Текст книги "Убийство в Рабеншлюхт"

Автор книги: Оксана Аболина

Соавторы: Игорь Маранин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

24

Луна снова выглянула – теперь она светила в лицо, и тени послушно прятались за спиной.

– Надо бы поговорить с Рудольфом, – озабоченно произнес отец Иеремия. – Но теперь завтра. Ты, наверное, проголодался? Мы ведь с тобой так и не пообедали сегодня…

Иоганн кивнул. Есть действительно хотелось сильно, просто раньше как-то не было времени об этом думать.

Они уже подходили к дому, когда со стороны кутузки раздался громкий крик. Даже не крик, а самый настоящий визг. Отец Иеремия и Иоганн на секунду застыли, а затем священник развернулся и торопливо зашагал обратно.

«Что-то случилось с Себой!» – мелькнуло в голове Иоганна, и юноша рванул с места, обгоняя дядю. Неужели господин Вальтер ошибся? Неужели убийца все же добрался до Себастьяна?

Выскочив на базарную площадь, юноша увидел взломанную дверь кутузки, и сердце его ухнуло в пятки. Опоздал! Понесся еще быстрее, заскочил в помещение – дверь в маленькую комнату, где держали Себастьяна, была распахнута. Он рванул ее на себя, влетел в комнату, споткнулся о рулон сетки и распластался на полу, больно ударившись о стену. В комнате никого не было. Никого. Сел, потирая ушибленный лоб, попытался сосредоточиться, сообразить куда делся Себастьян…

Снаружи послышался непонятный шум, а затем донёсся грозный рык Бауэра:

– Пошёл!

Встав, Иоганн выбрался на улицу. В бледном лунном отсвете к дверям кутузки жандарм вел бродягу Альфонса Габриэля. Тот втянул голову в плечи и, прикрывая голову рукой, пытался защититься от ударов разъяренной мельничихи, суетливо бегающей рядом.

– Что случилось? – спросил Иоганн. – Где Себа? Его убили?

– Сбежал твой Себа, – мрачно ответил жандарм. – Вот этот, мразь, сбил на двери замок, открыл каморку. Сам только далеко не ушел. Марта за поворотом схватила.

– Я от Нины шла, – тут же сообщила мельничиха, видно было, что ей очень хочется выговориться, пусть даже перед мальчишкой. – А они вдвоем как сумасшедшие из-за поворота выскакивают! Думала, украли что. Ублюдок мимо пробежал, а этого я за рубаху ухватила. Так еще, скотина, в грудь меня пихнул со всей дури… у-у-у, сволочь… Ой, святой отец, нет, вы слышали что творится? Среди белого дня людей убивают, среди… – Марта вдруг задумалась, глядя на подоспевшего отца Иеремию и закончила без эпитетов, – среди ночи на людей нападают. Головой ударилась, юбку порвала, чуть жизни не лишилась.

– В кутузку давай, чего стоишь? – Бауэр толкнул бродягу, и тот, запнувшись о порог, полетел на пол. Сел, прижался к стенке, принялся утирать кровь с рассеченной еще на улице щеки.

– Зачем вы так?! – возмутился священник, отодвигая жандарма в сторону.

– Когда эта мразь побиралась да воровала, я в окопах вшей кормил и под французскими пулями в атаку ходил, – глухо прорычал Бауэр. – Вы его пожалейте, да. Вы за него помолитесь, чтоб Господь ваш местечко ему в раю потеплее присмотрел. Пусть покается своим языком лживым, ваш Бог ему и поверит. Всё, голубчик, добегался ты у меня. Допобирался. А ну встать!

Испуганный Альфонс Габриэль поднялся с пола, поддерживаемый отцом Иеремией.

– Я, пожалуй, пойду, – раздался с улицы голос мельничихи и, подобрав порванную юбку, та быстрым шагом направилась домой.

– Выверни карманы! – скомандовал Бауэр.

Бродяга замешкался, и шагнувший к нему жандарм занес руку, чтобы наградить того оплеухой.

– Не смейте его бить! – встал между ними священник.

