Текст книги "Жена скупого рыцаря"

Автор книги: Оксана Обухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Лев скребет в затылке, некоторое время любуется композицией и усаживается в джип. Шины мягко шуршат по асфальту, я провожаю взглядом серебристый автомобиль и начинаю ждать субъекта с сумкой.

Кто он? Маньяк или прохожий, случайно нашедший сумку? Ночное происшествие в квартире указывает на первого, но с течением времени я почти убедила себя, что Муза Анатольевна дверей не запирала. Что звяканье ключей в прихожей мне приснилось, а Людвиг среагировал на кошку или чужого пса, иначе пес примчался бы в прихожую при звуке отпирания первого замка, а не второго из двух. Дверь спальни Музы Анатольевны собака открывает ловко. Впрочем, не всегда с первой попытки…

Как бы то ни было, делать нечего. Я уже здесь. В засаде сидит огромный бандит. Про Людвига только страшные анекдоты рассказывать. В одной руке у меня зажато пятьсот рублей одной бумажкой, на другую намотан поводок Людвига. Время – десять минут девятого, а субъекта нет и нет.

Наконец вдалеке, в туманном мареве, появляется синий троллейбус. Он медленно ползет вперед, и ноги мои начинают дрожать и подгибаться в коленях. Если звонок к Зайцевой не розыгрыш, то человек приедет на этом троллейбусе.

Я невольно оглядываюсь назад, на поворот, за которым скрылся Лева, и прикидываю, как быстро джип объедет встречный транспорт по одной полосе. Как быстро до меня доберется подмога.

Троллейбус тащится, как паралитик, его обгоняет спешащий «КамАЗ», и массивная морда грузовика почти скрывает от меня застекленный салон. Я нетерпеливо вытягиваю шею и молю троллейбус скорее добраться до остановки.

То, что происходит дальше, невозможно представить в кошмарном сне, навеянном полетом пули.

Я всматриваюсь в окна троллейбуса, уже становятся различимы лица пассажиров, но никто не стоит на изготовку у дверей… Людвиг страшным рывком дергает поводок, и я лечу на проезжую часть. В каком-то сантиметре от лица проносится жуткая морда грузовика. Он несется дальше и разрывает на части железный навес остановки. «КамАЗ» скребет по бетонному забору мордой, боками, остатками навеса, налипшими на бампер… летят искры… я ору…

Водитель, смявший остановку, газует и, волоча за собой кусок жести, несется прочь.

Я лежу на дороге, на поводке бьется Людвиг, на нас медленно наезжает передняя часть троллейбуса…

Вокруг нас люди, люди, люди… Водитель троллейбуса кричит: «Вызывайте «Скорую»!» Мне помогают подняться, какая-то старушка ощупывает мои ноги, руки, волосы. Я только трясу головой и пытаюсь снять с руки намотанный насмерть поводок.

– Что это было? – спрашивает водитель.

Я хочу сказать: «Мой пес внезапно дернулся и выскочил на проезжую часть. Грузовик пытался нас объехать…» Но молчу.

– Пьяный был, – уверенно говорит старушка. – Надо милицию вызвать.

Я смотрю в сторону, где за поворотом скрылся «КамАЗ», и не понимаю, почему оттуда до сих пор нет Левы. А вдруг водитель грузовика его сшиб?

Я представляю Леву, стоящего на повороте дороги… летящий «КамАЗ»… И мне становится страшно. Что я наделала?! Из-за меня погиб хороший парень!

Но разреветься не дает появившийся на повороте джип. На всех парах автомобиль несется к месту происшествия.

По-моему, Лев выпрыгнул из машины на ходу. Раздвинул мощными плечами толпу людей, прорвался ко мне и стиснул в объятиях.

– Что произошло? – не отрывая моей головы от собственной груди, спрашивает он.

Я слышу, как стучит его сердце, и слышу взволнованный голос водителя троллейбуса.

– Пьяный чуть девушку на остановке не сбил!

Толпа разноголосо ему вторит, шумит.

От остановки мало что осталось. Покореженные куски железа впечатаны в покосившуюся плиту забора, половина крыши валяется метрах в ста…

Через двадцать минут я говорю лейтенанту из ГИБДД:

– Водитель грузовика не виноват. Моя собака дернулась на проезжую часть, он старался нас объехать…

– Хм, – произносит лейтенант, – и бросил грузовик за поворотом? Где вы, мужчина, говорите, «КамАЗ» стоит?

