Текст книги "Убийство в Рабеншлюхт"

Автор книги: Оксана Аболина

Соавторы: Игорь Маранин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Из каморки донеслись сиплые всхлипывания. Жандарм замолк и прислушался.

– Отец! Отец! – говорил Себастьян. – Я знал, что ты мой отец. Забери меня отсюда. Я ни в чем не виноват. Не убивал я Феликса. Зачем он мне сдался? Помоги мне, отец!

– Держись, Себа! – отвечал взволнованный бас Генриха. – Отец Иеремия вытащит тебя отсюда. Всё будет хорошо.

Отец Иеремия с надеждой перекрестился и помолился о спасении Себастьяна Богородице.

– Ну, вы там, пора уже, – Бауэр заглянул в дверь каморки и обратился к кузнецу. – Надо последить за местом убийства. Ничто не должно быть тронуто до приезда следователя. Хотя, похоже, убийца давно мог все следы замести. И даже унести орудие убийства. А отвечать потом кому? Мне, конечно! А что я один могу, если помощники все ленивы и беспринципны. Рудольф, ох, Рудольф, какой негодяй! Чтоб я его еще хоть из одной передряги вытянул! Ведь посылал к нему с обедом. Неужели потерпеть не мог? Идите-идите, Генрих. И будьте осторожны. Преступник, скорее всего, ночью появится и захочет замести следы. Не ложитесь, будьте наготове. Только проявляя бдительность, будучи внимательными, мы можем помочь Себастьяну.

Кузнец послушно кивал головой. Иоганну показалось, что он хочет спросить разрешения остаться у Себы, но Генрих сказал только:

– Положитесь на меня, господин Вальтер! Если убийца появится, живым не уйдет, зверюга! Будет знать, как Себу подставлять.

И ушёл.

– Все беды из-за этого мерзавца Феликса. – закрывая засов, огорченно сказал жандарм. – Столько порядочных людей из-за него страдает. Если бы не вел себя, как развратник и отъявленный негодяй, всё было бы хорошо.

– Феликс наверняка спровоцировал преступника. И своим характером тоже, – мягко сказал отец Иеремия. – Но все-таки: de mortuis nihil nisi bene.

– О мертвых, как и о живых, ни хорошо, ни плохо, а только правду, – возразил жандарм. – Так что вы мне можете рассказать? Много узнали?

– Нет, не много, а главное, то, что говорит один противоречит словам другого, трудно вызнать правду. Но я хотя бы раздобыл почерка тех, кто был знаком с Феликсом, – произнес священник, доставая из рукава сутаны свернутые в трубочку листы бумаги. – Ни один почерк не совпал с тем, что на записке к Себастьяну. Правда, мне не удалось раздобыть почерка Альфонса Габриэля, Йоахима и живущего среди чужаков мадьяра. Но у бродяги нет правой руки, он не может писать; Йоахим безграмотный; мне представляется, что самый подозрительный – это мадьяр.

– Почему вы думаете на мадьяра? – мельком спросил жандарм, сосредоточенно разглядывая лежащие перед ним листы.

– Мадьяр дик, нелюдим, держится даже среди чужаков особняком, все его боятся, сегодня шел по лесу вслед за мальчиками с большим охотничьим ножом. Что он делает среди чужаков, которые поклоняются идолу, неясно, но ходит он, говорят, всегда в одиночку. И еще: у Анны недавно погибла собака, ее отравили, кому это могло понадобиться, кроме того, кто хочет уходить из дома в любое время незамеченным? Возможно, мадьяр фанатичен, и тогда убил Феликса за то, что тот ушел из секты.

– Да! И Мария говорит, что видела в лесу, как он вертел в руках убитую ворону, – некстати встрял в разговор Иоганн.

– Причем тут ворона? – удивился жандарм.

– В округе кто-то убивает ворон, – сообщил отец Иеремия. – Думаю, это как-то связано с культом чужаков. Да, так вот, если допросить мадьяра – правда, он не говорит по-нашему, но все понимает, так вот, я думаю, он сможет нам рассказать многое об убийстве. И еще: он наотрез отказался предоставить свой почерк.

