Текст книги "Убийство в Рабеншлюхт"

Автор книги: Оксана Аболина

Соавторы: Игорь Маранин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

8

Деревня без кузницы и не деревня вовсе. Топоры, косы, серпы, ножницы для стрижки овец, скобы для строительства… Подковы лошадям, засовы на ворота, даже замки и ключи – всё это к кузнецу Генриху. Да вон сундук кованый у дяди, так и то все металлические части Генрих ковал. А еще мелочь всякая – крючки рыбу ловить, обручи для бочек, гвозди… Нет без кузнеца деревни. Потому всякий с кузнецом норовит иметь хорошие отношения. А Генрих еще и по характеру как добрый великан из сказки, всякому поможет, ободрит, выплату отсрочит, если денег рассчитаться нет. Но ежели кого невзлюбит, тут уж лучше вовсе на глаза не показываться. А особо бездельников терпеть не может, тех, кто делом никаким не занят. Вот бродягу Альфонса однажды так приложил, что тот шагов пять летел, не меньше. Ни за что причем, бродяга едва во двор зашел. Иоганн как раз сундук забирал для дяди, а увидел эдакое – рот разинул от удивления и застыл на месте. Зато Себастьян, который кузнеца вообще-то очень уважал, даже любил, вдруг на него с кулаками полез. Он вообще бывает вспыльчивый, Себа, но чтоб на Генриха… Тот ему оплеху залепил, развернулся и ушел от греха подальше, ругаясь. Оказалось, что пока Иоганн не приехал, у Себы в приятелях только бродяга Альфонс и был.

Сама кузница – большая, просторная, сложена из брусьев. Под высокой треугольной крышей с одной стороны помещение с горном и наковальней, а с другой, ближе к дороге, открытый навес, куда заводили подковывать лошадей. Под навесом еще одна наковальня стоит – летом в хорошую погоду работать. Рядом ящик с песком, ветошью закиданный. Из кузницы под навес выводят большие кованые ворота, почти всегда открытые. Тут же бочка с водой ведер на двадцать-двадцать пять и широкая скамья – на ней обычно кузнец отдыхает. Под самым навесом подвешен колокол, гораздо меньше, чем на церкви, а как звучит – Иоганн никогда не слышал. Хотя, может, сегодня именно он и звонил? Этот колокол давно здесь висел, говорят, в старые времена, когда в лесах водились разбойники, прежний кузнец звонил в него не раз – предупреждал Рабеншлюхт о надвигающейся угрозе.

Сейчас здесь никаких разбойников не было. Если не считать того, кто убил Феликса. Учитель Рудольф задумчиво курил сигарету, расхаживая по двору. Дядя сказал как-то, что учитель неместный, но это и по одежке видно. Никто не одевался так, как Рудольф. Шляпа из фетра, серый в полоску костюм, строгий белый воротничок, галстук-самовяз, ботинки со шнуровкой… Как ему не жарко? Но учителю жарко не было. Худой и бледный, он вечно жаловался на здоровье и любил ворчать на отсутствие порядка в стране. Даже про отца Иеремию – Иоганн сам слышал – говорил за спиной, что тот слишком мягок и потакает грешникам. Себастьян как-то сказывал, что ученики тихо ненавидели Рудольфа за презрительный тон и палочную дисциплину. Что же такого рассматривал учитель несколько минут назад, когда Иоганн выглянул во двор из кустов? Наверное, тоже хочет распутать убийство, решил юноша. Рудольф любит доказывать, что умнее всех.

Учитель, наконец, заметил стоявшего у ворот юношу и окликнул его.

– Ты к кузнецу что ли? – спросил он. – Иеремия послал? Нет кузнеца. В Вавилон уехал.

У учителя была скверная привычка называть вещи не своими именами. Вот и их небольшой уютный городок Леменграуен он отчего-то Вавилоном прозвал. Хотя ни особого смешения языков, ни тем более высоких башен в их городе отродясь не было. Не считать же французский или итальянский языки чем-то совсем уж чуждым. Бывало, правда, цыгане табором неподалеку станут или граф Ерёмин Новый год по какому-то своему обычаю в середине января начнет справлять, да к нему соотечественники со всей Европы соберутся. Но это так… редкие исключения из правила.