Я удивленно оборачиваюсь на Леву. Обращение «мужчина» адресовано ему.

– За тем поворотом, – говорит Лев. – Я стоял на обочине, грузовик сделал поворот, проехал метров двести и съехал в кусты. Водитель оставил машину и бежал.

– Так, так… – бормочет лейтенант. – Водителя вы не запомнили.

– Не видел, – поправляет Лев. – Вернее, видел, но со спины. Да и далековато было…

Я смотрю на Леву и только сейчас замечаю, что у него разбита бровь и тоненькая струйка крови стекает на висок. Лев бледен, сосредоточен и старается не смотреть мне в глаза.

Милицейского лейтенанта отзывает сержант с рулеткой, и мы остаемся одни. Вернее, не совсем одни – рядом сопит Людоед и болтается сердобольная старушка из очевидцев.

– Я все видела! – старушка грозно вздевает к небу сухонький кулачок. – Зальют глаза с утра и ездют! В тюрьму таких поганцев надо… Я все видела! – и топает за лейтенантом вслед – давать показания.

– А вы, Лев, видели? – спрашиваю я. Почему-то этот вопрос только сейчас пришел мне на ум.

– Нет, – говорит бандит и идет за старушкой. – Товарищ лейтенант, позвольте я отвезу пострадавшую домой? У девушки шок…

Мне очень хочется подойти к группке мужчин и прокричать вопрос: «Почему вы, Лев, охранник фигов, ничего не видели?!» Но сосед останавливает меня на полпути взмахом руки, и я подчиняюсь.

Милицейский лейтенант согласен, что девушка в шоке, вид моей одежды – грязной после свидания с асфальтом – вызывает жалость, и, покончив с формальностями, нас отпускают.

Невысказанный вопрос жжет язык, как кайенский перец. В джип я усаживаюсь надутая, недовольная и полная подозрений. Но сосед почему-то не хочет разговаривать на глазах у милиции. Развернув машину по ходу движения, он едет меж двух заборов, поворачивает за угол и останавливается на обочине.

Некоторое время мы молчим.

За поворотом заканчивается промышленная зона. После неширокой полосы зеленых насаждений, преимущественно кустов и низкорослых тощих березок, начинается жилой район: пятиэтажные блочные дома, утопающие в зелени дворики и бетонная коробка неизвестного назначения – то ли электричество в ней распределяют, то ли отопление.

У этой коробки стоит «КамАЗ». Вокруг него с задумчивым видом бродит парень в форме. Он оглядывает исполосованные бока машины, любуется кусками железа, повисшими на бампере. На нас он не обращает никакого внимания.

– Моя машина стояла здесь, – говорил Лева и кивает головой на соседний куст. – Только нос был повернут в другую сторону, навстречу движению.

Говорит и замолкает. Словно ждет чего-то.

– Почему вы ничего не видели?! – наконец возмущаюсь я. – И, кстати, почему у вас лицо в крови?

Лева поворачивает на себя автомобильное зеркальце, осматривает физиономию и достает из «бардачка» бумажную салфетку. Поплевав на нее, он начинает оттирать лицо от подтека крови.

– Лев! Где вы были? – строго спрашиваю я.

– Здесь я был, – говорит бандит, увлеченный своей красотой. – Черт, засохла! Сима, под вашим сиденьем – бутылка с водой. Достаньте, пожалуйста.

Не-е-ет, это переходит всякие границы! Обещал защищать, приглядывать… а сам расцарапал где-то бандитскую свою морду и сидит тут… как ни в чем не бывало!

Впрочем, бутыль я все-таки достаю, и общими усилиями мы приводим в порядок сначала соседа, потом меня.

На меня ушли все запасы воды и одноразовых салфеток.

– Ну? – в итоге спрашиваю я.

– Я стоял там, – кивает Лева на угол забора. – Стоял и смотрел. Потом из этих кустов раздался женский крик. Девчонка вопила так, словно ее рота насиловала… Ну, я туда. Смотрю, какой-то амбал волочет девчонку в глубь зеленки. Я ему пару раз с левой, а баба мне по морде зонтом. Оказалось, муж и жена направление не поделили – он ее влево тащил, а ей казалось, что направо короче будет. Все.