– Хорошо… хорошо… – немного успокаиваясь, заявил Бауэр. – Но карманы пусть вывернет. Сейчас же. Ну, это что у тебя, голубчик?

На ладони Бауэра лежал спотжетон. Монета, которую Феликс показывал чуть ли не каждому второму.

– Та-а-ак… – Бауэр улыбнулся, и улыбка его не предвещала ничего хорошего. – Вот оно, значит, как. Вот кто у Феликса кошелек украл…

– Не брал я денег! – испуганно произнес Альфонс Габриэль и повернулся к отцу Иеремии. – Святой отец, только жетон свой, что он у меня выманил. Кошелек на землю бросил, монеты рассыпались. Вот вам крест, что не убивал и денег не брал!

– Брехать вздумал, да? Ненужная старая монетка понадобилась? А золотые оставил? – Бауэр размахнулся и со всей мочи ударил бродягу по лицу. Голова того дернулась, и бродяга еще более сжался, пытаясь закрыться одной рукой от нового удара.

– Господин Бауэр! – резко сказал священник, ухватив того за локоть. – Немедленно прекратите!

Жандарм посмотрел на священника и опустил руку.

– В общем так… – произнес он. – Надо искать Себастьяна. Помяните мое слово, святой отец, они Феликса и убили. Один из мести, другой из-за денег. А с запиской мы разберемся. Как миленькие расколются, почему Феликс её написал.

Отец Иеремия ничего не успел ответить, как от распахнутых дверей донесся голос кузнеца Генриха.

– Не надо его искать, – пробасил кузнец, входя в помещение.

Посмотрел хмуро на забившегося в угол бродягу, на отца Иеремию, на взломанные двери и жандарма и добавил:

– У меня он. Только ты туда не ходи, не отдам мальчонку, хватит. И так весь перепуганный.

– Здесь я закон, – напрягся Бауэр. – Я и определяю, куда мне ходить, а куда нет. Под суд захотел? За сопротивление следствию?

Они стояли лицом к лицу – оба здоровые, высокие, плечистые – и не моргая смотрели друг на друга.

– Не отдам, – упрямо произнес кузнец. – Сколько за ущерб должен – выплачу. А сына не отдам.

И, обратившись к отцу Иеремии, произнес:

– Сын он мне, святой отец! Грешен. Всё сплетен разных боялся да думал …а-а-а, не важно это. Что было, то прошло. Мой сын и точка.

И снова взглянув на жандарма, продолжил:

– А ты лучше убийцу ищи, Себастьян тут ни причем. И этот тоже, – кузнец ткнул пальцем в бродягу. – Он за сына заступался, дружат они.

Сказав это, кузнец повернулся и хотел было выйти в дверь, но путь ему преградил Бауэр.

– Интересно ты тут распоряжаешься, Генрих. Не много ли берешь на себя? Мне еще любопытно, где ты был, когда Феликса убивали?

– Я в твои дела не лезу. – снова не отвел взгляда кузнец. – Но за ребенка теперь отвечаю, понял? Понадобится, я к Ерёмину поеду. Он мне не откажет.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю.

Некоторое время Иоганну казалось, что они сейчас начнут драться. Бауэр положил руку на косяк двери, закрывая проход, кузнец угрюмо играл желваками – в начале спокойный, он всё больше и больше закипал, отец Иеремия перекрестился и принялся их успокаивать, но тут жандарм убрал руку и произнёс:

– Ладно, ладно… В общем так. Святой отец, посторожите бродягу. Я сейчас за замком схожу, запру его здесь, а затем с Генрихом в кузницу – проверить-то Себастьяна мне все одно нужно.

25

Жандарм взял Альфонса Габриэля за шиворот и, грубо подталкивая, отвел его к каморке, втолкнул в дверь и строго наказал:

– Смотри у меня! Не балуй! Ежели что… пощады не жди, – плотно сжав губы, он глянул на бродягу с такой неприязнью, что отцу Иеремии стало сильно не по себе.

