Текст книги "Рассказы о временах Меровингов"

Автор книги: Огюст Тьерри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

«Однако же, что могло заставить Бога подвергнуться таким страстям?» спросил Еврей. Епископ мог видеть из этого вопроса, что его не поняли, или может-быть худо слушали; однако он продолжал, не обнаружив ни малейшего нетерпения[591]591
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 268.


[Закрыть]: «Я уже сказал тебе, что Бог сотворил человека невинным, но, опутанный хитростью змия, человек нарушил завет Господа и за эту вину свою, изгнанный из райского жилища, подвергся трудам мира сего. Смертию Христа, Единороднаго Сына Божия, примирен был он с Богом-Отцом[592]592
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 268.


[Закрыть]».

«Но разве Бог не мог послать пророков и апостолов для возвращения человека на путь спасения, не унижая Себя воплощением[593]593
  Ibid.


[Закрыть]»? Снова возразил Еврей. – Епископ, сохраняя свое спокойствие и важность, ответствовал: «Род человеческий не переставал грешить с самого начала: ни воды потопа, ни огнь содомский, ни язвы египетские, ни чудо, разверзшее хляби Чермнаго Моря и Iордана, ничто не могло устрашить его. Он вечно противился закону Господа, не верил пророкам, и мало того, что не верил, но даже предал смерти тех, кто проповедовал ему о покаянии. И так, если бы Сам Бог не снизошел искупить его, никто другой не мог бы совершить подвиг спасения[594]594
  Ibid.


[Закрыть]. Мы возродились Его рождением, омылись его крещением, исцелились Его ранами, восстановились Его воскресением, прославились Его вознесением, и дабы разумели мы, что Он явится для уврачевания наших недугов, один из твоих пророков сказал: Язвою его мы исцелехом[595]595
  Исаия 53 – 5.


[Закрыть]. А в другом месте: Сей грех наша носить и о нас болезнует; той же язвень быст за грехи наша и мучен быст за беззакония наша[596]596
  Ibid., 4 – 7.


[Закрыть]. И еще: Яко овча на заколение ведеся, и яко агнец пред стригущим его безгласен, тако не отверзает уст своих. Яко вземлется от земли живот его, во смирении его суд его взятся. Род же его кто исповест? Господь Саваоф имя ему[597]597
  Исаия 54 – 5.


[Закрыть]. Сам Iаков, от котораго ты хвалишься происхождением, благословляя сына своего Iуду, сказал ему, как будто говорил Христу, Сыну Божию: Поклонятся тебе сынове отца твоего. Скимен львов Iуда; от леторосли сыне мой возшел еси, возлег уснул еси яко лев и яко скимен: кто возбудит его[598]598
  Кн. Бытия, 49, 8 и 9.


[Закрыть]»?

Эта речь, запечатленная величием, не произвела никакого действия на ум Еврея Приска; он перестал поддерживать спор, но нисколько не казался поколебленным[599]599
  Greg. Turon. Hist. Franc., lib. VI, т. II, стр. 268.


[Закрыть]. Когда король заметил, что он молчал с видом человека, не желающего ни в чем уступить, то обратился к турскому епископу и сказал: «Святой пастырь, пусть минует несчастного твое благословение; я же скажу тебе, как Iаков сказал ангелу, беседовавшему с ним: не пущу тебе, аще не благословиши, мене[600]600
  Ibid. – Кн. Бытия, 32 – 26.


[Закрыть]». После этих слов, не лишенных приятности и достоинства, Гильперик спросил воды для омовения рук себе и епископу, и когда они оба омылись, то Григорий, возложив правую руку на главу короля, благословил его во имя Отца и Сына и Святаго Духа[601]601
  Ibid.


[Закрыть].

Тут же стояли на столе хлеб, вино, а вероятно и разные другие яства, назначенные для угощения знатных особ, приходивших откланиваться к отъезжавшему королю. По обычаю франкской вежливости, Гильперик пригласил турского епископа не оставлять его, не отведав чего нибудь от стола его. Епископ взял хлеб, осенил его крестным знамением и, переломив на две части, одну оставил себе, а другую подал королю, который вкусил стоя. Потом оба налили себе вина и отпили вместе на прощанье[602]602
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 268.


