Элмар, – осторожно заметил Кантор, наблюдая, как он ломает спички, пытаясь прикурить. – Ты забыл, что ты не куришь, или решил разнообразить круг своих увлечений?

– А почему ты решил, что я не курю? – проворчал Элмар, неловко затянулся и поднял на него совершенно пьяные мутные глаза.

– Наверное, я ошибся, – не стал спорить Кантор. – Так все-таки, что там было дальше? Или ты все еще недостаточно пьян, чтобы рассказывать?

Элмар уставился куда-то вдаль, покрепче уперся ладонью в пол, чтобы не упасть, и долго молчал, пока последняя затяжка не обожгла ему пальцы. Потом бросил окурок в пустой кубок, поднял глаза и заговорил, не отводя взгляда.

… Скажи, мистралиец, знаешь ли ты, что такое отчаяние? Ты скупо пожимаешь плечами и отводишь глаза, и я вижу, что ты перебираешь в памяти свою жизнь в поисках подходящего примера. Ты молчишь, но я представляю себе, что сейчас проходит перед твоим опущенным взором. Тюремная решетка, колючая проволока исправительных лагерей, возможно, даже мрачные стены подвалов – все, чем так славится твоя родина. Так вот, ты не прав. Все это не полностью безвыходно. Оттуда можно убежать, и ты живое тому доказательство. А если нельзя убежать, можно, по крайней мере, умереть. А я о другом. Совсем о другом…

Простите, принц, говорит тебе лучший маг королевства, и разводит руками. Мы сделали все, что можно. И говорит что-то непонятное о функциях спинного мозга, нервных волокнах и прочих медицинских тонкостях. Больше ничего нельзя поделать. Вам остается только смириться. И консилиум из десяти лучших мистиков королевства тоже разводит руками, кивая вразнобой. Дескать, простите, принц…

И ты осознаешь, что это навсегда. Что отныне ты обречен на всю оставшуюся жизнь быть живым только наполовину. На верхнюю. До пояса.

Ты сидишь, окаменев от этого осознания, и не можешь произнести ни слова, и молча смотришь, как почтенные мэтры чинно покидают твою комнату. И как кузен Шеллар отворачивается к окну, вдруг напряженно о чем-то задумавшись… И жгучая обида на весь белый свет закипает в тебе и вдруг взрывается позорной истерикой, недостойной принца и воина. Ты плачешь, ругаешься, бьешь кулаком по постели, к которой ты отныне прикован, и кричишь, что это несправедливо, что ты не хочешь так, и что лучше бы ты умер сразу.

Шеллар молча стоит, отвернувшись к окну, слушает твои вопли и ждет. Молча ждет, пока ты успокоишься и сам поймешь, насколько нелепо выглядит рыдающий герой. Потом негромко говорит: Элмар, будь мужчиной. Жизнь не кончена. Просто теперь ты будешь жить немного по-другому. Все не так страшно. Бывает и хуже. По крайней мере, тебе не нужно добывать себе на жизнь у ступеней храмов, как многим таким, как ты.

Ему не понять. Для него это, может быть, и не было бы так страшно. Окажись он на твоем месте, он бы вполне мог и дальше управлять страной, не покидая кресла в своем кабинете. Его гениальная башка всегда с ним, а больше ему ничего и не нужно. А для тебя это смерть. Даже хуже, чем смерть.

Ты слышишь, как он выходит и что-то приказывает твоим слугам. Кратко и четко, как он это обычно делает. А ты падаешь на подушки и долго смотришь в потолок, понимая, что кузен не прав и что жизнь все-таки кончена. И мужчиной тебе уже никогда не быть. А то, что он называет «жить по-другому» – это не жизнь. Никогда не встать на ноги, никогда не знать женщины и ходить под себя до конца своих дней. Это, по его мнению, жизнь? А тебе двадцать семь лет. Ты воин. И такое унижение выше твоих сил. Ты оглядываешься вокруг в поисках чего-нибудь подходящего, но тут входит слуга.