– Я… – хотел было ответить Иоганн, но учитель его перебил.

– Или к Себастьяну? – вопросил надменно учитель, выпуская очередное табачное колечко. – Так всё… Отгулял твой дружок. Я когда еще Генриху говорил: гнать нужно волчонка, вырастет – глотку перегрызет. И кто был прав? Сегодня он Феликса зарубил! Молодой парень, светлая голова, столько надежд…

Учитель неожиданно скривился и демонстративно смахнул с лица несуществующую слезу. Вышло ненатурально, и Иоганн чуть не прыснул со смеха. Но тут же укорил себя – тут убийство, а ему все смешки.

– Я… – снова начал он.

– И дяде твоему говорил, – не унимался учитель, – отец Иеремия, вы, конечно, служитель церкви и всё такое, но за племянником плохо следите. Он общается со всяким отребьем. Смотрите, Каина на груди пригреете…

– Себастьян не отребье! – не сдержавшись, ответил Иоганн. – Вы не имеете права так говорить!

Бледное лицо Рудольфа внезапно пошло серо-вишневыми пятнами, словно кто-то макнул его в заплесневелый вишневый джем.

– Ты меня еще поучи, щенок! – он встал со скамейки и сделал пару шагов навстречу Иоганну. – Давно розги не пробовал? Ты как со старшими разговариваешь? Вот я дяде твоему…

– Себастьян не отребье! – четко выговаривая слова, холодно произнес Иоганн. – Он никого не убивал. А вас я попрошу не кричать. Господин Вальтер Бауэр поручил мне расследование убийства!

Рудольф вытаращил на юношу глаза.

– Тебе? – выдохнул он.

Машинально ударил по мундштуку указательным пальцем, стряхивая пепел, но вместо пепла из сигареты выпал комочек табака вместе с огоньком и, упав на серую в полоску штанину, моментально прожег ее насквозь. Учитель завертелся на месте, отряхивая брюки и громко ругаясь.

– Мне! – отчеканил Иоганн и, проходя мимо учителя, добавил, – и отцу Иеремии…

Справившись с окурком, учитель зло посмотрел в спину юноше и двинулся за ним. Впрочем, путешествие оказалось недолгим – через пару десятков шагов Иоганн остановился, присел на корточки и стал внимательно осматривать свою первую находку – обрывок крученого шнурка.

I

Отцы говорят нам:

Слушайте и запоминайте, а после расскажите своим детям, чтобы запомнили и они.

В те времена, когда над землями кмеру гулял холодный ветер и летом нередко шел снег, с далекого Севера прилетела к ним Черная Ворона.

Была она огромна, и ни одно дерево не могло выдержать ее веса.

Был она сильна, и все воины народа, собравшись вместе, не могли одолеть ее.

Была она мудра, и старейшины не смогли придумать вопроса, на который бы не ответила Ворона.

И тогда склонился народ кмеру и спросил ее:

– Что же ты хочешь? Зачем прилетела к нам?

– Хочу вашей крови, – ответила Черная Ворона.

Испуганно зашептались между собою люди: смерть пришла к ним. Но успокоила их Ворона.

– Слабы ваши южные деревья, – сказала она. – Не на что мне присесть и отдохнуть, и осмотреть окрестности. Насыпьте мне холм посреди тисовой рощи, а когда Луна станет равна Солнцу, принесите жертву, чтобы успокоить мой буйный дух. Всего одну человеческую жертву буду я брать с вас, когда ночь равна дню, а за это стану вам Матерью, и вы будете жить в мире и покое – никто не посмеет придти на земли кмеру.

И согласились старейшины, что это будет справедливо.

Честно исполняли кмеру свой договор. Два раза в год на границе дня и ночи они приносили жертву Матери Вороне. Было то капище у холма, где теперь земля принимает усопших. Жрец подносил Вороне чашу с кровью, и красный закат кровавой полоской ложился на холм… В эту ночь снимались все табу. Народ кмеру пил вино и веселился, и муж не смел упрекнуть жену, а жена мужа, если они делили ложе с другими. До первого луча солнца, пока утолившая жажду Ворона парила над землею в черном небе, продолжалась Ночь Свободы. Но едва начиналось утро, как она возвращалась на свой холм. И жизнь кмеру текла по-прежнему до нового равноденствия.

