Текст книги "Убийство в Рабеншлюхт"

Автор книги: Оксана Аболина

Соавторы: Игорь Маранин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

3

Проскочить вслед за дядей Иоганну не удалось. Господин Вальтер посмотрел так, что юноша, не споря, отступил назад. Жандарм умел так смотреть. Не смотрел, а опускал взгляд, словно тяжелый кузнечный молот. Говорили, что на войне он был ранен, отчего на плече остался длинный прямой рубец. Рубец действительно был. Иоганн видел его однажды, когда купался в реке с мальчишками, а мимо, загребая длинными сильными руками, проплыл против течения господин Вальтер. Багровая полоса, взбухшая, словно узкий клин перекопанной земли. Неприятное зрелище.

Жандарма в деревне побаивались. Пожалуй, только это и останавливало сейчас разъяренную толпу от самосуда. Оказавшись в ее гуще, Иоганн неожиданно для себя испугался. Толпа не видела его, не чувствовала, не узнавала. Отдельные люди потерялись в ней, размазанные кистью по полотну площади. Даже голоса слились в неразличимый грозный гул, на поверхность которого выбрасывало то один, то другой крик. Мальчишка рванулся в сторону, продираясь сквозь стоящих – туда, на берег этого бушующего моря – его пихали руками, как неожиданную помеху, мешающую толпе быть единым целым. Наконец он выбрался, вылетел, потеряв по дороге картуз и получив локтем в бок – несильно, но болезненно. Отдышался, успокоился, обернулся к кутузке…. Со стороны все выглядело не так страшно. Иоганн вскарабкался на толстую нижнюю ветку тисового дерева и уселся на нее, свесив ноги.

– С чужаками Феликс водился! – донесся до него незнакомый голос. – Они ублюдка и натравили!

Чужаки… Да избегал их Себастьян, сторонился. И сами они в деревне бывали редко. Как поселились с полгода назад у лесничихи Анны за болотом, так и жили. Говорят, ищут что-то. Что именно разыскивают странные люди, Иоганн не знал. Дядя ворчал, что так ни разу и не появились в церкви. Ему только дай повод поворчать… Вчера вот за что Иоганна обругал? Тот ему книжку пересказывать стал. Страшную. Об убийстве и как в конце один француз выяснил, что это убийство совершила обезьяна. А дядя давай бубнить: и книжка неправильная, и читать такие не нужно, и следует про хорошее писать, а не про убийства. Как бы сейчас тот француз пригодился! Он бы точно выяснил, кто Феликса убил. Может, и не Себастьян вовсе? Может, те самые чужаки?

Волнение в толпе нарастало, кто-то стал стучать в закрытые двери, требуя вывести убийцу на правый суд, дверь резко распахнулась, и в проеме показался хмурый Вальтер Бауэр. Пугнул особенно настырных и застыл на широких ступенях у входа, возвышаясь над галдящей толпой. Руки жандарма были скрещены на груди, ноги в шнурованных ботинках широко расставлены. Высокий и крепкий, в просторной рубахе, подпоясанной кожаным ремнем, на котором висели наручники – всем своим видом он показывал, что не допустит беззакония. А ведь Себастьяна он вел без наручников, не захотел унижать. Под взглядом Бауэра люди слегка притихли, и жандарм вернулся в помещение.

На мгновение Иоганну самому захотелось стать таким же – властным и мужественным. Он уже стыдился недавнего своего испуга. Толпа теперь распалась на отдельных людей – он ясно видел Йоахима, мужа молочницы Нины, невысокого лысоватого мужичка, значительно старше своей жены. Йоахим что-то кричал, кажется, громче всех, но слова по-прежнему тонули в общем шуме. Сама Нина стояла в стороне, там, где обычно ставили шатер торговцы сладостями во время сентябрьской ярмарки, и что-то оживленно говорила окружившим ее женщинам. Те всплескивали руками и оборачивались к кутузке. Рассказывает об убийстве, догадался Иоганн. Спрыгнул на землю и поспешил к женщинам. Заметил свой картуз у кого-то под ногами, нырнул в толпу, подхватил его и выскочил обратно. Постучал по картузу ладошкой, отряхивая пыль и след от ботинка, нахлобучил на кудрявый затылок и неожиданно услышал странный и совершенно неуместный в этой ситуации звук: кто-то громко смеялся… Из-за окруживших Нину женщин ничего не было видно, и Иоганн торопливо обошел их, заходя с другой стороны. Смеялась дочка доктора Лаура. Молодое красивое лицо девушки раз за разом искажалось гримасой, волосы растрепались, а смех был странным, пугающим, неестественным. Возле Лауры, пытаясь ее успокоить, суетилась незнакомая Иоганну женщина.

