Текст книги "Рассказы о временах Меровингов"

Автор книги: Огюст Тьерри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

РАССКАЗ ПЯТЫЙ. История Левдаста, Турского графа. – Стихотворец Венанций Фортунат. – Монастырь Радегонды в Пуатье. (579 – 581).

Остров Ре, в трех лье от сентонжского берега, принадлежал, в царствование Клотера I-го, к поместьям королевской казны. Его виноградники, тощее произведение почвы, беспрестанно побиваемой морскими ветрами, находились в то время под надзором Галла, по имени Леокадия. У него был сын, которого он назвал германским именем Левдаста, вероятно в честь какого нибудь знаменитого и богатого франкского владетеля того края, или с целью доставить новорожденному полезное покровительство, или желая осенить главу его предзнаменованием высоких почестей и таким образом ласкаясь мечтами и надеждами отцовского честолюбия[337]337
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 261. – Adriani Valesii Not. gall., стр. 469.


[Закрыть]. Родившись королевским рабом, сын Леокадия, едва выйдя из детства, попал в число юношей, набранных главноуправляющим поместьями короля Гариберта для поваренной службы[338]338
  Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261.


[Закрыть]. Наборы такого рода часто производились по повелению франкских королей в семьях, населявших обширные их поместья; повинность эту должны были нести люди всех возрастов, всех состояний и даже знатного происхождения[339]339
  Ibid., стр. 289.


[Закрыть].

Молодой Левдаст, переселенный таким образом вдаль от маленького острова, на котором родился, отличился сперва от всех своих сотоварищей нерадивостью и непокорным духом. У него болели глаза и едкость дыма сильно его беспокоила; этим обстоятельством он, с большим или меньшим основанием, пользовался для своих отказов от повиновения. После бесполезных усилий приучить его к обязанностям службы, для которой его предназначали, приходилось или отправить его обратно, или дать ему другую должность. Решено было последнее, и сын виноградаря перешел из кухни в пекарню, или, как выражается его оригинальный биограф, от ступки к квашне[340]340
  Ibid., стр. 261.


[Закрыть]. Не имея более предлога, которым можно было отговариваться от прежней работы, Левдаст прибегнул к скрытности и казался чрезвычайно довольным своей новой обязанностью. Он исполнял ее несколько времени с таким рвением, что успел усыпить бдительность своих начальников и смотрителей; потом, воспользовавшись первым удобным случаем, бежал[341]341
  Ibid.


[Закрыть]. За ним погнались, привели его назад, но он снова бежал, и так до трех раз. Исправительные меры плетьми и тюремным заключением, которым он, как беглый раб последовательно подвергался, найдены были против такого упрямства недостаточными, и на Левдаста наложили последнее и самое строгое наказание: его заклеймили надрезом на ухе[342]342
  Ibid.


[Закрыть].

Хотя такое увечье делало побег его затруднительным и менее надежным, однако он опять убежал рискуя не найти нигде пристанища. Проскитавшись из стороны в сторону, в постоянном страхе поимки, потому-что носил видимый для всех знак своего рабства, и утомленный такой тревожной и бедственной жизнью, он наконец отважился на самое смелое предприятие[343]343
  Ibid.


[Закрыть].

В то время король Гариберт только-что женился на Марковефе, дворцовой прислужнице, дочери чесальщика шерсти. Может-быть, Левдаст имел какие нибудь сношения с семейством этой женщины; может-быть, просто положился на доброту ее сердца и сочувствие к старому товарищу рабства; как бы то ни было, но вместо того, чтоб идти вперед как можно далее от королевского жилища, он воротился и, скрываясь в соседнем лесу, выжидал случая представиться новой королеве потихоньку от слуг, которые могли его увидеть и схватить[344]344
  Ibid.


[Закрыть]. Ему удалось, и Марковефа, тронутая мольбами, приняла его под свое покровительство. Она поручила ему присмотр за лучшими своими лошадьми и избрала его из своей прислуги в звание марискалька, mariskalk, как говорили на древне-германском языке[345]345
  Ibid. – Lex. Aleman. tit. LXXIX, § IV. – Lex. salica, tit. II, § VI.


