Текст книги "Убийство в Рабеншлюхт"

Автор книги: Оксана Аболина

Соавторы: Игорь Маранин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

10

Шнурок был Иоганну знаком. Да и кому он не был знаком в деревне? Феликс любил бахвалиться своим кошельком и его содержимым. Совсем недавно он похвастался Иоганну новыми золотыми монетами, а еще парочкой талеров, вышедших из употребления, а главное – спотжетоном с головой Наполеона III. Сатирических монет этих немало было выпущено во времена Франко-Прусской войны, но с тех пор они стали большой редкостью. Монету Феликс выменял у бродяги Альфонса на хороший обед, а как она попала к бродяге, ведал только он сам. Наверное, жетон был ему дорог, раз Альфонс пытался как-то выкупить его. Да только Феликс ни за что не хотел отдавать монету обратно.

Внимательно осмотрев шнурок, Иоганн поднял глаза на учителя. Хотел спросить его не находил ли тот что-нибудь еще, но тут от ворот послышался голос дядюшки.

– Добрый день, Рудольф! – сказал дядюшка и тут же поправился. – Хотя какой он добрый, такое несчастье…

– А все потому, отец Иеремия, – направившись к нему, проворчал учитель, – что живем мы во времена, когда варвары уже вошли в Рим. Потеряно уважение к старшим! Нет, вы послушайте только, что мне сказал ваш племянник!

– Слушаю, – кротко ответил священник и бросил строгий взгляд на Иоганна. Юноша отвернулся, поморщился и отошел в сторону. Правильно говорили мальчишки про Рудольфа, что никто его терпеть не может. Есть за что.

– Рудольф, я знаю, вы были дружны с покойным, – донесся до него голос отца Иеремии. – С племянником своим я побеседую, но сейчас важнее расследовать по горячим следам это страшное преступление. Не говорил ли Феликс часом о том, что повздорил с кем-то? Или, может быть, упоминал какую-нибудь неприятную историю из своей городской жизни. Были у него враги, вы не в курсе?

– Так вы считаете, это все-таки не Себастьян? – задумчиво спросил учитель.

– К счастью, нет, – ответил отец Иеремия. – Себастьян парень вспыльчивый, и с Феликсом он не ладил, но убийства не совершал. Поэтому мне и важно знать, не было ли у Феликса врагов. Когда вы видели его в последний раз?

Рудольф несколько помялся, но затем все же ответил:

– Сегодня утром.

– Он заходил в школу?

– Нет, домой. В школу я только собирался, да и был у нас лишь один урок. Пожалуй, замечу, что Феликс был взволнован. Да-да, точно взволнован. Но ничего такого он не сказал. Расспрашивал меня о Вулкане…

– О чем? – удивленно переспросил отец Иеремия.

– О кузнеце нашем. Вулкан это… в общем, римский аналог Гефеста, бога огня и кузнечного дела.

– Бог у нас один, сын мой, – недовольно произнес отец Иеремия. – Не стоит называть богами языческих идолов, пусть им и поклонялись некогда великие империи. Так Феликс расспрашивал вас о кузнеце? Странно… И что же именно его интересовало?

– Странные были вопросы, – признал учитель. – Спрашивал, не ходят ли о Генрихе нехорошие слухи в деревне. Откуда у него водятся деньжата, спрашивал. Не было ли между Генрихом и Анной, женой лесника, чего…. И где был кузнец, когда лесника убили. А откуда мне знать – я тогда месяц в Монте… в Берлине провел. И еще его интересовало, откуда взялись дьяволоискатели…

– Кто-кто? – снова удивился отец Иеремия.

– Феликс так чужаков называл, – пояснил Рудольф, – которых Генрих к Анне на поселение привел. Вроде как они бесовские следы в округе ищут.

При этих словах отец Иеремия трижды перекрестился и воздел глаза к небу, прочитав короткую молитву. Затем перевел взгляд на учителя, и тот тоже осенил себе крестным знамением.

– Спаси и сохрани, – пробормотал отец Иеремия.