– Что случилось? – спросил он стоявшую рядом сестру мельника Марту, дородную незлобивую тетку лет пятидесяти.

– Ничего, – цыкнула на него мельничиха, но тут же пояснила. – Истерика у нее. Об убийстве услыхала и тепереча это… не в себе. Ты вот что… Сбегай-ка за доктором, он вроде тута околачивался.

Но никуда Иоганну бежать не пришлось. Только обернулся, как подкатил жених Лауры Франц. Не подошел, не прискакал, не приехал, а именно подкатил. На новеньком велосипеде.

– Подержи, – Франц сунул велосипед Иоганну и поспешил к невесте.

А Иоганн не мог оторвать взгляд от того, что находилось у него в руках. Никогда еще он не видел такого чуда! Все велосипеды, которые он знал раньше – «пауки», как их обзывали мальчишки – имели огромное переднее колесо с педалями. Как объяснил ему один знакомый, чем больше переднее колесо, тем значительнее расстояние, пройденное велосипедом за один его оборот. А тут… рама почти горизонтальная, оба колеса одинаковые, а педали посередке между ними. Не нужно вытягивать ноги, не нужно залезать на высокую сидушку… Да на таком ветер можно обогнать! Иоганн еще долго мог любоваться на это чудо современной техники, но Франц уже уводил Лауру под сочувственные вздохи женщин. Девушка больше не смеялась. Она шла как кукла с застывшим взглядом и что-то беззвучно шептала сама себе. Иоганн вернул велосипед и невольно зашагал следом, рассматривая машину в движении.

– Феликса убили, – голос Лауры был тихим, но Иоганн его услышал.

– Успокойся, милая, – также тихо прошептал Франц. – Всё будет хорошо, всё хорошо…

Полиция разберется. Тебе нужно успокоиться.

– Полиция разберется… – эхом ответила ему Лаура.

– Всё будет хорошо, – повторил Франц. – У нас всё будет хорошо.

– Послушай, – девушка внезапно ожила и вывернулась из-под руки Франца.

Но он не дал ей договорить. Прикрыл рот ладошкой, усадил впереди себя на раму и повез, что-то ласково шепнув в ухо.

– Еще незамужняя, а в обнимку с парнем разъезжает! – громкий осуждающий голос окончательно оторвал Иоганна от созерцания велосипеда, и, проводив взглядом Франца с Лаурой, он оглянулся на толпу. То ли ему показалось, то ли действительно страсти улеглись, но гул, стоявший над площадью слегка поутих. Доктор Филипп, отец Лауры, оторвался от толпы, но, увидев, как его дочь уводит жених, свернул и направился в сторону кузницы. Так, по крайней мере, решил Иоганн. Ведь труп обязательно должен осмотреть врач. Несколько секунд юноша думал, не двинуться ли вслед за ним, но не пошел. Самое интересное происходило здесь, на площади. Да и смотреть на труп… наверное, это неприятно.

– Сами оторвем ублюдку голову! – визгливый крик Йоахима донесся до Иоганна, и толпа качнулась в сторону дверей. Кого-то уронили на землю, кажется, однорукого бродягу, что уже несколько лет обитал на окраине деревни. Замешательство, вызванное падением человека, несколько успокоило толпу. Крики ненадолго смолкли, беднягу подняли с земли, а подбежавший Иоганн взял его под руку и помог добраться до деревянной скамьи на углу у забора, окружавшего дом жандарма. Бродяга уже усаживался, когда над примолкшей толпой вновь послышался визгливый голос Йоахима.

– А кузнец-то где? Где Генрих?! – заорал он. – Ублюдок кузнеца убил!

– Генриха уби-и-и-и-л…. – прошелестело над площадью, и она потонула в яростном гуле.

Над головами просвистел камень, послышался звон разбитого стекла, и толпа ринулась на штурм кутузки.

4

Отец Иеремия повернулся к двери каморки, он только-только собирался постучать в нее, как Себастьян вдруг поднял голову и очень быстро, словно боясь, что не успеет, спросил:

– Так кто мой отец – Генрих?

Священник замер. Что тут ответишь? Бедный мальчик! Даже в такую минуту он помнит о горьком своем сиротстве. Над ним нависла угроза расправы, а мальчишка хочет услышать то, что никто никогда ему не расскажет. Может, Генрих и его отец… Знать бы священнику самому – давно бы наложил на кузнеца епитимию. Но, похоже, кузнец и сам ни в чем не уверен. Не признался ни разу на исповеди, что Себастьян сын ему, хотя Иеремия неоднократно склонял его к мысли признать отцовство.

