Текст книги "Капкан (ЛП)"

Автор книги: Одри Раш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 21

Кэш

Я лежал на кузове своей машины, глядя на ярко-голубое небо.

Мне нужно уйти. Бежать. Купить новый поддельный паспорт. Убраться отсюда, пока я еще могу. Забыть, что Ремеди вообще существует.

Убивай любого, кто прикасается к такой темноволосой женщине, как она, пока эти чувства не исчезнут из моего организма навсегда. И никогда, никогда не трогай другую женщину, потому что я не собираюсь снова иметь дело с этим дерьмом.

Но все это не кажется правильным.

Вместо этого я пишу ей, чтобы она встретилась со мной на парковке в последний раз. Внутри меня нарастает желание рассказать ей, как избежать ареста, но я не могу сказать ей об этом ни по СМС, ни по телефону.

Но она не отвечает.

Я подумываю открыть приложение для наблюдения на своем телефоне и посмотреть, открыт ли у нее ноутбук, но я этого не делаю.

В любом случае я не должен ей помогать. Это бессмысленно.

Дрозд, пролетавший мимо грузовика, начал осматривать салон машины, а затем просто улетел, высоко подняв подбородок. Кровь отхлынула, но я все еще выгляжу как еще один пьяный турист, которому не разрешили снять жилье на время отпуска. И никого это не волнует. Если я уйду сейчас, я снова стану непобедимым.

Ремеди умная. Даже если ее арестуют, она выживет сама.

Я должен идти.

Я залезаю в переднюю часть кабины и запускаю двигатель. Машина с грохотом заводится, как старик, просыпающийся после долгого сна, вот на что это похоже.

Я наконец-то мыслил здраво. У этой машины больше индивидуальности, чем у автомобилей Уинстона с запуском по нажатию, но он удобен.

Знакомы с его нежелательными чертами. Я хлопаю по рулю и вздыхаю. Мне скоро придется покупать новый.

Семимильный мост проносится мимо, но когда я приближаюсь к Южным полянам, у меня в желудке опускается тупое ощущение. Это чужое чувство, физическое проявление моих эмоций, и оно неловкое и неприятное, как будто у меня несварение желудка. И как бы я ни старался отвлечься, эта эмоциональная боль продолжает расти, усиливаться.

Я не хочу оставлять Ремеди, но мне придется.

Если она не будет осторожна, она, вероятно, возьмет на себя вину за мои действия. Точно так же, как я всегда планировал.

Я представляю ее внутри тюрьмы, окруженной бетонными стенами и металлическими решетками. Я построил ей клетку, но дал ей выход. В исправительном учреждении она будет чахнуть до полного онемения. Хуже, чем раньше.

Черт возьми. Я не позволю этому случиться.

Как только я могу, я меняю направление движения машины и возвращаюсь в Ки-Уэст. У меня нет никакого раскаяния в том, что я сделал с этими людьми, но я не позволю Ремеди взять на себя мою вину вот так.

Когда я возвращаюсь в Ки-Уэст, уже стемнело, но до нашей встречи в десять часов, у меня еще есть немного времени. Я вижу одиночку на обочине дороги и останавливаюсь.

– У тебя есть сотовый? – спрашиваю я. – У меня нет. Кажется, я не могу найти дорогу до одного места.

Я выдавливаю нервный смешок.

– Познакомился с одной цыпочкой. Она знатно трахается.

– Да, да. – говорит он, кивая головой. – Я понимаю тебя, чувак.

Он смотрит вниз, вытаскивая из кармана телефон.

– Конечно…

Я притягиваю его к себе, бью в живот до тех пор, пока он не захрипит, и использую эту короткую секунду борьбы, чтобы схватить его голову.

Я давлю ему на затылок, пока он не теряет сознание. Бросив его в кузов грузовика, я заткнул ему рот грязной тряпкой и связал веревкой. Я закрываю крышку и запираю его внутри.

Дальше в городе мужчина поворачивает за угол и направляется к задней части кафе-мороженого. Его глаза бегают, как будто он кого-то ждет, но мне не терпится найти кого-то еще.

Я паркуюсь неподалеку, затем иду в заднюю часть магазина и достаю пустую коробку из-под сигарет.

– У тебя есть зажигалка? – спрашиваю я.