Иоганн нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Ему хотелось рассказать о шнурке, а еще ведь был след от велосипеда и две вороны: убитая и вы резанная на воротах. Но всё это могло подождать. Куда как интереснее послушать, что говорит Рудольф. Юноша и сам не заметил, как весь превратился в слух.

– И вот что еще скажу, – подумав, добавил учитель. – Феликс явно в чем-то подозревал кузнеца. Я сразу про убийство лесника подумал. Нечисто ведь там дело вышло…. И убийцу так и не нашли. Спросил его прямо, но ответа не получил.

– А зачем, по-вашему, Генриху могло понадобиться убивать лесника?

– Ну, как зачем? – удивился учитель вопросу дяди. – Все знают, что наш Вулкан неравнодушен к Диане. Кузнец – человек, как известно, горячий. Муж – что? Муж – помеха. Взял топор, устранил препятствие, – учитель хихикнул. – Проще пареной репы. Да и Феликс утром сказал, что собирается что-то важное узнать в кузнице. Может, он тайно расследовал убийство лесника? Недаром столько времени провел в лесу у чужаков.

Иоганн ждал, что отец Иеремия возмутится – добрее кузнеца Генриха он человека не встречал – но дядя только покачал головой.

– Предположим, что вы правы, – задумчиво произнес он, – но ведь время траура давно подошло к концу, а Генрих ни разу не заикнулся, что собирается жениться на Анне.

– Ну, а что если, лесничихе чужак приглянулся? Кто чужих мужчин к любимой женщине в дом приводит? Глупая гора мускулов сама себе яму выкопала. – учитель самодовольно улыбнулся высказанному каламбуру. – Феликс очень заинтересовался тем, почему Вулкан привел иноземцев к Диане. Любознательный был мальчик, – учитель смахнул невидимую слезу. – Это его и сгубило. Мне будет не хватать его.

– Вы и вправду думаете, что господин Генрих убил лесника? – не вытерпел Иоганн.

Как ни странно, но учитель на его вопрос ответил. Хотя ведь зарекался не отвечать. Но то ли обещание отца Иеремии поговорить с племянником успокоило Рудольфа, то ли ему так нравилась своя версия, а, может, и то, и другое вместе, но он тут же отозвался:

– Ну а кто же еще? Я вот что тебе скажу: кузница у нас где?

– За деревней, – ответил Иоганн.

– А дом лесника?

– Ну, там… – Иоганн махнул рукой в сторону леса. – За болотом.

– А между ними что?

Иоганн пожал плечами. Лес, болота, дорога… Холмы всякие…

– Между ними колодец с привидениями Рэнгу! – торжественно заявил учитель. – Ровно посередине!

От неожиданности Иоганн даже рот открыл: а ведь действительно! А учитель уже обернулся к священнику.

– Все знают, что вы не верите в призраков, святой отец, – понизив голос, он заговорил горячо и убедительно. – Но подумайте сами – а что, если кузнец с лесничихой продали души дьяволу? Тогда это всё объясняет: и призрак, и смерть лесника и появление дьяволопоклонников, убийство – это была кровавая человеческая жертва, которую они принесли Люциферу. А чужаки и вовсе не люди. Слуги дьявола они, вылезли из преисподней, готовят свои черные дела. А мы живем себе и ни о чем таком не подозреваем.

Учитель заметил, что его речь произвела впечатление даже на отца Иеремию, не говоря уже об Иоганне, и заговорил еще более быстро и горячо. – По пророчествам, врага рода человеческого никто, когда он придет, не узнает, и будут ему поклоняться аки Господу Богу нашему Иисусу Христу.

Отец Иеремия взмахнул рукой, словно отгоняя какое-то видение, и только собрался что-то сказать, как Иоганн неожиданно выпалил:

– А еще они ворон убивают!