– Не знаю, кто твой отец, Себастьян, уверяю тебя. Но даже если бы кто рассказал мне, как мог бы я нарушить тайну исповеди? – мягко произнес он.

– А зачем вы мне это тогда написали?

– Что написал? – обеспокоился священник. Вопрос прозвучал странно. Что-то было не так. Что-то он упустил из виду. Не лишился ли мальчик от острых переживаний рассудка?

– Вы написали, что скажете, кто мой отец…

– Ты что-то путаешь, сынок. Я тебе никак не мог это сказать. Потому что и сам не знаю. Но это вовсе не значит, я тебе уже много раз говорил, что ты полный сирота. Господь – твой Отец, а дева Мария – твоя Мать. Бог поможет тебе всегда, в любой ситуации. Даже если ты оступишься и оставишь Его, Он не оставит тебя. Не унывай, держись, я постараюсь придумать, как тебя спасти, – священник опять собрался постучать в дверь, но Себастьян, вдруг резко стряхнув с себя оцепенение, которое до сих пор полностью овладевало им, полез за пазуху рубахи – точнее, того, что от нее осталось: толпа постаралась на славу – одежда мальчишки превратилась в сплошные лохмотья.

– Я помню, что положил сюда, – пробормотал Себастьян. – Неужто потерял? – он сунул руку в карман подвязанных веревкой штанов. – Вот, смотрите, святой отец!

Священник снова подошел к нему. Себастьян протягивал ему измятый, грязный листок бумаги. При тусклом свете лампы буквы с трудом различались, и священнику пришлось поднести его чуть ли не вплотную к глазам.

«Здравствуй, Себастьян! – было написано на бумажке. – Хочу открыть тебе тайну твоего рождения. Твой отец жив, и я знаю его имя. Приходи завтра к 11 часам утра на кладбище, к могиле твоей матери. Если меня там не будет, подожди в течение часа, никуда не отлучайся. Я подойду, как только смогу, отслужим панихиду, и я тебе все расскажу. Если вдруг почему-либо не смогу придти, сам свяжусь с тобой, напишу позже. В церкви, смотри, не появляйся, не ищи меня – не надо, нельзя, чтобы твой отец знал, что я с тобой разговаривал. При встрече всё объясню.

Храни тебя Бог.

Отец Иеремия».

– Что это? – ошеломленно спросил священник. – Где ты это взял?

– Это – ваша записка, – ответил Себастьян. – Я вчера в кузне шлифовал алебарду – ту самую… – он запнулся, – Ну, которой Феликс убит. Генрих сказал доделать к его возвращению. А шлифовать – это, знаете, долго, так быстро не управишься. Я работал и не слышал, как вы подошли. А когда закончил – дверь закрыл. Смотрю – записка прицеплена к ручке. Я еще подумал, почему вы прямо в кузницу не зашли? А потом понял – вы не знаете, что Генрих уехал. Потому и не хотите, чтобы он видел, как мы о чем-то разговариваем.

Пока Себастьян говорил, священник молчал. Он просто потерял дар речи от изумления. Никакой записки он не писал. Не прикреплял ее к двери кузни. И понятия не имел, кто же настоящий отец Себастьяна.

– Тебя жестоко обманули, – печально произнес он. – Кто-то тебя выманил, мальчик, подальше от кузницы, чтобы совершить в это время убийство. Он знал, как ты несчастен в своем сиротстве, и подставил тебя, беззащитного, чтобы потом обвинить в совершенном злодеянии. Это очень нехороший и злой человек. Я найду его, обещаю тебе. Получается так, – пробормотал отец Иеремия, – что уже вчера убийца знал: сегодня в одиннадцать Феликс придет в кузницу. Скажи, ты договаривался с Феликсом о встрече?

– Я его совсем не любил, – ответил Себастьян мрачно. – Вы же знаете. Не о чем мне было с ним договариваться. Он всегда надо мной смеялся.

– Знаю-знаю, – сказал священник. – Но, может, он заказал что Генриху?

Себастьян почесал затылок:

– Да, было дело, Феликс приходил к нему вчера утром.

– А ты не слышал, о чем они говорили?

– Не знаю, они быстро закончили беседу. Я только услыхал, как Генрих сказал, когда провожал Феликса: «Приходи послезавтра, когда вернусь; там посмотрим».

– Ты хочешь сказать, – спросил отец Иеремия, – Феликс знал, что кузнеца не будет? Подумай хорошенько! Зачем он тогда пришел в кузницу?