Я недоверчиво гляжу на Леву, но факт избиения зонтом – на лице. Рассеченная бровь до сих пор слегка кровоточит. Вот и помогай после этого людям!

И Леву мне жалко. Благородный бандит шел на выручку, а получил, судя по царапине, ручкой мужского зонта. Видимо, в драке с мужем девица успела крепко разойтись, вломила Леве с душой…

– Ну… это благородно, – бормочу я и прощаю Леве ротозейство. – Поехали домой?

Лева смотрит на кусты, на «КамАЗ» с милиционером и не трогается с места.

– Сима, – наконец говорит он, – водитель грузовика не был пьян. И на нем были нитяные перчатки.

В первую секунду смысл сказанного до меня не доходит.

– То есть? – спрашиваю я и оглядываюсь на Людвига. Пес дремлет на заднем сиденье.

– Водитель был трезв, на нем были перчатки, «КамАЗ» не оставил тормозного следа. Вас хотели убить.

– Как это?

– Так это, – говорит Лев и, по-прежнему глядя в кусты, а не на меня, спрашивает: – Куда ты вляпалась, Сима?

По-моему, никуда. И когда это мы успели перейти на «ты»? Меня хотели убить?!

– Лев, вы уверены в том, что говорите?

– К сожалению, да, – кивает бандит. – Из тех кустов, где я парочку разнимал, мне было хорошо видно, как грузовик на всех парах съехал с дороги, повернул за серую коробку и как из него выпрыгнул мужчина. Спокойно выпрыгнул. Оглядел салон, оглянулся по сторонам и не торопясь пошел к домам, стягивая на ходу с рук белые нитяные перчатки.

Невероятно! В своей жизни я никого не обижала, разве только мух. Меня не за что убивать!

– Но… «КамАЗ» объезжал Людвига, – тихо говорю я и, кажется, готовлюсь зареветь.

– Вы уверены? – спрашивает бандит и первый раз за этот час смотрит мне в глаза. – Вы уверены, что сначала дернулся Людвиг, а потом грузовик изменил траекторию и въехал на тротуар? Может быть, собака потому и рванула, что грузовик летел на вас?

– Я смотрела на троллейбус, – медленно объясняю, – я ничего не видела. А… почему вы, Лев, ничего милиции не сказали?

Лев усмехается.

– Симочка… Я знакомлюсь с очаровательной женщиной… – как-то задумчиво говорит он, и, несмотря на неуместность комплимента, я довольно розовею. – Женщина просит у меня помощи. Что у нее происходит – сумку ли украли, или еще чего, – я не знаю. Но постепенно прихожу к выводу: все не так просто, как она рассказывает. У женщины синяк на шее, потерянный взгляд, и ей нужна помощь. Как вы думаете, не поговорив с вами, мог я доложить милиции о виденном? После помощи одной даме – он дотрагивается до рассеченной брови – я сегодня уже пострадал. Влез куда не следует и получил по заслугам…

Он прав. Прав во всем, кроме главного – меня не за что убивать. Я мирная, добропорядочная гражданка без криминальных связей. Ну если не считать знакомства с сидящим рядом бандитом.

И тут я вспоминаю, что сегодня ночью нас уже пытался посетить криминал. Меня начинает колотить так, что клацают зубы, и Людоед, почувствовав испуг хозяйки, недовольно, спросонья, ворчит на заднем сиденье.

– Что-то вспомнили? – спрашивает Лев. – Или и вспоминать не надо?

– У вас сигареты есть? – говорю я и зябко передергиваю плечами.

– Не курю, – признается Лева, и я неожиданно выплескиваю:

– Какой нынче бандит пошел…

– Какой? – интересуется бандит.

– Некурящий, – бормочу я.

– А почему «бандит»? – удивляется сосед.

– А вы кто? – в тон спрашиваю я.

– Учитель физкультуры.

Известие о преднамеренном наезде грузовика произвело на меня меньшее впечатление, чем эти слова.

– Кто, кто?!

– Учитель физкультуры, – повторяет он.

И я начинаю хохотать. Истерически взвизгивая и утирая слезы кулаком. Не могу остановиться, и Людвиг поддерживает меня из-за спины звонким лаем.

Какофония. Собака и женщина в истерике.