– Господин Бауэр, я вас очень прошу, рукопри…

– Да не беспокойтесь, я его пальцем не трону, – заперев на засов дверь и брезгливо вытирая о штаны руки, буркнул жандарм. – Пусть только смирно сидит. А то хлопот от этого отребья…

– Но все же…

– Сказал: не трону – значит, не трону, – отрезал жандарм. – Подождите меня здесь. Я быстренько схожу за замком. Зайду к кузнецу. И гляну на обратном пути, не спит ли Герта. Надо взять у нее докторский ключ. Хотя, впрочем, и так ясно, что доктор тут ни при чем. Допился до чертиков, вот и чудит, – Бауэр подобрал валяющийся на крыльце ломик, которым бродяга свернул замок, и швырнул его в угол кутузки. Закройтесь изнутри, святой отец. Вернусь, в окно кликну. Никому, ежели что, не открывайте… мало ли…

– Так вы все-таки сами не верите, что Альфонс Габриэль – убийца! – обрадовался священник.

– Верю—не верю – какая разница? – отмахнулся Бауэр. И хмуро добавил: – Мое дело – вызвать следователя, сохранить в целости и сохранности место преступления и заключить под стражу подозреваемого. Следователя я вызвал. А всё остальное… Двор кузницы затоптан. Главный подозреваемый спокойно распивает дома чаи. Улики… Могу представить, как тщательно Генрих отмыл и отдраил орудие преступления. До чего же вовремя в нем отцовские чувства прорезались. Э-эх, кончилась вольная деревенская жизнь: посадят меня теперь бумажки в жандармерии переписывать. А всё почему так получается? Потому что я один, и даже самого завалящего помощника нет! А те, кто сами вызываются помочь, ненадежны, подводят.

– Я расскажу следователю подробно, как было дело, – перебил жандарма отец Иеремия. – Никто не может вас упрекнуть в том, что вы физически не можете одновременно находиться в разных местах. Этого даже архангелы не могут. Не беспокойтесь об этом и ступайте.

Отец Иеремия закрыл за жандармом дверь и свет, проникавший в кутузку от газового фонаря, стоявшего у крыльца, исчез. Стало совсем темно.

– И что мы теперь будем делать? – спросил Иоганн дядю.

– Надо поговорить с Альфонсом Габриэлем, и желательно побыстрее, – ответил священник, торопливо подходя к каморке и отпирая ее. – Зажги, пожалуйста, свет, почти ничего не видно.

Иоганн подскочил к столу, пошарил в полумраке рукой по столу, чуть не перевернул стоящую на краю керосиновую лампу.

– Ну, где ты там? – спросил отец Иеремия.

– Сейчас-сейчас, – ответил Иоганн и открыл ящик стола. – Спички ищу.

В столе у жандарма чего только не было – в темноте не разберешь, но полный кавардак. Однако большой коробок с американскими длинными спичками Иоганн нашел почти сразу. Поджег, поднес к фитилю, загорелся неяркий, но ровный свет. Иоганн увидел, что дядюшка, не дождавшись его, возвратился к столу.

– Ну что ты так медленно? И нехорошо в чужой стол лазить. Смотри, какой беспорядок ты учинил. Попадет нам от господина Бауэра.

– Так и было, – оправдываясь, объяснил Иоганн, раскладывая содержимое стола аккуратнее. Каких интересных вещей тут только ни было: коробка с камнями для давешней игры в мацзян, точильный брусок, наручники с торчащим из них ключом, военный бинокль, рассыпанная горсть револьверных патронов, разрозненные листы бумаги, какие-то записки, счета, бумажные клочки, запечатанная бутыль с чернилами и, конечно же, спички.

Неосторожным движением Иоганн потянул какую-то бумажку и нечаянно скомкал ее.

– Что это? – спросил священник, перекрестился и, пробормотав: – Прости, Господи, грех-то какой, – взял бумажку в руки.

«Мучительно думаю, кто мог написать записку от имени священника Феликсу. Ничего не понимаю. Что происходит? И что я должен сказать следователю?»

– Господин Бауэр, пока мы собирали подписи, – тоже размышлял об убийстве. – пояснил отец Иеремия племяннику и вытащил из стола еще одну записку.

