Текст книги "Убийство в Рабеншлюхт"

Автор книги: Оксана Аболина

Соавторы: Игорь Маранин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

15

На сосновом полене стояла миска с похлебкой. Рядом примостился один из чужаков – приземистый, коренастый, с густыми черными бровями – и торопливо поедал варево деревянной ложкой. Волосы незнакомца были коротко острижены, лицо изъедено оспинами, а слева, над ухом болезнь оставила голую безволосую проплешину. Издали он напоминал бродячую собаку, которой неожиданно бросили кость.

– Добрый день! – поздоровался Иоганн, но ответа не услышал.

Чужак лишь настороженно зыркнул на него из-под черных бровей и отвернулся.

Они находились на заднем дворе, за большим сараем. У стены сарая сложена была большая поленница, а дальше – за забором – начинались поросшие лесом холмы. По двору, за небольшой загородкой, не спеша, бродили куры, охотясь на пшеничные зерна и зазевавшихся червяков, да привалился к забору покосившийся короб отхожего места. Видать, чужаки для себя его и ставили. Иоганн еще раз посмотрел на отвернувшегося незнакомца и хотел было уже идти дальше, как услышал за своей спиной чей-то простуженный голос:

– Не говорит он.

Юноша обернулся и обнаружил, что к нему незаметно подошел Мартин. Один их тех двоих, что подвезли их с дядей до хозяйства лесничего. Подошел, поставил на землю ведро – точно с таким же отец Иеремия отправлял Иоганна поить привязанного на лугу бычка – и с любопытством посмотрел на юного сыщика. То ли из-за своей одежды, то ли по какой иной причине, но пока они ехали, Мартин казался Иоганну значительно старше. Только теперь юноша разглядел, что чужак если и старше его, то не больше, чем на пару лет.

– Совсем не говорит? – спросил он.

– Понимать понимает, а говорить не говорит, – уточнил Мартин. – Он из мадьяров, нездешний. Может, поэтому?

– У нас в Леменграуене грек один есть, – сообщил Иоганн по давней своей привычке подбирать всякому явлению пару. – По бумажке торгуется. Пишет свою цену, затем покупатель свою и так, пока не договорятся. Говорят, у него за год одних карандашей целая коробка уходит.

– Это какой грек? – заинтересовался Мартин. – Не старьевщик ли, у которого лавка возле водокачки? У Северного проезда?

Иоганн удивленно посмотрел на своего нового знакомого.

– А ты откуда знаешь?

– Так я напротив этой лавки живу!

Новость о том, что они с Мартином земляки удивила Иоганна безмерно. До этого чужаки виделись ему чуть ли не выходцами с экзотических Андаманских островов, о которых как-то рассказывал учитель Рудольф. Пусть и не такими черными, как андаманцы, но зато почти дикарями. А тут, оказывается, они жили с этим Мартином чуть ли не по соседству и даже, возможно, встречались – вон и общего знакомого с первых слов нашли. И в старых заброшенных укреплениях, что остались на северной окраине города, возможно, виделись – там все мальчишки лазят, несмотря на запреты родителей. Район, конечно, неспокойный. За водокачкой обитает одна беднота, клошары, как выражается на свой манер maman. Узкие улочки, маленькие домишки, слепленные чуть ли не из мусора, грязь, вонь и вечный запах перегара, которым несет, кажется, ото всех и каждого.

– А ты где живешь? – поинтересовался Мартин.

– Апфельштрассе, – ответил Иоганн. – Рядом с парком, ну с той стороны, где статуя Оттона Великого.

– Из богатеньких, значит, – презрительно сплюнув, произнес Мартин.