– Мне приходилось бывать у чужаков, – сказал Бауэр. – Проверял, что это за странные люди маячат вокруг деревни. Мадьяр, надо сказать, и мне очень не понравился. Выглядит просто дико. Представляете, с ножом на кабана ходит. Хотя не думаю, что он убийца. Скорее уж Альфонс Габриэль. Бродяга ведь тоже не оставил образца почерка, и он наверняка знал об отъезде кузнеца, Себастьяна он давно использует в своих целях, портит мальчишку, вполне мог его подставить, построив убийство так, чтобы подумали на подмастерье. А зная о его дружбе с мальчиком, мало кто заподозрит бродягу в убийстве. Где он был, когда всё случилось?

– Я с ним еще не разговаривал, – уклончиво отозвался отец Иеремия. – Есть у меня подозрение, что он взял деньги Феликса, но, возможно, он подоспел к месту убийства раньше остальных и не вынес такого искушения – украл деньги. Правда, Феликс к этому моменту был уже мертв, это нельзя исключать. Нина и Рудольф видели бродягу за забором кузницы, но не помнят, был он там с самого начала или появился позже. Тем не менее, не думаю, что он преступник. Франц разговаривал с бродягой перед самым убийством. И Альфонс Габриэль не вел себя, как человек, который идет на преступление. Он не прятался, вел себя открыто.

– Что вы знаете о том, как ведет себя бандит перед убийством? – нахмурил лоб Бауэр. – Все это очень интересно. Но ничуть не доказательно. Похоже, все-таки, прав я, а не вы. Это, действительно, самое элементарное вульгарное ограбление. За что еще можно убить человека в деревне? Только в случае семейной ссоры или грабежа. А это что? – жандарм взял в руки очередной лист бумаги и неожиданно громко и звучно расхохотался. – Simulatio Vulgaris. Что это за диагноз? Доктор написал?

– Да, – подтвердил священник. – Филипп считает, что мать Феликса не так больна, какой представляется. И есть мнение, что убийство произошло из мести его отцу. Но, возможно, и в связи с городскими какими-то делами Феликса. Причин, в самом деле, может быть великое множество. Далеко не только ограбление. Меня смутило поведение доктора Филиппа, который перевернул бочку воды, тем самым размыв все следы около места убийства. Кроме того, Феликс интересовался бумагами лесника. Это что-то старинное, написано на латыни. Но, кажется, он так и не сумел раздобыть то, что искал. Эта история не так проста, как кажется. И чем дальше, тем больше в ней запутанных узлов. Например, мы точно установили, что Феликса не могли убить алебардой. Только если он лежал и не защищался. На горле две горизонтальные раны.

– Ну, вы прямо специалист по патологоанатомии, – ухмыльнулся Бауэр. – Две раны, говорите? Это интересно. Кстати, Филипп должен был принести мне экспертизу после вскрытия, но почему-то не принес. Впрочем, до завтра это ждет.

– Франц сказал, что доктор, как только привез тело в хладную, пошел и напился, так что лежит в бесчувствии. Какая уж там экспертиза?

– Мдааааа, – протянул Бауэр. – И как с такими работниками можно что-то сделать?

– Убийства у нас не каждый день случаются, – заметил отец Иеремия.

– Но второе за год – не так уж это и мало, – огорченно добавил Бауэр. – Мне нужен помощник, но в управлении считают, что деревне и одного жандарма достаточно. В стране неспокойно. Стягивают все силы в город. Что вы еще узнали?

– Пока ничего, – сказал священник. – Постараюсь записать всё к приезду следователя. Может быть, в голове сведения улягутся и Господь вразумит меня, в каком направлении следует искать дальше.

– Дядя? – вопросительно потянул Иоганн отца Иеремию за рукав сутаны. – А Герта?

– Что – Герта? – засмеялся Бауэр. – Ты подозреваешь в убийстве Феликса столетнюю старуху?