[Закрыть].

Левдаст, ободренный этим успехом и такой неожиданной милостью, вскоре перестал ограничивать свои желания настоящим положением и, простирая виды свои выше, стал добиваться главного начальства над конскими заводами своей покровительницы и титула конюшего графа, звание, которое варварские короли заимствовали от императорского двора[346]346
  Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261. – Дюканж, Gloss. ad script. med. et infim. latin. под словом comes.


[Закрыть]. Он достиг этого в короткое время, благодаря своей счастливой звезде, потому-что имел более дерзости и самохвальства, нежели тонкого ума и настоящего искусства. На этом месте, равнявшем его не только с свободными людьми, но даже с благородными Франками, он совершенно позабыл и свое происхождение, и прежнее холопское и горькое житье раба. Он сделался груб и презрителен со всеми, кто был ниже его, высокомерен с равными, жаден к деньгам и всякой роскоши, честолюбив без меры и воздержания[347]347
  Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261.


[Закрыть]. Возведенный благосклонностью королевы как-бы в любимцы, он вмешивался во все дела ее и извлекал из них огромные выгоды, употребляя во зло ее доверие и сговорчивость[348]348
  Ibid.


[Закрыть]. Когда, по прошествии нескольких лет, она скончалась, то он уже столько награбил, что мог, при помощи подарков, добиться у короля Гариберта той же должности, какую исправлял при дворе королевы. Он одержал верх над всеми соискателями и сделался графом королевских конюшен; ни мало не потеряв с кончиной своей покровительницы, он попал на новый путь к почестям. Пользовавшись один или два года своим высоким званием в дворцовой службе, счастливый сын раба с острова Ре был возведен в политическое достоинство и сделан графом города Тура, одного из важнейших в гарибертовом королевстве[349]349
  Ibid.


[Закрыть].

Должность графа, в том виде, как она существовала в Галлии со времени завоевания ее Франками, соответствовала, по их политическим понятиям, должности судьи, которого они называли на своем языке графом, graf, и который, в каждом округе Германии, производил уголовную расправу, в присутствии родоначальников или именитых мужей округа. Враждебные отношения победителей к жителям завоеванных городов побудили присоединить к этой судейской должности военные права и диктаторскую власть, которую лица, действовавшие от имени франкских королей, почти всегда употребляли во зло, или по жестокости характера, или по личным расчетам. Это был род варварского проконсульства, поставленного в каждом значительном городе над прежними муниципальными учреждениями, но без всякого старания согласовать их между собой. Эти учреждения, не смотря на их отдельность, были однако достаточны для сохранения порядка и внутреннего мира, и жители галльских городов более страшились, нежели радовались, когда королевское послание возвещало им о приезде какого нибудь графа, присланного управлять ими по их обычаям и блюсти правосудие. Таково было, без сомнения, впечатление, произведенное в Туре прибытием Левдаста; и отвращение граждан к новому судье не могло не возрастать со дня на день. Он был безграмотен, без всяких сведений в законах, которыми должен был руководствоваться, и даже не имел той прямоты ума и природной справедливости, которая, хотя и под грубой корой, однако встречалась в графах зарейнских округов.

Свыкшийся сперва с бытом рабов, а потом с буйной жизнью вассалов королевского двора, Левдаст не имел ничего общего с той старинной римской образованностью, с которой предстояли ему частые сношения, кроме страсти к роскоши, пышности и плотским наслаждениям. Он вел себя в новой своей должности, как-будто получил ее собственно для себя и в удовлетворение своих беспутных наклонностей.

Вместо того, чтоб учредить в городе Туре порядок, он посеял там смуты своей запальчивостью и распутством; брак его с дочерью одного из богатейших тамошних жителей не сделал его ни умереннее, ни осмотрительнее в поведении. Он был жесток и высокомерен с мужчинами; распутство его не щадило никакой женщины, лихоимство далеко превзошло все, чего могли ожидать от него[350]350
  Ibid.