И с этого момента тебя не оставляют одного ни на минуту. Даже, когда ты спишь. Ты бесишься, ругаешься, орешь не своим голосом и крушишь все, что попадает в пределы досягаемости твоего кулака. Они отводят глаза и виновато разводят руками. Простите, принц. Его величество приказал. Если с вами что случится, нам не поздоровится. Впрочем, слуги все равно недолго выдерживают такую жизнь, и скоро разбегаются кто куда. И тогда становится еще хуже. Их заменяют бравые ребята из ведомства Флавиуса – здоровые, крепкие и тренированные. Их не пугают твои вопли и ругань, они вполне способны завернуть тебе руки за спину, если вздумаешь их распускать, и они очень четко понимают и выполняют приказы. Вернее, единственный приказ – его высочество должен жить. Так что, простите, принц… приказ – дело святое. Извольте жить и не сопротивляться.

Мысль о смерти становится твоей навязчивой идеей, ты ни о чем больше не можешь думать, только день и ночь строишь хитрые планы, как всех обмануть и свести счеты с жизнью. Но в этом отношении тебе нечего и думать тягаться с твоим головастым кузеном. Он каким-то образом ухитряется все предусмотреть.

А жизнь идет. Тебя кормят, моют, таскают из кровати в кресло и обратно. Тебя навещают друзья, и тебе тошно от их тщательно скрываемого сочувствия и их жалких попыток подбодрить и развлечь тебя. С кузеном ты постоянно ссоришься по одной и той же причине. Ты требуешь прекратить этот унизительный надзор, а он требует поклясться, что ты не попытаешься покончить с собой, как только останешься без присмотра. Вы расходитесь при своих, обиженные друг на друга, и когда он снова приходит, ссоритесь снова. Пожалуй, единственный, с кем ты можешь общаться более-менее спокойно, это Жак. Он не высказывает ни малейшего сочувствия и неоднократно повторяет, что ты маешься дурью, что у тебя взлетает блюдце и что лучше бы ты нашел себе занятие, чем сидеть и страдать. Хоть бы прозу писал, раз уж у тебя стихи не получаются. Он какой-то беспроблемный, и с ним легко.

Периодически в твоем доме появляются какие-то подозрительные личности, предлагающие верное исцеление за конкретную сумму, и ты уже готов на все, но бравые ребята не дремлют. А кузен Шеллар смеется и говорит, что благодаря тебе скоро все мошенники в столице будут изловлены и обезврежены.

Еще тебя навещают какие-то мистики, которые тоже заверяют, что ты не безнадежен, ибо божья милость беспредельна и всемогуща. Но для этого требуется сущая малость – уверовать всем сердцем. И ты понимаешь, что это тоже бесполезно.

Проходит луна, другая. Ты отчаиваешься настолько, что уже без малейших угрызений совести даешь кузену слово, которое он требует, и которое ты не собираешься держать. Тебе уже наплевать на свое слово, на королевское воспитание, и даже на честь. Ты не хочешь жить. Так жить нельзя.

Ты делаешь вид, что смирился, успокоился и привык, и выбираешь момент. Выбираешь тщательно, чтобы наверняка, потому что второго шанса не будет. Если не получится, кузен больше ни за что не поверит тебе на слово. Даже на честное. Потому как чести у тебя уже не останется. Но придумать какой-либо верный способ сложно. Тебе по-прежнему не особенно доверяют и всяческие острые предметы стараются держать от тебя подальше. Да и в спальню по ночам заглядывают – так, на всякий случай. Не нужно ли чего? Все ли в порядке? Спит ли спокойно его высочество, не вздумал ли перегрызть себе вены зубами или еще чего учинить?

И однажды, когда ты, как обычно, сидишь в своем кресле, размышляя все о том же, приходит она. Бесшумно возникает в дверях и смотрит на тебя своими нечеловеческими глазами.

– Здравствуй, – говорит она. – Я пришла к тебе.

Она улыбается. На ней цветное хитанское платье, потрепанное и местами заплатанное, дешевые ожерелья и огромные серьги, выглядывающие из-под беспорядочной копны черных локонов. И она как всегда босиком, хотя на дворе ранняя весна, как вот сейчас. Ты смотришь на нее, юную и прекрасную, и в этот момент особенно остро осознаешь, каков ты сам – жалкое подобие того красавца-героя, которого она знала раньше. А она этого, похоже, не замечает. Она действительно рада тебя видеть. И ты тоже, честно говоря, рад.

Вы сидите друг напротив друга и разговариваете, она весело щебечет и ее, похоже, ничуть не смущает твое бедственное состояние. Она рассказывает, что пришла бы раньше, но ей пришлось добираться пешком с Эгинского побережья, и поэтому получилось так долго… А ты смотришь на нее, любуешься ее неземной красотой и думаешь только о том, что эта прекрасная девушка была когда-то твоей. И больше никогда не будет. Никогда. Ты сможешь на нее только смотреть. Хотя смотреть на нее тоже приятно. Она спрашивает, можно ли ей остаться в твоем доме на некоторое время, и ты с радостью соглашаешься, потому что рядом с ней жизнь кажется тебе не столь беспросветной.