Лев задумчиво смотрит на нас. Видимо, решает, кого огреть первым: оплеуха – лучшее средство от нервов. На какой-то момент его ладонь повисает у моего лица, но бдительный Людвиг стальной пружиной взвивается под потолок… И ладонь испуганно прячется за руль. У нас не забалуешь.

Манипуляции с ладонью не остаются незамеченными, и меня корчит в новом приступе смеха. Бывший бандит матерится сквозь зубы и вылезает из джипа.

Хохот плавно переходит в рыдания, и через пять минут я захожусь так, что в нашу сторону начинает подозрительно поглядывать мент у грузовика. Он бродит в кустах, облитых закатным золотом, рядом с ним снуют несколько мальчишек из соседних домов и вездесущая, неугомонная старушка, пришедшая полюбоваться на орудие преступления.

Лева усаживается за руль, срывает машину с места, и мы мчимся прочь. Я плачу, Людоед лает, поездка обещает быть веселой.

– Вам надо выпить, – говорит Лев и останавливается у уличного кафе.

– В таком виде? – этот мой собственный вопрос возвращает меня к хохоту, и Лева произносит более уверенно:

– Вам обязательно надо чего-нибудь выпить…

– Поехали домой, – икая и хохоча, говорю я, – я переоденусь.

Белая майка и бежевые бриджи похожи на пижаму психбольного, угодившего в канализацию. Людоед провез меня по асфальту не менее трех метров.

Лева включает радио, и под мелодию из «Титаника» мы мчимся домой. Я уже только икаю, Люда только сопит, Лев хмурится и ругает водителей маршрутных такси.

Поездка запоминается отрывочно. Четкие воспоминания выглядят, лишь как квадратная морда грузовика… дальше фрагменты, провалы и что-то страшное, обернутое в истерический хохот. Собственное присутствие воспринимается с позиции зрителя в кинотеатре. Я вижу Леву, спиной чувствую Людвига. Себя, невероятно грязную, вижу как бы со стороны. Все бред и истертая лента черно-белого фильма. Фантасмагория. Невероятные приключения банковского клерка в трущобах каменного города.

Но страх не лишает меня разума окончательно.

– Лев, остановите, пожалуйста, у булочной, – говорю я и, дотянувшись до Людвига, пристегиваю его к ошейнику.

На правой руке багровеет след от поводка, оставленный рывком Людвига под грузовик. Или из-под грузовика? Не знаю, не помню, не видела. И свидетелей практически нет. Только предположения, основывающиеся на нитяных перчатках, трезвой, неспешной походке водителя и отсутствии тормозного пути.

Где правда?

На лавочке у дома сидят Таня Леонидовна, Ираида Яковлевна и ее худой кот. Соседки скучают и собираются разойтись по постелям, но лень встать. Вечерняя прохлада овевает старушек не хуже модных в этом сезоне вееров, бабульки даже не судачат.

Явление Серафимы Мухиной, измазанной до изумления, вызывает всплеск эмоций:

– ???

– Людвиг побежал за кошкой, я споткнулась о канализационный люк… видите? – И я предъявляю невестам багровую полосу на запястье. – Поводок запутался…

Ираида Яковлевна прижимает к себе кота и недовольно косится на Людвига.

Пес не ведает об инсинуациях и довольно трясет языком. Выглядит он при этом весьма грозно – крокодилья пасть полна острых зубов, глаза полны непредсказуемого тумана.

Кот вранью тоже не верит и тянет к Людоеду усатую морду сказать «здрасьте». Ираида Яковлевна удерживает кота за шкирку и шипит на Люду.

Оба зверя обижены. Во двор въезжает джип учителя физкультуры.

– Ишь, явился, бандит… – прищуривается Таня Леонидовна в сторону джипа.

Толстая Ираида добродушно скалится и отпускает соленую шутку. На долю секунды я теряю бдительность, и поводок, придерживаемый лишь двумя пальцами левой руки, выскальзывает. Людоед несется к знакомому автомобилю.

Невесты замирают, открыв рты, и ждут. Сейчас бандит, охотник на кошек, порвет бандита о двух ногах.

Встреча половинчатого бультерьера и полного растлителя разит невест наповал. Два бандита – один с хвостом, другой в кроссовках – обмениваются любезностями. Мужчина гладит охотника, охотник приседает от восторга.