И торопливо заговорил, невольно попадая в тон учителю:

– Четырнадцать обезглавленных ворон за последнюю неделю. Я в лесу видел, все хотел выследить, кто их убивает. А последнюю вон там за забором нашел. Пятнадцатую. Это точно кровавые жертвы. Дядя Иеремия, вы мне сами рассказывали об языческих обычаях, жертвах. Ну, вот они, дьявольские жертвы. И знак. Вон там на заборе, гляньте, точно знак – ворона ножом вырезана. Я сначала не разобрался, а теперь понимаю: это знак дьявола. Тот, кто поклоняется дьяволу, у себя мертвую ворону на доме рисует, вот и дядя Генрих….

И тут Иоганн невольно осекся. Ну не мог он представить кузнеца Генриха поклоняющимся дьяволу. Чужаков мог. Феликса мог. Даже учителя вот и того мог, а кузнеца нет.

– Давайте не будем спешить с выводами, – голос отца Иеремии прозвучал тихо и успокаивающе. – Любое убийство дело рук диавола, но действует враг человеческий посредством людей, и методы для любого злодеяния у него вполне земные.

Отец Иеремия устал стоять и, оглянувшись по сторонам, заметил под навесом скамью. Молча кивнул учителю, приглашая направиться к ней, сделал несколько шагов по земле и внезапно остановился.

– Откуда здесь вода? – удивленно произнес он. – Ведь дождя не было.

Застывший было истуканом Иоганн обернулся и увидел, что отец Иеремия с неудовольствием осматривает свою промоченную обувь.

– Гиппократ наш бочку перевернул, – проворчал учитель. – Видите вон на углу? Ну вот… Налетел на нее неосторожно и перевернул.

Рудольф указал на большую деревянную бочку – двести литров входит, однажды похвастался Себастьян – уселся на скамью и закурил сигарету. Курил он много, и в отличие от деревенских, не простой табак, а настоящие городские сигареты, длинные и дорогие. Отец Иеремия неодобрительно посмотрел на учителя: курение священник не одобрял. Затем прошел мимо наковальни, едва взглянув на лежащий на ней топор с длинной ручкой – тот самый, которым убили Феликса, и остановился возле пустой бочки. Взялся рукой за край, покачал из стороны в сторону и обернулся к учителю.

– Но если она была полной, – задумчиво произнес он, – эдакую махину никак не опрокинешь неосторожным движением.

– Пьяный он был, – сообщил Рудольф. – Вы разве не заметили? Как ему вообще людей лечить разрешают? Споткнулся по пьяни – вон за тот корень, видите – попытался на ногах удержаться и с разбега налетел прямо на бочку. Она и опрокинулась. Вы бы хоть поговорили с ним, отец Иеремия! А то случись что, он с пьяных глаз такого налечит!

– Да-да, – кивнул головой священник. – Вы совершенно правы, Рудольф. Нужно обязательно поговорить с Филиппом, он в последнее время стал много пить. Кстати, хотел бы вас видеть на завтрашней службе в храме. Вы стали часто их пропускать.

Рудольф пробурчал что-то невнятное, а отец Иеремия оборотился к Иоганну.

– Мальчик мой, – сказал он. – Там в кузнице должны быть ведра, а за домом – ну, ты знаешь – колодец. Натаскай-ка воды в бочку.

– Воды? – невольно вырвалось у обескураженного Иоганна. – Зачем?!

– Неизвестно сколько еще продержат под замком Себастьяна, – вздохнул отец Иеремия. – Приедет Генрих, а воды в бочке нет. Нехорошо.

И посмотрев на кислую физиономию юноши, улыбнулся и добавил:

– Иди-иди, физический труд еще никому во вред не был.

11

Отец Иеремия задумался. Учитель был уроженцем Берлина, чем неописуемо гордился, и как только выпадал случай, старался об этом напомнить. Не то чтобы он слишком возносился, но всегда показывал свое превосходство. Однако Рудольф достаточно долго прожил в Рабеншлюхт и деревенские привыкли к его манерам, он стал для них почти что своим. Жители относились к нему без симпатии, но и без особой неприязни – все-таки именно он муштровал и воспитывал их отпрысков, вбивая в неразумные головы грамоту, а это нелегкий труд. Еще на памяти были два предыдущих преподавателя: во время франко-прусской и учитель попался под стать времени – бессердечный солдафон с деревянными мозгами и железными кулаками. Отец Феликса уже тогда был старостой, и после одного случая, чуть не закончившегося трагически, он нашел в Леменграуен солдафону замену. Следующий учитель был мягкотел, слаб, безволен, дети его не слушали, проку от него было – как с козла молока, и в конце концов он сбежал сам, тайком, незаметно, а школа на два года осталась закрытой. После этого и появился в деревне Рудольф.

