Текст книги "Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 4"
Автор книги: Нодар Думбадзе
Соавторы: Сергей Алексеев,Юрий Коринец,Владимир Амлинский,Григорий Бакланов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 44 страниц)
– Указание Ленина!
Прибыл состав в Москву. Открыли вагоны. В вагонах мешки с мукой.
– Вот так срочный!
– Вот так военный!
Позвонили Владимиру Ильичу:
– Владимир Ильич, ваше имя незаконно использовали.
– Что случилось? Слушаю вас, товарищи.
Объясняют Ленину про вагоны, про хлеб. Про то, что хлеб доставлен как срочный военный груз.
Слушает Ленин.
– Так, так.
– Надо наказать виновных, Владимир Ильич.
– Так, так…
– Строго, со всей революционной суровостью, по законам военного времени.
Повесил Владимир Ильич трубку. Достал из стола бумагу. Сообщалось в бумаге о том, что время тяжелое, время суровое, что очень трудно в Москве с продуктами, что голодают, что умирают от голода московские дети. Просьба была в бумаге: доставить московским детям хлеб побыстрей из Сибири.
Читает бумагу Ленин. Вспоминает тот день, когда пришли к нему с этой бумагой московские рабочие. Выслушал Владимир Ильич тогда рабочих и распорядился: доставить хлеб московским детям как срочный военный груз. И расписался: «Ульянов-Ленин».
Фомка и Нютка
Не послушался Фомка совета Нютки. В первый раз не послушался.
Крестьяне села Кашино построили электростанцию. Строили дружно, все вместе. Электростанция хоть и маленькая, зато первая в тех местах. Появились в деревне столбы. К домам провода протянулись.
Радость у всех огромная.
– Первая! – торжествуют крестьяне. – Построили! Своими руками! Вот оно как!
Пригласили кашинцы на открытие электростанции Владимира Ильича.
Согласился Ленин. Собрался он в Кашино вместе с Надеждой Константиновной Крупской.
– Интересно, на чем же они приедут, – стал прикидывать Фомка. – Телегу за ними небось пошлют.
– Телегу! – усмехнулась Нютка, посмотрела на Фомку. – На автомобиле они прибудут – во!
Верно. Гости приехали на автомобиле.
Хорошо их встретили в Кашине, с оркестром.
– Сейчас «Интернационал» заиграют, – сказала Нютка.
Верно: сыграли «Интернационал».
Нютка все знала. Была она старше Фомки, смышленее и умнее. Ходил Фомка за Нюткой, словно телок. Во всем слушался.
– А теперь их в избу поведут, – вновь объясняет Нютка.
И опять не ошиблась девчонка. Гостей повели в избу погреться с дороги – дело было глубокой осенью, – отведать крестьянского угощения.
Собрались ребята возле избы. Ждут, когда выйдет на улицу Ленин. Смотрят, еще кто-то приехал к ним в Кашино. Идет по улице человек, ящик висит за спиной, в руках у него тренога.
– Ой, что будет, что будет! – зашептала Нютка на ухо Фомке.
Смотрит Фомка на Нютку: что же такое будет?
– Фотограф приехал, – сообщила Нютка.
И правда. Из города Волоколамска приехал фотограф. Подошел он к избе, стал расставлять треногу.
Глазеют ребята. Им такое впервой. А Нютка уже снималась. В Волоколамске она бывала.
– Когда будут сниматься, – наставляет приятеля Нютка, – становись в первый ряд. Норови поближе к фотографу. Никто не заслонит.
Кивает Фомка: мол, как же, конечно, мол, понял.
– Не торопись. Выжди, – не унимается Нютка. – Пусть раньше другие сядут.
Не любил Владимир Ильич фотографироваться. Но тут согласился.
– Только все вместе, – сказал крестьянам. – Общей давайте группой.
Притащили кашинцы лавки, скамейки. Расселись. Вместе со всеми сунулись было дети.
– Кыш, кыш! – закричали на них крестьяне.
– Зачем же, – сказал Владимир Ильич, – пусть и дети будут рядом со всеми.
Бросились ребята к Владимиру Ильичу, каждый старается сесть поближе.
Рванулся и Фомка.
– Стой, не беги, – дернула Нютка дружка за руку.
Ослушался Фомка. Не удержался на месте. Побежал он со всеми и в общую кучу бухнулся.
А Нютка выждала. Потом важно уселась впереди всех на самом открытом месте.
– Внимание! – крикнул фотограф. – Раз, два. Снимаю! Готово.