А ночью она приходит к тебе, забирается в твою постель, и ты с ужасом понимаешь, чего она от тебя хочет. Ты чувствуешь ее теплые ладошки, скользящие по твоему телу, ее мягкие губы и нежное щекотание волос, и не знаешь, как ей объяснить, что она, видимо, не поняла…

– Не надо, – шепчешь ты, ловишь ее руки и сжимаешь в своих. Она не согласна.

– Надо. Обязательно надо. Отпусти мои руки. Так правильно.

– Но, Азиль… – ты в отчаянии от ее непонятливости и детской наивности, ты пытаешься объяснить, путаясь в словах и сгорая от стыда и унижения, и тебе хочется плакать. – Я… не могу.

Это ее не останавливает. Она припадает к тебе всем телом, обвивает руками, целует твои мокрые щеки.

– Обними меня, – говорит она. – Так надо, я знаю.

– Оставь меня, – просишь ты, уже не в силах сдерживать душащие тебя рыдания. – Я не способен любить женщину. Я калека.

– Поплачь, – соглашается она. – Плакать можно. Это хорошо. Но ты должен обязательно быть со мной, тогда ты поправишься.

– Но это неизлечимо. Это навсегда.

– Ну что ты. Я тебя люблю, значит ничего неизлечимого с тобой быть не может. Только мы должны все время быть вместе. И заниматься любовью.

– Но как?

– Как можешь. Обними меня крепче. И поцелуй.

А потом тянутся ночи, похожие одна на другую. Она приходит к тебе, забирается в твою постель и делает такое, что стыдно потом вспомнить. Тебе кажется, что это отвратительно и противоестественно, но ты стискиваешь зубы и терпишь, не пытаясь возражать. У тебя появилась надежда, последняя надежда на чудо, и ты хватаешься за нее, потому что тебе все равно нечего терять.

И где-то через неделю ты вдруг чувствуешь, что ты уже не пол-человека, а немного больше. И с этого момента отчаяние покидает тебя. Навсегда.

– Ты прав, – сказал Кантор, очень серьезно созерцая дым своей сигары. – Насчет отчаяния. Совершенно прав. Так что, после этого она и осталась с тобой?

– Она хотела уйти и вернуться, когда созреет… но я ее не отпустил. Я не смог с ней расстаться.

– Ну и правильно, – согласился Кантор. – А то если бы она опять добиралась к тебе несколько лун, когда ты попал в золотую паутину… Все бы кончилось очень печально. А что тебе сказал его величество кузен?

– Да ничего. Я его сразу с ней познакомил, чтобы он не подумал, будто она какая-то очередная аферистка или вроде того. Сказал, что она моя старая знакомая и погостит у меня немного. В общем, он отнесся к нашим отношениям, как к капризу больного человека, и не стал возражать. Тем более, когда я их знакомил… Ты же знаешь Азиль, она ко всем обращается на «ты». И по-моему, она не знала, что мой кузен король. Я ей сообщил, дескать, познакомься, это мой кузен Шеллар. Она посмотрела на него, как она обычно смотрит, и сказала: «Здравствуй, кузен Шеллар»… Тебе смешно? А он, между прочим, от этого просто растаял. А еще… – Элмар пошатался немного, потом улегся на бок, подперев голову огромным кулаком, и продолжил: – Я упросил ничего ему не говорить, и сделал ему сюрприз. Однажды он пришел, и я вышел ему навстречу. Сам, без посторонней помощи, даже без опоры. И тут-то моего кузена чуть Кондратий не хватил. Я уж даже пожалел, что так его удивил. Ему же слишком сильные чувства противопоказаны… Зато потом он так радовался… А ты еще спрашиваешь, не возражает ли он против моего решения жениться на Азиль. Да он ее просто обожает. Того, что она меня спасла и что она обращается к нему на «ты», уже достаточно, чтобы его очаровать.

Кантор засмеялся.

– Элмар, ты счастлив?