Яблочная улица действительно была самым престижным местом в городе. Тихий центр с аккуратными усадьбами богатых горожан, вылизанной мостовой и цветущими садами. И о том, что он там живет, Иоганн всегда сообщал с гордостью, а тут… Неожиданно для самого себя юноша смутился и начал сбивчиво объяснять, что живут они там не в своем доме, а, снимая квартиру, и только лишь потому, что maman преподает детям богачей французский. Получилось путано и неубедительно. Но презрительное выражение с лица Мартина исчезло, тот лишь вздохнул завистливо и коротко бросил:

– Повезло! – и почти тут же добавил: – А Ганс, это брат мой, всё не может устроиться. Один раз садовником взяли, да какой из него садовник? Через месяц выгнали. Всё случайными заработками перебивались. То в лавке какой товар поможешь разгрузить, то за лошадьми присмотреть, то еще что…

Мадьяр торопливо закончил есть, облизал ложку и засунул ее за голенище сапога. Встал, угрюмо посмотрел на мальчишек из-под густых бровей, и тут Иоганн заметил на его руке татуировку. Одного взгляда хватило, чтобы понять – на руке незнакомца выколот силуэт вороны. Тот это тоже понял, одернул рукав рубахи и быстро прошел мимо стоявших рядом Иоганна и Мартина.

– Так и ходит в одиночку, – едва незнакомец скрылся за углом сарая, проворчал Мартин. – Все гуртом живем, а этот даже жрет один. Сам готовит, сам по холмам ходит. Не видать ему благословения Черной Вороны.

– Благословения кого? – тут же ухватился за непонятную фразу Иоганн.

Чем неожиданно смутил своего собеседника. Однако, замявшись, новый знакомый тут же открыто улыбнулся и спросил:

– Так ты Иоганн? А я Мартин, – и протянул раскрытой ладонью руку.

Иоганн пожал ее, скрепляя знакомство. Открытая улыбка ровесника понравилась ему своей искренностью.

– Слушай, Йоги, – урезал имя нового приятеля Мартин. – Вы ведь насчет убийства Феликса приехали, так?

– Ну…

– Дело дохлое… Не сыщете вы убийцу.

– Это почему? – насторожился Иоганн.

– Не человек его прибрал, понимаешь? А, куда тебе…. Давай так. Ты хоть и на Апфельштрассе живешь, а чую – свой парень. В общем…

Чужак на секунду задумался, словно решал сообщать Иоганну нечто важное или нет. Затем сорвал травинку и, жуя кончик, внимательно посмотрел на юного сыщика.

– Я тебе начистоту всё скажу… Меня Ганс послал сюда выведать, что вам об убийстве известно. А я думаю, чего тут церемонии тайные разводить? Давай уговор, а? Чего вам интересно – я расскажу. А ты мне, чего тебе известно, идет?

Теперь задумался Иоганн. С одной стороны, ему нравилась открытость Мартина. Не стал тайком выведывать, честно признался, что на разведку послали. И обмен предлагает – вдруг он что-то нужное знает? Феликс ведь у чужаков часто бывал. А с другой… Было такое понятие, как тайна следствия. Иоганн о нем читал. А ну как эти чужаки – не Мартин с Гансом, а вот хотя бы этот угрюмый мадьяр – сами Феликса и убили? А ты им все выложи…

– А почему это мы убийцу не найдем? – спросил Иоганн, чтобы оттянуть решение.

Но Мартин ему такого шанса не дал.

– Так ты согласен на обмен?

– Согласен, – выдохнул сыщик.

– Тогда пошли, – кивнул Мартин и, развернувшись, направился за сарай, в сторону дома лесничихи.

Иоганн поспешил за ним, гадая, что же такого хочет показать ему этот странный парень, утверждающий, что Феликса убил вовсе не человек. Если бы в этот момент юноша оглянулся, он бы увидел, что из-за поленицы вышел хмурый мадьяр, похожий на дворовую собаку, и проводил их долгим угрюмым взглядом.