– Вот это да! – говорит Ираида Яковлевна и мощным колыханием живота роняет с колен кота и веер. – Точно, Симка, он к тебе клинья бьет!

– Да, да, – усилив прищур, бормочет Таня Леонидовна.

И я понимаю – недавняя попытка бандита поздороваться и последующий выход из подъезда, едва туда вошла я, не прошли незамеченными.

– Смотри, Серафима, – бормочет Таня Леонидовна дальше, – такие… до добра не доводят… Когда, кстати, Муза поправится?

– Не скоро, – думая о своем, отвечаю я.

Лева проникся проблемами «женщины с неприятностями». Он молча подходит к лавочке, молча протягивает мне поводок и, кивнув невестам, молча уходит в подъезд.

– Какие мы суровые! – восхищается Ираида Яковлевна. – Не мужик, картинка!

– Тьфу! – натурально плюется Таня Леонидовна. – Распутная ты бабка, Ираида!

– Я не распутная, я честная, – весело объясняет толстушка. – А вы – кикиморы плесневелые!

Мне остается только проститься и идти к себе.

Но не тут-то было. Оставив без ответа выпад насчет кикимор в плесени, Таня Леонидовна подхватывает подол и модный веер и несется вслед за мной – проверить, не ждет ли растлитель невестку дорогой Музы Анатольевны.

Оказалось, ждет у лифта. От того, как довольно засопела Леонидовна, мне хочется взвыть и тащиться пешком на восьмой этаж. Но, догадываясь, как нелепо это будет выглядеть, стискиваю зубы и вхожу в кабину лифта под старушечьим конвоем. Конвой всю дорогу сопит и испускает такие удушающие флюиды, что морщится даже Людвиг.

– Привет Музе Анатольевне, – говорит тетя Таня и не дает закрыться дверце лифта, пока я и Людоед не исчезаем в своей квартире, а учитель физкультуры – в своей.

Завтра во дворе будет вкопан позорный столб. Меня привяжут к нему собачьим поводком. На грудь повесят табличку: «Неверная жена. Плевки по прейскуранту – два рубля в бесстыжие глаза, три рубля на все лицо». Для поддержания порядка в очереди желающих плеваться вызовут наряд конной милиции.

Моя любезная свекровь Муза Анатольевна спит сном младенца. То есть без храпа, бигуди и зубов. Навеянный лекарствами сон тих и безмятежен. Шторы легко колышутся на сквозняке, я укрываю свекровь одеяльцем и привычно поправляю сползший чепец.

Людоед тянет к лицу хозяйки морду, но я грожу ему пальцем, и пес тут же укладывается на подстилку. Суматошный день настолько измучил собаку, что не успеваю я, взяв трубку «Панасоника», выйти из комнаты, с подстилки раздается богатырский храп. Может быть, Муза Анатольевна не так уж не права, обвиняя в храпе Людоеда?

В ванной комнате я кладу трубку телефона на стиральную машину и залезаю под струи воды. Душ массирует горячую кожу, вода собирается в воронку и утягивает за собой жар тела.

Мне страшно. Предположение, что за тобой по всей Москве гоняется мужик с желанием убить, может обрадовать лишь предельно экзальтированную даму. Например, мазохистку или старую деву, склонную к суициду.

Я не была замечена ни в одном из этих пороков. Я верная жена, нежная дочь и невестка, запутавшаяся в понятиях «просто ложь» и «вранье из благородных побуждений». Но вокруг меня, словно тучи вокруг луны, закрутился темный кошмар. Ночное нападение маньяка, попытка проникновения в квартиру… морда грузовика, проскользнувшая в сантиметре от головы… Это ли не повод для легкого сдвига… в сторону любви?

Стоп, стоп, Сима! Прими холодный душ и стакан брома. Миша умный, добрый, чуткий, нежный…

Мокрые волосы в беспорядке облепили лицо, но я их не сушу и ловлю себя на скабрезной мысли – влажная женщина выглядит сексуально.

Стоп. Миша умный, добрый, чуткий, нежный!

Из спальни Музы Анатольевны несется звук работающего дизеля. Прислушиваюсь и понимаю – однако, это поет Людвиг. У свекрови тембр гуще, на две октавы ниже, и нет перерывов. – Вдох и выдох ведут сложную затейливую мелодию. Может, пса и свекровь врачу показать? Говорят, храпеть вредно…

Прежде чем перескочить из своей квартиры в учительскую, долго смотрю в дверной глазок – не затаилась ли где бдительная Таня Леонидовна? Не затаилась. Или ловка больно.