– Понятия не имею, – сказал Себастьян и пожал плечами.

Священник глубоко задумался.

– Вот что, дай-ка мне эту записку, – велел он мальчишке. – И будь очень осторожен. Убийца на свободе. Пока ты здесь, под охраной, тебя никто не достанет. Но, возможно, убийца думает, что ты знаешь больше, чем он хотел бы… Тогда он постарается добраться до тебя. Кстати, а куда отправился Генрих, в Леменграуен?

– Ну да, – кивнул Себастьян. – Он поехал в город, с ночевкой. Собирался остановиться в «Сонном Светлячке».

– А зачем, не знаешь?

– Заказы развозит, он часто ездит. Но мне не рассказывает про свои дела. Только обратно приезжает всегда с деньгами и веселый.

– Он называл чьи-нибудь имена? Заказчиков? Или знакомых городских?

– Кажется, нет. Хотя вот, месяц назад, когда вернулся, он сказал, что у русского графа Ерёмина потрясающая свора меделянской породы и он хотел бы приобрести щенка от суки Роли…

– Вряд ли граф виноват в убийстве, – сказал отец Иеремия и взял записку из рук Себастьяна. – Держись, дружок. Сделаю для тебя всё, что будет в моих силах.

На этот раз он все-таки постучал в дверь. Вальтер Бауэр тотчас открыл её.

– Ну как, покаялся малец в убийстве? – спросил он священника.

– Это не Себастьян убил Феликса, – ответил отец Иеремия.

– Да ну бросьте вы! Как это не Себастьян? Кто же еще? – на лице жандарма отразилось недоумение.

– Не знаю. Но мы должны с вами найти настоящего убийцу.

– Я вас не понимаю, святой отец. Я, конечно, вас уважаю, и всё такое, ваш сан, ваше положение. Но подмастерье нашли с топором в руках. Прямо над трупом, из которого он его вытащил. И все знают, как мальчишка ненавидел Феликса.

– Прежде всего, Себастьян говорит, это не топор, это алебарда. Мальчик и вправду, наверное, вытащил ее из раны, когда увидел, что она торчит из тела Феликса. Любой бы так сделал. У меня есть доказательство, что он не убийца. Посмотрите! Кто-то подсунул ему эту записку…

Бауэр брезгливо, двумя пальцами, взял протянутую ему грязную мятую бумажку и, шевеля губами, внимательно проглядел ее.

– А вы вправду знаете, кто отец Себастьяна? – приподняв брови, спросил он.

– Да нет, Вальтер, – с досадой воскликнул священник. – Я не писал это! Эту записку вчера подкинули Себастьяну, чтобы выманить его сегодня утром из кузницы. На то время, когда там случилось убийство.

– Вот оно как! – удивился жандарм. – Интересно получается. Значит, вы правы: Себастьян и вправду, возможно, не виноват. А, как думаете, сам он не мог написать записку, чтобы отвести от себя подозрение?

– Да будто вы его не знаете, – возразил отец Иеремия. – Он пишет, как кура лапой царапает, и в каждом слове делает две ошибки, а тут… все буковки, все запятые – одна к одной, на месте. Да и не мог бы он додуматься до столь хитрого хода – создать себе алиби, не суметь Себастьяну запланировать преступление столь тщательно. Он хоть и шкодлив, но весьма недалек.

– Да, я как-то не подумал, – согласился Бауэр. – Пожалуй, так и есть. Просто для меня так неожиданно… Я был уверен, что мальчишка – убийца. Придется вызвать из города следователя. Даже не знаю, кого попросить… Обычно я сам бываю в Леменграуене с еженедельными отчетами, но сейчас… Вы можете за ним съездить, святой отец? В деревне неспокойно, мне надо следить за порядком и кутузкой – сами видите, народ лютует. И за Себастьяном нужно приглядывать – до приезда следователя я не могу его отпустить. А старосты Шульца, как назло, нет… – Бауэр осекся и прикусил язык.

Конечно, ситуация получалась двусмысленная. Распоряжаться в таком серьезном деле как преднамеренное убийство должен был староста деревни, а он как раз на днях повез расхворавшуюся в последнюю зиму супругу на воды, в Рогашку Слатину. Доктор Филипп весьма озаботился ее состоянием, опасался чахотки и настоял на смене климата для своей пациентки. Но хуже всего было то, что староста Шульц и его супруга были родителями убитого Феликса.