До вечера пробыл Владимир Ильич в Кашино. Походил по селу, выступил на крестьянском митинге, посмотрел, как зажегся электрический свет.
– Чудеса, поистине чудеса! – восхищался электростанцией Ленин. – Прекрасный пример. Вот что значит, когда люди вместе берутся за общее дело. В этом огромная сила!
– Одобряет, – шептались крестьяне. – Оно же точно: когда все разом – сила людская множится.
Простился Владимир Ильич, пожелал крестьянам успехов, уехал.
Уехал и волоколамский фотограф. А через несколько дней прислал он крестьянам снимок.
Собрались крестьяне. Отличная фотография – ясная, четкая. Вот Владимир Ильич сидит, вот рядом с ним Надежда Константиновна, вот дед Курков, вот Родионов, Семенов, старуха Кашкина, другие крестьяне. А вот и ребята – все вместе, все рядом. Много их. Если считать – собьешься.
Ищет каждый себя. Ищет и Нютка.
«Ну, – думает, – я на самом видном, на главном месте».
Смотрит Нютка. Нет Нютки. Вместо девчонки – край платка у обреза темным бугром торчит.
Не попала на снимок Нютка.
А Фомка попал. Если глянуть на фотографию, сидит он по самому центру. Только отцовская шапка чуть на глаза наехала. Не успел впопыхах шапку поправить Фомка.
Не послушался Фомка Нютки. Захотел быть со всеми. Не ошибся. Правильно Фомка сделал.
Настойчивый
В Москве, в Кремле, под председательством Владимира Ильича Ленина шло заседание. Обсуждались вопросы, как быстрее и лучше восстановить разрушенное войной производство. Приехали представители из разных городов России. Выступал один из таких представителей, товарищ Петров-Сорокин.
Выступает Петров-Сорокин, а сам нет-нет на Ленина глаза скосит. Наблюдает, внимательно ли слушает его Владимир Ильич. Вдруг заметил: взял Владимир Ильич какие-то бумаги. Придвинул к себе, углубился в чтение.
Замолчал, остановился Петров-Сорокин. Обидно ему, если Владимир Ильич его слов не услышит.
Остановился. И вдруг Ленин:
– Продолжайте, товарищ, продолжайте. Вы сказали: «В нашей работе мы испытываем большие трудности. Много у нас еще разных недостатков». Итак, какие же недостатки, какие трудности вы испытываете?
Опешил Петров-Сорокин. Слово в слово повторил его Ленин.
Продолжил Петров-Сорокин свое выступление. Сообщил о недостатках. Сказал о трудностях. Выступает Петров-Сорокин, а сам вновь нет-нет на Владимира Ильича посмотрит.
Слушает Ленин. Прошла минута, вторая. Видит Петров-Сорокин – потянулся Владимир Ильич к чистому листу бумаги. Придвинул к себе, стал что-то быстро писать. Остановился опять оратор. Образовалась пауза. Оторвался Владимир Ильич от листа бумаги. Повернулся к Петрову-Сорокину:
– Вы сказали: «Больше всего нас беспокоят дела с налаживанием транспорта. Нас очень подводят товарищи…» Какие товарищи. Продолжайте, продолжайте.
Продолжает Петров-Сорокин свое выступление. А самого так и тянет вновь посмотреть на Ленина. Видит, подошел к Ленину секретарь, что-то стал говорить Владимиру Ильичу. Ленин что-то отвечает.
Яснее ясного Петрову-Сорокину: не может же Владимир Ильич в одно и то же время и отвечать секретарю, и следить за его выступлением.
Снова он сделал паузу.
– Продолжайте, продолжайте, – помахал ему рукой Владимир Ильич. – Продолжайте. Вы сказали: «У нас есть просьба к Совету Народных Комиссаров». Итак, какая же это просьба?
В перерыве Петров-Сорокин ходил по залу и все поражался изумительному дару Владимира Ильича сосредоточить свое внимание сразу на двух, на трех вещах.
– Вот это да! Вот это да!
К одному подошел, к другому…
Но знали другие эту поразительную особенность Владимира Ильича. Масса у Ленина всяких дел, любой минутой дорожил он. А тут Петров-Сорокин трижды отрывал Владимира Ильича от работы. Кто-то даже сказал с укором:
– Эх ты, Репей-Сорокин!
Расстроился очень Петров-Сорокин. Хотел тут же побежать извиниться перед Владимиром Ильичем. Сделал шаг. Поднял глаза – видит, Ленин идет по залу. Увидел и Ленин Петрова-Сорокина. Подошел.