16

– А как вы вообще узнали, что я здесь, святой отец? – удивленно спросил кузнец. – Я ведь и сам не думал-не гадал, что нынче вернусь в деревню. Намеревался с утречка податься. Только вот предчувствие нехорошее было, стронуло с места. Зудело весь день что-то в груди… Сердце противно ныло… Думал, к погоде, ан нет. Вот ведь какое дело случилось, подумайте только, э-эх! – он горестно ударил кулаком по скамье. Щенок, взвизгнув, испуганно отпрыгнул в угол, но никто не обратил на него внимания. – И сон… мне такой страшный сон приснился, что я лежу, а надо мной ворона кружит… кружит…

– Дело в том, – перебил его отец Иеремия, что я вовсе не с вами пришел повидаться, Генрих. – Мне нужно поговорить с Анной. И с вами тоже, конечно, – поспешил добавить он. – Но если вы собираетесь домой, то лучше если мы на обратном пути побеседуем.

– А какое отношение к убийству имеет Анна? Пора уже отстать от нее! – возмутился кузнец. – Мало того, что Бауэр на нее убийство мужа навешивал, сколько ей, бедняжке, вытерпеть пришлось! А ведь могли и засудить – хорошо, граф Еремин заступился.

– Нет-нет, Анна совершенно ни при чем, – торопливо сказал отец Иеремия, – ее никто ничуть не подозревает в убийстве Феликса. Но понимаете ли, Генрих, когда человек живет на отшибе, он видит жизнь деревни как бы со стороны, какие-то вещи, на которые местный не обратит ни малейшего внимания, могут броситься ему в глаза, и он скорее заметит то, что другие не увидят. Да и Феликс ведь бывал тут частенько… – при этих словах кузнец насупился и недовольно и сердито задышал. – Кроме того, наш жандарм поручил мне собрать почерка всех жителей деревни и округи. Я пока не могу сказать, для чего это нужно, но не поможете ли мне с этим, Генрих, пока я разговариваю с Анной? Вот несколько листов бумаги и карандаш. Обойдите чужаков, пожалуйста. И если хотите помочь Себастьяну, то не пропустите, пожалуйста, никого.

– Я так понимаю, что мой почерк и Анны вам тоже нужен? – спросил Генрих и длинными размашистыми загогулинами на одном из листов вывел: «Себастьян не виноват». – достаточно? – спросил он и исподлобья глянул на священника. Острая S была смазана по краям, и сразу было видно, что почерк на записке к Себастьяну был совершенно иной.

– Да, этого довольно, – кивнул отец Иеремия. – Анна, вы напишите то же самое, но своей рукой.

Лесничиха подошла к столу, неуверенно взяла карандаш и медленно, коряво, печатными буквами написала ту же фразу, что кузнец. Почерк значительно различался. Священник забрал обе бумажки и тихонько подтолкнул кузнеца к выходу:

– Не пропустите никого, Генрих. Это очень важно. Кто-то убил Феликса и очень заинтересован в том, чтобы свалить вину на вашего подмастерье. Помогите мальчику, чем сможете. Там мой племянник Иоганн, скажите ему, чтобы не уходил со двора – обратно мы отправимся вместе с вами. Надеюсь, разговор с Анной не займет много времени?

Кузнец вышел. Отец Иеремия повернулся к лесничихе и попросил ее сесть. Пару минут он собирался с мыслями, думая о том, что ему следует спросить в первую очередь. И наконец решился.

– Этот вопрос я вынужден задавать каждому, так что давайте начнем с него, чтобы не возвращаться. Где вы были, Анна, сегодня утром, до полудня?

– Дома, святой отец. Я никуда не выхожу со двора. Я ужасно боюсь привидений, но мертвые головы – гораздо страшнее. Пока Рекса не убили, я еще бродила с ним неподалеку, а в последние недели – никуда. Страшно мне. Хорошо, чужаки у меня поселились, с ними меньше боязно, но все равно – у них вход отдельный, со двора, прямо на второй этаж, а я тут одна. По ночам мне очень страшно, святой отец, хоть и капкан ставлю у двери, и окна запираю ставнями, а прямо будто холод в доме поселился могильный. Знаете, что мне думается? Это муж ко мне рвется, потому как душа его не успокоилась с миром, не найден убийца… и я думаю, он хочет меня о чем-то предупредить. Но я страшусь призраков. Даже если это дух моего мужа.