Лева обещал мне коньяк, лимон и длительную беседу по душам. В дороге я то икала, то ревела, то ржала как сумасшедшая. Лев простил мне все, едва подъехав к булочной, и теперь ждет. «Дверь я запирать не буду», – сказал мне бывший бандит и совершенно реабилитированный растлитель.

От нашего порога до Левиного четыре шага. Я преодолела расстояние по воздуху, пальцы ног не чувствовали пола.

Чего я ожидала от квартиры владельца шикарного джипа, не знаю. Может быть, стильного евроремонта, нежилого и холодного? Может быть, повисших местами обоев и паутины, покрывшей ряды пустых бутылок? От переквалификации бандита в учителя прошло слишком мало времени…

Однокомнатная квартира Левы оказалась спортивным залом. Спартанский аскетизм, агрегаты для наращивания мускулатуры, медали и грамоты вместо картин и фотографий, призы и кубки вместо посуды и вазочек. Впрочем, приглядевшись к выставке, две фотографии я все-таки нашла – на одной Лев лупит негра, на другой негр лупит Леву. Видимо, негр – звезда боксерского спорта, и Леве приятно все без разницы.

Хозяин не мешал гостье знакомиться с обстановкой. Ходил следом с бокалом шипящей газами минералки и пояснений не давал. Не бахвалился. «Золото», пришпиленное к стенам, говорило само за себя. На одной из медальных ленточек – значок «Мастер спорта России».

Уважение к достижениям вытесняет мои последние сомнения. Лева – парень заслуженный.

– А почему ты в школе работаешь? – наконец спрашиваю я.

– Хотел уйти на тренерскую. Предложили место в новой секции на базе средней школы, – скупо объясняет Лев. – Согласился. Всегда интересно начинать с нуля.

– И как успехи?

– Стараемся… – скромно отвечает мастер спорта. – Сядем здесь? – Лев указывает на спартанскую койку у телевизора и одинокий табурет. – Или пойдем на кухню?

Длительно беседовать с мужчиной, являвшимся в неприличных сновидениях, лучше подальше от кровати.

– Пойдем на кухню, – предлагаю я, и мы покидаем спортивный зал.

Кухня дорогих однокомнатных апартаментов поразила размерами даже меня. Это столовая, кабинет, гостиная и видеосалон. Все фотографии висят здесь.

– Мой класс, – говорит Лева и подводит меня к фотографии довольно взрослых школьников. – Замечательные ребята.

– А девочки? Тоже замечательные?

– Я имел в виду всех, – не уловив подтекста, говорит хозяин квартиры. – Когда я заболел, девчонки выхаживали меня, как сестры. Суп варили, макароны по-флотски…

– Тортики носили… – не удержалась я.

– Да-а-а, – кивнув, тянет Лев, – носили. И тортики, и цветы. – И смотрит на меня с недоумением. – У меня хорошие ребята. Есть секция женской самообороны, но ее ведет Маша, моя однокурсница по физфаку.

Очень хочется спросить: «А где эта Маша на фотографиях?». Но проявляю выдержку и пытаюсь вычислить физкультурницу сама. Вариантов несколько. Наиболее предпочтителен этот – невысокая коренастая девушка, мускулистая, как Ван Дамм. Если же физкультурница вон та изящная брюнетка, мое дело плохо. Но, приглядевшись внимательно, понимаю – на бедре брюнетки рука не Левы, а какого-то казаха.

И мне становится невозможно стыдно. Завтра же затащу в эту квартиру Маргариту Францевну… нет – Ираиду Яковлевну и проведу по залу с экспозицией спортивных достижений. Толстушка Ираида придушит сплетниц, как курят!

На длинном полированном столе стоит бутылка коньяка и тарелочка с тонкими ломтиками лимона. Лева наполняет два фужера – один на два пальца, в другой плеснул на донышко.

– Мне нельзя, – поясняет Лев, – завтра день тяжелый. Готовлю ребят к соревнованиям в четверг. Надо держать марку…

– А тогда… ну, помнишь… мы ночью у лифта встретились… Ты со школьниками победу отмечал?