[Закрыть]. Епископ распорядился об отъезде в свою епархию; король сел на лошадь, окруженный своими людьми и слугами, и провожал вместе с ними крытую повозку, в которой ехали королева и дочь ее, Ригонта. Семейство нейстрийского короля, некогда многочисленное, состояло тогда только из этих двух женщин. Оба сына Гильперика и Фредегонды умерли в предшествовавшем году, похищенные заразою; последний из сыновей Авдоверы погиб почти в то же время кровавой смертью, мрачные подробности которой будут предметом последующего рассказа[603]603
  Ibid.


[Закрыть].

Религиозное прение, так странно вызванное шуткой, оставило, по-видимому, сильное впечатление в уме короля Гильперика. Во время пребывания своего в Париже, он не переставал предаваться глубоким размышлениям о невозможности убедить Евреев и привлечь их, словопрением, в лоно церкви. Эти размышления занимали его даже среди великих политических распрей и забот завоевательной войны, которую вел он на юге[604]604
  См. выше, рассказы третий и пятый.


[Закрыть]; последствием того был королевский указ 582 года, повелевавший креститься всем Евреям, жившим в Париже. Это приказание, данное на имя графа или судьи города и написанное по обыкновенной форме, оканчивалось изречением, придуманным королем, – изречением по-истине варварским, которое он привык употреблять, иногда в виде угрозы, иногда с твердым намерением исполнить его буквально: «Если кто ослушается наших повелений, то наказать его, выколов ему глаза[605]605
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 275 и 291.


[Закрыть]».

Объятые ужасом, Евреи повиновались и шли в церковь внимать христианскому поучению. Король, из пустого тщеславия, не только сам присутствовал, с великой пышностью, при торжестве их крещения[606]606
  Ibid., стр. 275.


[Закрыть], но был даже восприемником многих из числа этих насильно обращенных. Один человек однако дерзнул ему воспротивиться и отказаться от отступничества; это был тот самый Приск, который так упорно спорил. Гильперик явил терпеливость; он снова пытался убедить мудрствующий ум Еврея, его оспаривавшего[607]607
  Ibid., стр. 276.


[Закрыть]; но после бесполезного увещания, увидев бессилие своего красноречия, вскричал с гневом: «Если он не хочет веровать по доброй воле, то я силой заставлю его уверовать[608]608
  Ibid.


[Закрыть]». Еврей Приск, вверженный в темницу, не терял бодрости; искусно воспользовавшись тонким знанием королевского характера, он затронул его слабую сторону и предложил ему богатые дары, с условием получить взамен того кратковременную отсрочку. «Сын мой» говорил он: «должен в скором времени вступить в супружество с Еврейкой из Марсели; мне нужно совершить только этот брак, после чего я покорюсь, как и другие, и переменю веру[609]609
  Ibid.


[Закрыть]». Справедлив ли был предлог и искренно ли обещание, Гильперик о том не заботился; прелесть золота в миг укротила в нем ревность к обращению в православие, и он приказал освободить своего поверенного. Таким образом один Приск остался твердым и чистым совестью в кругу своих единоверцев, которые, колеблясь между угрызениями совести и страхом, собирались втайне праздновать субботу, а на другой день присутствовали при христианском церковнослужении[610]610
  Ibid., стр. 275 – 276.


[Закрыть].

В числе тех новообращенных, которых король Гильперик удостоил чести быть духовным отцом, был некто Фатир, родом из Бургундского Королевства, в недавнее время поселившийся в Париже. Мрачный характером, едва отступил он от веры своих предков, как почувствовал глубокое раскаяние; позор, в который, как ему казалось, он себя повергнул, вскоре сделался для него невыносимым. Вся горечь размышлений его превратилась в жестокую зависть к Приску, более его счастливому, который мог величаться, что остался чист от стыда и мучений, терзающих сердце отступника[611]611
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 276.