Нового учителя ученики невзлюбили сразу, и надо сказать, чувство это было глубоко взаимным. Нельзя утверждать, что Рудольф был чрезмерно жесток, но его самовлюбленность и равнодушие к детям приводили к тому, что ни он их не понимал, ни они его, и в результате дисциплину ему зачастую приходилось прививать розгами, хотя и не так жестоко и изощренно, как учителю времен франко-прусской.

Когда Феликс учился в школе, он стал одним из редких любимчиков Рудольфа. Прежде всего, он заинтересовался греко-римской мифологией, и здесь Рудольф нашел благодарного слушателя своим обильным словесным излияниям. Впрочем, интерес Феликса был в ту пору не слишком глубок, скорее, даже поверхностен, истории далеких земель его не беспокоили, а вот следы местных языческих верований, сохранившиеся кое-где в виде отголосков легенд, будоражили беспокойный мальчишеский ум. Своими открытиями он делился с Рудольфом, принося из странствий по окрестностям поросшие мхом каменные голоса древних; учителю льстило внимание и уважение мальчика. И это тоже их связывало. Кроме того, характер Феликса был язвителен, колок, демонстративен, другие дети его ненавидели, и он подспудно тянулся к старшему другу, который защищал его. Многие мальчишеские ссоры Феликса заканчивались поркой его обидчиков. Ну, и помимо прочего, не стоит забывать, что Феликс был сыном старосты Шульца – самого богатого в округе человека.

Впоследствии мальчика отправили учиться в Леменграуен, затем он поступил в Гейдельбергский университет, и надолго исчез из поля зрения односельчан. И вот не так давно, месяца три-четыре как, появился он вновь в родной деревне. Поговаривали, что в Гейдельберге Феликс по уши завяз в скандальной истории, вероятно, весьма грязной и неприятной, в противном случае, так или иначе он проболтался бы о ней. А уж в Рабеншлюхт секрет утаить невозможно – деревня была бы в курсе всех похождений Феликса уже на следующий день.

За годы, проведенные вдали от дома, характер Феликса не слишком сильно изменился, правда, юноша повзрослел, похорошел, стал завидным женихом. Девушки на него поглядывали с интересом, за некоторыми он волочился, по вечерам же заглядывал на рюмочку к учителю поболтать о том-о сем, и так бы и проводил в полной бестолковости целые дни, если бы не заинтересовался поселившимися у Анны чужаками. Он свел с ними знакомство и стал подолгу пропадать в лесу. И это удивляло деревенских жителей, ведь чужаки ровней Феликсу не были, кроме, пожалуй, одного, тоже, кажется, студента. Но тот прожил у Анны недолго, как-то раз уехал и не вернулся, кажется, еще до возвращения Феликса.

Всё это священник знал, но могло ли это помочь в расследовании? Увы, отцу Иеремии приходилось вновь и вновь возвращаться к тем же вопросам, которые ничуть не проясняли сгустившийся вокруг убийства туман.

Священник и учитель сели на скамью под навесом и продолжили беседу.

– Скажите, Рудольф, вы были другом Феликса. И раз уж мы заговорили о ревности, то… священник замялся. – Поверял ли вам Феликс свои сердечные дела? Он был видный парень…

– Да-да-да, – перебил священника учитель, доставая новую сигарету. – Надо признаться, мальчик был отменно красив и сложен, как Аполлон. Женщины влюблялись в него отчаянно, а он не прочь был подшутить над ними.

– Каким образом? – сухо спросил священник.