Счастливо жили кмеру под крылом Матери Вороны. Река была полна рыбы, лес – зверя, и ни один соседний народ не помышлял появляться в их землях. Так продолжалось долго… очень долго… пока вождем не стал Хитрый Рэнгу. Жалко ему было терять охотников и их будущих матерей, и задумал он обмануть Черную Ворону.

– Зачем приносить в жертву людей? – спросил однажды Рэнгу у старейшин. – Черная Ворона уже стара и плохо видит, давайте оденем козла в человеческие одежды и приведем на заклание.

И часть старейшин согласилась с Рэнгу, а часть нет. Три дня и три ночи спорили они между собой и даже хватались за ножи, но, наконец, сторонники вождя победили. Связали тех, кто был верен Матери Вороне и оставили в лесу под деревьями. Имя связанным было таги, и наш род происходит от них.

Наступила ночь, когда Луна снова стала подобна Солнцу, и люди Рэнгу обрядили козла в человеческие одежды и повели на капище. Мать Ворона была уже там.

– Кого это ты привел ко мне? – спросила она вождя.

– Это охотник, – не смутившись, ответил Рэнгу. – Не смотри, что его согнуло время, это самый знатный охотник племени. Нет никого, кто сравнился бы с ним в меткости и бесстрашии.

Сам же он взял ритуальный нож и перерезал животному горло. Брызнула кровь, Рэнгу подставил чашу и, усмехаясь про себя, стал ждать, пока она наполнится кровью. Долго ждал Рэнгу, долго наполнялась чаша, но вот, наконец, закапала кровь через края, и вождь отнес ее Матери Вороне. Жадно выпила Ворона козлиную кровь, и взгляд ее стал как красное стекло, а из клюва вырвалось пламя.

– Что ты наделал, неразумный? – грозно спросиа Ворона, и от ее хриплого голоса люди кмеру шарахнулись, как от огня. – Ты убил меня и оставил свой народ без защиты. Козлиною кровью ты залил наш договор, и теперь ждет кмеру большая беда. Придут сюда козлы в человеческом обличии, и не будет вам больше ни покоя, ни мира, а все кмеру превратятся в рабов.

– Мы не боимся козлов, – самонадеянно выкрикнул Рэнгу. – У нас есть стрелы и луки, мы сами сумеем защитить себя!

Но Ворона не слушала его. В последний раз она взмыла в небо, и целую ночь парила над землей. Но не было в ту ночь ни вина, ни песен, ни страстных объятий на земле. А когда первый луч солнца коснулся перьев, Ворона заметила в лесу таги – тех, кто остался верен древнему уговору. Связанные, они лежали под деревьями, не в силах пошевелиться и подать голос. А люди Рэнгу шли к ним с острыми ножами, чтобы навсегда избавиться от братьев, ставших врагами. Солнечный луч смертельно ожег Ворону, громко каркнула она, ибо потеряла способность говорить. Каркнула и… разлетелась сотней маленьких черных ворон. Обрушились птицы на тех, кто шел убивать, и отогнали их от таги. Острыми клювами помогли людям освободиться от веревок и улетели в разные стороны….

9

Хоть и виляет дорога между деревней и кузницей, но широкая она, удобная. Две телеги запросто разъезжаются. Недаром кузнец Генрих столько сил приложил к тому, чтобы этот участок стал самым ухоженным в округе: заставил Себастьяна вырыть ложбины поперек пути, настелил в них вереск, долго уминал его ногами, засыпал слоем песка и земли. На славу получилась дорога! За кузницей уже лес, там она почти сразу переходит в тропу, в деревне же после дождя вообще вязко бывает. Да, отец Феликса выделил год назад деньги на укрепление улиц, – но все-таки слабые они, расползающиеся, не то что в других деревнях. Что поделаешь уж очень песчаная в Рабеншлюхт почва. Хотя у хорошего старосты и дороги будут исправные ни дождь, ни какая непогодь их не попортит. Вот как на том берегу участок старой мощеной дороги, ведущий от Аасвальде к реке, около которой резко поворачивает, затем бежит вдоль нее среди лугов, а у самого деревянного моста, ведущего в Рабеншлюхт, обрывается. Самые старые жители помнят, что когда они были малыми детишками, эта дорога уже пролегала рядом с деревней, и ничуть не стала хуже с того времени. Такой дороги и большой город не постыдится. Откуда она взялась и для чего служила никто давно не знает, а по-прежнему лежит ровная, удобная, словно каждый день за ней кто ухаживает. Конечно, у Генриха участок не так хорош, но прогуливаться тут все равно очень приятно.