– Да, – без колебаний ответил принц-бастард и перевернулся на живот. – Только одно меня смущает во всем этом… Азиль уже не первый год упорно уговаривает Шеллара с ней переспать, а он ни в какую не соглашается. И из всего этого я делаю печальный вывод, что у моего кузена, как ты говоришь, что-то по-крупному не в порядке, и он нуждается в помощи. А принять ее почему-то не желает. Почему? Боится? Или меня стесняется? Или гордость не позволяет решать свои проблемы с посторонней помощью?

– Не знаю, – сказал Кантор. – Может, Азиль что-то видит… Я не вижу так хорошо, как она. А что она говорит?

– Она говорит, что с его матовой сферой нельзя жить, что это очень плохо и что она его погубит.

– А он?

– А он говорит, что все прекрасно и все само собой устроится…

Элмар вдруг резко замолчал и уронил голову.

– Вот так засыпают пьяные герои, – сам себе сказал Кантор и оглядел живописно спящих вокруг него героев. Потом сходил в раздевалку, принес несколько простыней, укрыл всех теплее и примостился под боком у Ольги. Но сон почему-то не шел. И не шел из головы рассказ Элмара о том, что такое отчаяние. С чего бы? Перепил он, что ли, что принял так близко к сердцу чужие проблемы?

Вовсе нет, сказал вдруг внутренний голос. Ты просто забыл, как это было у тебя.

Да не было со мной ничего подобного, недовольно отозвался Кантор. Отстань и дай поспать.

Как это не было, не унимался внутренний голос. Ты разве совсем-совсем забыл? Простите, принц… Тебе это ничего не напоминает?

Кантор вздохнул. Конечно, напоминает. Но ведь это все было не так…

Прости, приятель, говорит тебе друг и советчик Амарго, старый знакомый твоего отца, как он сам себя отрекомендовал. Тебе сделали более-менее пристойное лицо, тебе подлатали тело, на котором живого места не было и, как смогли, сложили сломанную руку… нет-нет, она была просто сломана, никто ее тебе не отрезал, это у тебя ложные воспоминания… тебе вернули разум, насколько было возможно. Но голос… это слишком тонкая штука, чтобы его можно было сделать таким, как прежде. Это невозможно. Если бы ты попал к хорошему врачу в первые часы после того, как ты его сорвал, может и можно было бы, но сейчас… Извини. Сам виноват. Понесла тебя нелегкая к этой Патриции, когда тебе велено было сидеть и не высовываться…

Простите, маэстро, разводит руками известный мистик, которого пригласили для консультации, не уточняя имени пациента. Мне очень жаль, возможно, у вас действительно был прекрасный голос, но теперь ничего не поделать. Связки – слишком тонкая материя, чтобы их можно было вылечить таким образом. Ничего нельзя сделать.

Прости, малыш, но тут даже я ничего не сделаю, разводит руками красавец-эльф, твой прадед, которого непонятно откуда и каким образом приволок товарищ Пассионарио. Да и зачем тебе теперь голос, раз ты все равно потерял Огонь? Займись чем-нибудь другим… если, конечно, не желаешь пополнить собой ряды третьесортных бардов. И ты понимаешь, что он прав. Что на этом ты кончился как бард. И дело даже не в голосе, которым теперь разве что «спасите!» кричать, благо он по-прежнему достаточно громкий. И не в сломанной руке, которой теперь только на деревенских свадьбах играть, а не профессионально заниматься музыкой. Все это ничего не стоящие мелочи по сравнению с тем, что ты каким-то образом умудрился потерять Огонь… Да, было отчаяние, было желание умереть… но недолго. Совсем недолго. Пока не явился товарищ идеолог со своими предложениями насчет отдела пропаганды. За это ты ему до сих пор благодарен – за его идиотские предложения, которые тебя так вовремя разозлили и подтолкнули к правильному решению. Сидеть и проливать слезы до конца своих дней – это недостойно мужчины, будь ты бард, будь ты маг, или вообще кто угодно. Можно потерять Силу, потерять Огонь, но путь воина доступен любому физически здоровому мужчине. С рождения. Если он мужчина, конечно… так что, не морочь мне голову, мой вздорный и бестолковый внутренний голос. У меня все было совсем не так, и даже не похоже. И вовсе не так страшно.