Мужчина молча лезет в карман, но когда я бросаюсь, чтобы схватить его за голову, он так сильно бьет меня по челюсти, что из губы течет кровь. Я бью его по носу, пока не льется кровь, и, наконец, он смягчается, потеряв сознание от последнего удара.

Я тоже бросаю его в кузов грузовика, запирая покрывало на месте.

Прежде чем поехать, я пишу Ремеди.

«Не приходи. Скажи своему другу-полицейскому, чтобы он вместо этого встретился со мной.»

На всякий случай я даже воспользуюсь пистолетом с глушителем. Улик будет слишком много, чтобы полиция могла рассмотреть другие варианты. Ремеди может двигаться дальше. Это буду просто я.

Так лучше.

Мы покидаем главную дорогу, и свет тускнеет, когда мы приближаемся к заброшенной парковке. Я вытаскиваю обоих заложников из кузова грузовика. Второй заложник снова дерется со мной.

Я выхватываю из заднего кармана лезвие с темно-бордовой ручкой и несколько раз наношу ему удары в шею, пока он не падает на землю. Первый заложник начинает плакать, и я поднимаю его на ноги.

– Т-ты убил его. Ты убил его, чувак.

Даже если Ремеди никогда не появится, пока в полицейском отчете есть бордовый клинок с рукоятью и пенистые тела, Ремеди будет знать, что это я. Что я делаю это ради ее защиты. Значит, она может быть свободна.

– Прости, чувак. – заикается заложник. – П-пожалуйста, не…

У меня мурашки по коже. Это раздражает. Я потираю нос, затем поправляю хватку на лезвии с бордовой ручкой. Глаза заложника моргают, но когда фары освещают стоянку, идиот падает на колени, моча заливает его штаны.

Он смотрит на машину так, будто это его последний шанс на жизнь.

Но потом я вижу это: белая машина с черными дисками.

Детектив.

Я хватаю нож с земли. Это оно.

Я сжимаю черную ручку, как будто держу Ремеди за руку, помогая ей заколоть отчима. Но Ремеди никогда не нуждалась в моей помощи, и мне это в ней нравится. И теперь детектив собирается меня арестовать.

– Пожалуйста… – говорит заложник, и я наношу ему удар в шею, убеждаясь, что детектив меня видит.

Машина останавливается, и дверь открывается.

– Руки вверх. – говорит детектив, держа пистолет.

Подыгрывая, я поднимаю руки, держа нож в ладони.

– Брось оружие.

Детектив нажимает на курок, и я крепче сжимаю рукоятку.

– Действуйте, детектив. – говорю я. – Вы видели, что я сделал. Я тот, кто тебе нужен.

– Ремеди тоже здесь.

Я задерживаю дыхание. Он сказал «Ремеди»?

– А теперь, – медленно говорит детектив, – если ты беспокоишься о Ремеди, брось нож.

Лезвие с грохотом падает на асфальт. Я ничего не могу сделать, пока не удостоверюсь, что она в безопасности. Я наклоняю голову, держа обе руки вверх.

– И что тебе сказала Ремеди? – спрашиваю я.

– Я видел записи с камер наблюдения. То, что ты сделал с ее отчимом, было почти мило.

Он подходит ближе, держа пистолет направленным на меня, и на заднем сиденье светится силуэт лица Ремеди. Окно приоткрыто, на проветривание, но она просто наблюдает за нами.

Она замешана в этом? Она привела детектива, как я ей сказал?

Детектив хрустит шеей.

– Убедиться, что ее отчим умер? Это больше, чем кто-либо мог бы для нее сделать. Но это моя работа. Я бы позаботился о нем правильно.

Он чертовски горд, это смешно.

– И что? Ты посадил бы ее отчима в тюрьму? Потом он выходит и снова делает то же самое с чужой дочерью? – я смеюсь. – Мы оказали вам услугу.

– Мы? – спрашивает детектив, приподняв брови. – Мы?

В моей груди разливается тепло, полное силы и страсти, обжигающее меня.

Мы – союз. Я здесь, чтобы убедиться, что она жива, даже если это означает, что я не выживу.

Ремеди – это мой выбор, и я никогда не откажусь от нее.

Я должен убедиться, что детектив не будет допрашивать Ремеди.

– Ты прав. Позволь мне взять на себя ответственность. – говорю я и шевелю пальцами. – Ремеди была пешкой. Она ничего не значит для вашего расследования.