Замечательный мужчина – Генрих: работящий, зажиточный, непьющий, негулящий. Да только ни семьи, ни детишек у него, жаль, нет. Если, конечно, не считать его сыном Себастьяна. Тут уж трудно сказать – так оно или нет, может, мальчик и вовсе кузнецу чужой, а пожалелось вот, что пропадет сирота, да инстинкт отцовский взыграл – хочется ведь такому здоровому и сильному опекать слабого и беззащитного. Вот и о лесничихе кузнец заботится, говорят. Ничего такого, вроде как, между ними и нет. А только после убийства лесника стал кузнец к его вдове наведываться. То дрова наколет, то капканы поставить поможет. Не каждый день, конечно – своей работы хватает. Но хоть и на отшибе кузница, а все же народ эту заботу и внимание приметил. Хотя, признаться надо, толкуют сельчане о ближнем часто зло и вовсе уж несправедливо… Вот и об Анне, вдове лесника тоже. Бауэр ее до сих пор считает виновной в убийстве мужа. Ворчит, что граф Еремин от суда отмазал.

Задумавшись, священник чуть не налетел на рыжую лошадь, стоящую посреди дороги. Лошадь была запряжена в телегу, на краю которой сидели двое незнакомых мужчин. Оба они хмурились и молчали. Один из них, чернобородый, курил, глубоко затягиваясь, трубку, пуская в небо круглые плошки дыма. Другой, совсем юный, задумавшись, машинально ковырял в носу. Вдоль телеги – туда-обратно – прохаживался, слегка покачиваясь, доктор Филипп. Увидев отца Иеремию, он очень обрадовался.

– Вот и вы, святой отец, – сказал врач торопливо. – Иоганн велел подождать вас. – И отвечая на недоуменный взгляд священника, приподнял рогожу. – Феликса везем в хладную. Бауэр приказал осмотреть труп да убрать его – не весь же день в кузне, на солнце, валяться…

Отец Иеремия подошел к мертвому Феликсу, перекрестился и прочел заупокойную молитву. Пока он молился, доктор не мешал ему, стоял в сторонке, но как только священник сказал «Амен», Филипп, шаркая, подошел к нему и возбужденно заговорил, дыша перегаром прямо в лицо:

– А что, это правда: Себастьян не убивал Феликса?

– Откуда вы знаете? – нахмурившись, спросил отец Иеремия, припоминая, что доктора не было в толпе, когда он рассказывал жителям Рабеншлюхт о том, что подмастерье не совершал убийства.

– Да племянник ваш сказывал. Так правда это?

– Действительно, Себастьян не убийца, – подтвердил священник. – А Иоганн уже прошел к кузнице? Вот постреленок! А я все жду, когда он догонит меня.

Доктор насупился:

– Если не ублюдок убил, то кто же?

– Не знаю пока. Но надеюсь, Господь поможет открыться истине, – ответил отец Иеремия.

– А сейчас расскажите мне, будьте добры, о ране. Можно мне, кстати, на нее посмотреть?

– Отчего же нельзя? Гляньте, – доктор отогнул ворот рубашки Феликса, надетой под щёгольский малиновый бархатный сюртук, весь верх рубашки был залит кровью, но на шее ее, как ни странно, не было. Только две широких раны рассекли горло. Обе раны казались особенно глубокими в центре, а по краям – поверхностными, словно лезвие, которое их нанесло, было полукруглым.

– Ребята всё подтерли, – пробормотал, оправдываясь доктор, и кивнул в сторону сидящих на телеге мужиков. – А то уж больно страшный вид был у Феликса. Все залито кровищей, прямо ужас. Да и рану под ней было не разглядеть.

– Тут две раны, – сказал священник.

– Да? – врач как будто удивился. – Действительно, две. Сделаны рубящим предметом. Топором.

– А орудие убийства вы видели? – спросил отец Иеремия. – Вы уверены, Филипп, что раны нанесены топором?

