Текст книги "Тайна «каменного кольца»"

Автор книги: Нина Данилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава VIII. Ян снова становится артистом

Редкие снежинки ложились на землю. В этом году стояла не по-южному суровая зима. В дощатом сарае, где жила Таня, стало еще холоднее.

Дедушка дремал. Он теперь спал очень много, слабость мешала ему двигаться.

Таня укрыла дедушку всеми одеялами, какие имелись в их несложном хозяйстве, и раскрыла книгу.

По настоянию Захара Игнатьевича девочка каждый день садилась за учебники, повторяла пройденное, изучала новое. Постепенно часы занятий с дедушкой стали для Тани долгожданной радостью. Они как бы возвращали ее в школу, к любимым учителям. Если б еще Дмитрий Николаевич был здесь!

Не раз Таня размышляла о том, что не так уж они с дедушкой одиноки. Встречая их, соседи ласково улыбаются, охотно делятся последним куском хлеба.

Борьба, которую вел народ с незваными пришельцами, усиливалась. Гитлеровцы теперь уже боялись показаться в лесах, немецкие склады взрывались, дома, где квартировало начальство, горели.

Недавно взлетело на воздух здание комендатуры вместе с комендантом. Теперь ожидали приезда нового.

Чьими руками все это творилось, Таня не знала. Но, несомненно, эти отважные люди были близко.

Часто к ним в сарай забегала Настя. И тогда все становилось, как в прежние времена. Дедушка оживлялся. Разговор шел вокруг профессии педагога. Леня подсмеивался над «старыми, заслуженными учителями», пророчил – будущее принадлежит не им, а летчикам.

– Летчиков кто воспитывает? – возмущались педагоги.

– Жизнь, – серьезно отвечал Леня. – Вот увидите, какие перед ними откроются просторы! Полетим к дальним звездам, а, Тань-цзу? И Яна со зверушками возьмем.

– Обязательно, – с улыбкой отзывалась девочка.

Настя вполголоса запевала свое любимое:

 
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...
 

В такие минуты Тане казалось, что нет ни войны, ни фашистов, что она снова в лагере, где Настя была пионервожатой, и озорные шестиклассницы, сидя у костра, распевали :

 
От сердитой нашей Насти
Так и жди себе напасти!..
 

Настя, ничуть не обижаясь, подтягивала ребятам. Костер аккомпанировал – трещал. Искры, танцуя, уносились в синюю даль...

Но однажды Настя пришла не такая, как всегда. Таня только что затопила печку-времянку: погода была холодная. Девушка молча села, протянула озябшие руки к огню. Леня с тревогой смотрел на нее. Потом они вполголоса, чтобы не разбудить дедушку, завели ничего не значащий разговор о занятиях в новой школе, которую немцы собираются открыть для русских детей.

– Нелегко им будет найти учителей, – заметил Леня.

Настя согласилась: да, нелегко. И вдруг странным голосом сказала:

– Люблю огонь. Он сжигает все нечистое. Правда?

Леня собирался что-то ответить, но во дворе послышался тихий свист. Настя поднялась.

– Пойду, – бросила она.

– Подожди! Посмотрим, какой соловей свистит.

Леня отстранил девушку и вышел. Настя замерла на пороге, стиснув руки. Таня наблюдала за ней из темного угла. Казалось, тень больших событий легла на тесный сарай.

Брат вернулся скоро.

– Просят тебя, Тань-цзу! – сказал он. – Пробрал я твоего соловья за свист в чужом дворе. Еще хорошо, что Хеслен уехал.

Настя вздохнула с заметным облегчением. Таня шагнула за дверь и увидела Шурика. Тот быстро сунул ей в руки сверток.

– Помнишь, обещал геометрию? Возьми!

– Что ж так поздно? Зайди погрейся!

Но Шурик исчез так же внезапно, как появился. Таня, недоумевая, пожала плечами. Идти вечером с другого конца города ради геометрии?

Возвращаясь, Таня столкнулась с братом и Настей.

– Пойду провожу, – шепнул Леня. – Возможно, задержусь.

...Утром, накинув старенькое пальто, Таня пошла в аптеку за лекарством для дедушки. Частную аптеку держал знакомый провизор, он отпускал девочке капли по старому рецепту врача.

Таня шла мимо опустевшего павильона с выбитыми стеклами, где раньше курортники играли в шахматы, читали газеты. Ветер трепал обрывки старого плаката, на котором еще можно было разобрать слова:

«Прогулки на катере – лучший отдых. Билеты за углом».

Рядом с плакатом белел квадратик бумаги. Таня присмотрелась к нему. На кусочке картона тушью четко написано:

«ТОВАРИЩИ!