[Закрыть]. Он употреблял всю хитрость своего ума на то, чтобы вовлечь богатых людей в неправые тяжбы, в которых сам бывал посредником, или взвести на них ложные обвинения и воспользоваться пенями, которыми он делился с казной. Посредством взысканий и грабительства он очень-скоро увеличил свои богатства и накопил у себя в доме много золота и сокровищ[351]351
  Ibid.


[Закрыть]. Такое счастие и безнаказанность продолжались до кончины короля Гариберта, последовавшей в 567 году. Сигберт, на долю которого достался город Тур, не питал к прежнему рабу такой благосклонности, как старший брат его. Напротив того, неблаговоление его было так сильно, что Левдаст для безопасности поспешно оставил город, бросив все имущество и большую часть своих сокровищ, которые были захвачены или разграблены людьми австразийского короля. Он искал пристанища в королевстве Гильперика и присягнул на верность этому королю, принявшему его в число своих литов[352]352
  Ibid.


[Закрыть]. В-продолжение этой невзгоды, бывший турский граф жил в Нейстрии гостем во дворце, переезжая за двором из одного поместья в другое и занимая место за обширным столом, за который садились, по старшинству лет и звания, королевские вассалы и застольники.

Через пять лет после этого побега графа Левдаста, король Сигберт возвел в епископы города Тура, по просьбе горожан, Георгия Флоренция, принявшего, при поставлении своем, имя Григория; уважение и любовь их он приобрел в то время, когда из Оверни, своей родины, приходил на поклонение ко гробу св. Мартина. Этот муж, которого характер виден из предшествовавших рассказов, был, по своему религиозному рвению, любви к священному писанию и строгой нравственности, одним из самых совершенных представителей высшей христианской аристократии Галлов, среди которой некогда блистали его предки. С самого водворения своего на турском епископском престоле, Григорий, в силу политических преимуществ, соединенных в то время с званием епископа, и по личному своему значению, пользовался верховным влиянием на городские дела и действия подчиненного ему сената. Но блеск этого высокого положения должен был искупаться трудами, заботами и опасностями без счета. Григорий вскоре испытал их. В первый год его управления, город Тур занят был ратниками короля Гильперика и тотчас же отнят войсками Сигберта. В следующем году, Теодеберт, старший сын Гильперика, так опустошал берега Луары, что граждане Тура, пораженные ужасом, принуждены были вторично покориться нейстрийскому королю[353]353
  Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261. – См. рассказ второй.


[Закрыть]. Кажется, что Левдаст, пытаясь поправить свое состояние, участвовал в этом походе или как начальник дружины, или в числе отборных вассалов, окружавших юного королевского сына.

Теодеберт, вступив в город, который он привел к покорности своему отцу, представил бывшего графа епископу и муниципальному сенату, сказав, что было бы не худо, если б город Тур снова подчинился тому, кто с благоразумием и твердостью правил им при прежнем разделе[354]354
  Ibid.


[Закрыть]. Независимо от памяти, оставленной Левдастом в Туре, и притом такой, от которой возмущалась честная и благочестивая душа Григория, этот потомок знаменитейших сенаторских фамилий в Берри и Оверни, вполне разделявший взгляд современного ему общества не мог без отвращения видеть на месте, столь близком к его собственному, ничтожного человека, носившего на теле своем неизгладимый знак рабского происхождения. Но предложение юного вождя нейстрийского войска, как ни казалось снисходительно, было приказанием; для спасения города, которому угрожал грабеж и сожжение, надлежало подчиниться прихоти победителя, чтò и было исполнено турским епископом с тем благоразумием, постоянный пример которого представляла вся его жизнь. Желания важнейших граждан, казалось, согласовались с намерением Теодеберта восстановить Левдаста в его звании и почестях. Восстановление это не замедлилось, и чрез несколько дней сын Леокадия получил из нейстрийского дворца грамоту о своем назначении, содержание которой, как видно из официальных документов того времени, странно противоречило его характеру и поведению:

«Если есть случаи, в которых королевская благость являет свое совершенство, то конечно более всего дано ей выражаться в умении избирать в целом народе мужей бдительных и честных. И по истине было бы несовместно, чтобы звание судии доверено было тому, чье праводушие и твердость не были заранее испытаны. А потому, хорошо зная твою верность и достоинства, мы возложили на тебя должность графа в округе турском, дабы ты исполнял ее, и пользовался всеми ее правами[355]355
  Charta de ducati vel comitatu; Marculfi form., lib. I, apud script. rer. gal. et. franc., т. IV, стр. 472.