«Не знаю, может быть, отец Иеремия прав, – было написано на листке. – И Бог вправду существует. Но как же далек я от Него. Тот мир, который Он создал, явно несправедлив, и я совершенно не могу согласиться с тем, что он таков. Добро уничтожается злом, добрые побуждения – преступлениями, благородство – низостью. Никогда я не смогу этого понять и принять. Vitia erunt, donec homines».

Похоже было, что отец Иеремия растрогался. Он положил бумажки на место, закрыл ящик стола, взял в руки лампу и, пробормотав: «Hominem non odi, sed ejus vitia», – быстро вернулся к двери каморки.

Альфонс Габриэль сидел на перевернутом вверх дном ведре, опираясь спиной на рулон строительной сетки. Он быстро поднял голову и даже не прищурил своих черных пронзительных глаз, когда в каморку ворвался свет керосинки.

– Прости, голубчик, выпустить тебя – не имею права, – сказал священник, – но хочу тебя выручить из беды. Поэтому будь добр, помоги мне, расскажи, что ты видел?

– Не видел я ничего! И точка! – быстро и нервно выкрикнул бродяга, словно каркнул.

– А монета? Как оказалась у тебя монета из кошелька Феликса?

– Сказал ведь уже – взял свою только! – заносчиво ответил бродяга.

– А остальные бросил?

– Больно их много было, – фыркнул Альфонс Габриэль. – Всего-то штук пять. А на меня потом повесят, что целый кошелек украл. Не было этого. Высыпались монеты. Некогда было в траве искать. Я только свою и успел подобрать. Вы других спросите! Что на меня-то всё сразу? Я нищий, мне и не грех взять да не взял… А у некоторых всё есть…

– Ты видел, как кто-то подобрал деньги? – перебил его отец Иеремия.

– Ничего я не видел! Не надо спрашивать! И что вы вообще пристали ко мне? Думаете, если я бездомный и нищий, так на меня можно теперь всё валить?

– Ничего я такого не думаю! – воскликнул отец Иеремия.

– А я вот тоже, может, с лягушатниками воевал. Может быть, даже героем был. Кто теперь это расскажет? Весь полк, может, в окружение попал, один я жив остался, повезло, что снарядом контузило, думали – помер, бросили. А так бы – забили до смерти. Не щадили лягушатники никого, когда им улыбалась удача, так как крепко мы их тогда били, крепко. И мстили они за своих, убивая всех подряд.

– А ты видел Франца перед тем, как пошел в кузницу? – спросил отец Иеремия. – Он сказал, что катался на велосипеде у колодца Рэнгу, а ты отправил его к старой дороге… Это, действительно, было?

– Франца? Ну да, видел, – хмыкнул бродяга. – Бравый герой, голова с дырой. В Легионе он, видите ли, служил… А нюхал ли он порох или по девкам бегал? Я вот по-настоящему кровь проливал, а он… а другие еще неизвестно были на войне или нет. И как бы жили они, если бы домой пришли, а деревни родной нету? И семьи нет. Сгорело всё. Никто даже не знает, остался ли кто живой. Наверное, никого – говорят, лягушатники всех саблями порубили, – тоскливо добавил бродяга. Да в общем и хорошо, что жена с детишками быстро померли, а то б голодать пришлось. Разве я нужен им был такой, без руки, с пустой головой? Жаль только, что мучиться пришлось, бедным, – по грязной щеке, оставляя бледный, с разводами, след, потекла слеза.

– А когда учитель подобрал монеты? Сразу или когда все ушли? – поинтересовался священник.

– Как бы он сразу смог? – ухмыльнулся Альфонс Габриэль. – Он только кошелек ногой в куст задвинул, как на него натолкнулся…

– Так значит – потом?

– По… – бродяга осекся. Похоже, он вовсе не собирался рассказывать про учителя. Как же его лихо вывел дядя на чистую воду, – подумал Иоганн и широко зевнул. Ему не хотелось больше есть, но отчаянно потянуло в сон.

– Не знаю я ничего, никого не видел! – сердито проговорил бродяга и сколько отец Иеремия ни задавал ему больше наводящих вопросов, отказывался отвечать. Мычал какой-то военный марш себе под нос. Смотрел пронзительно в угол каморки и молчал, словно и не с ним говорят.