– Да, – пробормотал доктор отводя глаза. – Никаких сомнений в том быть не может.

– А однорукий человек мог нанести подобные раны? – поинтересовался отец Иеремия.

– Мог, – кивнул доктор. – Если вы думаете насчет Альфонса Габриэля, то вполне мог. Мало того, посмотрите, раны очень странные: двурукий человек ударил бы топором как? По голове! А если уж по шее, то сзади или сбоку. Так ведь?

– Пожалуй, – согласился священник. – А подросток мог нанести такие удары? Или, скажем, женщина?

– Нет. Женщина – нет, – доктор решительно помотал головой. – Только сильный мужчина. Слабый не мог.

– Ну хорошо-хорошо, – успокоил его отец Иеремия. – А почему все-таки две раны? Первый удар был слишком слабый?

– Вероятно, убийца хотел убедиться, что Феликс погиб, – пожал плечами врач. – И ударил еще раз, когда тот упал. Хотя смертельной, думаю, была уже первая рана.

– Филипп, – спросил священник. – Ведь вы осматривали тело лесника, когда он погиб. Скажите, эти убийства, с точки зрения медицины, можно считать идентичными? Их мог совершить один человек?

Доктор ошеломленно посмотрел на отца Иеремию, словно сраженный какой-то догадкой. Нервно дернул головой, хлопнул себя по макушке и воскликнул:

– Ну как же я сразу не догадался? Да! Лесник был убит точно таким же способом…

– Но женщина, вы говорите, убить не могла? Значит, вдова лесника Анна – ни при чем? И мы можем ее не рассматривать в числе подозреваемых?

– Анна? – задумался доктор. – Анна – сильная женщина. Она всю мужскую работу по дому делает. Так что…

Он не договорил и снова пожал плечами: мол, понимайте, как знаете. Похоже, доктор был сильно пьян. Священник внимательно посмотрел на него: не пытается ли Филипп ввести его в заблуждение? Впрочем, и мельничиха, и молочница точно так же валили вину на кого угодно, отводя ее любым путём от себя. Как можно узнать истину, если никто не заинтересован в том, чтобы она была найдена? Отец Иеремия вздохнул. – Ну хорошо, давайте поговорим о чем-нибудь другом, – сказал он. – Где вы были, Филипп, во время убийства?

– Я был у старухи Герты, пускал ей кровь, совсем старая плоха стала. Но ничего, Бог даст, пару годиков протянет еще на ногах. Вы спросите-спросите у нее. Она вам скажет.

– Хорошо, я верю вам, – ответил священник. – Я просто хочу увидеть картину происходящего в целом. Кто где был, что делал. Откуда узнал об убийстве. Кстати, кто вам сказал, что Феликс убит?

– Да я вышел от фрау Герты и увидел, что все бегут к кутузке. Ну я и подошел посмотреть, что там такого случилось.

– А когда вы в последний раз видели Феликса живым? – поинтересовался Иеремия. – Вы давно с ним разговаривали?

– Да зачем мне вообще с ним было говорить? – насупился доктор. – Все мужчины как мужчины. А этот – франт и прощелыга. Терпеть таких не могу!

Феликс и впрямь славился тем, что одевался щеголевато и броско. Даже в городе редко можно было встретить человека, который столь сильно пренебрегал бы обычаями и традициями добропорядочного, степенного и целеустремленного буржуазного века. На фоне мужчин в пуританских, наглухо застегнутых, серых и черных сюртуках Феликс выглядел как попугай среди ворон – ни одного черного перышка – любил он все яркое, цветастое, броское, необычное. Даже кошелек – вышитый бисером мешок с монетами – он носил не как все нормальные люди, в кармане, а под старину – притороченным крученым золотистым шнуром к поясу. Кстати, что-то не видно этого кошелька.

– А карманы Феликса вы проверили? – спросил священник. – У него не было денег? Помните, он носил прикрепленный к поясу мешочек?

– Уж не хотите ли вы сказать, что я украл деньги Феликса? – весь напыжился и даже оскорбленно покраснел доктор. – Вот спросите у них, – он махнул рукой на сидящих на облучке телеги мужиков. – Мы вместе подошли к трупу.