– Нет, – смеется Лев, – с моими старыми друзьями. Парни из Чехии приехали, «золото» привезли. Пива, как всегда, не хватило…

Коньяк приятно густ и выдержан. Как мое поведение. Я вся сдержанна и тяну паузу. Мне слишком хорошо на этой кухне, среди людей, улыбающихся с фотографий. И кто сказал, что у боксеров зверские морды? Ничего подобного. Лева с капой во рту – само добродушие. Особенно если рука задрана вверх, а рядом стоит унылый негр.

– Сколько тебе лет? – спрашиваю я.

– Тридцать два. И никогда не был женат.

Упоминание о семейном положении напоминает мне мою молитву: «Миша умный, добрый, чуткий, нежный».

Где ты, Миша? Ау!

Я на кухне, поздним вечером, почти ночью, пью коньяк с мужчиной, даже нашими невестами рекомендуемым в койку. От одного этого несет адюльтером, как от бомжа помойкой.

И мы уже «идем на ты»: войска собраны, обозы подтянуты, бросок в койку по сигналу красной ракетницы…

Боевое настроение прерывается вопросом:

– Ты мне правду сказала о пропавшей сумке?

У Левы завтра тяжелый день. Его ждут ученики, а мне приходится про свои заморочки рассказывать… Скорее всего для того, чтобы привести собственные мысли в систему, я говорю все – о встрече с подругами, о брезентовом маньяке, Музиной челюсти и позднем лае Людвига.

Лев слушает молча и сосредоточенно. Иногда хмурится. Не глядя на меня, дотягивается до стопки листов бумаги, берет один и начинает чертить схему. Скосив глаза, вижу: в центре «Серафима», от нее идут стрелочки к словам «Банк», «Маньяк», «Подруги».

– «Челюсть» впиши, – предлагаю я и отхлебываю коньяк.

– Зачем? – удивляется он.

– Возможно, – я глубокомысленно качаю головой и пустым фужером, – в свекровь влюблен фетишист и охота шла за вставной челюстью.

Мужские пальцы послушно берут ручку и выводят «Челюсть». Я довольно глупо ухмыляюсь.

– Не вижу ничего смешного, – учительским тоном говорит он. – За чем бы ни охотился убийца, жертва – ты. Оставь свои ухмылки, сосредоточься и вспомни все еще раз. Когда начались неприятности, с кем или с чем они могут быть связаны. И плясать надо от печки…

– Родилась в Москве, в таком-то году, знак Зодиака – Скорпион…

Мне тяжело вспоминать все. У меня нет воспоминаний, в моей биографии можно обойтись двумя строчками, и мой девиз «Я никому не желаю зла». У женщины с таким девизом не может быть врагов.

– Ты наследства не ждешь?

– Нет.

– Работаешь с деньгами?

– Нет, с документами и кредитами.

– Какую-нибудь тайну знаешь?

– Да. Я потеряла челюсть и ключи от квартиры. Но за это меня не убьет даже Муза. Слушай… а может быть, это все простые совпадения? Или… сумку спер маньяк, потом попытался ограбить квартиру, но не вышло… потом угнал «КамАЗ»…

– Потом он нанял киллера, – спокойно оборвал меня Лева. – Мужчина, выпрыгнувший из «КамАЗа», был высокого роста. А твой маньяк хил, мал и слабосилен. Так?

Да. Маньячишко мне попался плюгавенький. Я не физкультурница Маша, и то справилась.

– А может, он какого приятеля подключил?

– Может, – кивает Лева. – Может, он в психушке соседом по палате сумасшедшего автомобилиста имел. Все может быть.

Этот бред Лева несет совершенно серьезно. Перед ним лежит схема «Банк – маньяк – подруги – челюсть», и он рисует изящные стрелочки и завитушки вокруг имени «Серафима».

Лева прав. Судя по брезентовой одежде, денег у моего насильника немного, и нанять убийцу он не может. Остается вариант с соседом по психушке. Вполне вероятно. Компания маньяков охотится на Симу.

Все мысли о постели в соседней комнате выдувает сквозняком. А вдруг в палате со страдальцем и автомобилистом еще и тип, вообразивший себя Джеком Потрошителем, лечился? Психиатрия у нас нищая, могли и не долечить. И теперь для друзей-маньяков Сима – идефикс. Пока не угробят, не угомонятся.