[Закрыть]. Эта ненависть, питаемая в тиши, возросла до исступления, и Фатир решился умертвить того, чьему счастью завидовал. Всякий субботний день Приск отправлялся тайно исполнять обряды иудейского богослужения в один отдаленный дом, находившийся к югу от города, на одной из двух римских дорог, сходившихся по близости небольшого моста. Фатир вознамерился ждать его на пути, и взяв с собой рабов, вооруженных кинжалами и мечами, расположился в засаде на паперти базилики святого Юлиана. Несчастный Приск, ничего не подозревая, шел своей дорогой; по обычаю Евреев, отправлявшихся в храм, он не имел на себе никакого оружия и подпоясался покрывалом, которым должен был накрыть голову во время молитвы и пения псалмов[612]612
  Ibid.


[Закрыть]. Его сопровождали некоторые из друзей, но также, как и он, безоружные. Лишь только Фатир увидел их в близком от себя расстоянии, как напал на них с мечем в руках, предводительствуя своими рабами, которые, одушевляясь яростью своего господина, рубили без разбора и подвергли одинаковой участи Приска и друзей его. После того, бросившись в самое близкое и надежное убежище, убийцы укрылись все вместе в базилике св. Юлиана[613]613
  Ibid.


[Закрыть].

Оттого ли, что Приск пользовался у жителей Парижа большим уважением, или одного вида трупов, разбросанных на мостовой, достаточно было для возбуждения общего негодования, только народ сбежался на место преступления и значительная толпа, требуя смерти убийц, окружила со всех сторон базилику. Причетники, составлявшие церковную стражу, так перепугались, что тотчас же послали в королевский дворец, прося помощи и наставления, как действовать. Гильперик велел отвечать, что желает, чтобы жизнь крестного его сына Фатира была спасена, но что рабы должны быть изгнаны из обители и казнены смертью. Рабы эти, верные до конца господину, которому служили в добре и зле, без ропота видели, как он убежал один, при пособии церковников, и приготовились к смерти[614]614
  Ibid.


[Закрыть]. Во избежание истязаний, которыми грозил им народный гнев, и пытки, которая, по судебному порядку, должна была предшествовать казни, они единогласно положили, что один из них умертвит всех других и потом поразит самого себя, и избрали того, кто должен был исполнить обязанность палача. Раб, которому поручалось привести в исполнение это единодушное решение, пронзил своих товарищей, одного за другим; но когда остался один, то поколебался направить железо на собственную свою грудь[615]615
  Ibid.


[Закрыть]. Неясная надежда на спасение, или мысль продать свою жизнь по крайней мере за дорогую цену, побудила его выбежать из базилики в средину собравшегося народа. Размахивая мечем, еще покрытым кровью, он пытался пробиться сквозь толпу; но после кратковременной борьбы был подавлен числом и погиб, тяжко изувеченный[616]616
  Ibid.


[Закрыть]. Фатир, для собственной безопасности, выпросил у короля дозволение возвратиться в страну, из которой прибыл; он отправился в королевство Гонтрана, но родные Приска пустились по его следам, настигли и смертью его отмстили убийство своего родственника[617]617
  Ibid.


[Закрыть].

Пока это происходило в Париже, неожиданное происшествие взволновало, в конце 582 года, город Тур, уже три года наслаждавшийся миром под управлением нового своего графа, Евномия. Там снова явился Левдаст, бывший граф, и не таинственно, а явно, с обычной своей самоуверенностью и кичливостью. Он имел при себе королевский указ, которым дано было ему право возвратить из ссылки жену, вступить в обладание недвижимым имуществом и жить в прежнем своем доме[618]618
  Ibid., стр. 282.


[Закрыть]. Этой милостью, казавшуюся ему первым шагом к новому возвышению, он обязан был ходатайству многочисленных друзей своих при дворе, из числа вождей франкского племени, сочувствовавших ему по буйству характера. В-продолжении почти двух лет они не переставали докучать настояниями своими, то королю Гильперику, то членам бренского собора, то самой Фредегонде, сделавшейся доступнее по смерти обоих сыновей, обеспечивавших ее участь в будущем. Уступая необходимости приобрести любовь народа, и заглушая, ради предусмотрительности, свою ненависть и жажду мщения, она с своей стороны согласилась на снятие с человека, обвинявшего ее в прелюбодеянии, отлучения, над ним тяготевшего. Пользуясь этим обещанием забвения и помилования, друзья Левдаста стали еще усильнее ходатайствовать у епископов. Они ходили от одного к другому, прося скрепить бумагу, в которой, в виде пастырского послания, было написано, что осужденный по бренскому приговору может быть снова принят в лоно церкви и допущен к христианскому причащению. Им удалось таким образом получить согласие и собрать подписи довольно большого числа епископов; но, или по какой-то осторожности, или из опасения неудачи, не было сделано никакого сношения с тем, кого Левдаст хотел погубить своим лживым обвинением.