– Молодец, хорошо выступали, – сказал Владимир Ильич, обращаясь к Петрову-Сорокину.
Даже за то, что прерывал он трижды Владимира Ильича, и то похвалил:
– Вижу, вы человек настойчивый!
Пуговица
Заметил как-то Владимир Ильич, что на кармане пиджака одного из сотрудников Совнаркома оторвана пуговица. Заметил. Смолчал. Прошел мимо.
Случилось так, что и на второй день встретил Владимир Ильич того же сотрудника. Смотрит. Все так же нет на пиджаке пуговицы.
Не оказалось ее и на третий день. Лишь на четвертый видит Ленин – пришита пуговица.
«Наконец-то», – порадовался Владимир Ильич.
Стояло время, когда в стране было особенно трудно с хлебом. Его не хватало в городах и рабочих поселках. Хлеб был в селах, но его укрывали кулаки – деревенские богатеи.
Для того чтобы обеспечить население городов хлебом, в разные концы страны были посланы продовольственные отряды. Начальником одного из таких отрядов предложили назначить и того сотрудника Совнаркома, которому Ленин собирался сделать замечание про пуговицу.
Заколебался Владимир Ильич.
Говорят Ленину:
– Человек дельный.
– Человек заслуженный.
– Человек исполнительный.
Хотел Владимир Ильич сказать про пуговицу. Да смолчал.
Уехал сотрудник во главе продовольственного отряда.
Прошло какое-то время. Докладывают Ленину: мол, так и так, не справился сотрудник с порученным ему делом. Сожгли кулаки собранный продотрядом хлеб.
Не предусмотрел, не побеспокоился, не обеспечил сотрудник вовремя надежной охраны хлеба.
Были и такие, кто взял под защиту начальника продовольственного отряда:
– Владимир Ильич, произошла случайность.
Слушает Ленин. А сам на листке бумаги что-то рисует. Заинтересовались другие. Что там рисует Ленин? Глянули на бумагу. На бумаге нарисована пуговица.
Категорическое условие
Для обследования здоровья Владимира Ильича из-за границы был приглашен профессор. Ленин долго противился.
– Дорого, дорого, – говорил Владимир Ильич. – Это излишняя роскошь. Я же совсем здоров.
Но под напором врачей вынужден был согласиться. Приехал профессор. Начал осмотр пациента. Прослушал трубкой, простукал пальцем.
– Чем хворали? Как аппетит? Как сон?
Внимателен очень профессор. Понимает: перед ним стоит великий пациент. Запоминает профессор и рост, и вид, и улыбку, и взгляд пациента. И как тот держит себя, и как говорит, и какого цвета глаза, и какого оттенка волосы.
К концу осмотра профессор сказал:
– А я, признаться, вас представлял другим, господин Ленин. Был уверен, что вы с бородкой.
Смутился пациент и говорит:
– Простите, но я не Ленин.
Действительно, это был не Ленин, а кто-то из сотрудников Совнаркома.
Извинился профессор, сказал:
– Пардон.
Вновь открывается дверь в кабинет. Входит человек невысокого роста. Плотный. С бородкой. Глянул профессор: «Он!»
Начал профессор осмотр пациента. Прослушал трубкой, простукал пальцем.
– Чем хворали? Как аппетит? Как сон?
Внимателен очень профессор. Неторопливо ведет осмотр.
– Прилягте!
– Привстаньте!..
– Закройте глаза, протяните руки…
– Вдохните глубже.
– Скажите «а».
Когда прощались, профессор сказал: – А я вас сразу узнал, господин Ленин. Очень приятно было с вами познакомиться.
Смутился пациент и говорит:
– Простите, но я не Ленин.
«Как не Ленин?!» – хотел закричать профессор.
Однако сдержался.
– Пардон, – сказал. – Извините.
На приеме у профессора Владимир Ильич побывал только к исходу дня, лишь после того, как было осмотрено большинство сотрудников Совнаркома.
Таково было условие Ленина, когда решался вопрос, приглашать или не приглашать в Советскую Россию зарубежную знаменитость.
Категорическое условие.
Снегирь
В Горках, гуляя по парку, Владимир Ильич часто подходил к одному и тому же месту. Высокая ель здесь росла, березка, у самой березки – кусты.
Придет Владимир Ильич, остановится, подымет голову вверх. Стоит долго-долго. Все смотрит.
Что же такое там?
Снегири.
Зима. Запорошило снегом дорожки. Елки в шубках стоят из снега. Разлетелись другие птицы. Остались в парке одни снегири. Зиме они даже рады.