– Ничего предосудительного, уверяю вас, – просто Аполлону нравилось поддразнивать наших нимф, поддерживать их в уверенности, что он влюблен в них, он даже не прилагал к этому никаких усилий, само собой так получалось. Феликс одаривал русалок невинными намеками, а они воспринимали их как обещания и клятвы. Женский ум короток, – учитель хихикнул. – Что с него возьмешь? Баба мечтает о страстной и вечной любви. И в погоне за этим призраком, подобным нашему Рэнгу, теряет и без того дурную голову. Как вот могла Нина поверить, что Феликс в нее влюблен?

– Нина? Молочница? – удивился священник.

– Разве не заметили вы, святой отец, что наша раскрасавица в последнее время сурмит брови, румянится и пудрится? Раньше ей на румяна да пудры времени не хватало. Да и перед кем ей было красоваться? Перед пентюхом-мужем?

– Да ну что вы, Рудольф, такое говорите?! Нина лет на пятнадцать старше Феликса, – засомневался священник. – и после стольких родов фигура ее… отнюдь, не девичья. Мужчина средних лет, я понимаю, может влюбиться: Нина и без румян – кровь с молоком. Она неглупая рассудительная женщина, не могла она поверить, что молокосос… – священник поперхнулся и покраснел от того, что недосказанная мысль прозвучала слегка двусмысленно.

– Вот вы не верите, святой отец, что так оно и было, а Йоахим очень даже поверил. Я слышал, как он кричал вчера Феликсу: «Убью тебя, мерзавец, кобель, жеребец», – и как только он не обзывал его! И всё «убью, убью!» раз десять проорал, вся деревня слышала, – учитель сокрушенно покачал головой, но при этом посмотрел на священника долгим испытующим взглядом: заметил или нет?

Отец Иеремия успокаивающе произнес:

– Ну мало ли кто так в сердцах скажет? Никто ведь при этом убийства не затевает. Настоящий убийца спрячет зло глубоко в душе. Так что никто его и не заметит.

– Церера! – выпалил вдруг Рудольф.

– Вы имеете в виду мельничиху Марту? – после секундной запинки предположил священник.

– Да-да, она ревновала Феликса к Нине, даром, что нестарая еще вдовушка.

Священник задумался.

– Трудно в это поверить… Нина и Марта – лучшие подруги. Хотя… А было ли что у Феликса с Лаурой?

– Не думаю, что Лаура была как-то связана с Феликсом! – убежденно сказал учитель. – Он бы мне сказал.

– А серенады под окном?

– Да мало ли что болтают в деревне? – усмехнулся учитель. – Всем верить…

Это было странно. Отец Иеремия явственно слышал, как молочница и мельничиха обсуждают роман Лауры с Феликсом, правда, доктор это отрицал, но его можно понять, он ведь отец девушки и не хочет пачкать ее имя в истории с убийством и внебрачной связью, но если роман и вправду был, то какой резон Рудольфу это скрывать? Пока священник размышлял, учитель, раздувая щеки, попыхивал сигаретой. Вдруг за изгородью послышалось сердитое блеяние и крепкая мужская ругань.

– Кто там? – спросил отец Иеремия племянника, бредущего к бочке с очередным ведром воды. Иоганн, довольный, что можно отвлечься от скучной работы, тут же остановился и заулыбался.

– Там Йоахим тащит козу. А она не хочет…

– Это, наверное, моя Амалфея! – учитель бросил окурок в ящик с песком, всплеснул руками и побежал к калитке. И впрямь, муж молочницы тянул за собой упирающуюся, недовольно блеющую белую козу.

– Вот, нашлась, зараза такая, – еще не отдышавшись, начал сбивчиво объяснять Йоахим. – Отвязалась, видать, да побегла в родной огород. Поела всю рассаду. Жена сердится, но вы не переживайте, учитель. Ну как, отец Иеремия, разузнали, кто убийца?