[Закрыть], и сохранял полную и нерушимую преданность к нашему правлению. Да пребудут под твоим началом и властью в мире и добром порядке все, живущие в пределах твоего ведения, будь они Франки, Римляне, или другого какого племени. Направляй их на истинный путь по их законам и обычаям, являй себя главным заступником вдов и сирот, искореняй строгостью преступления воров и других злодеев; да возрадуется и успокоится народ, во благе жизни под твоим управлением; а чтò следует казне из доходов по твоей части, то да будет попечением твоим ежегодно доставляемо в исправности в наше казначейство[356]356
  Marculfi form., стр. 472.


[Закрыть]».

Новый турский граф, не чувствовавший себя еще довольно твердым на своем месте и притом боявшийся, чтобы военное счастье опять не возвратило города под власть австразийского короля, старался жить в совершенном согласии с муниципальными сенаторами и особенно с епископом, могущественное покровительство которого могло быть для него полезно[357]357
  Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 261.


[Закрыть]. В присутствии Григория, он являлся скромным и даже смиренным в обращении и на словах, наблюдая расстояние, разделявшее его от человека, столь знатного родом, и заботливо угождая аристократическому тщеславию, легкий остаток которого проглядывал из-за положительных достоинств этого ума твердого и строгого. Он уверял епископа, что первым желанием его было угодить ему и следовать всем его мнениям. Он обещал не присваивать излишней власти и принять за правило справедливость и благоразумие. Наконец, чтоб придать более веры своим обещаниям и обнадеживаниям, он много раз призывал в клятвах своих гробницу св. Мартина. Нередко он клялся Григорию, как клиент своему патрону, пребыть ему верным во всех обстоятельствах, никогда ни в чем пред ним не проступаться, ни в делах, которые будут касаться его лично, ни в том, где дело будет идти о церкви[358]358
  Ibid.


[Закрыть].

Дела оставались в таком положении и город Тур наслаждался спокойствием, которого никто не ожидал в начале, вдруг войско Теодеберта было истреблено близ Ангулема, и Гильперик, считая себя пропавшим, укрылся в стенах Турнэ, – события, подробно описанные в одном из предшествовавших рассказов[359]359
  См. рассказ второй.


[Закрыть]. Граждане Тура, лишь по неволе повиновавшиеся нейстрийскому королю, признали снова власть Сигберта, и Левдаст снова обратился в бегство, как за семь лет назад; но, благодаря, может-быть, заступничеству епископа Григория, имущество его было на этот раз пощажено и он вышел из города без всякого ущерба. Он удалился в Нижнюю-Бретань, страну совершенно не зависевшую в то время от франкских королевств и часто служившую пристанищем изгнанников и недовольных[360]360
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 261.


[Закрыть].

Убийство, так внезапно прекратившее, в 575 году, дни Сигберта, повлекло за собой двойное восстановление, Гильперика королем нейстрийским, и Левдаста графом Турским. Он возвратился после готового изгнания и самовольно вступил в свою должность[361]361
  Ibid.


[Закрыть]. С этой поры обеспеченный в будущем он не старался более притворяться: сбросил личину и снова пошел по следам своего первого управления. Предавшись вдруг всем дурным наклонностям, какие только могут увлекать человека, облеченного властью, он явил зрелище величайших козней и самых возмутительных жестокостей. Если в то время, когда он держал публичный суд в присутствии городских старшин, владельцев франкского племени, Римлян сенаторского происхождения и сановников епископской церкви, какой-либо истец, которого он желал разорить, или какой-нибудь подсудимый, погибели которого он добивался, являлся перед ним с смелой самоуверенностью, поддерживая свои права и требуя правосудия, то граф прерывал речь его и метался как бешеный на своей судейской скамье[362]362
  Ibid.