Щенок после ухода кузнеца, поджав хвост, забился в угол, но храбро подтявкивал и на свою новую хозяйку, и на гостя. Анна цыкнула на пса, но он не замолчал, а зашелся громким щенячьим лаем.

– А кто еще был дома в это время? – повысив голос, чтобы его можно было услышать за непрекращающимся тявканьем, спросил священник.

– Да никого, – ответила лесничиха, – Все, как всегда, разбежались. Чужаки с утра каждый день уходят к холмам. Обычно мадьяр до полудня остается, но сегодня не было и его. Ушел совсем рано. Одной мне совсем боязно оставаться. Мадьяр хоть и страшный, и дикий, но я к нему уже привыкла – все-таки живая душа.

– А что это за мертвые головы вы упомянули? Те, что страшнее привидений?

– Вороньи головы.

– Вороньи?

– Ох, не спрашивайте меня об этом, святой отец, не надо! Я очень-очень боюсь. Чужаки вам расскажут, они больше знают.

Отец Иеремия был несколько удивлен. Он мало знал Анну, лесничиха нечасто появлялась в деревне, а в храме и того реже. Прежде она закупала пару раз в месяц продукты в торговой лавке, а перед этим останавливалась у молочницы Нины, живущей на краю деревни, узнать, какие в деревне новости и слухи. Сейчас закупками занимались чужаки. Немного знал отец Иеремия о характере Анны. Она представлялась ему замкнутой, малообщительной, но сильной, волевой и трезво мыслящей женщиной, способной справиться и с житейскими невзгодами, а, если понадобится, то и с диким лесным зверем. Поэтому то, что она все время возвращалась к разговору о том, как напугана, настораживало его, казалось ему почти невероятным.

– А Генрих давно приехал? – как бы между прочим заметил отец Иеремия.

– Да где-то с час назад, может.

– Странно, что я не видел, как он проехал мимо. Я довольно долго находился в кузнице.

– А он не через Рабеншлюхт, он через Дюстервальде добирался. Генрих никогда не ездит в город по прямой дороге. Он всегда заезжает ко мне, пообедает да дальше в путь отправляется. Он очень добрый, заботливый такой. Как Карл мой погиб, всё старается мне помочь, по хозяйству порой подсобит. Люди много лишнего болтают, а чего – сами не знают, вы их не слушайте.

– А до смерти мужа кузнец здесь появлялся?

– Да, но реже, чаще Карл к нему ездил, они были дружны, иногда охотились вместе, Генрих чинил нам капканы. Муж вообще-то был нелюдим. Он вырос здесь, в глуши, без отца. Тот погиб, пока Карл был еще маленьким. Говорят, сорвался со скалы. Никто не знает, зачем он там лазил. Но Карл в последнее время тоже часто уходил в холмы и что-то там искал.

– А чужаки тоже заняты поисками в холмах?

– Да! А как вы догадались? – удивленно спросила Анна. Отец Иеремия вздохнул:

– Просто не представляю, что они еще здесь могут делать. Не говорили, что их интересует?

– Знаки какие-то. Они не любят об этом рассказывать.

– А кто у них старший?

– Не знаю, сначала среди них был еще один, студент, он ими руководил. Но вскоре куда-то уехал по делам и больше не возвращался.

– А как чужаки вас нашли?

– Да Генрих и привел их. Сказал, что люди, дескать, добрые, поживут, помогут по хозяйству, за постой будут платить. Мне ведь поначалу туго пришлось, как муж погиб. Хорошо, что дом у нас свой, наследственный, предки Карла здесь с пятнадцатого века живут. Но без денег такое хозяйство поднять сложно. Думала, даже продать придется. Надо было платить судебные издержки. Слава Богу, граф Еремин помог.