Севастополь героически держится. Второй штурм отбит. Советская Армия разгромила гитлеровцев под Москвой. Такая участь ждет врага везде. Победа будет за нами!»

Не первый раз видела девочка такие листовки. Они обычно появлялись вместе с отпечатанными на машинке свежими сводками Совинформбюро.

Вчера вечером этой бумаги здесь не было – Таня помнила отлично. Она в раздумье стояла возле плаката. Вдруг сзади раздался голос брата:

– Что ты здесь делаешь?

– Леня! – Девочка обрадованно повернулась. – Где ты пропадал всю ночь? Я читала...

– Тсс! – Леня сжал руку сестры и громко, возбужденно заговорил: – Наша команда выиграла со счетом 3 : 0. Дали-таки сухую! Ребята с Пушкинской не футболисты, а одно недоразумение.

Таня ничего не понимала. Какая команда? Какие футболисты?

Леня продолжал:

– Я тебе все расскажу. Потеха, да и только! Они так переживали! – А сам незаметно тянул девочку домой.

Мимо прошел патруль. Толстый ефрейтор угрюмо покосился на подростков, но они уже стояли возле своей калитки.

Войдя во двор, Леня другим тоном спросил:

– Ян дома?

Таня покачала головой.

– Ушел на рассвете к нашей пещере за хворостом.

– Ладно – может, еще придет. Время у меня считанное.

В сарае он снял куртку, натянул полушубок с продранными локтями. Попросил сестру:

– Затопи, Танюша, печку.

Таня поднесла спичку к заранее заготовленным сухим щепочкам, поставила воду в старом чайнике.

Леня присел возле печки на корточки, сунул в огонь сверток бумаг, вынутый из кармана.

Лицо его было задумчиво и печально. Таня молча наблюдала за ним.

Прошло несколько минут. Леня поднялся.

– Посмотрю, не идет ли Ян.

Он вышел во двор. Таня взяла веник, подмела мусор. Скомканная бумага с обгорелым краем привлекла ее внимание. Девочка развернула комок, расправила край. Перед ней была та же листовка, что и на стене в павильоне. Так вот что!..

– Таня! – Голос дедушки звучал еле слышно. – Налей кипятку, озяб я.

Оставив находку на полу, Таня налила Захару Игнатьевичу отвар шиповника, заменявший чай, поправила подушку. Дедушка снова закрыл глаза.

– Снилось, письмо Борис прислал. Это ты с кем говорила? – пробормотал он.

Тане не пришлось отвечать. Брат вошел со двора и плотно прикрыл за собой двери. Он казался бледней обычного.

– Яна пока нет, – Леня сел возле Тани на ящик. – А мне уходить надо.

– Из-за этого? – Таня указала на полуобгоревшую листовку.

Леня кивнул.

– Сожги ее немедленно, Тань-цзу! Я чуть не попался. Сейчас за забором снова видел патруля. Ищут тех, кто расклеивал ночью листовки.

– Ты и Настя? – невольно вырвалось у Тани.

Леня ничего не ответил, но по взгляду его Таня поняла: да.

– Могут прийти за мной, – продолжал Леня. – Будут спрашивать, скажете – вещи пошел менять. Куда – не знаете. Понятно?

Захар Игнатьевич вдруг приподнялся на постели.

– Ты что это, Леонид? – спросил он совсем прежним голосом. – Куда собрался?

– Надо, дедушка. – Леня подошел к кровати, стиснул руку старика. – Верь мне, надо! Смогу – пришлю весточку.

Минуту оба они смотрели в глаза друг другу. Тане в этот момент показалось, что Леня стал совсем взрослым, будто и не шестнадцать дет ему. И что дедушка давно все знал о внуке, о его делах...

Старик с тяжелым вздохом откинулся на подушки. Дрогнувшим голосом сказал:

– Что ж, если надо, иди!

Таня опустила голову. Ей было страшно расставаться с братом. Но какое-то новое чувство гордости за таких, как Леня, как Настя, в то же время пробудилось в ней. «Отстаивайте же Севастополь!» Их маленький город был ведь тоже частью родной земли, которую отстаивали советские люди.

Леня вскинул на плечи вещевой мешок, обнял сестру.

– Яну тоже скажешь, что ушел менять вещи. Береги дедушку!

Дверь за братом закрылась. Таня сморгнула слезы, взглянула на дедушку. Захар Игнатьевич лежал спокойный и строгий.

Поздно вечером вернулся Ян. Молча выслушал рассказ Тани. (О листовках она не сказала ни слова.)

Так же молча Ян вышел во двор рубить хворост, принялся готовить ужин. Таня удивилась и обиделась. Неужели ему неинтересны подробности?