Я ограничиваюсь этой истиной. Я должен сделать так, чтобы казалось, что это полностью мое. Я ненавижу себя за эти слова, но я должен показать ему, что она ничего не значит, чтобы она могла быть свободной.

– Тупая шлюха, наверное, даже не поняла, что я ею манипулирую.

– Хорошая попытка, но я видел, как она убила своего отчима. – говорит детектив. – Даже если ты манипулировали ею, она держала нож. Она ни в коем случае не невинна. Судья и присяжные могут смиловаться над ней, учитывая, что отчим оскорблял ее и манипулировал психопатом.

Он прищуривается, выпрямляя стойку, готовый сбить меня с ног.

– Но ты – худший кусок дерьма, который мог попасться ей на пути.

Детектив прав. Ремеди лучше без меня. Но я дал ей свободу, шанс быть самой собой, и я не жалею об этом. Я сделаю это снова, если это будет означать, что она в мире с собой.

И если это означает попасть в тюрьму или умереть за нее, то я, черт возьми, сделаю это.

Вы должны сделать все, чтобы защитить того, кого вы любите.

– Убей меня. – требую я. – Мы с тобой оба это знаем. Я ей как отчим. Я продолжу убивать. И поверь мне, детектив, ты будешь следующим.

Он продвигается вперед, все еще направляя на меня пистолет, затем отбрасывает темно-бордовый нож в сторону. Он несётся к кустам и камням.

– Я не собираюсь тебя убивать. Я посажу тебя в клетку, ты, невыносимый ублюдок.

Я смеюсь. Этот сукин сын думает, что поступает правильно.

– Ты такой благородный. – издеваюсь я.

– Как это будет? – направляет пистолет на машину, затем снова фокусирует его на мне. – Ты позволишь мне арестовать тебя или собираешься драться со мной?

Я не могу убить детектива, не наведя на нас больше глаз, особенно на Ремеди. Если она на заднем сиденье его машины, то есть большая вероятность, что кто-то знает, что они вместе. Он оказывается мертвым, и она будет первой, кого они проверят.

– Отпусти ее, и я позволю тебе арестовать меня, – говорю я.

– Ты знаешь, я не могу этого сделать, но я позабочусь о том, чтобы она получила хорошего судью. Она по-прежнему хорошая девочка.

Хорошая девочка.

Мои ногти впиваются в ладони от этих снисходительных слов. У детектива хватило наглости унижать ее после всего, через что ей пришлось пройти? Обращаться с ней как с жертвой, а не как с выжившей? Даже не признавая тот факт, что она такая же убийца, как и я.

И это меня раздражает.

Она не хорошая девочка. Она чертов кошмар.

И она вся, черт возьми, моя.

Я замахиваюсь кулаками вперед, и он атакует меня тыльной стороной пистолета. Я кружусь вокруг, уклоняясь от его ударов. Но он выбивает меня с ноги, и я ложусь на спину, притворяясь ошеломленным, а затем бью его коленом в грудь, выбивая воздух из его легких.

Я падаю на четвереньки в поисках ножа. К тому времени, как я его нахожу, он уже снова на ногах. Одной рукой я хватаю нож, а другой бросаю пригоршню земли и камней.

Камешки попали ему в глаза, и он воет. Гордость пылает в моей груди. Это дешевый ход, но меня это не волнует. Я хочу уже закончить это.

С каждым ударом, который мы наносим друг другу, грызущее ощущение расползается по моей груди, заставляя все внутри меня сжиматься. Я непобедим.

Как бы я ни старался умереть, всегда кто-то меня останавливает. Полицейский пытается спасти мне жизнь. У приемного родителя наконец-то появилась совесть. Жертва, слишком напуганная, чтобы сопротивляться. Или Ремеди, дающая мне шанс.

У нее есть надежда и вера в меня, которой я не заслуживаю.

Но к черту все это. Я люблю ее. И это для нее.

Он бросается ко мне, и на этот раз я поднимаю нож, чтобы нанести ему удар в руку, но детектив использует этот момент, чтобы вырвать нож из моей руки. Он бьет меня кулаком по лицу, прижимая меня к асфальту, и я замираю.

Ремеди прижимает глаза к окну, ее запястья скованы наручниками. В ее выражении лица есть боль и разрушение, и я не могу позволить, чтобы ее жизнь была разрушена.