Ну-ну, отозвался внутренний голос. Может быть. Только знаешь… Огонь – штука нестабильная. Вот он пропал, а вот он и вернулся. И что ты будешь делать, если к тебе вернется Огонь? А ты ведь хочешь. Ты по нему тоскуешь. Потому ты и трешься все время около этой девчонки. Потому, что тебя греет ее Огонь. Ну, так что ты будешь делать? Путь воина для тебя будет заказан, если только ты не пожелаешь умереть в ближайшее время. А бард из тебя получится… весьма и весьма посредственный. Безголосый, как в Ольгином мире. Вот тут-то ты и вспомнишь, что такое отчаяние. И что ты будешь делать?

А не пошел бы ты со своими прогнозами, злорадно откликнулся Кантор. Нытик несчастный. А вот тогда-то я и пойду к Азиль. Может, хоть чем-то она мне сможет помочь.

А если нет, не унимался голос.

А если нет, подамся действительно в драматические актеры или в танцовщики. В этом отношении я тоже, знаешь ли, не бездарь. А будешь и тогда ныть и доставать меня своими причитаниями – возьму и застрелюсь, будешь тогда знать.

На этом внутренний голос испуганно умолк, а Кантор опять задумался, на этот раз о вещах более практических. Например, о том, как же все-таки выдавить из Амарго правду насчет руки, удивительным образом вернувшейся на место. А то уж слишком много получается свидетельств того, что друг и советчик беззастенчиво врет. И не краснеет. Хотя бы насчет того же Жака. Ложные воспоминания, надо же! Галлюцинации! А что бы ты сказал, если бы эта галлюцинация меня сегодня мечом рубанула? И кольчуга бы не помогла…

Что-то тихо зашуршало. Кантор открыл глаза и, не шевелясь, посмотрел в сторону, откуда доносился звук. Около стола стояла невысокая хрупкая фигурка неопределенного пола и непонятно шевелила пальцами. Спустя секунду на ладони пришельца возник неяркий шарик света, выхвативший из темноты тонкий профиль и знаменитые на весь мир уши. Интересно, что это понадобилось здесь его высочеству, когда все вроде бы спят? Уж не спереть ли чего собрался? А что ему тут может понадобиться? Грязные шмотки? Простыни? Остатки ужина?

Принц подошел для начала к остаткам ужина, безошибочно нашел среди кувшинов именно тот, из которого пили драконью кровь, заглянул в него и огорченно поставил на место. Затем переключился на грязные шмотки, покопался в них и выудил бутылку, еще полную почти на четверть. Бутылку единогласно решили не допивать, а оставить хоть немного королю и Кире, раз уж им не довелось участвовать в совместном распитии. Ее-то и искал шкодливый принц, и что он собирается с ней делать, не понял бы только полный идиот. Поэтому, как только принц Мафей повернулся спиной, Кантор вскочил, одним прыжком подлетел к нему и крепко ухватил за обе руки, чтобы не вздумал смыться или применить что-нибудь из области оборонительной магии. Эльф тихо вскрикнул и уронил бутылку, которая мягко шлепнулась на ковер. Поскольку она была закрыта плотно, содержимому больше ничего не грозило, и Кантор переключился на пойманного с поличным принца.

– Пойдем в оранжерею, – шепотом сказал он, отпуская одну его руку. – Здесь люди спят. А потом ты мне объяснишь, что ты тут делаешь. Только не вздумай колдовать, пальцы поотбиваю.

Его высочество, пригорюнившись, потопал в указанном направлении. Усадив его на ближайшую лавочку, Кантор встал напротив и предложил объяснить свои действия.

– Я ничего плохого не хотел, – жалобно проныл Мафей.

– А с чего ж ты тогда пробрался сюда и шаришь в чужих вещах? Не стыдно воровать? А еще принц!

– Я не собирался ее красть, – обиделся мальчишка. – Я хотел только попробовать. Отпить глоточек и положить на место. Мне же наверняка не дадут, а мне интересно.

– Попробовать? Драконью кровь? Ах ты, бестолочь ушастая! – в сердцах вскричал Кантор, убедившись в правильности своих догадок, и ухватил принца за ухо. – Балбес ты недоученный! – приговаривал он, старательно дергая несчастное ухо при каждой фразе. – Придурок непутевый! Тебе что, жить надоело? Лох ты безголовый! Ты у кого-то из старших спросил бы, раз своих мозгов не хватает, пацан сопливый! Ты же от нее мигом окочуришься и вякнуть не успеешь, маг ты недоделанный! Она же только для людей полезна, а у эльфов от нее мгновенный аллергический шок – и привет! Чему тебя учили, кретина тупорылого!