Потому-то Григорий и был крайне удивлен, узнав, что злейший враг его, отлученный собором и изгнанный королем, возвратился, с милостивым указом, на жительство в турскую землю. Он был изумлен еще более, когда посланный от Левдаста представил ему бумагу, скрепленную епископами и просил его согласиться с ними на снятие с него отлучения[619]619
  Ibid.


[Закрыть]. Подозревая какой-нибудь новый замысел, изобретенный с целью опутать его, Григорий сказал посланному: «Можешь ли показать мне также письмо королевы, за которую преимущественно он был лишен христианского причащения»? Ответ был отрицательный, и Григорий продолжал: «Когда я увижу повеление королевы, тогда немедленно допущу его к причащению[620]620
  Ibid.


[Закрыть]». Благоразумный епископ не довольствовался этими словами; он отправил нарочного осведомиться, от своего имени, на счет подлинности представленной ему бумаги и намерений королевы Фредегонды. Она отвечала на его вопросы письменно, в следующих выражениях: «Понуждаемая множеством лиц, я не могла не дозволить ему отправиться в Тур; ныне прошу тебя не соглашаться на примирение с ним и не давать ему из рук твоих евлогий, пока мы окончательно не придумаем, как поступить лучше[621]621
  Ibid. – О раздаче евлогий отлученным от церкви. – См. выше, рассказ третий.


[Закрыть]».

Епископ Григорий знал язык Фредегонды; он ясно видел, что она помышляла не о прощении, но о мести и убийстве[622]622
  Ibid.


[Закрыть]. Забывая личные свои оскорбления, он сжалился над человеком, который некогда замышлял его погибель, а ныне сам себя предавал, по недостатку рассудительности и благоразумия. Он призвал к себе тестя Левдаста и, показав ему записку зловещей краткости, убеждал употребить осторожность и присоветовать зятю снова укрыться, пока он вполне не уверится в смягчении королевы[623]623
  См. выше, рассказ третий.


[Закрыть]. Но этот совет, внушенный евангельской любовью, был и не понят и дурно принят. Левдаст, судя о других по самому себе, вообразил, что человек, которому он был врагом, мог только думать о том, как бы расставить ему сети или обмануть его. Вместо того, чтобы явиться более осмотрительным, он как-будто принял совет в обратном смысле и, перейдя от беспечности к самой дерзкой отваге, решился представиться лично королю Гильперику. Он выехал из Тура в половине 583 года и отправился по дороге к городу Мелёну, который в то время король лично держал в осаде[624]624
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 282.


[Закрыть].

Эта осада была только введением к полному вторжению во владения короля Гонтрана, задуманному Гильпериком с тех пор, когда прежние честолюбивые желания его осуществились завоеванием почти всех аквитанских городов. Сделавшись, менее нежели в шесть лет, при помощи воинских дарований Галло-Римлянина Дезидерия[625]625
  См. выше, рассказ третий.


[Закрыть], единственным обладателем обширного пространства земель, лежавших между южными пределами Берри, Луарой, Океаном, Пиренеями, Одой и Севеннами, он задумал, может быть, по внушению того же отважного воина. Еще более смелое предприятие присоединить к нейстриским провинциям целое королевство Бургундов. Для обеспечения успеха в этом трудном деле, он завел интриги с главнейшими вельможами Австразии, многих подкупил и принял посольство, отправленное ими для заключения с ним, от имени юного короля Гильдеберта, наступательного союза против Гонтрана[626]626
  Ibid.


[Закрыть]. Договор был составлен и подтвержден взаимными клятвами в первых месяцах 583 года; вслед за тем король Гильперик собрал войско и начал с своей стороны войну, не дожидаясь действительного содействия австразийских сил[627]627
  См. выше, рассказ третий.


[Закрыть].