– Нет-нет, – заверил жандарма священник. – К ней заходил доктор. Это было примерно во время убийства. Зажал ей зачем-то рот. Она сопротивлялась и сумела сорвать с его пояса ключ.

Жандарм потер лоб.

– Это уже странно. Может быть, вы и правы. Слишком много совпадений. Но каким образом тут может быть замешан доктор? Ладно, я зайду к старухе, если будет не слишком поздно. А сейчас, мне кажется, мы должны отправиться в дом родителей Феликса и поговорить со слугами – не пропало ли что в хозяйстве? Да и слуги – все ли на месте? Я думаю, нам удастся найти какие-то следы там. Пойдете со мной?

– А как же Себастьян?

– Да, вроде, страсти улеглись… Дом Феликса не так уж далеко, обернемся быстро, никто и не заметит нашего отсутствия. К тому же почти стемнело. Преступник может сейчас вертеться около места преступления. Они часто на него возвращаются к ночи, чтобы скрыть улики. Запрём кутузку, и быстро сходим. Втроем скоро управимся.

23

На улице солнце зашло за высокую мельницу, и на деревню опустилась теплая летняя ночь. Где-то громко стрекотали кузнечики, рассказывая друг другу о последних новостях, в окнах домов загорался свет, а на небо, беззвучно кряхтя и ругаясь, карабкалась толстая бледная луна.

– А убийца до Себы не доберется? – спросил Иоганн, наблюдая, как жандарм вешает на дверь кутузки большой амбарный замок. – Я читал, что есть такие воровские ломики, так ими можно любой замок взломать.

Бауэр подергал замок, убедился, что он закрыт и насмешливо посмотрел на мальчишку.

– А зачем убийце к твоему Себастьяну лезть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, развернулся и зашагал к дому Феликса.

– Ну мало ли… – развёл руками Иоганн. Впрочем, он и сам понимал, что сморозил глупость. Одно дело разъярённая убийством односельчанина толпа – успокоилась, слава Богу, а другое – расчетливый хладнокровный убийца, который, наверное, каждый шаг свой просчитывает. Иоганн поправил картуз на голове и зашагал следом за жандармом и священником.

Бледная луна светила им в спины, отчего тени впереди казались длинными и какими-то нереальными. Словно три великана идут за спиной, и тени принадлежат этим великанам – длинноногим, длинноруким, с непропорционально маленькими головами. Они уже подходили к большой усадьбе семьи Шульц – родителей Феликса, когда жандарм резко затормозил и замер, вглядываясь в темные силуэты деревьев, что росли в стороне. Великан, шедший за Бауэром, тоже замер и повернул свою маленькую голову вслед за жандармом.

– Что там? – не выдержал Иоганн.

Вслед за ним и отец Иеремия вопросительно посмотрел на своего спутника. Бауэр еще постоял несколько секунд, а затем хмуро бросил:

– Показалось… Смотрите-ка, а слуги еще не спят.

Слуги действительно не спали, расположившись на большом крыльце дома. Их было трое – кухарка, садовник и горничная, она же прачка. Впрочем, маленький, длинноносый, в помятом костюме мужичонка только именовался садовником. И лицом, и фигурой он удивительно напоминал уменьшенную копию героя картины Карла Шпицвега «Книжный червь». И на самом деле отвечал за все хозяйство семьи Шульц.

Обеим женщинам – кухарке и прачке – было далеко за пятьдесят. Женщины, однако, были крепкими, здоровыми, с деревенским румянцем на щеках и чем-то похожими друг на друга – то ли дородной фигурой, то ли манерой речи с небольшим, едва уловимым, акцентом. Стоявший между ними садовник казался утлым корабликом из поэмы Гомера, что попал между двумя могучими скалами. Иоганн унял свою буйную фантазию, но про себя решил называть кухарку Сциллой, а горничную – Харибдой.

Расположились на скамье под раскидистым старым вязом – Отец Иеремия устало вытянул ноги, а господин Вальтер достал из кармана лист бумаги и принялся аккуратно записывать показания слуг. Те стояли рядом, а Иоганн прохаживался вокруг дерева, внимательно слушая, о чем выспрашивают их жандарм со священником.