[Закрыть]. Если толпа, окружавшая судилище, обнаруживала тогда телодвижениями или ропотом участие свое к угнетенному, то гнев Левдаста обращался на нее и он поносил граждан бранью и грубыми словами[363]363
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 261.


[Закрыть]. Сохраняя в насилиях своих тот характер беспристрастия, который следовало бы ему оказывать только в правосудии, он не обращал внимания ни на чьи права, ни на чье звание, ни на чье состояние; приказывал приводить к себе священников с веригами на руках и бить палками воинов франкского происхождения. Можно подумать, что этот сановник из рабов находил удовольствие в уничтожении всяких отличий, в презрении всех условий общественного порядка того времени, вне которого сперва поставила его случайность рождения, а потом другие случайности вознесли так высоко[364]364
  Ibid.


[Закрыть].

Но как не велики были деспотические стремления графа Левдаста и желание его все уравнять по своему произволу для личных выгод, однако в городе существовала другая соперничествующая власть, и был человек, против которого он не дерзал на все решаться, под страхом самому погибнуть. Он это чувствовал, и потому коварством, а не явным насилием хотел заставить епископа склониться или по-крайней-мере молчать перед собой. Имя Григория, славное в целой Галлии, пользовалось уважением при дворе нейстрийского короля; но всем известная преданность его к семейству Сигберта тревожила иногда Гильперика, еще неуверенного в прочном обладании завоеванным им городом Туром, служащим ключом всей страны, которую он хотел покорить к югу от Луары. На этом недоверчивом расположении короля, Левдаст основал свои надежды уничтожить влияние епископа. Навлекая на него беспрестанные подозрения, он старался выставить самого себя человеком необходимым для сохранения города, передовым стражем, всегда неусыпным и подверженным за свою бдительность враждебным нападкам и тайной или открытой неприязни. Это было для него лучшим средством оградить себя полной безопасностью и между-тем, не выходя из своих прав, выискивать случаи оскорблять, когда вздумается, епископа, самого страшного его противника.

В этой борьбе ухищрений и мелких козней, он прибегал иногда с самым странным средствам. Когда какое-либо дело требовало присутствия его в епископском доме, он являлся туда во всеоружии, с шлемом на голове, в панцире, с колчаном через плечо и длинным копьем в руке, для того ли, чтобы придать себе страшную наружность, или чтобы заставить думать, будто в этом доме мира и молитвы ему угрожала опасность от засады и тайных замыслов[365]365
  Ibid.


[Закрыть]. В 576 году, когда Меровиг, проездом чрез Тур, похитил у него все деньги и драгоценности, он утверждал, что молодой принц ограбил его по совету и наущению Григория[366]366
  Ibid. – См. рассказ третий.


[Закрыть]. После того, по непостоянству ли характера, или от неудачи в этом бездоказательном обвинении, он внезапно стал искать примирения с епископом, и уверял его, под самой священной клятвой, взяв в руку шелковый ковер, покрывавший гробницу св. Мартина, что в жизнь свою враждовать с ним более не будет[367]367
  Ibid.


[Закрыть]. Но непомерная алчность, с которой Левдаст желал как можно скорее вознаградить понесенные им убытки, побуждала его к умножению своих грабежей и лихоимств. В числе богатых граждан, на которых он нападал преимущественно, многие были искренними друзьями Григория, но и они не знали пощады. Таким образом, не смотря на свои недавние обещания и благоразумную решимость, турский граф снова вовлекся в тайную вражду с своим соперником по власти. Вскоре, все более и более увлекаемый корыстью, он начал захватывать церковное имущество, и распря между двумя противниками сделалась явною[368]368
  Ibid., стр. 262.


[Закрыть]. В этой борьбе, с долготерпением, происходившим частью от пастырской кротости, частью от осторожной политики аристократа, Григорий сначала отражал насильственные поступки Левдаста одним лишь нравственным сопротивлением. Он только принимал удары, не нанося их, пока не счел нужным действовать, и тогда, после двухлетнего спокойного, по видимому безропотного ожидания, с силой восстал на своего противника.