Это не может быть ее конец.

Я сплевываю кровь на асфальт, а детектив тянется за наручниками.

– Ты арестова…

Я выбегаю из его досягаемости, но он надевает мне наручники на запястье. Я ударил его свободным кулаком, затем выбил пистолет из кобуры. Его ноги подгибаются, и я поворачиваюсь на четвереньках, тянусь к пистолету.

– Если ты прикоснешься к этому оружию, у меня не будет выбора. – кричит он.

Но этот ублюдок меня не убивает. Он достает второй пистолет из скрытой кобуры.

Это он. Мой конец.

Но меня не волнует смерть. Все, что меня волнует, это она.

– Вы арестованы за убийство Кассиуса Уинстона, и…

Фары включаются, и мы оба смотрим на свет.

***

Ремеди

Включив фары, я снова переключаюсь на наручники. Заколка скользит между липкими кончиками моих пальцев.

«Черт, черт, черт.» шепчу я про себя.

Я вся в поту и отчаянно пытаюсь это понять.

Замок на одной из наручников наконец открывается, освобождая мне одну руку. Я позволяю наручникам свисать с другого запястья и тянусь к рулю. Мне чертовски повезло, что Питер оставил ключи в замке зажигания, но я не знаю, что мне теперь делать.

Я слышала все, что сказал Кэш.

«Ремеди была пешкой. Она не касается вашего расследовании». Но я знаю, что он не хотел, чтобы и меня арестовали. Я непрерывно сигналю.

Он визжит, как летучая мышь, и двое мужчин вздрагивают, но Питер остается сосредоточенным.

Мы оказали вам услугу, сказал Кэш. Мы. Нас. Кэш верит в нас.

Кэш стоит на четвереньках, как животное, хромая, чтобы добраться до другого пистолета, но у Питера есть второй пистолет, и у нас мало времени.

Кто-то умрет.

Когда Питер сказал Кэшу бросить нож, если он заботится обо мне, Кэш мгновенно отпустил нож.

«Убей меня или я буду продолжать убивать» – сказал Кэш.

Он хочет умереть за меня.

Нас обоих следует арестовать. Это правильно.

Но мои руки находят ключ, и я включаю двигатель. Машина ревет, оживая. Питер тычет пистолет ближе к Кэшу, и я больше не думаю.

Я нажимаю на газ, толкая машину вперед. Сначала в него попадает бампер, затем его тело падает на машину.

В зеркале заднего вида в небе сверкает молния, словно зазубренное лезвие бритвы, освещая неровные формы, но мне некогда думать. Я даю задний ход и лечу назад, кувыркаясь над его телом. Я иду вперед, затем снова назад, пока не убеждаюсь, что он никак не может быть еще жив.

Руки Кэша в крови. Губа у него опухшая. На его рубашке и джинсах грязь и кровь, а теперь на стоянке лежат три тела. На одном из его запястий, как и у меня, свисают наручники. Но его пятнистые черные глаза удерживают меня, и я никогда раньше не видела в нем такого взгляда.

Он слегка покачивается, но его взгляд останавливается на мне, и этот шок перерастает в одержимость. Я выбрала нас.

Это на моих руках, и теперь мы в безопасности.

ГЛАВА 22

Ремеди

Я глушу двигатель и бегу к Кэшу. Обхватив его лицо, я быстро провожу взгляд между каждым глазом, сосредотачиваясь на темных пятнах, темном круге и леске, на приманке, заманивающей меня, как будто это доказательство того, что он все еще здесь, все еще жив.

Он тянет мои руки вниз, затем дергает меня в свои объятия. Раскат грома пронзил небо, и грозовые тучи разверзлись, обрушиваясь на нас.

– Он прикасался к тебе? – кричит он сквозь дождь.

Я моргаю, пытаясь сосредоточиться на его словах.

Прикасался ко мне?

Слезы наполняют мои глаза. Единственный раз, когда Питер прикоснулся ко мне, это когда я сопротивлялась аресту. Питер был хорошим человеком, и я убила его. Боль сжимает мое горло, затем распространяется за глаза, грозя взорваться.

– С тобой все в порядке, маленькое лекарство? – спрашивает Кэш тихим голосом.