– Типун ему на язык, пьянице! – возмущенно охала Харибда. – Сказать о госпоже Шульц, что она больной притворяется!

– Горе-то какое, – причитала ей в тон Сцилла. – Да чтоб ему вино поперек горла стало! Какой он доктор после этого…

– Ну, хватит! – оборвал служанок Бауэр.

Вышло несколько грубовато, даже отец Иеремия поморщился, но жандарм не обратил на это никакого внимания.

– Значит, фрау Шульц действительно серьезно больна? – спросил он.

– Почти всю весну в кровати пролежала, – сообщила Сцилла. – Уж одних лекарств хозяин почти на пятнадцать марок выписал, а все без толку. А затем доктор сам и присоветовал: везите на воды. Вот они и собрались… не вовремя как…

Служанка снова всхлипнула и, вытащив из кармана маленький белый платочек, принялась утирать слезы.

– На двадцать семь, – неожиданно заявил садовник. – Ровно на двадцать семь марок лекарств. Лично в городе закупал.

Из последующего разговора выяснилось следующее. Некоторое время назад Феликс стал все чаще пропадать у чужаков. С отцом у него даже размолвка вышла, а затем и вовсе настоящий скандал, когда сын попросил крупную сумму. С какой целью и для чего слуги не знали, но отец денег не дал. Более того, грозил сына оженить, чтобы тот, наконец, остепенился. Несколько дней Феликс ходил, словно в воду опущенный, но затем заметно повеселел, а уж перед самым отъездом родителей о чем-то долго разговаривал с фрау Шульц наедине. После чего вновь запропал – то ли в лесу, то ли еще где – возвращался только ночевать, да и то не всегда. Весь вчерашний вечер он был взволнован, но однако весел и даже изволил ужинать за одним столом со слугами, пересказывая им разные веселые случаи из студенческой жизни в городе. Утром ушел рано и больше не возвращался.

– А к нему сегодня никто не заглядывал? – поинтересовался Бауэр. – Не спрашивал никто Феликса?

– Нет! – коротко ответила Харибда.

– Никого, – покачала головой Сцилла, по-прежнему всхлипывая в платочек.

– Вы их не слушайте, – вмешался садовник. – Оне обе в доме были, ничего не видали.

– Так, значит, кто-то все-таки приходил? – насторожился жандарм.

– Так точно, господин Вальтер, приходил. Точнее, приходила.

– Да кто же?! – рассердился жандарм. – Не тяни кота за хвост!

– А дочка докторова и приходила, Лаура. Утром еще. Ну не самым ранним, а часа эдак за полтора до того, как вы приблудыша кузнецовского схватили. Сначала у ворот постояла, а я как раз флигельком своим убирался – во-о-он за тем, выглянул – мнется, с ноги на ногу переступает, ну вроде как зайти не решается. Я ее окликнул, значит, а она меня о Феликсе и спросила.

– Как спросила? – быстро поинтересовался Бауэр. – Дословно рассказывай.

Длинноносый садовник почесал средним пальцем затылок и задумался.

– Феликс… нет, по имени не называла, точно помню… Сынок хозяйский дома, спрашивает. Я ей: Феликс что ли? А она засмеялась так истеврически…

– Истерически, – не удержавшись, поправил Иоганн, и его дружно придавили тяжелыми взглядами и отец Иеремия, и господин Вальтер.

– …ну да, – легко согласился садовник, – засмеялась как ненормальная и говорит: не хватало еще второго – двух таких земля не вынесет. Земле, мол, и одного много. И пошла, пошла…

– Куда пошла? – все также быстро, не давая садовнику перескочить с одной мысли на другую, поинтересовался жандарм.

– Виноват, – развел руками садовник. – Не усмотрел. Я ж повернулся сразу и за флигель пошел. Кабы знать-то, что спрашивать будете…

Бауэр и отец Иеремия переглянулись, и над скамейкой повисло тяжелое молчание. Даже служанки прекратили всхлипывать, только в воображении Иоганна всё еще звенел истерический смех обманутой Феликсом девушки. Наконец, священник тяжело вздохнул, достал ленту и показал садовнику.