В конце 579 года, тайное посольство донесло королю Гильперику, с неопровержимыми доказательствами, о вероломстве графа Левдаста и неисчислимых бедствиях, которые он причинял церквам и всем жителям Тура[369]369
  Ibid., стр. 260. – Adriani Valesii, Rer. franc., кн. X, стр. 118.


[Закрыть]. Неизвестно, при каких обстоятельствах посольство это явилось в нейстрийский дворец, и какие причины содействовали удаче этого предприятия; но оно увенчалось полным успехом, и не смотря ни на долговременную милость короля к графу Левдасту, ни на многочисленных друзей, которых он имел между вассалами и приближенными ко двору, низложение его было решено. Отпуская послов, Гильперик отправил с ними Ансовальда, самого доверенного своего советника, для принятия надлежащих мер и осуществления перемены, о которой они просили. Ансовальд прибыл в Тур в ноябре месяце, и, не довольствуясь объявлением, что Левдаст лишен своего звания, предоставил епископу и гражданам всех сословий право избрать нового графа. Голоса соединились в пользу мужа галльского происхождения, по имени Евномия, который и был поставлен графом, среди народных кликов и упований[370]370
  Ibid.


[Закрыть].

Пораженный этим неожиданным ударом и в кичливости своей никогда не помышлявший о возможности такой превратности, Левдаст пришел в неистовую ярость и упрекал придворных друзей своих, которым, по его мнению, следовало поддержать его. Он с особенной горечью укорял королеву Фредегонду, которой обязался служить добром и злом, в том что, будучи властна, как он думал, спасти его от погибели, она заплатила ему неблагодарностью, отказавшись защитить его[371]371
  См. рассказ третий.


[Закрыть]. Эта обида, основательная или нет, так сильно овладела умом отставленного графа, что он с того времени возымел к своей бывшей покровительнице такую же ненависть, какую питал к виновнику своего низложения, турскому епископу. Он не отделял их друг от друга в своих мстительных видах и в уме, разгоряченном досадой, начал создавать самые отважные предположения, обдумывать планы новых успехов и будущего возвышения, включая в них, как одно из первейших своих желаний, погибель епископа, и, что всего удивительнее, даже погибель Фредегонды, развод ее с мужем и лишение ее королевского сана.

В то время, в Туре был священник, по имени Рикульф, родом – может-быть – Галл, не смотря на германское имя, подобно Левдасту, на которого впрочем Рикульф много походил характером[372]372
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 262.


[Закрыть]. Рожденный в том же городе от бедных родителей, он подвизался в духовном звании, под покровительством епископа Евфрония, предместника Григория. Его тщеславие и честолюбие превосходили всякую меру; он считал себя не на своем месте, пока не получит епископского звания[373]373
  Ibid.


[Закрыть]. Чтобы со временем вернее его достигнуть, он за несколько лет добился покровительства Клодовига, последнего сына короля Гильперика и Авдоверы[374]374
  Ibid.


[Закрыть]. Эта королева, женщина свободного и вероятно знатного происхождения, хотя и была заточена и отвержена, однако сохранила в несчастии своем много друзей, надеявшихся на ее сыновей, уже взрослых, нежели на малолетних детей ее соперницы. Фредегонда, не смотря на блистательное сове могущество и успехи, не могла заставить окружавших совершенно позабыть ее низкое происхождение и внушить им полную доверенность на прочность счастия, которым наслаждалась. Были сомнения на счет продолжительности очарования, которым она ослепляла ум короля; многие неохотно ей воздавали королевские почести; собственная дочь ее, Ригонта, старшая из четырех ее детей, краснела за нее и вследствие рано пробудившегося женского тщеславия стыдилась иметь матерью прежнюю дворцовую прислужницу[375]375
  Greg. Turon., Hist. Franc., т. II, стр. 352.


[Закрыть]. Таким образом возлюбленная супруга короля Гильперика имела также свои беспокойства, и главнейшим из всех, вместе с позором происхождения, которого ничто не могло изгладить во мнении людей того времени, было опасение совместничества между ее детьми и детьми короля от первого ложа на получение отцовского наследия.