План его действий, в котором легко увидать влияние постороннего более высокого ума, был новым плодом советов искусного галло-римского вождя, он состоял в предварительном покорении, внезапным нападением, двух главнейших пунктов восточной границы королевства Бургондов, города Буржа и зàмка Мелёна. Король сам хотел предводительствовать армиею, назначенной на этот второй пункт, а действия против Буржа, с многочисленным войском, набранным на юге от Луары, предоставил Дезидерию, которого сделал тулузским герцогом. Повеление, разосланное нейстрийским приказом герцогам тулузскому, пуатьескому и бордоскому, вооружить поголовно земство их провинций, отличалось необыкновенно-выразительной краткостью: «Вступите в буржскую землю и, достигнув города, заставьте его присягнуть нам в верности[628]628
  Ibid.


[Закрыть].

Пуатьеский герцог Берульф призвал к войне Пуату, Турень, Анжу и нантский округ; Бладаст, герцог бордоский, вооружил жителей обоих берегов Гаронны, а герцог тулузский Дезидерий собрал под своими знаменами вольных людей из окрестностей Тулузы, Альби, Кагора и Лиможа. Эти последние два вождя, соединив свои силы, вступили в Берри с юга, а герцог Берульф с запада[629]629
  Ibid.


[Закрыть]. Обе наступательные армии состояли почти исключительно из людей галло-римского племени; одна из южных, бывшая под начальством Дезидерия, лучшего из нейстрийских вождей, опередила другую, и не смотря на огромное расстояние, которое ей следовало пройти, первая достигла буржских пределов. Узнав о приближении неприятеля, жители Буржа и его округа не устрашились грозившей им опасности. Бурж, когда-то один из самых могущественных и воинственных городов в Галлии, сохранял древние предания о своей славе и силе; в нем чувство народной гордости было связано с воспоминаниями о прежнем значении своем под римским управлением, которыми он пользовался тогда как главный город провинции, замечательный великолепием своих общественных зданий и знатностью туземных сенаторских фамилий.

Такой город, хотя и был в упадке со времени владычества варваров, однако мог представить доказательства своей силы, и не легко было принудить его к тому, чего он не желал сам. Потому ли, что о правлении Гильперика шла дурная слава, или потому, что буржские граждане не хотели переходить из одной власти под другую, только они твердо стояли за ту, которой были подчинены со времени слияния прежнего Орлеанскаго Королевства с королевством Бургондов. Решась не только выдержать осаду, но даже идти на встречу неприятеля, они выслали из города пятнадцать тысяч ратников в полном боевом вооружении[630]630
  Ibid.


[Закрыть].

Это войско встретило, в нескольких лье к югу от Буржа, армию Дезидерия и Бладаста, несравненно сильнейшую и сверх того имевшую преимущество находиться под предводительством искусного полководца. Не смотря на такие невыгоды, Беррийцы не поколебались начать битву; они стояли твердо и бой был так кровопролитен, что погибло, по слухам, до семи тысяч человек с той и другой стороны[631]631
  Ibid.


[Закрыть]. Сначала оттесненные назад, южане одолели под конец численным превосходством. Гоня перед собой остатки побежденного войска, они продолжали идти на Бурж и, словно варварские орды, предавали разорению все встречавшееся на дороге: они жгли дома, грабили церкви, вырывали виноградные лозы и срубали на корню деревья. Таким образом дошли они до стен Буржа, под которыми присоединилась к ним армия Берульфа.[632]632
  Ibid.


[Закрыть] Город запер ворота и поражение граждан его в открытом поле не сделало его ни менее гордым, ни более расположенным к сдаче на предложения нестрийских вождей. Дезидерий и оба его сподвижника обложили город со всех сторон и, по забытым преданиям римского военного искусства, начали проводить свои линии и строить осадные машины[633]633
  Adriani Valesii, rer. franc., lib. XI, стр. 157.


[Закрыть].

Сборным местом для войска, которое должно было действовать против Мелёна, назначен был город Париж; в продолжении нескольких месяцев оно стекалось туда со всех сторон и причиняло жителям всякого рода убытки и притеснения[634]634
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 281.