– Не припомните, – мягко спросил он. – На Лауре не было этой ленты?

– Как же не помню, – удивился тот. – Прекрасно помню. Именно он и был.

– Она повсюду ее носила, – тут же подтвердила Сцилла.

– А вот и не ее! – не согласилась Харибда. – У докторской дочки вишневая была. А эта больше малиновая.

– Да какой же она малиновая? – изумилась ее подруга. – Да вы сами посмотрите, святой отец, разве это малиновая?

Но отец Иеремия смотреть не стал, а сунул ленту обратно, и встал со скамьи.

– Проводите нас в дом, – попросил он. – Мы хотим комнату Феликса осмотреть.

Вслед за священником поднялся и жандарм, и они вместе двинулись к дому, сопровождаемые Сциллой, Харибдой и садовником с картины Карла Шпицвега.

Окна комнаты, где жил Феликс, выходили на другую сторону дома, прямо на огород и большую клумбу цветов, посаженную садовником для хозяйки. Комната была просторной, с аккуратными полочками под книги – в основном учебники и разного рода словари и справочники. Пока священник и Бауэр осматривали жилище, Иоганн подошел к полочке и провел рукой по корешкам книг. Корешки оказались пыльными, словно учебники давным-давно не интересовали Феликса. Впрочем, судя по рассказам о его бурной жизни, так оно и было. Среди книг Иоганн заприметил стопку старых французских журналов о моде Harper's Bazaar и большой латинский словарь. Словарем явно не так давно пользовались – корешок его не был пыльным – и, взяв словарь с полки, Иоганн тут же услышал грозный рык Бауэра.

– Ничего не трогать!

От неожиданности словарь выпал из рук юного сыщика, раскрылся, и из него выпорхнул сложенный вдвое бумажный листок. Иоганн нагнулся, протянул к нему руку, но тут же отдернул ее. Ничего не трогать, значит, ничего. Не маленький, понимает.

– Что это у тебя там? – Бауэр поднял с пола листок и развернул его.

В центре листка красовалась фамилия лесника с жирным черным вопросом, от которого по кругу шли тонкие стрелки к нескольким именам. Учителя, доктора, священника, Иоганна и какого-то Иштвана.

– Что это? – нахмурившись, спросил жандарм.

Отец Иеремия подошел тоже и с интересом уставился на странный список. Потом полез в карман, вытащил записку и принялся сравнивать.

– Если это писал Феликс, – произнес священник, – то и записку, получается, писал он.

– Вот же поганец! – неожиданно хмыкнул жандарм. – Значит, сам и писал. Ну, а имена эти к чему?

– В словаре, – тихо, будто сам себе, произнес отец Иеремия. – Найдены в словаре. Но кто такой Иштван?

– Так то мадьяр и есть, – пояснил Бауэр. – который у чужаков… Вы считаете эту записку важной?

В ответ священник только посмотрел на жандарма долгим задумчивым взглядом. Он явно думал о чем-то своем.

– Я посмотрю пока в столе, – не дождавшись ответа, сказал тот. – Должны же быть у него еще какие-нибудь бумаги. Вот и посмотрим, Феликс писал это или нет.

Бумаг в столе оказалась целая кипа. Среди них какие-то недописанные учебные работы, конспекты, лекции, фривольные записочки, которыми перекидываются студенты на занятиях… Так что установить истинный почерк убитого не составило никакого труда. Именно Феликс и написал записку Себастьяну, выдав себя за отца Иеремию. Что совсем уж запутало дело в глазах Иоганна. Но еще более его запутала следующая находка. В отдельном маленьком ящичке лежала расписка учителя Рудольфа в получении двухсот марок.

– Неслабая сумма! – изумленно произнес Бауэр. Он обернулся к слугам, стоявшим в дверях и спросил:

– Так вы говорите, отец отказал Феликсу в крупной сумме денег?