– Да нет, что вы, Филипп, я ничего такого не думаю. Просто хотелось узнать, что у Феликса нашлось в карманах и не пропали ли его деньги?

– Сейчас посмотрим, – сказал доктор и полез обшаривать карманы Феликса.

«Осматривал ли он вообще труп? – засомневался отец Иеремия. – И, боюсь, не таким ли же образом он исследовал тело убитого лесника?»

Карманов на сюртуке оказалось только два и в них ветер гулял, а панталоны были столь неприлично облегающими, что даже если бы на них и оказались карманы – вряд ли бы в них можно было что спрятать. Ткань была столь тонкой и обтягивающей чресла, что при расстегнутом сюртуке это выглядело крайне неприлично. Отец Иеремия отвел взгляд в сторону.

– Филипп, а вы хорошо помните: вы точно подошли вместе с теми… чужаками? – понизив голос, священник кивнул в сторону мужиков. – Они не могли взять кошелек?

– Точно вместе. – уверенно произнес доктор. – Они при мне кровь затирали, а затем перетаскивали труп. Я всё видел.

– И кошелька на поясе не было? Вы точно помните?

– Хоть на Библии поклянусь! – воскликнул врач и поднял руку, будто собирался давать присягу в суде.

– Не надо-не надо. Давайте подумаем вместе. Феликс водился с чужаками, что у Анны в лесу живут – об этом все знают. Что у них было с Феликсом общего?

– Чего не знаю, того не знаю, – ответил доктор. – Вы у них сами и спросите.

– А сами вы – что думаете? Могли они желать смерти Феликсу? Или кто другой?

– Желать мог, кто угодно, – сказал врач. – Феликс был не из тех, кого любят окружающие.

Это была правда. Феликса не любили. Очень не любили, но настолько, чтобы убить…

– Мог и ублюдок, почему вы думаете, что не он? Мог бродяга. Лесничиха могла. Чужаки. Мало ли, кому он что насолил…

– Да, мы знаем об этом деле пока что очень мало, – согласился священник. – В этой мозаике есть лишние детали, но гораздо больше недостающих. Я должен найти все нужные фрагменты и отсеять лишнее. А скажите, Филипп, вы в курсе, зачем уехал в город Генрих?

– Я вообще не знал, что он уехал. Еще удивился, почему кузнеца нет у кутузки. А здесь уж мне Рудольф сказал, чтоб забирал Феликса, не ждал хозяина – незнамо когда будет. Повезло хоть, что мужики подвернулись – мимо ехали, а то бы пришлось в деревню за телегой идти.

– А какие у Генриха дела в городе – не знаете?

– Вроде, щенка хотел у русского графа купить. Хвастался, что порода редкая. Сторожевая, но и на медведя пойти сгодится. Зачем ему только собака? Ума не приложу. Кто вообще рискнет к кузнецу полезть? С его-то кулаками он любого так приложит…

– Полезли же, – заметил священник. – А что за граф? Не Ерёмин? – отец Иеремия вспомнил вдруг, что и Себастьян упоминал русского господина.

– Да, Ерёмин. Кажется, его имя Сергей. Он купил два года назад особняк в центре города и поселился там. В России у него какие-то сложности с проживанием, политика, понимаете ли…

– Даже не знаю, с какого конца подходить к этому делу, – удрученно пожаловался отец Иеремия доктору. – Что здесь важно, а что нет. А еще надо как-то известить родителей Феликса. Скажите, Филипп, насколько, действительно, больна фрау Шульц? Не сразит ли ее известие о гибели сына?

– Этого я предугадать не могу, не провидец, – внезапно ухмыльнулся доктор. – А болезнь… Сейчас я вам в точности запишу диагноз. – он достал из кармана пачку небольших листочков, карандаш, и мелким, неровным, корявым почерком вывел: Simulatio Vulgaris.

Священник недоуменно прочитал название болезни. Отметил про себя, что все буквы кривые, расползаются в разные стороны, а S – так просто завалилась набок.

– И поэтому вы послали ее на курорт?

– Да, – кивнул врач. – Рогашка Слатина – лучшее место лечения и отдыха страждущих. А попробовал бы я не послать ее туда, – он вновь ухмыльнулся. – Страшная болезнь. Практически неисцелимая.