– Лева, ты можешь достать мне пистолет?

– Очумела, подруга? – подпрыгивает Лев. – Тебе только ствола не хватало! Лучше к Машке иди, она тебя обороняться научит.

Я вяло машу рукой. С самообороной я и так разобралась. Так залепила страдальцу дипломатом в лоб, догонять не побежал.

– Какая у тебя фамилия? – неожиданно спрашиваю я.

– Иванов, – неожиданно смущается Лева.

– Мухина, – представляюсь я, – в девичестве Вольская. – И продолжая неожиданности, хвастаюсь: – Мой дед академиком был…

– А мой сантехником, – вздыхает Лева Иванов.

Понятно.

– А квартиру на какие доходы купил? – спрашиваю напрямик. После интимных подробностей о свидании с маньяком ничего не стыдно.

– Тетка в Америку уехала, денег нам с сестрой оставила. Сестра дачу купила, а я – вот эту квартиру…

– Тетка тоже Иванова?

– Теперь Амбарцумян…

– Хорошо иметь состоятельных родственников, – для поддержания беседы, далекой от покушений, говорю я.

– А где твои родители?

– В Киеве.

– А муж?

– В Норвегии.

– География, – вздыхает Лев и подливает в мой фужер коньяку.

Такими темпами я скоро окажусь в спортивном зале на матах. «Миша умный, добрый, чуткий, нежный…»

А бдительная Муза спит. Как и моя совесть. Завитушки вокруг имени Серафима обретают форму сердец, мне становится жарко, и я бужу совесть: «Миша умный, добрый, чуткий, нежный…»

– Мой муж – доктор наук.

– Конечно. Дед – академик, муж – доктор…

– А я вру, что пишу диссертацию…

– Зачем?

– Чтобы улизнуть от Музы – я делаю добрый глоток коньяка. – Она считает, что порядочная женщина должна сидеть дома и караулить холодную постель.

– По-моему, она права…

Ответить я не успеваю. Рядом со мной, на столе, соловьиными трелями оживает трубка «Панасоника». И так как теми же трелями сейчас заходится база у изголовья постели Музы Анатольевны, я стремительно хватаю трубку:

– Алло!

– Сима, это Анатолий Карпович…

Что-то в тоне Викиного мужа не дает мне ответить веселым и привычным: «Привет, Тошик!».

– Добрый вечер, – говорю я.

– Виктория умерла, – произносит Анатолий Карпович. – Похороны во вторник.

– Как?! – мне кажется, что я сползаю со стула.

– Сердце…

– Когда?!

– В пятницу. Ночью. На улице.

Мне не хватает воздуха. Я ловлю его открытым ртом, но легкие отказываются работать и бессильно трепещут в груди. Только выдох:

– Тошик, как?!

– Я ждал ее в субботу на даче. Она не приехала. Я ждал ее до ночи. Она не приехала. Сегодня я приехал в город. Она в морге. Инфаркт. Викторию нашли на улице, у подъезда… Антон на даче… я не знаю… как ему… – Анатолий Карпович заплакал. – Сестры занимаются похоронами…

– Ты один?

– Да.

– Я сейчас приеду.

– Приезжай… пожалуйста. Я всех разогнал… сестры ревут… ты же понимаешь…

– Уже еду, – говорю и отключаю связь.

Я кладу трубку в карман спортивного костюма, вскакиваю и озираюсь.

– Мне надо в Текстильщики. Виктория умерла.

– Подруга? – спрашивает Лев. Я киваю. – Самая близкая?

– Любимая, – отвечаю я и иду к двери.

– Подожди, – останавливает Лев. – Я тебя отвезу.

О том, что у него завтра тяжелый день, мы не вспоминаем оба. Я принимаю предложение как должное – настоящий мужчина не позволит женщине, даже чужой, ехать ночью в беду одной.

Во дворе полумрак. Одиннадцать вечера в конце июля еще не ночь. Окна дома светятся, на балконах горят огоньки сигарет, но мне плевать на пересуды.

Вика умерла… И я тому… причина? Я вывела ее ночью из дома от телефона, по которому можно вызвать «Скорую», от аптечки, что полна лекарств…

Боже! Беда достала Викторию! Охотилась за мной и промахнулась…

Надолго?