Сцилла и Харибда одновременно кивнули.

– А потом он беседовал с матушкой… – вставил отец Иеремия.

– Точно! – указательный палец Бауэра взметнулся вверх. – А потом он поговорил с фрау Шульц и взял деньги у нее. Вы хорошо соображаете, святой отец, вам бы в полиции работать.

– Бог каждому определяет его место, – ответил смущенный похвалой отец Иеремия. – Боюсь, стезя полицейского все же не для меня. Мое дело – таинства и молитва.

– И за убийцу вы тоже молиться будете? – хмыкнул Бауэр.

– Он такой же человек, как и все, – вздохнул отец Иеремия. – И ему сейчас куда труднее, чем остальным. Познав грех убийства, сложно остановиться. Вот за это я и буду молить Господа нашего. Чтоб остановил и вразумил.

– Странный вы человек, святой отец, – в голосе Бауэра прозвучало что-то вроде уважения. – Даже будь я верующим, за врагов своих никогда бы не молился.

Он помолчал, а потом добавил:

– А почерк-то точно Феликса. Везде одинаков. И вот еще папка тут с какими-то рисунками.

В найденной жандармом папке лежало несколько акварелей с видами холмов и множество карандашных набросков. Рисунки были талантливы – Феликс умел и любил рисовать. Вот полная мельничиха, переваливаясь, идет по деревне, неся из лавки обрез материала. Вот пастушок гонит стадо коров, а за ним следит из кустов расписанная под пиратку свинья. Молочница ругается с мужем. Мрачный мадьяр на поляне разделывает ножом кабана. Рисунок карандашный, но лужу крови вокруг Феликс раскрасил красной краской. Получилось не просто мрачно, а даже как-то не по себе от такой карандашно-кровавой картинки.

Рука Бауэра выдернула из стопки один из рисунков, и жандарм громко рассмеялся.

На рисунке была изображена полулежащая обнаженная Лаура с бокалом вина, лукаво улыбающаяся художнику.

– Он её все-таки… – последнее слово было не просто нецезурным, но еще и ужасно пошлым. Иоганн против своей воли зарделся, а священник сердито посмотрел жандарма. Под взглядом отца Иеремии тот смутился.

– Извините, святой отец, – пробормотал Бауэр. – Я же солдат все-таки. У нас такие рисунки в окопах ходили… сами знаете, война, пули, смерть. Тут поневоле грубым станешь.

Священник взял из рук жандарма рисунок и поучительным тоном произнес:

– Тут, между прочим, ничего похабного и нет. С любовью нарисовано. Все-таки художником Феликс был неплохим. Вот, кстати, смотрите…

И отец Иеремия вытащил несколько листков с изображением привидений. Иоганн с любопытством посмотрел на них и разочарованно выдохнул. Мадьяр с ножом был по-настоящему страшный, а эти… Ненатуральные какие-то привидения. Словно натянутые на что-то простыни, сквозь которые солнечный свет проходит. Неудачный рисунок.

– Вот она ваша религия, – жандарм постучал пальцем по рисунку. – Сплошные суеверия.

– Суеверия, сын мой, осуждаемы церковью, – вздохнул отец Иеремия. – Истинная вера к ним никакого отношения не имеет.

Жандарм спорить не стал, лишь пожал плечами: у вас, мол, свое мнение, а у меня свое.

Больше ничего в доме семьи Шульц найти не удалось. Когда они вышли на крыльцо, Луна спряталась за облаком, и оттого стало совсем темно. Лишь в прямоугольник открытой двери лился из дома свет, вновь делая тени длинными и нереальными.

– Вы, святой отец, хорошо соображаете, – неожиданно повторил Бауэр на прощание. – Поосторожнее что ли будьте… Жизнь она дороже правды, уж поверьте старому воину.

Помолчал и добавил:

– Темень-то какая… Может вас до дома проводить?

Отец Иеремия ничего не ответил. Лишь отрицательно покачал головой, перекрестился да двинулся с Иоганном в направлении церкви.