Смотрит Владимир Ильич на забавных красивых птиц. Вот с розовой грудкой сидит снегирь. Вот еще один с розовой. А вот прилетел и третий – с красной грудкой. Сразу видать – озорник и проказник: на головке сбились перышки в хохолок. Приметил его Владимир Ильич.
Привыкли птицы к приходам Ленина. Знают: то хлебных крошек принесет для них Владимир Ильич, а то и самое вкусное – горсть конопляного семени.
Утро. Едва рассветет – тут как тут уже снегири. Ждут, когда же появится Ленин.
Непоседы вообще снегири. Эти, однако, прижились.
Любуется Ленин на птичку с красной грудкой. Уж больно потешный снегирь. Сядет на ветку, грудку расправит, головку подымет: смотри, мол, Владимир Ильич. Правда, я самый красивый?
– Правда, – ответит Ленин.
Резвится снегирь: прыг-скок, прыг-скок, с ветки на ветку, с березки на елку, с елки на куст. То вспорхнет, то снова присядет. Пронесется у Ленина над головой, бухнется в снег и снова спешит на ветку. Скосит головку, на Ленина с ветки смотрит: «Вот я какой! Правда, я самый проворный?»
Но однажды, гуляя по парку, Владимир Ильич не застал на месте веселого снегиря. Походил Ильич по другим дорожкам, вернулся – снова нет снегиря.
Забеспокоился Ленин:
– Что же случилось?
А дело в том, что попался снегирь в силок. Поймал его мальчишка. Егорка Исаев. Поймал, посадил в клетку. Томится снегирь в неволе.
Не обнаружил нигде Владимир Ильич снегиря, зато повстречал Егорку. Мальчик снова пришел сюда в парк и снова силки расставил.
Глянул Владимир Ильич на Егорку, на огромный отцовский треух, на огромные дедовы валенки.
– Ты не видел здесь снегиря с красной грудкой?
«Видел», – хотел было сказать Егорка. Но тут же подумал: а что, если Ленин спросит: «Так где же снегирь?»
– Нет не видел, – сказал Егорка.
– Неужели замерз снегирь? – тревожится Ленин.
«Да он же сидит в тепле», – хотел было сказать Егорка. Но тут же осекся.
Потупил глаза мальчишка. Ясно Егорке: очень расстроен Ленин.
– Замерз, замерз, – сокрушается Ленин. – Или кошка его схватила.
Не сдержался Егорка.
– Нет, – замахал головой. – Нет. Он живой. Он прилетит.
– Прилетит?!
– Прилетит, прилетит! – закричал Егорка.
Пришел Владимир Ильич на следующий день к березке. Смотрит – прав оказался Егорка: сидит на кустах снегирь. А под березкой стоит Егорка.
Посмотрел Владимир Ильич на снегиря, посмотрел на мальчишку, широко улыбнулся.
– Здравствуй, – сказал Егорке.
– Здравствуй, – сказал снегирю. – Где же ты пропадал?
Раскрыл снегирь свой короткий клюв, на Егорку с березки глянул.
Похолодело в душе у Егорки. Выдаст его снегирь, вот возьмет и все Владимиру Ильичу расскажет.
Однако снегирь смолчал. Не такой уж плохой Егорка мальчик. Зачем же зря выдавать Егорку?
Случай с Матвеем
Матвей Торопыгин впервые попал в Москву. Парень он был молодой, проворный. Походил по Охотному ряду, по Тверской, по Неглинной, а потом решил, что можно теперь и в Кремль.
В Кремле в то время была парикмахерская. Правда, маленькая. Заметил ее Торопыгин. И вот захотелось Матвею в Кремле побриться. Память, решил, какая!
Вошел он, уселся на стул. Парикмахер был занят, пришлось дожидаться. Прошло минут пять. Вдруг скрипнула дверь. Поднял Матвей глаза: на пороге – товарищ Ленин.
Подскочил Торопыгин. Застыл, как столб, руки к бедрам прижал по-солдатски.
– Здравствуйте. Что же вы встали? Садитесь, – сказал Владимир Ильич.
Не решается Торопыгин.
– Садитесь, товарищ, – улыбнулся Владимир Ильич.
Наконец опустился Матвей на стул, правда, робко, на самый краешек. И Ленин сел на рядом стоящий стул, глянул на парня:
– Вы из деревни?
– Да, – ответил, краснея, Матвей.
– Разрешите узнать, откуда?
– Вяземский.
– А поточнее?
– Деревня наша Анисовка.