Учитель вовсе и не собирался переживать по поводу погибшей рассады в чужом огороде, он выглядел очень довольным оттого, что нашлась коза. Вообще-то она была ему и не очень нужна, но Йоахим изо всех сил всегда старался угодить учителю своих многочисленных отпрысков, дарил ему к праздникам подарки: то курочку, то индюшку, – Рудольфу это было лестно и не слишком обременительно – за живностью учителя ухаживала старшая дочь молочников, Мария, а он в свою очередь учил ее безвозмездно.

– Йоахим, – строго сказал отец Иеремия. – я зайду к вам позже, а сейчас, позвольте мне закончить разговор с Рудольфом? А ты, Иоганн, привяжи пока Амалфею к забору, да смотри, покрепче. Иоганн взял обрывок веревки из рук учителя и потащил привязывать козу. Муж молочницы, кланяясь и улыбаясь, отступил за калитку и скрылся из глаз.

– Сколько мне еще здесь сидеть? – недовольно пробурчал Рудольф. – Господин Вальтер попросил меня посмотреть за кузницей, мол, я самый ответственный, а больше поставить некого, но в сторожа-то я не нанимался. Не весь же день мне торчать тут?

– Я потороплю его, – пообещал отец Иеремия, – как только увижу. Только мне надо задать вам еще пару вопросов. Где вы были, Рудольф, когда случилось убийство?

– Здесь, неподалеку, в кустах, искал Амалфею.

– Так далеко от вашего дома? – удивился священник. – Это ведь уже почти лес.

– Ну, она у меня резвая девочка, – самодовольно сказал учитель. – Недаром названа в честь греческой своей прародительницы, вскормившей Зевса гру… выменем. Перегрызёт веревку, измочалит всю, прыгнет через изгородь и так её и знали. Один раз вот здесь как раз и нашел, ах, непослушная моя, – Рудольф погрозил пальцем привязанной к забору козе.

– Странно, что именно сегодня вы решили ее искать около кузницы, – как бы между прочим заметил Иоганн.

– Иоганн, – строго сказал священник. – бочка полна?

– Нет еще, – сморщился юноша.

– У нас еще много дел, поторопись, пожалуйста. Итак, как вы оказались около кузницы?

Услышали звон колокола?

– Нет, сначала я увидел, на дороге Нину с Йоахимом, они сильно ругались. Йоахим говорил, что нечего вертеть задницей перед мужиками. А она в ответ, что если бы он не был так ревнив, ничего бы не было и они не потеряли бы столько денег.

– Они шли к кузнице?

– Нет, они стояли неподалеку от нее и орали друг на друга. Йоахим даже ударил жену по лицу. И вот еще что. Может быть, это важно? Нина стояла ко мне спиной, а потом повернулась, и… одежда, руки и лицо ее были в крови. Потом они заметили меня и пошли к кузнице, зашли во двор, тут я услышал крик, а затем звон колокола. Но когда подбежал, то увидел, что здесь стоит Себастьян с алебардой в руках. А вот тут… – голос учителя дрогнул. – тут лежал Феликс. Вскоре все сбежались на звон колокола… Но вот еще что. Я заметил, что Нина всем своим видом показывала, как она потрясена. Но едва позвонив в колокол, она тут же побежала к колодцу смывать кровь.

– А бродягу вы когда увидели: до того, как подошли к кузнице, или после?

– Не помню, – сказал учитель. – Он незаметно появился. Торчал вот там, за забором…

– Где именно?

– Да вот, вон там! Со стороны леса. – учитель махнул рукой.

– Вы пока кратко запишите все, что мне рассказали, – попросил священник. – А ты, Иоганн, уже наполнил бочку? Отлично.

Иоганн опустил ведро на землю и, облегченно вздохнул, вытирая со лба пот. Казалось бы, всего двадцать ведер, но пока идешь до колодца, пока крутишь ворот, пока переливаешь воду…. А в результате самое интересное пропустил! Только обрывки разговоров о Феликсе и его отношениях с женщинами и сумел услышать. Странные это создания, женщины, никак не понять их Иоганну. Что они в этом Феликсе нашли? Вот скажем, белокурая девчонка, что живет в городе по соседству…. Да если бы он вырядился в такие штаны, как у Феликса, она бы его высмеяла! А Феликсу бы строила глазки. Вот как он умел с девушками разговаривать? Иоганн никогда не мог сказать девушке, что она ему нравится, у него сразу язык начинал заплетаться. И чего он такой странный, этот язык? Когда с Себой разговаривает, никогда такого не случается.