Отец Иеремия тяжело вздохнул, взял Иоганна за локоть и вывел из каморки.

– Прикорни пока на стуле, – посоветовал он. – Странно. Что-то долго не идет господин Вальтер…

– Stare putes, adeo procedunt tempora tarde, – пробормотал сонно Иоганн. – Не буду спать, только закрою ненадолго глаза, – подумал он. Некоторое время юноша еще прислушивался к ровному голосу дяди, беседующего с самим собой, пытался проникнуть в смысл незатейливых фраз, но смысл ускользал, а тихий голос убаюкивал, и он заснул.

А священник продолжал говорить сам себе, что если верить бродяге, то деньги, получается, взял учитель, и взял он их после того, как труп был найден, а значит, запланированное ограбление исключается. И непонятно всё же, зачем Феликс написал записку Себастьяну от его, отца Иеремии, имени. Может, что-то хотел украсть из кузницы, но что? И что за странный список имен был найден дома у Феликса, среди которых были перечислены и Иоганн, и сам отец Иеремия. Странно это всё, очень странно.

А затем голос дяди исчез, растворился в морском прибое. Тихо шумело море, над волнами летали чайки. И сам Иоганн летал среди них, размахивая руками, как крыльями, под безоблачным радостным небом. И вдруг синева над чайками разверзлась, вспыхнула молния и раздался оглушительный гром. Сердце у Иоганна ёкнуло и он камнем рухнул на землю. Но еще не долетев до нее, в испуге проснулся. Глянул на дядю. Вид у того был встревоженный, он к чему-то прислушивался. Иоганн понял: что-то случилось.

26

В любое другое время невыспавшегося Иоганна пришлось бы будить очень долго. Матушка прыскала бы ему в лицо холодной водой, трясла б за плечо, а он – знай себе – только поворачивался бы на другой бок, натягивая одеяло на голову, и дрых себе спокойно дальше. Такой уж крепкий у него был молодецкий здоровый сон. Но сейчас – не так, нет. Когда человек чем-то сильно обеспокоен, как бы его ни сморило, он выскакивает из сна тотчас, как только что-либо вокруг едва-едва изменится: шорох какой раздастся, слабый свет вдали мигнет. Так уж человек устроен, да и любая Божия тварь: когда опасно, организм сам себе сторожем служит, даже во время сна.

– Что там? – одними губами, чуть слышно, спросил Иоганн дядю. Тот даже не обернулся, приложил палец к губам: тсссс, молчи, мол. И Иоганн тоже стал прислушиваться. Явно что-то неладно было. Не так, как всегда в вечернее время. Деревенские собаки, несмотря на поздний час, истошно и истерично лаяли, словно с цепи все сорвались, где-то, через несколько дворов, загремело ведро, кто-то торопливо, громко чертыхаясь, пробежал мимо кутузки. Следом за тем раздался выстрел, не совсем рядом, чуть в стороне. В какой именно стороне – Иоганн не понял, но сообразил сразу, что это уже второй выстрел, первый-то его как раз и разбудил. А дядя, похоже, именно этого выстрела и ждал, словно сигнала какого, или знака. Он тут же нахлобучил на голову лежавшую до того на столе капелло романо и собрался к двери.

– Это убийца? – спросил Иоганн, дядя в ответ только пожал плечами. – А что мы будем теперь делать?

– Ты оставайся здесь, – велел священник. – Закройся изнутри. А я схожу, посмотрю, что происходит.

– Я с вами, – запротестовал Иоганн. – Я вас одного не оставлю.

– Кто-то должен находиться в кутузке, – наставительно заметил дядя, выходя за порог. – Господин Вальтер еще не вернулся, мы не можем оставить свой пост без разрешения.

Иоганн высунул голову за дверь. Дядя стоял уже за крыльцом и озирался по сторонам. Его силуэт тревожно чернел под качающимся газовым фонарем. Базарную площадь перебегали то и дело какие-то люди. То в одну сторону, то в другую. Кто-то метнулся к двери кутузки и выкрикнул: «Святой отец, старая Герта убита!»