– Так, так, – произнес Владимир Ильич. – Как же у вас в Анисовке? Не обижает вас новая власть? Как в этом году озимые? Есть ли школа у вас на селе? Приходят ли к вам газеты? Слушаю вас. Прошу поподробнее.
Соображает Матвей, с чего же начать, как лучше ему ответить. «Не обижает», – сказал про Советскую власть. «Уродятся», – заявил про озимые. «Школы пока еще нет, но на тот год непременно будет».
Но тут разговору их помешали – освободилось у парикмахера кресло.
– Пожалуйста, – обратился Владимир Ильич к Матвею. – Прошу вас, садитесь.
Растерялся Матвей.
– Да я. Да что же. Да я подожду.
– Нет, нет, – отвечал Ленин. – Очередь ваша.
– Мне же не к спеху, Владимир Ильич.
– Не спорьте!
Глянул Матвей на парикмахера. Однако тот к такому, видать, привычный. Стоит, слегка улыбается. Глянул на Ленина.
– Владимир Ильич, да я подожду. Как-то оно неудобно.
– Удобно, удобно, – ответил Ленин. – Садитесь, не тратьте время. У меня тут дельце одно имеется.
Достал Владимир Ильич из кармана журнал, раскрыл и даже отвернулся от Торопыгина, чтобы того не смущать.
– Проходите, – сказал парикмахер.
Что оставалось Матвею делать, уселся, бедняга, в кресло. Уже и не рад, что зашел сюда. Сидит, словно не кресло под ним, а шило. Скорей бы побриться – только об этом и думает.
Кончил бритье парикмахер. Схватился Матвей за шапку.
– Ну вот, теперь моя очередь, – весело сказал Владимир Ильич. – А вы помолодели, батенька. Эка какой красавец. Привет от меня вяземским.
Вернулся Торопыгин к себе в Анисовку.
– Ну и ну, – поражались крестьяне. – Ленина видел!
– Какой он? Что говорил?
– Привет нам? Вот это дело!
– Ну, а где ты товарища Ленина встретил?
Рассказал Торопыгин.
– Давай поподробнее.
Рассказал поподробнее.
Насупились вдруг крестьяне.
– Места не уступил? Не уважил товарища Ленина!
Матвей уж и так и этак. Мол, так получилось. Мол, и сам он такому совсем не рад.
Да где уж. И слушать его не хотят крестьяне.
– Опозорил, злодей, опозорил! Анисовку всю подвел. А то и шире бери – все трудовое крестьянство.
А дело в том, что в эти дни в Анисовке избирали сельский Совет. Намечался в Совет и Матвей Торопыгин. До этого все стояли горой за Матвея. Но теперь…
Как только собрался крестьянский сход…
– Не желаем, – вдруг закричали крестьяне. – Не желаем. Он места Ленину не уступил. Не желаем!
Однако поостыли затем крестьяне, проголосовали все же они за Матвея.
Ленина видел! С Лениным говорил!
Как же без такого у них в Совете.
Новые валенки
Должность у Кати была маленькая-маленькая – «куда пошлют» называлась. Работала она посыльной в одном из советских учреждений.
Вызвал однажды Катю к себе начальник, вручил важный пакет, наказал срочно идти в Кремль, передать пакет лично товарищу Ленину.
Отправилась Катя. Идет, торопится. А сама все время на свои валенки посматривает.
Валенки у нее старые, старые, с дырками. Отжили они свой век. Истоптала их Катя, бегая по разным учреждениям.
Неловко Кате в таких валенках являться к Владимиру Ильичу. Да что поделаешь. Трудно в те годы было с обувкой.
Правда, мог бы о Кате позаботиться ее начальник. Только ведь начальник постоянно разными важными делами занят. Где ему думать о Катиных валенках.
Пришла Катя в Кремль. Пропустили ее в кабинет к Владимиру Ильичу. Передает Катя пакет товарищу Ленину, а сама старается сделать так, чтобы Владимир Ильич не обратил внимания на ее валенки.
Думала Катя, передаст пакет и сразу уйдет. Однако Владимир Ильич задержал девушку. Стал он интересоваться, давно ли Катя работает. Где училась, сколько классов окончила. Есть ли у Кати родители.
Ответила Катя Владимиру Ильичу на его вопросы, простился Ленин с девушкой, пожелал ей успехов.
Довольна Катя. Казалось ей, что Ленин так и не заметил, какие у нее на ногах валенки.
Однако Владимир Ильич заметил. Снял Ленин тут же телефонную трубку, позвонил Катиному начальнику, пристыдил того, что начальник плохо заботится о своих подчиненных.