– Вы хорошо знаете графа?

– Не очень, видела пару раз, приезжал поохотиться. За меня перед ним Генрих словечко замолвил.

– А Генрих его откуда знает?

– Да работу какую-то делает для графа. Вы у самого Генриха и спросите.

Щенок давно устал лаять и теперь обиженно поскуливал. Анна погладила его по голове и он заворчал, затем плюхнулся на пол и подставил ей белое брюхо.

– Может, его покормить? – спросил отец Иеремия. Он был рад, что Анна успокоилась и стала отвечать на вопросы без страха и напряжения. Еще несколько минут назад она вся была, как будто сведенная судорогой, а сейчас разговорилась и, кажется, была даже довольна.

– Да ничего, пес подождет, – отозвалась лесничиха. – А вот беда – как же я вам-то обеда не предложила. Совсем одичала в глуши.

– Нет-нет, ничего не надо, мы с Иоганном очень заняты и сразу пойдем, лишь только выясним, что нам надо, – ответил отец Иеремия, – Еще несколько вопросов осталось. Скажите, Анна, вы хорошо знали Феликса? Может быть, слышали что необычное о его отношениях с сельчанами?

– Да знаю то же, что и все. Мало кто его любил – уж больно характер был едкий. Но к женскому сердцу Феликс имел ключик. Посмотреть только было, как за ним толстуха Нина увивалась – ни стыда, ни совести. Говорят, она даже раз поцеловала Феликса на глазах Йоахима. Ох, он ей потом всыпал в хлеву горячих. А мельничиха Марта – даром, что вдова, и уж за сорок, а тоже бегала за ним, задирая подол. Ох, бесстыжие!

– Анна, а что у Феликса был роман с Лаурой? Вы об этом что-нибудь знаете?

– Хотите узнать, мог ли убить Феликса жених Лауры – Франц? Отчего же не мог? Мог! Он с войны пришел, а на войне люди быстро учатся не ценить чужую жизнь. Если он узнал, что Лаура была беременна…

– А она была беременна? – странно, но отец Иеремия был уверен, что ни разу на исповеди ни Лаура, ни доктор не говорили ничего подобного.

– Как же не была? Еще как была. И ребеночка извела во чреве. А доктор, конечно, не скажет, он будет дочь выгораживать. Вот он-то наверняка знает, кто убийца…

– Но учитель тоже отрицал, что Феликс был любов… дружил с Лаурой.

– Рудольф? Да он самовлюблен, как павлин. Он мог ничего и не знать про своего любимого ученика. Ему хоть в ухо кричи, а он слышит только то, что сам хочет слышать.

– Может быть, вы и правы, – пробормотал отец Иеремия. – Надо будет с этим разобраться. А за вами Феликс не пытался ухаживать, когда приходил к чужакам?

– Как не пытался? Пытался! – самодовольно подбоченилась лесничиха. От былых ее страхов не осталось и следа. На щеках заиграл румянец. Отец Иеремия был рад, что выпроводил кузнеца из дома, потому что при нем Анна, конечно, так не разоткровенничалась бы. – Я думаю, он не столько к чужакам приходил, сколько ко мне. Цветы приносил, несколько раз дарил украшения. Но перед кем мне тут красоваться? Перед чужаками? Кто-то вот Генриху сказал, что в меня Ганс влюблен. Как мне было трудно его разубедить. До чего люди злые. Напридумывают – потом поди отмойся. А Феликсу я дала от ворот поворот.

– А был для этого повод? – осторожно поинтересовался священник.