Его рот расслаблен, как будто он не знает, как мне помочь.

Я не могу ответить. Я качаю головой, и тогда это происходит, рыдания пронзили мое тело, разрывая меня на части, и я больше не могу это контролировать.

Дыхание у меня хриплое, и как бы я ни старалась, я не могу успокоиться.

Кэш так много сделал для меня. Мне пришлось убить Питера, иначе Кэш погиб бы. Я должна была сделать это.

Не так ли?

– Если бы этот ублюдок не был мертв, я бы убил его за то, что он заставил тебя так плакать. – говорит Кэш.

Его голос низкий и полон вибраций. Сопли забивают мне нос, но я фыркаю и пытаюсь отдышаться. Он гладит меня по макушке, пытаясь утешить, и мне хочется рассмеяться.

Это так приятно говорить, и все же это совершенно демонично. Вина проникает в меня повсюду.

Я убила невиновного человека, чтобы защитить серийного убийцу. Никто в этом мире не сможет простить меня за это.

Но я чертовски рада.

– Он был совсем как твой отчим. – говорит Кэш. – Еще один хищник, которого нужно уничтожить.

Смех вырывается из моего рта, потому что я знаю, что Кэш говорит это, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше. Но даже если слухи о том, что он накачал наркотиками ту девочку в старшей школе, правдивы, Питер всегда уважал мои границы, даже если он не сдержал своего обещания позаботиться о моем отчиме.

Я хочу сосредоточиться на ужасных вещах, которые совершил Питер, но не могу.

Его больше нет, и я не уверена, правильно ли я поступила.

Но это то, чего я хотела.

– Уэйн Кэш. – говорит Кэш громким голосом, пробиваясь сквозь проливной дождь.

Я смотрю на него, капли брызгают мне в лицо. В его темных глазах сверкает лунный свет.

– Но зови меня Кэш.

Он поднимает меня со своих колен, затем идет к своей машине и копается. Минуту льет дождь, и в ушах стучит сердце.

Затем к моим ногам приземляются старые лицензии и поддельные удостоверения личности. На каждой пластиковой карточке изображен Кэш разного возраста и стиля. Лохматые волосы. Бритая голова. Густая борода, доходившая на три дюйма выше подбородка.

Всегда с теми же темными глазами, в веснушках с черной облачкой и линией.

А на последнем ID он выглядит самым младшим. Короткая стрижка. Шрам от прыщика на щеке. Несмотря на то, что он едва взрослый, его глаза на этой фотографии самые жестокие. Темный и полный угроз.

Уэйн Кэш, говорится в удостоверение.

Его день рождения тринадцатого октября. Он старше меня более чем на десять лет.

– Уэйн Кэш. – повторяю я.

Он лениво моргает, демонстрируя незаинтересованность. Я повышаю голос сквозь дождь.

– Тебе не нравится называться Уэйном?

– Одно из имен ублюдка. – говорит он.

Вот почему он им не пользуется.

– Хорошо, что ты избежал «младший». – говорю я.

– Наркоманы не запоминают суффиксы.

Я уверена, что об этом нелегко говорить. Я прикусываю губу, но тепло наполняет мой желудок. Он рассказывает мне о своем прошлом. Я этого не ожидала.

– Кэш была фамилия твоего отца? – спрашиваю я.

– Ни одного из них. Они просто дали его. Мне сказали, что они большие поклонники Джонни Кэша. – он качает головой. – Чертовы наркоманы.

Я собираю пластиковые карты в стопку, затем вытираю каждую о платье и складываю в стопку, чтобы отдать Кэшу. Они еще мокрые, но он бросает их в бардачок, и мы оба садимся в его грузовик.

Закрываем двери и тишина. Дождь стучит по металлическому корпусу, и тела в темноте кажутся грудами камней. Кэш смотрит на темный океан, и я следую за его взглядом.

– Что бы ты хотела делать теперь? – он спрашивает.

– Ты в этом профессионал. – говорю я. – Разве не ты должен мне это сказать?

– Мы. – говорит он. – Что с нами делать?

В моей груди покалывает, и я улыбаюсь про себя.

Нас. Мы. Он признает, что я что-то для него значу. Он признает, что мы что-то для него значим.

– Тебе не обязательно быть со мной. – говорит он, вскидывая голову набок. – Ты еще можешь идти. Я возьму вину на себя за все это.