Прошло два дня, и вот вызывают Катю опять к начальнику. Переступила Катя порог кабинета и замерла: в руках у начальника валенки – новые, фетровые, с галошами.
– Ну что же, бери, – сказал начальник растерявшейся Кате.
Смутилась Катя, не решается шаг сделать.
– Бери, – рассмеялся начальник.
Взяла Катя валенки, побежала вниз, примерила. Оказались они точь-в-точь по Катиной ноге.
Идет Катя в обнове по морозным московским улицам. Хрусь-хрусь под ногами снег.
– Вот какой чудесный у нас начальник, – сама с собой рассуждает Катя. – Вот какой он у нас внимательный.
Удивительный день
– Ну вот теперь уже все, – улыбнулся Владимир Ильич, – теперь уже, батенька, наверняка. – Ленин сел в автомобиль, хлопнул дверкой, помахал рукой Надежде Константиновне. Машина тронулась.
Владимир Ильич отправился на охоту. Не раз за последние месяцы Ленин собирался уехать за город, побродить по лесам с ружьем. Да все мешали дела. Срывались всегда поездки.
Но сегодня… Нет, изумительный нынче день. Ничто не мешает Ленину. В лес, на охоту, на природу едет Владимир Ильич.
Зима. Искрятся до боли в глазах поля. Бегут вдоль дороги столбы, перелески. Мелькнет покрытый ледком ручей. Встречный лихач пронесется. Деревенские домики из-под укутанных снегом крыш, словно кто-то большой нахлобучил им белые шапки, оконцами глянут. Снова поля. Опять перелески. Все плотнее подходит к дороге лес.
Сидит Владимир Ильич, отдыхает.
Приехал Ленин в Верейский уезд, в деревню Моденово. Оставил в селе машину, вынул ружье, с провожатым отправился в лес.
Идет Владимир Ильич по селу, кого не увидит:
– Здравствуйте!
К одному:
– Хорошо ли работает сельский у вас Совет?
К другому:
– Как у вас нынче с солью?
Интересуется жизнью крестьянской Ленин. Отвечают крестьяне, а сами: «Кто же это такой приехал?»
Верейский – далекий, глухой уезд. Кто же сюда пожаловал? И вдруг:
– Ленин приехал!
– Ленин приехал!
Набатом рванула весть по селу. Полетела к соседям в другие деревни.
Идут Владимир Ильич и его провожатый по зимнему лесу. Ружья несут в руках. День погожий. Не так чтобы очень морозило. Солнце стоит на небе. А ночью была пороша. Любой след на снегу – новый недавний след. Для охотника – лучшее время.
– Будто бы словно для вас, – говорит провожатый. – Угодила, Владимир Ильич, погода, вот тут, еще с полверсты и самое лучшее место. От поворота пойдем налево, и… – провожатый взмахнул рукой, мол, вот там-то и будет сама охота.
Подошли к повороту. Вдруг слышат сзади шаги, будто кто-то бежит по следу. Оглянулись Владимир Ильич и напарник. Видят – два парня. Оба от быстрого бега в поту. Оба устало дышат. Остановились парни.
– Товарищ Владимир Ильич, разрешите, мы к вам.
– Слушаю вас, товарищи.
– Мы из села, – объясняют парни. – У нас к вам, Владимир Ильич, задание. Просьба у нас от села, – и тянут Ленину лист бумаги.
Взял Владимир Ильич бумагу, развернул, улыбнулся, читает: «Вождю всемирной революции товарищу Ленину от имени граждан деревни Моденове». А ниже: «Просим вас к нам на беседу».
Посмотрел Владимир Ильич на парней, глянул на провожатого.
– Ну и народ, – проворчал провожатый. – Да что они, словно репей. Совести нет. – Повернулся к парням: – Товарищу Ленину отдых нужен.
Опустили посыльные головы. Хотели извиниться, уйти.
– Нет-нет, – остановил их Владимир Ильич. – Подождите. Ведь я еще ничего не ответил. А записка, простите, если я правильно понял, адресована именно мне.
– Вам, вам, – оживились посыльные.
– Вот что, – сказал Владимир Ильич, – ступайте в деревню, скажите, Ленин согласен, благодарит за внимание, передайте, что скоро будет.
– Спасибо! – крикнули парни и помчались назад в Моденове. Повернул к деревне и Владимир Ильич.
– Э-эх, – вздохнул провожатый. – День-то сегодня какой. Зайцы над нами небось смеются.