[Закрыть]. В этой армии, набранной на севере и в средине Нейстрии, большинство составляли люди франкского происхождения, а туземное галльское племя было в меньшем числе. Когда Гильперик уверился, что собрал довольно народа, то отдал приказ к выступлению и пошел, во главе своей дружины, по юго-восточной римской дороге. Войска следовали вдоль по левому берегу Сены, которая, в недальнем расстоянии от Парижа, принадлежала королевству Гонтрана. Они шли беспорядочно и нестройно, рассыпаясь вправо и влево для грабежей и поджогов; расхищали имущество в домах, скот, лошадей и людей, которых, связав попарно, гнали как военнопленных, позади длинной вереницы повозок[635]635
  Ibid.


[Закрыть].

Все села, лежавшие к югу от Парижа, от Этампа до Мелёна, были разорены; опустошение коснулось самых окрестностей последнего города, когда нейстрийския дружины остановились осаждать его. Под руководством такого неопытного вождя, каков был Гильперик, осада эта не могла не быть продолжительной. Мелёнский зàмок, построенный, подобно Парижу, на острове Сены, считали тогда, по его положению, весьма крепким местом; он был почти безопасен от ярых, но неискусных нападений скопища людей, незнакомых с осадными работами и только способных на то, чтоб подъехать к нему на лодках и отважно сразиться под его стенами. Дни и месяцы проходили в бесполезно возобновляемых попытках к приступу, где франкские воины, конечно, совершили многие подвиги храбрости, но наконец потеряли терпение. Скучая продолжительной стоянкой, они все более и более выходили из повиновения, пренебрегали службой и деятельно занимались только разъездами для отыскания добычи[636]636
  Adriani Valesii, rer. franc., lib. XI, стр. 157.


[Закрыть].

Таков был дух армии, стоявшей под Мелёном, когда Левдаст, с надеждой и уверенностью, прибыл в главную квартиру короля Гильперика. Он был радушно принят воинами, которые снова нашли в нем старого сотоварища, храброго в битве, веселого за столом и смелого в игре; но когда он пытался получить доступ к особе короля, то все его просьбы и даже ходатайства самых знатных и сильных друзей были отвергнуты. Когда гнев Гильперика утихал и не страдали его материальные выгоды, тогда он легко прощал оскорбления и потому, вероятно, уступил бы просьбам окружавших и допустил бы к себе обвинителя Фредегонды, если б не был удерживаем боязнью разгневать королеву и навлечь на себя ее упреки. Бывший граф турский, тщетно прибегавший к посредничеству владетелей и вождей, решился на другое средство: приобрести любовь низших рядов армии и возбудить в свою пользу участие большинства[637]637
  Ibid., стр. 160.


[Закрыть].

Благодаря самым недостаткам его характера, странной причудливости и безграничной хвастливости, он успел в том совершенно и толпа, сделавшаяся от праздности любопытной и восприимчивой, скоро одушевилась самым пламенным к нему участием. Когда, по его мнению, настала пора испытать свою популярность, он потребовал, чтобы вся армия просила короля допустить его к себе, и однажды, когда Гильперик объезжал ряды ставок он внезапно услышав эту просьбу, произнесенную тысячью голосов[638]638
  Greg. Turon. Hist. Franc., lib. VI, т. II, стр. 282.


[Закрыть]. Ходатайство вооруженной толпы, нестройной и недовольной, было приказанием: король согласился из опасения, чтобы отказ не возбудил мятежа, и объявил, что бренский изгнанник может ему представиться. Левдаст тотчас же явился и пал к ногам короля, прося помилования. Гильперик приказал ему встать, сказал, что искренно его прощает, и примолвил с видом почти отеческой благосклонности: «Веди себя благоразумно, пока я не увижусь с королевой и она тебя не помилует; ибо ты знаешь, что она в праве считать тебя весьма виноватым[639]639
  Ibid.


[Закрыть]».

Между-тем слух о двойном нападении на Мелён и на Бурж вывел короля Гонтрана из его бездействия и обычной вовсе не воинственной беспечности. Со времени первых побед Нейстрийцев в Аквитании, он оказывал помощь городам своего удела только присылкой воевод, а сам никогда не принимал начальства над войском. Угрожаемый прорывом западной своей границы в двух различных пунктах и вторжением Нейстрийцев в самое сердце своего королевства, он вознамерился лично идти на нейстрийского короля и вызвать его на решительную битву, которая, по его убеждению, где германские предания смешивались с христианскими понятиями, долженствовала быть судом Божиим. Он приготовился на это великое дело молитвой, постом и раздачей милостыни и, собрав лучшие свои войска, пошел с ними к Мелёну[640]640
  Ibid., стр. 282 и 347.