– Боже мой! – ошеломленно проговорил священник и торопливо нырнул в темноту. Иоганн мгновение помедлил, затем вернулся в кутузку, схватил лежащий в углу ломик и бросился следом за дядей. Только на крыльце чуток притормозил, плотно прикрыл дверь и, чтобы не открывалась, заложил ее большим булыжником, валявшимся под окном.

– А где же господин Вальтер? – ошеломленно спросил самого себя Иоганн. – Он ведь как раз пошел к старой Герте!

Около дома старухи, во дворе, уже толпился народ. Крестьяне испуганно оглядывались по сторонам, о чем-то оживленно судачили. Иоганн увидел несколько знакомых лиц, но дяди среди этих людей не было. В огороде, среди грядок, лежало маленькое сухонькое старушечье тельце. Не так лежало, как в гробу лежат, мирно, успокоенно: нет, повернуто на бок, и не просто повернуто, а как-то так неестественно, искривленно, ноги согнулись, скрючились, как будто сведены судорогой, одна рука прикрыла лицо. Крови не было видно совсем, но, очевидно было, что старуха умерла. Глаза ее остались открыты и стеклянно смотрели из-под ладони куда-то в сторону.

– Вы дя… отца Иеремию не видели? – схватив за рукав стоящего рядом с суровым видом крестьянина спросил Иоганн.

Тот кивнул головой в темноту:

– Там он, с господином Вальтером.

Иоганн нырнул в указанном направлении. Дядя стоял у самого дальнего, проломленного края забора, метрах в пятнадцати от места убийства Герты, о чем-то оживленно разговаривая с крестьянами.

– Доктор скоро придет? – спросил он громко, куда-то в сторону.

– Идет уже, – пробасили из темноты. – Разбудили.

– Зачем доктор? – подумал Иоганн. – Разве дядя не видит, что Герта мертва?

Он протиснулся вперед и увидел, зачем нужен был врач. В двух шагах от дяди лежал, весь в крови и без сознания (а может быть, тоже мертвый, – испуганно подумалось Иоганну) господин Вальтер. Нет, он точно был живой. Стонал так жалостно, словно был не грозой всех местных нарушителей правопорядка, старым солдатом, героем Франко-Прусской, а всего лишь маленьким мальчиком. У Иоганна от жалости сжалось горло. Кто-то склонился над жандармом и попытался вытащить из его крепко сжатых пальцев револьвер. Даже без сознания он никак не хотел с ним расставаться.

– Никак не удается, – прокряхтел тот, что тянул оружие из руки Бауэра.

– А ты из барабана пули вытряхни, – посоветовали сочувственно. – Вот ведь незадача.

– Дык уже. Вынул все. Но только одна в стволе, ее-то никак. Ишь как пальцы сжал. Не разомкнешь. Сломать запястье боюсь. Подождем доктора лучше. Только бы не пальнул в кого.

– Доктор Филипп идет, уже здесь, посторонитесь, – суетливо проговорил кто-то. Люди расступились. Дядя заметил Иоганна, но ничего не сказал ему, кивнул только головой.

Филипп, с докторским чемоданчиком, растрепанный, заспанный, с красными воспаленными глазами и трясущимися руками, в давешнем своем костюме, в котором, очевидно, и спал, весь помятый и не очень чистый, наклонился над раненым. Велел остальным отодвинуться подальше, ворот рубахи жандарма был порван, доктор откинул его, прощупал на сонной артерии пульс, оттянул пальцами веки, быстро осмотрел рану на голове – похоже, даже в состоянии жестокого похмелья Филипп не терял рассудка и понимал, что должен делать. Сильно нажав на шею жандарма около ключицы большим пальцем – другой рукой доктор ловко выхватил револьвер. Пальцы Бауэра разомкнулись и на этот раз спокойно расстались с оружием. Филипп оглянулся.

– Святой отец, подержите, – попросил он священника и протянул ему револьвер. – Похоже, Вы у нас теперь за старшего.

– Как он? – спросил отец Иеремия.