– Смеются?! – развеселился Владимир Ильич. – Ну что же, пусть зайцам сегодня живется. Примечательная все-таки это черта: интерес ко всему в народе. Я не вправе ответить отказом.
Примчались парни в деревню.
– Ну как?
– Прийдет, прийдет. Уже следом идет!
– Да ну! Вот это по-ленински.
Собрались крестьяне в избе у Прасковьи Афанасьевны Кочетовой. Набилось полно народу. Свои. Из других деревень набежали. Все рвутся послушать Ленина. Не все поместились. Кто в сенцах, кто просто у входа жмется.
Прибыл Ленин. Рассказал о военных делах страны, о том, что Врангеля скинули в море. О том, что с хлебом трудно пока державе. Но и это страна осилит. Что транспорт везде разрушен. Но найдутся рабочие руки, вот только врага изгоним. А потом о великом и дивном плане – об электрификации всей России.
Застыли, словно во сне, крестьяне. Каждое слово душою ловят.
Кончил Владимир Ильич доклад.
За докладом пошла беседа. Вопросы, ответы, опять вопросы. Получилось как-то словно в избе и не Ленин, а между собою крестьяне ведут разговоры.
За окном стало темнеть. Короток день по-зимнему. В полном разгаре идет беседа.
Ждет в Москве Надежда Константиновна Владимира Ильича.
– Ну вот, наконец-то Владимир Ильич отдохнул, – радуется. – Походил по полям, по лесу. Погода какая выдалась.
Вернулся Владимир Ильич домой. Вошел возбужденный, довольный.
– Правда, Володя, прекрасный сегодня день!
– Удивительный! – ответил Владимир Ильич.
Старые Дворики
Пожар полыхал целый день. А к вечеру от Старых Двориков остались лишь трубы и печи. Избы сгорели, амбары сгорели. Бани и те в огородах сгорели. Погибло все: сундуки и полати, столы и иконы, телеги и сани. А самое страшное – весь урожай сгорел.
Редко такое бывает. А тут – на вот тебе, случилось.
Остались одни погорельцы. Собрались они на ужасном своем пепелище. Режет воздух бабий протяжный вой.
Кто же беде поможет?
С бревнами плохо – округа у них не лесистая. Да скоро ли наново все построишь. А гвозди – где взять, а железо? А как же быть с хлебом? Двести голодных ртов! Осень к тому же стучится в двери.
– К Ленину нужно, к Ленину. Он единый заступник в таком несчастье.
Кто-то крикнул и тут же осекся.
– Да откуда у Ленина бревна!
– Да где это видано, чтобы хлеб из Москвы в село?!
– И все же, сограждане, – к Ленину, – нашелся еще один. – Расскажем, а там как присудит.
Добрались крестьяне к Ленину. Держат речь о своей беде. Взволнованно слушает Ленин.
– Скажите, как дети?
– Покамест в соседних селах.
– А как остальные?
– Землянки роем, с бревнами плохо, Владимир Ильич.
– Ну, с этим мы вам поможем. Сложнее быстро построить избы. Как вы управитесь?
– Нам бы лишь бревна. А там уже даст бог.
– Тут бог ни при чем. Не поможет. Не даст, – Ленин задумался. – Скажите, квартируют в вашем уезде военные части?
– Пулеметные курсы в уезде есть.
– Это уже солиднее. В зерне тоже не откажем. Дадим, но минимальную норму. Прежде всего для посева.
– Благодарствуем, – кланяться стали крестьяне. – Спасибо вам от всего села.
– Рано, рано, – остановил их Владимир Ильич. Снял телефонную трубку:
– Тут крестьяне в большой беде. – И дальше – про бревна.
Повесил. Снова снял телефонную трубку:
– Тут крестьяне в большой беде. – И дальше – про пулеметные курсы.
В третий раз позвонил Владимир Ильич и распорядился в отношении хлеба.
– Ну вот теперь все, – сказал Владимир Ильич. – Надеюсь, все будет у вас в порядке.
Опять с благодарностью лезут крестьяне.
– А вот этого вовсе не надо, – прерывает их Ленин. – Это мой долг. Если хотите – моя обязанность и перед вами, и перед рабоче-крестьянской властью. Еще раз успехов желаю, товарищи.
Вскоре в Старые Дворики прибыли обещанные лес и хлеб. А следом за ними и рота с уездных курсов. Взвизгнули пилы, ухнули топоры. Дружно пошла работа.
Месяц – и вновь народилось село. Стоит оно новое, новое. Красуется избами ладными в ряд.
Собрались у изб крестьяне.