Освободившись насильственной смертью от двух старших сыновей Авдоверы, Фредегонда еще имела перед собой третьего, Клодовига, могущего оспаривать права сыновей ее, Клодоберта и Дагоберта, из которых старшему не было еще пятнадцати лет[376]376
  Самсон, родившийся в Турнэ, во время осады этого города, умер в 577 году.


[Закрыть]. Мнения, желания, честолюбивые надежды на счет участи одного и будущности других были в нейстрийском дворце различны; там существовали две противные стороны, имевшие отрасли извне и встречавшиеся во всех частях королевства. В обеих были люди, искренно и давно преданные, и переходящие новобранцы, пристававшие или отстававшие по влечению минутного произвола. Так сошлись вдруг, в совершенном согласии политических чувствований, Рикульф и Левдаст, один – старинный поклонник Клодовига, другой – еще недавний враг этого юного принца и брата его, Меровига. Они вскоре сделались искренними друзьями, поверили друг другу все свои тайны и слили воедино свои планы и надежды. В последних месяцах 579 года и в первых следующего, эти два человека, равно опытные в кознях, имели между собой частые совещания, на которые был допущен и третий, под-диакон, по имени так же как и священник, Рикульф, тот самый, который уже служил послом у самого искусного каверзника того времени, австразийца Гонтрана Бозе[377]377
  См. рассказ третий.


[Закрыть].

Первым условием трех сообщников было положено пустить в ход общий слух о супружеской неверности и распутстве Фредегонды, доведя о том до сведения короля Гильперика. Они полагали, что чем любовь короля была более доверчива и слепа на указания, для всех очевидные, тем страшнее должен быть гнев его в минуту разочарования. Удаление Фредегонды из королевства, ненависть короля к ее детям, изгнанным вместе с ней и лишенным наследства, вступление Клодовига на отцовский престол без всякого спора и раздела, – таковы были последствия, каких ждали они от своих услужливых донесений. Чтоб отклонить от себя ответственность за явный донос на королеву и в то же время запутать другого своего неприятеля, турского епископа, они довольно ловко вздумали обвинить его в произнесенных будто-бы перед свидетелями оскорбительных словах, переходивших тогда из уст в уста, но которых сами они не осмеливались повторять от своего имени[378]378
  Greg. Turon., Hist. Franc., стр. 262.


[Закрыть].

Замысел этот представлял двоякую возможность низложения епископа: или тотчас же, при гневном взрыве короля Гильперика, или немного позже, когда Клодовиг вступит в обладание королевством. Священник Рикульф заранее определен был для замещения Григория на епископском престоле. Левдаст, ручавшийся новому своему другу в несомненности такого повышения, назначал себя при короле Клодовиге вторым лицом королевства, в котором, с титулом герцога, он должен принять верховное правление; а чтобы под-диакон Рикульф также имел приличное место, то было положено впутать вместе с Григорием и вовлечь в туже погибель и Платона, архидиакона турской церкви и задушевного друга епископа[379]379
  Ibid.


[Закрыть].

Условившись таким образом на своих сборищах, три заговорщика отправили послов к Клодовигу, чтобы объявить ему о предприятии, задуманном в его пользу сообщить во своих намерениях и заключить с ним уговор. Юный принц, ветреный характером, честолюбивый и неосторожный, обещал, в случае удачи, все, чего от него требовали, и даже с избытком. Когда наступило время действовать, то распределили между собой роли. Священник Рикульф должен был подготовить будущее низложение Григория, возбудив против него, в городе, зачинщиков смут и тех, которые, по чувству областного патриотизма, не любили его, как чужестранца, и желали видеть на его месте туземного епископа. Под-диакон Рикульф, некогда один из самых смиренных притрапезников епископского дома, с намерением поссорившийся с своим главой, чтобы свободнее видеться с Левдастом, опять начал показывать епископу покорность и притворное раскаяние; он старался снова войти в его доверие, вовлечь его в какой-либо подозрительный поступок, который мог бы служить уликой[380]380
  Ibid.


[Закрыть]. Наконец, сам бывший турский граф, не колеблясь, принял на себя самое опасное поручение – отправиться в суассонский дворец и переговорить с королем Гильпериком.