Он думает, что я не хочу быть с ним?

– Ты шутишь? – спрашиваю я.

Я не уверена, дразню ли я его или говорю серьезно. Просто ему кажется странным то, что он говорит. Я буквально только что убила ради него, а он меня допрашивает?

Его глаза встречаются с моими.

– Не об этом. – говорит он.

Я смотрю на свои колени.

– Можно с уверенностью предположить, что мы в этом вместе.

Кэш берет мою руку и держит ее. Это такой маленький признак привязанности и совершенно на него не похож, но мне это нравится. Он уязвим со мной. Мое сердце переполняется, и я знаю, что это правильно для нас.

– У него есть записи наблюдения? – спрашивает он и я киваю.

– Он взломал мой компьютер или что-то в этом роде.

Кэш смеется.

– Это незаконно без соответствующих оснований.

– Кажется, его это не волновало.

Кэш склоняет голову, обдумывая это.

– Я избавлюсь от улик. После этого мы сбежим куда захочешь.

Это кажется сюрреалистичным. Избавление от доказательств. Бегство. То, что я вообще обдумываю все это, странно, будто я вступаю в новую жизнь. Это безумие. Точно так же, как мы с Кэшем.

– Я знаю кое-кого в Центральной Флориде, кто может избавиться от этих машин вместо нас, но нам все равно нужно их вымыть, прежде чем мы сможем отвезти их туда. – говорит он.

– А тела?

– Позволь мне позаботиться об этом.

Я открываю рот, чтобы задать ему вопрос, но он качает головой.

– Не волнуйся, маленькое лекарство. – говорит он. – Тебе больше не придется ни о чем беспокоиться.

Он толкает меня локтем в плечо.

– Доверься мне.

Я тяжело сглатываю, и Кэш сжимает мою руку. В моей жизни многое было связано с тем, чтобы я никогда никому не доверяла. Но почему-то я доверяю Кэшу.

Эти темные веснушки сияют на мне, удерживая меня, и я словно снова ползу к нему.

– Мы собираемся уйти туда, где мы сможем забыть, что это когда-либо произошло.

Слезы наворачиваются на глаза, но я моргаю, сдерживая их. Я боюсь. Я не знаю, на что похож мир, когда ты скрываешься от правосудия, и как бы я ни старалась, я знаю, что никогда не забуду все, что здесь произошло.

И я не хочу.

Я хочу запомнить каждый момент здесь. Когда Кэш душил меня петлей. Когда он заставил меня ползать до крови. Когда он трахал меня ножом, настолько отчаянно пытаясь заставить меня кончить, что порезал себе руку.

То самое место, где я предпочла Кэша всему праву в мире. Точно так же, как он выбрал меня.

Кэш целует меня в губы, в его прикосновениях сохраняется мягкость, и на этот раз я не чувствую страха. Я чувствую облегчение. И это меня удерживает.

***

Кэш

Вернувшись в поместье, мы принимаем душ, затем я держу ее на огромной кровати Уинстона. Я не закрываю глаза, пока не слышу ее тяжелое дыхание.

Единственный способ позволить себе расслабиться – это сначала убедиться, что она расслабилась. Она меня успокаивает.

Утром я оставляю на столике записку.

«Незаконченное дело. Скоро вернусь. – К.»

Я целую ее в лоб и ухожу.

На стоянке я несколько раз стреляю из пистолета детектива, размышляя, стоит ли представить это так, будто между ним и заложниками произошла перестрелка.

Но тело детектива в синяках до чертиков, и это не пройдет мимо других полицейских. К счастью, большую часть крови смыло ураганом. Я их всех измельчаю и бросаю в мешки для мусора. Я избавлюсь от них по пути из Ки-Уэст.

Я смываю остатки крови детектива с его машины. Уинстон владеет этой собственностью, так что никто не знает, что место находится здесь.

Я взламываю замок в доме детектива, затем подключаюсь к его компьютеру. Его программное обеспечение подключается к ноутбуку Ремеди, предоставляя ему удаленный доступ, и, похоже, он тоже записал несколько клипов.

Я улыбаюсь про себя. Значит, Ремеди, должно быть, смотрела нашу запись вместе. Затем я начисто очищаю его компьютер.