– Да какие же это Старые Дворики – новое нынче у нас село. Ему и название нужно новое.
– Верно, – шумят крестьяне.
Пошли предложения:
– Новые Дворики.
– Новые Дворики.
– Светлые Дворики.
– Не то, не то – идут голоса. – Хорошо, да не то. Не самое меткое.
И вдруг:
– Дворики Ленинские, – выкрикнул кто-то.
– Вот теперь то! – торжествуют крестьяне.
Нет Старых Двориков. Дворики Ленинские на том месте теперь стоят.
Баламут
Однажды Ленин получил письмо:
«Дорогой Владимир Ильич, прими от нас крестьянский поклон, а к Октябрю будет тебе подарок».
– Ну вот, снова подарок, – покачал головой Владимир Ильич.
Что за подарок, крестьяне пока не писали. Решили держать в секрете.
– Оно же всегда интереснее, когда наперед не знаешь, какой для тебя гостинец, – рассуждали крестьяне.
Подарок же был обычный. Решили мужики к Октябрьской годовщине послать Владимиру Ильичу мяса и сала.
Довольны крестьяне своим решением. Да только как всегда в любом деле обязательно найдется какой-нибудь баламут. Оказался такой и здесь – бывший красноармеец, буденовец Селиверст Дубцов.
– Э-э, безголовые, – ворчал он на мужиков. – Разве это подарок!
– А что? – отбивались крестьяне. – Владимир Ильич тоже, считай, человек. Что он, пищей другой питается? Сало ему в самый раз.
– Сало, – усмехнулся Дубцов. – Фантазии нет.
– Баламут, как есть баламут, – ругались крестьяне.
Целую неделю не давал Дубцов мужикам покоя. Ходит, твердит:
– Фантазии нет. Фантазии нет. Заместо голов место у вас сидячее.
Обозлились крестьяне, явились к Дубцову.
– Ну-ну расскажи про свою фантазию.
И тут вдруг Дубцов заявил такое, отчего на крестьян напал такой хохот, что окна в избе задрожали.
Предложил Дубцов собраться крестьянам, кирки, лопаты в руки и, не мешкав, проложить до станции (а это без малого девять верст!) дорогу.
– Дорогу! – хохотали крестьяне.
– Да на кой она Ленину!
– Выходит, самим же себе подарок.
– Баламут, вот баламут, а еще буденовец!
Но потом, через несколько дней, когда насмеялись крестьяне вволю, вдруг кто-то робко в селе сказал:
– А что, мужики, может, и верно. Может, одобрит дорогу товарищ Ленин.
– Может, и верно, – заколебались теперь крестьяне.
– Не может, а точно, – гудел Дубцов.
Уговорил все же Дубцов крестьян.
Собрали мужики баб, стариков с печей посгоняли, и за работу. Как раз к Октябрю и управились. Даже мосток через речку Каменку и тот навели.
Написали крестьяне Владимиру Ильичу письмо, поздравили с праздником, а в конце указали и про дорогу. Мол, как хочешь, так и понимай, а дорога эта вроде как наш для тебя подарок. Не взыщи, если не угодили. Виною всему баламут Селиверст Дубцов, бывший буденовец.
Вскоре прибыл ответ.
«Угодили, угодили», – значилось в том ответе. Владимир Ильич писал, что подарок от крестьян замечательный. Что лучшего ему и не надо. Кончалось же письмо от Ленина тем, что эта дорога в девять верст еще один шаг страны к коммунизму.
Читают крестьяне:
– Вот это да!
– Ну и ответ!
– Вон оно как повернул Ленин!
– Оно бы, пожалуй, стоило Владимиру Ильичу, – рассуждают крестьяне, – и к Маю какой подарок…
Секретная просьба
От рабочих и крестьян на имя Владимира Ильича поступало много различных посылок. Присылали хлеб, крупу, сахар (с едой тогда было плохо). Приходили и другие подарки. Рабочие-кожевники прислали Владимиру Ильичу тулуп из овчины, вологодские кружевницы – нарядное покрывало, текстильщики из Петрограда – мягкий пушистый плед.
Получая такие подарки, Ленин хмурился.
– Да что вы, Владимир Ильич, – успокаивали Ленина товарищи по работе. – От души ведь идут подарки, от благодарного сердца.
– Так – то оно так, – соглашался Ленин. – А все-таки, понимаете, неудобно, неловко. Это все от старых времен, от старых традиций: барину – носили, попу, простите меня, носили… С этим пора кончать. Кончать, – строго повторял Владимир Ильич.