[Закрыть].

В недальнем расстоянии от этого города и становищ Гильперика, Гонтран остановился, и как ни твердо было упование его на небесное покровительство, однако, по свойственной ему осторожности, он захотел на свободе выведать размещение и готовность неприятеля к бою. Он не замедлил узнать о беспорядке, царствовавшем в стане Нейстрийцев, и о беспечности, с какой содержалась в нем стража днем и ночью. Собрав эти сведения, Гонтран распорядился так, чтобы подойти как можно ближе к осаждающему войску, не возбуждая его опасений и бдительности; и однажды вечером, когда не малая часть войска рассеялась в поле для добывания корма и для грабежа, пользуясь случаем, он произвел на оставленные линии внезапное и искусное нападение. Нейстрийские ратники, застигнутые в своем стане в такое время, когда менее всего помышляли о битве, не могли выдержать удара нападающих, а отряды кормовщиков, возвращавшихся в рассыпную, были изрублены поголовно. В несколько часов король Гонтран овладел полем битвы и таким образом одержал, как военачальник, свою первую и последнюю победу[641]641
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 282. – Aimoini, monachi Florinc. de gest. Franc., т. III, стр. 90.


[Закрыть].

Не известно, каково было участие короля Гильперика в этой кровавой схватке; во время дела он, может-быть, совершил чудеса храбрости, но после поражения, когда надлежало собрать остатки армии и напасть в свою очередь, у него не достало решимости. Так как он был вообще не дальновиден, то малейшая неудача его смущала и внезапно лишала всякой бодрости и присутствия духа. Получив отвращение к делу, для которого было поднято такое многочисленное войско, он помышлял только о мире и рано утром после бедственной ночи послал к королю Гонтрану просить примирения. Гонтран, всегда миролюбивый и нисколько не упоенный гордостью победы, сам питал одно только желание поскорее кончить раздор и возвратиться к спокойствию. Он отправил от себя послов, которые, встретившись с уполномоченными Гильперика, заключили с ними мирный договор от имени обоих королей[642]642
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 282. – Adriani Valesii, rer. franc., lib. XI, стр. 158.


[Закрыть].

По этому договору, составленному на основании древних германских обычаев, короли условливались между собой, не как независимые государи, но как члены одного племени, подчиненные, не смотря на свой сан, высшей власти, – законам народным. Они согласились положиться на суд старшин, избранных из среды народа и духовенства и обещали друг другу, что тот из них, кто будет уличен в нарушении закона, должен подчиниться условиям противника и дать ему вознаграждение по приговору судей[643]643
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 282.


[Закрыть]. Чтобы согласить слова свои с делом, нейстриский король немедленно отправил к трем герцогам, осаждавшим Бурж, приказание снять осаду и очистить страну, сам же возвратился в Париж с своим войском, сократившимся в числе, со множеством раненных, и не столь грозным с вида, но так же нестройным и алчным к грабежу, как и прежде[644]644
  Ibid.


[Закрыть].

Так-как мир был заключен, то возвратный путь предстоял через дружественные земли; но нейстрийские ратники нисколько о том не думали и снова начали по дороге грабить, разорять и брать пленников. По добросовестности ли, которая, впрочем, не была в характере Гильперика, или по запоздалому чувству потребности порядка, король с неудовольствием смотрел на этот разбой и решился обуздать его. Переданное им всем начальникам дружин приказание наблюдать за своими людьми и строго их удерживать, было так необыкновенно, что встретило сопротивление; франкские вожди роптали и один из них, граф руанский, объявил, что никому не воспретить того, что всегда было дозволено. Но лишь только слова эти перешли в действие, Гильперик внезапно обнаружил энергию, приказал схватить графа и предать его смерти, для примера другим. Кроме того, он велел возвратить добычу и освободить пленных, – меры, которые, быв приняты во-время, без сомнения, отвратили бы самую неудачу похода[645]645
  Ibid.