Сомневаюсь, что то, что он сделал, является законным, но пока он не отправил отснятый материал кому-либо еще, с нами все будет в порядке. Ремеди будет в порядке.

Снова загружая его компьютер, я захожу на «DarkNet», плачу за доказательства, которые свяжут детектива с сетью торговли людьми, а затем приказываю жертве изнасиловать и убить, используя мою собственную неотслеживаемую криптовалюту.

Для всех остальных он будет выглядеть куском дерьма, который исчез, как только узнал, что его поймают.

Полиция никогда не тронет Ремеди, и она поверит, что он заслужил смерть. У меня нет никакой вины, но на данный момент она все еще что-то чувствует.

Ей не нравится то, что она сделала с детективом, так что это меньшее, что я могу для нее сделать.

Я набираю полицию по одноразовому телефону, наклоняя голову и ожидая ответа.

– Полицейское управление Ки-Уэста, чем я могу помочь…

– Ваш детектив – торговец людьми. – говорю я.

Линия молчит.

– Простите, сэр, вы сказали…

– Он покупает женщин в «DarkNet», насилует и убивает их. – решительно говорю я. – У него был такой послужной список еще со школы. Вам нужно его расследовать.

– Сэр, если бы вы могли просто…

Я кладу трубку. Полиция будет вынуждена провести расследование, и как только информация просочится, он окажется во всех новостях. Подобные наказания всегда раздражают СМИ. И когда Ремеди это увидит, все ее сомнения исчезнут.

В поместье я встречаюсь с Ремеди, целуя ее губы, полные напряжения и силы. Я чертовски сильно царапаю ее спину, пока она тает во мне, но вырываюсь, прежде чем отвлечься.

Я проверяю, занята ли она наверху, чтобы у меня было время поработать. В офисе внизу я убираю Уинстона и отчима. С белой грунтовкой отчим выглядит как надутый воздушный шарик, но с Уинстоном он похож на сморщенную банановую кожуру. Я их тоже режу и бросаю в черные мешки для мусора.

Вечером арендую эвакуатор за наличные. Мне не удалось удалить все вмятины с машины детектива, но большая часть крови уже вытекла. Чтобы добраться до центра штата, требуется вся ночь.

По дороге я останавливаюсь в различных ветеринарных больницах и похоронных бюро, взламываю замки, когда могу, и запускаю мусоросжигательные печи и крематории, чтобы позаботиться об останках. В конце концов части тела превратятся в пепел и настолько разойдутся, что никто не заметит разницы.

В Центральной Флориде я оставляю машину детектива на свалке металлолома. Это друг, с которым я время от времени общался; Мне нравится, что он не задает вопросов.

Когда на следующий день я возвращаюсь в поместье рано утром, Ремеди спит у окна и ждет меня. Окна открыты, как я всегда их оставляю, но теперь ей удобно, это впускает ветерок. Солнце освещает темно-коричневую кожу ее шеи и открытые пурпурные губы. Мне никогда не нравились поцелуи, но, наконец, поцелуй с ней вызывают во мне желание загладить свою вину за то, что я никогда этого не делал. Мне нужно, чтобы ее рот всегда был на моем, даже если я не могу дышать.

Я сижу рядом с ней. Порез на ее лице быстро заживает, но я планирую снять струп позже, чтобы не осталось шрамов. Это справедливо, учитывая ущерб, который она нанесла моей спине. Я даже позволю ей оставить шрам на моем лице.

Глядя на нее такую, она напоминает мне ангела тьмы. Она несет в мир кровь, и до последнего вздоха я позабочусь о том, чтобы ничто больше никогда не причинило ей вреда.

Никто не может навредить Ремеди, кроме меня.

Я убираю черную прядь волос с ее глаз, и она шевелится, но не отшатывается.

– Ты дома. – говорит она сонным голосом.

Дом. У меня никогда не было дома. Но если дом означает, что я с ней, тогда да. Я дома.

Она протирает глаза и садится, зевая. Уголки моего рта приподнимаются, она захватывает мое дыхание.

И я буду защищать ее тьму всей своей чертовой душой.

– Нам нужно поговорить. – говорит она.

– Да, нужно.

– Если мы собираемся сделать это вместе. – говорит она странно суровым голосом, словно шутит, хотя я знаю, что это не так. – Тогда тебе нужно признать, что у тебя есть чувства ко мне.

– Я знаю.