– Его хорошо стукнули по затылку, чем-то тяжелым, возможно, камнем. Но череп, слава Богу, цел. Если до утра доживет, то скорее всего оклемается. Лишь бы заражения не было. Надо аккуратно перенести его в дом и остановить кровь.

Несколько крестьян взяли раненого жандарма на руки и понесли в дом. Отец Иеремия потянул доктора в сторону – туда, где лежал труп Герты.

– Филипп, здесь уже не поможешь, но одним глазом гляньте, пожалуйста… Что тут произошло?

Доктор быстро осмотрел тело Герты и сказал, что на нее и жандарма, очевидно, напал один и тот же человек. У старухи на затылке кровоподтек. Очевидно, ее также ударили сзади, хоть и не так сильно. Однако, ей хватило…

– А господин Вальтер двужильный. У него мощный организм. Вероятно, он не сразу потерял сознание после удара, а успел выхватить револьвер, дважды выстрелить и даже отбежать на несколько шагов. Даже в состоянии шока стремился догнать убийцу. А тот, скорее всего, проскочил в дыру в заборе. Кстати, а убийцу поймали?

– За ним побежал Франц, – сказал отец Иеремия. – Он подошел сюда одним из первых. Надеюсь, что с ним все в порядке и он поймает преступника. Хотелось бы, чтобы люди могли спокойно спать ночью. И надо будет не забыть выпустить Альфонса Габриэля. Ясно, что он ни в чем не виноват.

– Нужно отнести тело в хладную. Давайте-давайте, помогите. Скажите Лауре, что я велел положить труп туда же, где тело Феликса. – скомандовал доктор оставшимся во дворе крестьянам. – А я пойду к господину Вальтеру. У меня впереди, похоже, очень хлопотная ночь.

Иоганн наотрез отказался возвращаться в кутузку без дяди. Священник вынужден был согласиться, потому что племянник вдруг стал ныть, что хочет побежать вслед за Францем, он просто обязан поучаствовать в поимке преступника.

– Ты еще слишком молод, – сказал отец Иеремия и, подумав, что спокойнее будет, если племянник останется под боком, не стал настаивать на возвращении его в кутузку. Тем более, что она рядом с домом жандарма – возникнет какой шум, они через окно сразу и услышат.

Дом Бауэра – снаружи небольшой и компактный, казалось, внутри был гораздо просторнее, чем можно было себе представить. Возможно, играло роль то, что, помимо небольшой кухни, комната была всего лишь одна – зато просторная и почти немеблированная. Видно было, что жандарм с любовью относится к своему жилью. Ремонт был еще не закончен, но повсюду царили порядок и чистота. Из мебели были всего лишь узкая деревянная кровать, покрытый ковром сундук в углу, стол да стул, всего лишь один – похоже, жандарм не отличался излишним гостеприимством.

Стул забрал доктор, отец Иеремия присел на сундук, всем остальным пришлось стоять. Впрочем, Филипп только и разрешил остаться священнику с Иоганном да прибежавшей спросить, не нужна ли какая помощь Марте. Марту врач заставил растопить печь, разогреть воду, а сам тем временем промыл рану на голове жандарма и начал колдовать над своим чемоданчиком: собирал из разных пакетиков порошки, смешивал их, смачивал, прикладывал к ране – короче, хлопотал, всем своим видом выражая озабоченность.

Отец Иеремия уже собрался уходить, когда жандарм вдруг перестал стонать и открыл глаза.

– Где я? – спросил он заплетающимся языком и ухватился руками за пояс.

– Дома, голубчик, дома, – успокаивающе заворковал Филипп, – лежите спокойно, вам нельзя волноваться. Будете слушаться нашего брата эскулапа – скорее на ноги встанете. Aestimo vitam unicom bonum – так говорил великий Сенека. – А раз жизнь – единственное благо, то надо о ней и как следует позаботиться.

– Где наручники? – еле выговорил жандарм.

– Да здесь же, на ремне, отстегнуть бы… Переодеться бы вам… в домашнее бы…

– Не надо! – отрезал Бауэр. – Револьвер где?