[Закрыть]. Таким образом он возвратился в Париж и более властный над своим войском и более способный предводить им, нежели каким был при выступлении; к несчастью – эти существенные качества военачальника развились в нем не в пору, потому-что в то время он думал только о мире. Жестокий урок мелёнской битвы положил конец его завоевательным видам, и с-тех-пор он помышлял лишь о том, как удержать хитростью то, что приобрел силой.

Левдаст возвратился жив и здрав и последовал за королем в Париж, где была тогда Фредегонда. Вместо того, чтоб избегать этого опасного для себя города или только пройти его с войском, он там остановился, надеясь, что милостивое расположение мужа будет, в случае нужды, защитой против злобы жены[646]646
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 283.


[Закрыть]. После нескольких дней, проведенных без больших предосторожностей, не видя ни угрозы, ни гонения, он счел себя помилованным королевой и полагал, что настало время ей представиться. В одно воскресенье, когда король и королева были вместе у обедни в парижском соборе, Левдаст отправился в церковь, прошел с самым смелым видом сквозь толпу, окружавшую королевское место, и бросившись в ноги Фредегонде, вовсе не ожидавшей его видеть, молил ее о прощении[647]647
  Ibid.


[Закрыть].

При таком внезапном появлении человека, смертельно ей ненавистного, пришедшего, как ей казалось, не просить у нее помилования, но издеваться над ее гневом, королевой овладела сильнейшая досада. Краска выступила на лице ее, слезы потекли по щекам, и бросив на мужа, неподвижно стоявшего поде нее, взгляд, выражавший горькое презрение, она воскликнула: «Если нет более у меня сыновей, на которых могла бы я возложить отмщение моих оскорблений, то Тебе, Господи Iисусе, поручаю отмстить их![648]648
  Ibid.


[Закрыть]». Потом, как-бы в последний раз обращаясь к совести того, чей долг был защищать ее, она бросилась в ноги королю и сказала с выражением сильной горести и оскорбленного достоинства: «Горе мне, видящей врага своего и бессильной перед ним[649]649
  Ibid.


[Закрыть]». Эта странная сцена взволновала всех присутствующих, в особенности короля, на которого падали все упреки и укоры за слишком скорое прощение обиды, нанесенной его супруге. Чтоб искупить свою преждевременную снисходительность, он приказал изгнать Левдаста из церкви, дав себе слово предоставить его, без всякой жалости и защиты, мщению Фредегонды. Когда стражи исполнили полученное ими приказание и волнение утихло, тогда снова началось церковнослужение, на время прерванное и продолжалось без нового приключения[650]650
  Ibid.


[Закрыть].

Выведенный из церкви и оставленный на произвол бежать куда угодно, Левдаст не подумал воспользоваться таким счастием, которым одолжен был только поспешности, с какой Гильперик отдал приказание. Вместо того, чтоб убедиться наконец в опасности своего положения, он вообразил, что неудача его у королевы произошла от того, что он плохо взялся за дело, так неожиданно ей явившись, и что ему следовало бы предупредить прошение свое каким-либо дорогим подарком. Эта безрассудная мысль превозмогла в нем все другие, и он решился остаться в городе и тотчас же побывать в лавках самых знаменитых мастеров золотых дел и торговцев тканями[651]651
  Adriani Valesii, rer. franc., lib. XI, стр. 161.


[Закрыть].

Подле собора, на пути из церкви в королевский дворец, находилась обширная площадь вблизи от моста, соединявшего оба берега южного рукава Сены. Эта площадь, назначенная для торга, окружена была прилавками и кладовыми, в которых разложены были разного рода товары[652]652
  См. Dulaure, Histoire de Paris, т. I.


[Закрыть]. Бывший турский граф ходил по площади, из одной лавки в другую[653]653
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 283.


[Закрыть], рассматривал все с любопытством, представляя из себя богача, рассказывал о своих делах и говорил присутствовавшим: «Я понес большие потери, но у меня осталось еще много золота и серебра». Потом, размышляя про себя, как знаток, чтòбы ему выбрать получше, он ощупывал ткани, примеривал на себя драгоценные каменья, взвешивал в руке дорогую посуду, а когда выбор был сделан, то говорил громко и с чванством: «Это хорошо; отложите в сторону; я намерен это все взять[654]654
  Ibid.


[Закрыть]».