– Странно… очень странно…

От голоса отца Иеремии юноша невольно вздрогнул – так переплелись его мысли и слова священника. Отец Иоганн, однако, говорил вовсе не о белокурой городской девчонке и ее насмешках над Иоганном, а о бочке с водой. Он даже качнул эту бочку руками, после чего застыл в задумчивой позе, размышляя над чем-то.

– А ведь этакую махину случайно трудно перевернуть, – заметил, наконец, священник.

– У меня такая же во дворе, – отозвался Рудольф, отрываясь от листка, на котором что-то записывал карандашом. – Перевернуть несложно. Тем более, он на нее с размаху налетел. Споткнулся о корень.

– Хм… – отец Иеремия повертел головой. – Я вижу тут только один корень. Но он…

Не договорив, дядя принялся мерить расстояние от бочки до толстого кривого корня, торчавшего из земли, словно голое колено. Получилось семь полных шагов и еще чуть-чуть. И чего он сомневается? Вон как от доктора вином разило – в таком состоянии кто хочешь и без корня запросто споткнется. Иоганн подхватил ведро и понес мимо летней наковальни со странным оружием – тем самым, которым убили Феликса – в помещение кузницы. Заглянул учителю через плечо: Рудольф уже полстраницы исписал мелким каллиграфическим почерком. Юноша завистливо вздохнул: нет, так красиво писать ему никогда не научиться. Зашел в помещение, отыскал торчавший из стены железный крюк и повесил ведро.

– Странно, очень странно… – донеслось до него с улицы. – А что, разве доктор Филипп бежал, когда споткнулся?

– Шутить изволите? – хихикнул учитель. – Наш Парацельс разве что в уборную может побежать. Да и то, если уж сильно припечет.

И тут до Иоганна дошло! Даже учитель еще ничего не понял, а он… Ай да дядя! Ведь как точно он подметил: если человек шел и споткнулся о корень, то упал бы, не дотянувшись до бочки. Ну, никак бы он ее не перевернул. А это значит…. это значит, что доктор Филипп разлил двадцать ведер воды специально! Но для чего?

Иоганн вынырнул из кузницы и посмотрел на бочку. Если ее опрокинуть, то все место убийства зальет водой, так? Грунт здесь утоптанный, твердый, не то, что на песчаной дороге. Следы… Да, точно! Следы могли только в пыли остаться. И всю эту пыль вместе со следами убийцы смыло водой. Ай да доктор! Но причем тут он?

Тем временем отец Иеремия, оставив бочку, подошел к летней наковальне и медленно обошел вокруг нее. На наковальне лежало орудие убийства: блестящее лезвие – полукруглое с одной стороны и весьма причудливой формы с другой, оно заканчивалось тонким, остро отточенным клинком и было надето на длинное, древко. Священник осторожно взял за край орудие убийства и приподнял его.

– А оно легче, чем кажется, – сказал дядя. – Это ведь какое-то оружие, так?

– Алебарда, – отозвался учитель, не отрываясь от своих записок. – Лет двести назад ими сражались на войне. Но эта – почти не настоящая, церемониальная. Ее использовали для торжественных процессий и приёмов. Посмотрите, какая она маленькая. Словно игрушечная.

Священник печально вздохнул и положил алебарду обратно на наковальню.

– Прости нас, грешных, Господи, – пробормотал он. – Такой вот игрушкой человека убили. Оружие для торжеств… Славим смерть, когда нужно славить жизнь… Перепуталось всё в наших головах, Господи.