Он отправился из Тура около апреля месяца 580 года и будучи допущен до короля, тотчас по приезде, в беседе с-глаза-на-глаз, сказал ему голосом, которому старался придать в одно и то же время важность и убедительность: «Доселе, благочестивейший король, я охранял твой город Тур; но теперь, когда я отрешен от должности, помысли, как-то сберегут его; ибо да будет тебе известно, епископ Григорий намерен предать его сыну Сигберта[381]381
  Ibid.


[Закрыть]». Как человек, раздосадованный неприятной вестью и прикрывающий испуг своей недоверчивостью, Гильперик грубо отвечал: «Неправда». Потом, высматривая в чертах Левдаста какой-либо признак смущения и колебания, он прибавил: «Ты пришел теперь с такими доносами потому, что тебя отставили»[382]382
  Ibid.


[Закрыть]. Но бывший граф турский, ни мало не теряя своей смелости, отвечал: Епископ творит и другое; он разносит про тебя оскорбительные слухи; говорит, что королева твоя в блудной связи с епископом Бертраном»[383]383
  Ibid.


[Закрыть]. Задетый за самую живую и раздражительную струну, Гильперик впал в такую ярость, что, забыв чувство королевского достоинства, бросился колотить, что было силы, кулаками и ногами, несчастного виновника такого неожиданного открытия[384]384
  Ibid., стр. 261.


[Закрыть].

Когда он излил таким образом гнев свой, не выговорив ни слова, то пришел несколько в себя и сказал Левдасту: «Как! Ты утверждаешь, что епископ говорил такие вещи про королеву Фредегонду?» – «Утверждаю» отвечал Левдаст, нисколько не смутившись от грубого приема, которым встречено было его таинственное донесение: «и если ты решился бы предать пытке Галлиена, друга епископа и Платона, его архидиакона, то они уличили бы его перед тобой в этих рассказах»[385]385
  Ibid., стр. 262.


[Закрыть]. – «Но, явишься ли ты сам быть свидетелем»? – спросил король с живейшим беспокойством, Левдаст отвечал, что может представить свидетеля, слышавшего все собственными ушами, причетника турской церкви, на словах которого он и основал донос свой, и назвал под-диакона Рикульфа, не говоря однако о предании его пытке, как за минуту пред тем предлагал для обоих друзей епископа Григория[386]386
  Ibid.


[Закрыть]. Но различие, которое он старался установить в пользу своего соумышленника, не входило в расчеты короля. Гильперик, разгневанный на всех, кто только участвовал в оскорблении, нанесенном его чести, приказал наложить на Левдаста оковы и тотчас же послал в Тур повеление задержать Рикульфа[387]387
  Ibid.


[Закрыть].

Этот отъявленный обманщик совершенно успел, в-течение одного месяца, приобрести милость епископа Григория и был по прежнему принят, как верный клиент, в его доме и за его трапезой[388]388
  Ibid.


[Закрыть]. Когда по отъезде Левдаста, он рассчитал, по числу протекших дней, что донос уже сделан и имя его уже произнесено перед королем, то начал стараться вовлечь епископа в какой-либо подозрительный поступок, действуя на доброту души его и сострадание к несчастью. Он явился к Григорию с видом уныния и глубокого беспокойства и на первый вопрос о том, что с ним случилось, бросился ему в ноги, завопив: «Я пропадший человек, если ты не поспешишь мне на помощь. По наущению Левдаста я говорил вещи, которых не должно было рассказывать. Выдай мне, немедля, позволение уехать в другое королевство; ибо если останусь здесь, то королевские чиновники схватят меня и предадут казни[389]389
  Ibid.


[Закрыть]». Церковный служитель действительно не мог ни отлучиться от церкви, при которой состоял, без позволения епископа, ни поступить без письма от него, которое служило пропуском, в другую епархию. Выпрашивая себе увольнение, ради спасения жизни от мнимой опасности, под-диакон Рикульф действовал двулично: старался вызвать существенное обстоятельство, могущее служить подтверждением слов Левдаста, и кроме того желал доставить себе возможность уклониться от действия и выждать в безопасном месте развязку этой обширной интриги.