Она сжимает губы, ошеломленная на секунду?

– Ты знаешь?

Я слегка пожимаю плечами.

– Закончи свою речь.

– Это любовь или одержимость? – она продолжает. – Мне нужно знать. В любом случае, у тебя есть чувства ко мне, но пока мы знаем, где находимся, мы можем понять, что означает наше будущее. Значит ли это, что мы вместе или нет.

Я убил ее босса, убил ее бывшего парня, убил ее сводного брата, помог ей убить отчима, видел, как она убила полицейского, а затем скрыл эти смерти, чтобы ее никогда не нашли. И если мне понадобится, я пожертвую собой. Пока она в безопасности.

Любовь для меня – навязчивая идея. Всё стало монотонным, поддается однотипным и предсказуемым тенденциям, а Ремеди – нет. Внутри нее есть тьма, которая притягивает меня. И я знаю, что мы положим конец друг другу, но я также знаю, что умру счастливым.

– Есть ли разница? – спрашиваю я.

– Да. – огрызается она, скрещивая руки на груди. – Это позволяет мне знать, где я нахожусь с тобой. И, как я уже сказала, Кэш, я закончила с твоей чушью. Если ты одержим, то со временем ты потеряешь эту одержимость, и нам нужно найти долгосрочное соглашение, которое будет работать. Но любовь? Любовь остается. Любовь не сдается только потому, что ты теряешь интерес. Поэтому мне нужно знать.

Она смотрит на меня этим огненным взглядом, и мне хочется трахнуть ее до беспамятства. Чтобы показать ей, насколько я одержим и влюблен в нее.

– Ты любишь меня?

– Иди сюда.

Она нерешительно приближается ко мне на несколько дюймов, и я укутываю ее в своих объятиях, пока она полностью не поглощается моими прикосновениями. Она кладет голову мне на грудь, и я уткнусь носом в ее макушку.

– Я не уверен, что это такое. Это чувство. – говорю я.

Я глажу ее волосы, шелковистые пряди смешиваются с моими мозолистыми пальцами.

– Но оно теплое, оно покалывает и поглощает меня всякий раз, когда ты рядом. И я никогда не чувствовал этого раньше.

Я ставлю ее так, чтобы мы смотрели друг другу в глаза, и осматриваю ее, убеждаясь, что она знает, что я здесь ради нее и только для нее.

– Я не уверен, что такое любовь, но знаю, что умру за тебя. Я убью ради тебя. И если понадобится, я хочу, чтобы ты убила и меня тоже.

– Кэш…

Я приложил палец к ее губам.

– Я люблю тебя. – говорю я.

Наконец ее плечи опускаются, и она растворяется во мне, и мы оба испытываем облегчение.

– Я тоже тебя люблю, – шепчет она.

Я беру ее на руки и в последний раз привожу в кабинет внизу. Солнечный свет блестит на битом стекле, покрывающем пол. Комната пуста без газеты, и осознание того, что мертвые тела Уинстона и отчим Ремеди больше не лежат в подвале, делает ее горько-сладкой.

Я думаю, это похоже на посещение старого дома. Во всем, что ты знаешь, есть привычность и комфорт, но это больше не твое и никогда не будет прежним.

Но она все со мной. Ремеди – мой дом.

Я кладу ее на ковер поверх нескольких маленьких осколков стекла, затем беру со стола повязку и беруши. Она напрягается, но я удерживаю ее, не позволяя ей двигаться, и ее глаза смягчаются, как будто ей приятно быть окруженной силой.

Как только надеваются повязка и беруши, я раздеваю ее, целуя каждый дюйм ее тела, пока она не дрожит от беспокойства. Это нежное прикосновение, которое ее отталкивает. И именно поэтому мне нужно это сделать. Мне нужно показать ей, что она может доверять мне, что бы мы ни делали. Мне нужно, чтобы она знала, что я делаю это только для нее.

И, возможно, где-то внутри себя я должен знать, что она мне тоже доверяет. Ей нужны эти три слова, а мне нужно это.

Это мое доказательство.

Я провожу пальцем между губами ее киски, ее возбуждение смачивает кончики моих пальцев. Я достаю карманный нож и провожу им по внутренней стороне ее бедер, пока белые линии не окрасят ее кожу.

«Я все еще здесь» говорю я сквозь эти ножевые линии.