– Да как не было? Был, конечно. Это случилось неделю назад. Феликс уже с чужаками в холмы не ходил, но ко мне заглядывал каждый день. Вопросы все задавал. Но это днем. А тут – ночь. Просыпаюсь, от шума за окном. Приоткрыла чуток ставень и обомлела прямо – на меня лицо круглое, белое смотрит. Глаза в глаза. Пока я сообразила, что это не призрак, а Феликс, сколько страху натерпелась. Я его тогда и выгнала со двора, бесстыдника. Велела больше не являться. Я честная женщина, а не какая-то беспутная шлюха!

– А как Феликс объяснил свое поведение?

– О-о-о, да он очень глупо оправдывался. Дескать, он понять хочет, откуда привидение появляется. Зачем же для этого лезть ко мне в дом, правда? Не я ведь тут как призрак разгуливаю по ночам…

Анна еще раз ласково потрепала щенка, он обрадовался тому, что на него обратили внимание, присел и напустил на пол лужу. Пока Анна вытирала за ним, отец Иеремия обдумывал ее слова. Похоже, здесь все верили в то, что призрак реально существует. Может быть, страхи Анны и чужаков не так уж безосновательны? И связан ли загадочный призрак с убийством Феликса? Да и не только Феликса, но, пожалуй, и лесничего Карла тоже.

– Анна, вы сказали, что Феликс задавал вам вопросы. О чем?

– Ну, он спрашивал о бумагах мужа. О тех, что достались ему от предков. Они здесь живут с пятнадцатого века, муж очень этим гордился. Понимаете, святой отец, муж перед смертью много занимался этими бумагами. Ему очень хотелось их перевести. Они были написаны на латыни, старинным почерком. И он обратился для перевода к учителю, тот начал переводить, но не закончил. Вот у него, по всей видимости, эти бумаги Феликс и увидел. А увидев, заинтересовался.

– Так они у Рудольфа?

– Нет, вероятно, учитель имел только один лист перевода. Феликс забрал его у Рудольфа, показывал мне и спрашивал, где хранится оригинал. А я ничего об этом не знаю.

– Может быть, Карл показывал рукопись также и доктору? Филипп ведь тоже знает латынь.

– Нет, этого быть не могло, – коротко отрезала Анна и поджала губы.

– А дома рукопись не может храниться?

– Не думаю, святой отец. Уж как меня пытался упрятать за решетку Бауэр, все перерыл во время обыска. Он даже нашел несколько золотых под половицей, Карл их туда, видно, припрятал на черный день. Бауэр еще злился, что недостаточно улик против меня и грозился… грозился, что найдет доказательства, что это я убила мужа. Если бы не Еремин, плохо бы мне пришлось. Уж кому-кому, а графу я по гроб жизни благодарна. Я не знаю, почему Бауэр меня так ненавидит. Если бы не уперся рогом, что я убийца – глядишь, и нашли бы настоящего злодея.

– А Карла как убили? – осторожно спросил священник.

Лесничиха смахнула с ресниц невидимую слезинку:

– Да топором голубя моего зарубили! Прямиком по горлу. Враз был убит. Он тогда с холмов возвращался в последний раз… И кому только его смерть могла понадобиться?

Отец Иеремия не успел ответить. В дверь вошел кузнец с пачкой исписанных листов бумаги.

– Ну вот, все и готово, – добродушно пророкотал он. – Собрал все подписи. Только не сумел от мадьяра добиться. Говорить с ним – никакого толку. То ли не понимает, что хочешь втолковать ему, то ли не хочет понимать. А вы все уже узнали, что собирались, святой отец?

– Да, в общем, мне все понятно, – ответил священник. – только вот еще скажите, Анна, это не ваша лента? – он показал ей лоскуток, найденный утром Иоганном в лесу.

Лесничиха взяла ленту в руки, внимательно ее осмотрела и отрицательно покачала головой.

– Ну тогда всё. Генрих, надо найти Иоганна и тогда, если вы готовы, мы можем отправляться в путь. Кстати, очень хотелось бы видеть вас обоих завтра утром на службе в храме.