– Интересно, может, убийство связано с их отъездом? – сосредоточенно потирая голую макушку, произнес жандарм. – Что-то здесь явно нечисто. Зачем убивать ничтожного городского прощелыгу, которого, говорят, собираются… собирались выгнать из университета? Представить себе не могу. Так вы съездите в Леменграуен, святой отец?

– Нет-нет! – воскликнул священник. – Я останусь в Рабеншлюхт! Я должен помочь вам найти убийцу. Он ходит на свободе, а невинному сироте грозит гибель. Пошлите в город кого другого, хоть прислугу из дома старосты. А помочь Себастьяну – это не только мой долг, но и личное дело, здесь затронуто и мое честное имя, и жизнь раба Божьего, за спасение души которого я несу безоговорочную ответственность. – Бауэр поморщился. Священник сделал вид, что не заметил этого. Он знал, что Вальтер Бауэр заражен новомодным атеистическим течением и не верует в Бога. За это отец Иеремия слегка недолюбливал жандарма, но часто себя укорял в том – ведь перед Господом все равны – и пути Его неисповедимы – неизвестно, какую роль в замысле Творца играют атеисты и материалисты, но раз попущено им быть такими, значит, следует принять волю Божью. – Поймите, Вальтер, ведь следователь не знает Себастьяна, как мы с вами, он может не вникнуть во все подробности дела. Деревня ненавидит мальчика, чего только не скажут про него, представьте сами. И у человека, который должен будет решить судьбу Себастьяна, окажется изначально предвзятое мнение! Мы должны выйти на след преступника и собрать улики до приезда следователя.

– Вы хотите найти убийцу? – ухмыльнулся Бауэр. – Ну-ну, я не возражаю. Только не боитесь ли вы, святой отец, что ваша жизнь тоже подвергнется угрозе?

– И все-таки я должен найти злодея, – сухо ответил отец Иеремия. – Но хотел бы, Вальтер, спросить у вас совета. – Как вы думаете, с чего мне следует начать?

Бауэр вновь потер голую макушку и задумался.

– Прежде всего, напишите мне для отчета: «Я, священник деревенского прихода Иеремия, считаю подмастерье кузнеца Себастьяна невиновным в совершении убийства».

Жандарм уступил место за столом священнику и тот написал, что ему было велено.

– А вот теперь посмотрите, – сказал Бауэр, – как вы написали слово «Себастьян», даже не слово, а одну только букву «S». Вы точно и четко обозначили начало и конец знака черточками. Это характерная особенность вашего письма.

– И что это значит? – спросил отец Иеремия.

– Это значит, я убедился в том, что вы сказали мне правду. Я проверил, точно ли не вами написана записка, полученная Себастьяном. Как видите, тут буквы совсем другие. И если мы посмотрим на ту же «S», то в записке она резкая, угловатая, с характерными, глядящими вверх рожками. Если вы сумеете найти того, кто так же пишет эту букву, то мы найдем человека, который хотел убрать Себастьяна из кузницы, мы найдем убийцу. Понимаете меня?

Отец Иеремия кивнул.

Теперь напишу я, – Бауэр забрал листок бумаги из рук священника и быстрыми разма-шистыми движениями начертал тот же текст. Ну-ка взгляните.

– Вы пишете очень быстро, поэтому все буквы соединены вместе, – отец Иремия внимательно сравнивал два почерка: автора записки и Бауэра. – Все буквы у вас наклонены вправо, углов почти нет…

– Отлично! – похвалил Бауэр. – Но спрашивать надо очень аккуратно, чтобы убийца не догадался, что мы проверяем его почерк. Так, как я проверил сейчас вас. Начать следует с того, кто первым увидел Себастьяна с алебардой в руках. Я пришел в кузницу на звон колокола, Нина трезвонила на всю деревню. Но, кроме нее, там уже были люди… Сейчас припомню… Йоахим, ее муж, был с ней, и Рудольф, учитель – он, кстати, вызвался сторожить место преступления, так что ищите его там… Да, а за кузницей еще вертелся Альфонс Габриэль, – Бауэр поморщился. – Поспрашивайте их о том, что видели, слышали необычного, проверьте почерка, а потом зайдете и расскажете мне. Вы же видите, я отлучиться не могу, а то мне всю кутузку разнесут…

– Ладно, – сказал священник. – Я тотчас же займусь этим.

Все последние минуты за стеной слышался нарастающий гул, и вдруг раздался грохот, звон, окно кутузки разбилось, и на пол упал здоровый камень, он чуть не задел жандарма и откатился под стол. Бауэр побагровел и с ревом выскочил на крыльцо. Отец Иеремия вышел вслед за ним.