– А револьвер пока пусть у святого отца, дорогой мой, побудет. И не просите вернуть. Вот его вам сейчас никак нельзя давать. Только-только в себя пришли, не дай Бог, опять сознание потеряете, кто поручится, что вы нас всех тогда в бреду не перестреляете… Нет-нет-нет.

Жандарм застонал и попытался привстать.

– Вы не понимаете, – с трудом выговорил он. – Преступник на воле. Я ошибся. Бродяга оказался ни при чем. Я должен идти… – Бауэр попытался сесть, но побелел и рухнул без сил на подушку.

– Куда вам сейчас идти, голубчик? – всполошился доктор. – Лежите себе спокойно. Без вас теперь следствие обойдется. Святой отец теперь будет всем распоряжаться. А вы отдыхайте, дружок.

По щеке жандарма скатилась бессильная слеза.

– Скажите только одно, кто напал на вас, Вальтер? – спросил отец Иеремия.

Бауэр перевел взгляд на священника. Видно было, что ему трудно сосредоточиться и понять, о чем именно его спрашивают. Глаза жандарма то и дело начинали разъезжаться в разные стороны.

– Впрочем, не надо, не говорите, – поспешно проговорил священник. – Вам надо отдохнуть. Потом всё расскажете.

– Я увидел, что Герта лежит на земле, подошел к ней, наклонился, и тут меня ударили. Я только тень успел заметить, что мелькнула, – жандарм перевел тяжелое дыхание и продолжил. – Темно в голове. Не помню больше ничего.

– А это вы стреляли? – выскочил вперед с вопросом Иоганн.

Доктор и священник дружно шикнули на него. Было видно, что Бауэр с огромным трудом произнес и то, что они услышали. Жандарм мучительно наморщил лоб.

– Не помню, – чуть не плача, выговорил он и опять потерял сознание.

В это время за дверью раздался шум.

– Не впущу, велено никого не впускать, – громко протестовал поставленный у дверей сторожить покой больного крестьянин.

– Я убийцу поймал! Хорошая новость мертвого оживит, господин Вальтер обрадуется, вот увидишь, – возразил голос Франца. – Пропусти!

В дверь вошел широкоплечий жених Лауры. Он весь светился радостной улыбкой победителя.

– Я поймал бандита! А как господин жандарм?

– Плох, – вздохнул доктор. – А где преступник, кто он?

– Я так и знал, что не наш он. Из чужаков. Далеко не успел убежать, так как господин Вальтер ранил его в ногу. Я поймал его почти сразу. Правда, он поначалу своим ножом размахался – так с голыми руками не подойдешь сходу. Но я же был в Иностранном Легионе, – криво ухмыльнулся Франц. – Я и не с такими справлялся.

– Сейчас мне только еще одного раненого не хватало, – вздохнул доктор. – Где он? Может сам идти?

– Да что с ним сделается? Пуля слегка царапнула. Сам перевяжу, делов-то, я умею. Вы господина Вальтера, главное, на ноги поставьте. Я не люблю полицию, но он храбрый человек. Да и вообще из военных, а не просто так.

– Ну и займись сам, коли такое дело, – обрадовался доктор. – Я сейчас вколю господину Вальтеру морфин. Ему выспаться надо, а то его, даже больного, трудно в постели удержать. Чуть в себя придет, так сразу в бой… ловить… хватать…

Отец Иеремия поднялся с сундука, на котором сидел, махнул рукой племяннику и, уже выходя из дома, поинтересовался у Франца:

– А где нож чужака?

Франц вытащил из-за пазухи большой зачехленный нож и протянул его священнику. Тот снял жесткий, обтянутый кожей чехол. Это был не охотничий нож, как раньше предполагал отец Иеремия, нет. На рукоятке его был выгравирован и инкрустирован латунью широкий четырехконечный крест. Крест давно несуществующего и почти позабытого Тевтонского ордена…

– Стойте! Стойте! – раздался сзади голос Филиппа. Отец Иеремия обернулся. К нему спешил доктор. – Вот, – сказал он, протягивая священнику небольшой ключ, с продольной бороздкой и зигзагообразными краями, такие ключи недавно стали входить в моду в городе и назывались американскими. – Вот, возьмите, лежал на пороге. Может быть, пригодится?