– А Лаура – ведь красивая девушка. Нравилась ли она Феликсу? Они…

Отец Иеремия не успел договорить: доктор возмущенно взвизгнул и закричал:

– Как она ему могла нравиться? Лаура приличная девушка, а такому фанфарону только шлюх подавай! Вы же посмотрите на него! – врач отдернул полу сюртука с панталон Феликса и священник вновь отвел взгляд. – Он сам как потаскуха. Позволил бы я Лауре хоть раз взглянуть в его сторону! Если бы она и захотела… А она не хотела! – доктор икнул и тяжело задышал, исподлобья глядя на отца Иеремию.

– Да вы не волнуйтесь так, – сказал священник, – Я ведь просто спросил. – он поспешно отступил к телеге и, пока доктор, взмахивая руками, сердито бормотал себе что-то под нос, обратился к сидящим на ней мужикам. – А что же вы, голубчики, уже с полгода как рядом с деревней живете, а в храм никак не сподобитесь зайти. Атеисты никак?

Бородатый мужик угрюмо глянул на него исподлобья, вытряхнул из трубки пепел и сплюнул на землю.

– Своя у нас вера, – мрачно сказал он.

– Да какая еще может быть вера, кроме как в Господа нашего Иисуса Христа?

– А ваше-то дело какое? – вмешался молодой. – Мы к вам не лезем. И вы к нам тоже не суйтесь. Мало ли кто во что верит. У каждого своя правда.

– Не из-за этой ли правды вашего друга убили?

– Он не друг нам, а предатель. И поделом ему досталось. Мать-Ворона наказала шелудивого пса за отступничество.

– Так вы знаете, кто убил Феликса? – спросил удивленно отец Иеремия.

– Знал бы – отблагодарил бы. Милость Вороны на том, кто исполнил закон возмездия.

«Это какая-то языческая секта, – подумал священник. – С ними тяжело будет найти общий язык. Но надо все-таки попытаться».

– А Генрих давно был у Анны? – спросил он.

– Бывает иногда, но мы не следим. Они не дети, мы им не няньки.

– А Феликса живого когда в последний раз видели?

Чернобородый поднял голову и внимательно посмотрел на отца Иеремию. Тут сзади, из кустов, густо росших вдоль дороги, раздался сильный шорох. Ветра не было.

– Там кто-то прячется! – воскликнул доктор и, испуганно уставившись в кусты, ткнул в них пальцем. – Я видел, там что-то мелькало!

– Да показалось, – сказал молодой сектант.

Но тут кусты прямо-таки затрещали. Доктор отскочил к телеге, а оба мужика вдруг спрыгнули с нее и наперебой заговорили:

– Никак, призрак!

– Нет, призраки являются по ночам.

– Но колодец тут рядом… – они переглянулись и, не сговариваясь, вскочили в телегу, чернобородый схватил кнут и огрел лошадь. – Пошлаааааа, – закричал он.

Доктор побежал вслед телеге, цепляясь за нее:

– Меня-меня не забудьте, – запричитал он, высоко подпрыгивая. Молодой помог ему подсесть и телега унеслась за вскачь несущейся рыжей лошадью.

– Да нет никаких призраков, – пробормотал отец Иеремия, но на всякий случай перекрестился и полез прямо в свирепо трещавшие кусты. Навстречу ему высунулось страшное бесовское рыло и злобно хрюкнуло.

– Боже, упаси меня! – воскликнул священник и отскочил назад, отчаянно крестясь, а на дорогу, вслед за ним, вышло чудовище. Увидев его целиком, отец Иеремия облегченно вздохнул. Ничего страшного. Просто свинья, полосатая свинья. Недаром Нина с Йоахимом так не любят Себастьяна и Альфонса Габриэля. Это ж надо было так раскрасить их любимицу. Вылитый пират! Черно-белые полосы по всему туловищу, нарисованный вокруг глаза черный круг. Испуганная хрюша вчера среди бела дня пронеслась по всей деревне под смех, свист и улюлюканье соседей и убежала прочь. Ах, выдумщики! – священник улыбнулся, подошел к свинье, почесал ее за ухом и тихонько подтолкнул в сторону Рабеншлюхт. – Иди-иди, бедолага, стыдно в таком виде домой ворочаться? Ничего, хозяйка тебя заждалась уж… Да и мне пора дальше к кузне…