Некоторое время он отрешенно молчал, едва заметно шевеля губами. Читает молитву, догадался Иоганн. Он посмотрел на алебарду с засохшими пятнами крови на острие и перекрестился. Неожиданно до него дошло, что Феликса больше нет. Вообще. Больше. Нет. Что-то тяжелое легло на сердце: каким бы плохим ни был Феликс, но смерть…

А дядя вновь принялся за алебарду. Он попросил Иоганна взять ее в руки и медленно, осторожно скопировать удар убийцы. Только вместо живого человека перед юношей был столб, подпирающий навес. На лице отца Иеремии легко угадывалось сомнение, и теперь, после случая с бочкой, Иоганн решил, что раз дядя сомневается, значит, есть тому причина. А если не говорит прямо… так вон учитель на скамейке сидит. Останутся одни – обязательно скажет. Рудольф уже закончил писать свой отчет и теперь снова курил, пуская колечки дыма и комментируя происходящее. Комментарии были шутливыми и даже слегка язвительными. Иоганн морщился, но терпел. Не до Рудольфа сейчас.

Закончив с алебардой, дядя принялся выспрашивать у Рудольфа про кузнеца Генриха, про то, кто заказывал у него такие диковинные вещи, но ничего нового не услышал. Учитель не сильно интересовался делами кузнеца. Лишь несколько раз завистливо повторил, что у Генриха наверняка водятся немалые денежки. Только, мол, дурак он, Генрих, не знает, как ими правильно распорядиться. И чужих советов не слушает.

Затем Иоганн, наконец, показал дяде найденный шнурок. Отец Иеремия находке нисколько не удивился.

– Как вы думаете, господин учитель, – спросил он. – Могли Феликса убить из-за денег?

В ответ Рудольф лишь пожал плечами.

– Только идиоты из-за денег убивают, – заявил он. – По крайней мере, из-за таких денег. Сколько там было-то? На жизнь, как у царицы Савской, все одно не хватит, а так… – Он махнул рукой.

– Для некоторых и один золотой состояние, – вздохнул священник. Положил шнурок на место – пусть всё лежит, как было, и задумчиво посмотрел по сторонам.

– А вы знаете, – неожиданно оживился учитель. – А ведь верно вы заметили, святой отец! Тот, у кого свой кусок хлеба есть, не позарится на несколько золотых. А вот тот, у кого ничего…

И Рудольф многозначительно посмотрел на священника. Но лицо отца Иеремии осталось непроницаемым: то ли понял намек, то ли нет… Некоторое время он о чем-то размышлял, затем повернулся к юноше и попросил:

– Иоганн, мальчик мой, слазай-ка за забор, обойди вокруг кузницу. Да не торопись, внимательно под ноги смотри, не найдешь ли чего.

Опять шушукаться между собой будут, обиженно решил Иоганн. Что он, маленький что ли, чтобы его отсылать? Да хоть бы прямо сказал: мол, нам поговорить нужно, а то… Иоганн надул губы и медленно, не торопясь, побрел к забору. Смотреть под ноги? Хорошо, будет под ноги смотреть. Вон букашка зеленая по травинке ползет, не ее ли вы меня послали искать, дядюшка? Сейчас я вам целую горсть таких букашек принесу!

Юноша дошел до забора – немного правее, чем в том месте, откуда он видел учителя – и перемахнул через невысокую ограду. Обернулся к кузнице – дядя действительно что-то выговаривал Рудольфу. Ничего, Иоганн это запомнит. Вот пусть сам теперь о велосипедных следах догадывается! Отвернулся и пошел вдоль забора, пробираясь между густым кустарником по единственно возможному пути. И почти сразу наступил на что-то мягкое. Сделал шаг назад, нагнулся …. На земле лежал брошенный кем-то кошелек. Но как об этом догадался дядя?

– Ага, – кивнул отец Иеремия, принимая из рук племянника пустой кошелёк Феликса с оборванным шнурком. – Всё сходится…

Но что у него сходится, священник сообщать не стал. Вместо этого обернулся к учителю и мягко заметил:

– А вы все-таки подумайте, Рудольф, над тем, что я вам сказал… И на службу приходите. Негоже доброму христианину увиливать от исповеди. Не передо мной каетесь, перед Господом нашим.

Махнул рукой, призывая Иоганна следовать за ним, и засеменил по направлению к воротам.