За последнее время мальчик вообще стал странно молчаливым, а после ухода Лени совсем замкнулся. Теперь он не ходил в лес, больше возился во дворе, учил Каро новым трюкам. Маша с любопытством глядела на обучение собаки из окна своей комнаты.

Как-то Ян и Каро ушли на прогулку. Наступил вечер, а их все не было. Таня вышла к калитке, и здесь ее встретила торжествующая Маша.

– Ты все маму ругаешь, – затараторила она. – Даже печенья нашего не берешь. А мама что – просто служащая! Зато Ян теперь в артисты попал. Его все главные немцы знают. И Каро с ним. Вот!

– Что ты такое мелешь? – холодея, опросила Таня.

– И ничуть не мелю. Ян был у коменданта. А я тоже с мамой была и все видела. Знаешь, кто новый комендант? Укротитель тигров, Отто Берген. Мама про Яна все узнала. Струсил твой поляк. Не вернется, не жди!

Таня не верила. Не мог Ян примириться с ненавистным ему Отто! И потом разве Ян, ее друг, ушел бы из дому без всяких объяснений, не сказав ни слова дедушке, который так много сделал для него?

Девочка не ложилась спать. Но Ян так и не пришел. Не вернулся он и на следующий день...

На этот раз Маша не выдумала ЧП, она действительно сказала чистую правду.

В то утро Ян подошел к комендатуре раньше Клавдии Матвеевны. Часовой сурово окликнул его:

– Хальт! Куда с собакой?

Ян по-немецки объяснил, что хочет видеть господина коменданта, что тот знает собаку. Мальчик улыбался.

– Каро, служи!

Пес поднялся на задние лапы. На часового это не произвело впечатления.

– Нихт! Подождешь на дворе. Господин комендант скоро выйдет.

Яна это устраивало. Лучше ждать здесь, чем в помещении. Кто знает, как поведет себя Отто? На дворе, в присутствии посторонних, он, вероятно, будет сдержанней.

Подросток сел поодаль на скамейку, не спуская глаз со входной двери.

Комендатура теперь помещалась в частном особняке, рядом с кино, в самом центре курортного городка. Ян заметил усиленную охрану: солдаты зорко следили за всеми входящими в здание, проверяли их документы.

«Опасаются нового взрыва, – решил Ян. – Пожалуй, не доберешься до Бергена».

Но вот двери распахнулись, часовой вытянулся. На крыльцо вышел комендант вместе с высоким худощавым офицером в пенсне. Отто пополнел, выглядел еще внушительней, чем прежде. Элегантный офицер, сопровождавший коменданта, показался Яну знакомым. Мальчик вгляделся – ну, конечно, бывший ассистент укротителя, господин Краузе!

Отто медленно подошел к ожидавшему его «оппель-капитану». Водитель услужливо открыл дверцу. И тут мальчик шагнул вперед.

– Господин Берген!

Комендант обернулся. Полное лицо налилось краской.

– А-а!..

Берген сделал движение к Яну. Окружающие расступились. Каро в страхе припал к земле. Бывший укротитель взмахнул стеком, который держал в руке. Но, как не раз случалось и раньше в цирке, Краузе перехватил поднятый хлыст.

– Подождите, коллега! Сначала узнаем, что хочет мальчик. Зачем ты пришел? – обратился он к Яну.

– Я... я хотел бы работать, снова стать артистом. Я ведь не мог тогда уехать в Германию. Я... я раскаиваюсь в своем поступке. – Ян заикался, глядя в бесцветные, водянистые глаза «ассистента». Он почему-то всегда боялся этого человека, хотя Краузе не раз защищал его от гнева Бергена.

– Раскаиваешься? – рявкнул Отто. – Грязная польская свинья! Теперь, когда твои покровители, русские, лижут пыль у ног фюрера, ты снова не прочь работать с нами, а?

– Я сказал, подождите! – Краузе не повысил голоса, но Берген сразу умолк. – Пройди в комендатуру, Ян. Мы скоро вернемся. Каро можешь взять с собой. О-о, песик! Ты по-прежнему умница. Будешь танцевать?

Краузе жестом пригласил в машину Отто, сделал знак часовому. Тот посторонился, пропустил мальчика. На пороге Ян обернулся – вслед ему круглыми глазами смотрела Маша, держась за руку Клавдии Матвеевны. Краузе любезно козырнул рыжеволосой модистке. Та почтительно заулыбалась.

...Вскоре на столбе возле читального павильона появилась яркая афиша: «В представлении участвует юный дрессировщик Ян Славич со своим ученым пуделем Каро».

Тане пришлось рассказать дедушке о поступке Яна – все равно он мог бы узнать от Маши. Старик покачал головой, не проронив ни слова. Больше он не вспоминал о мальчике, будто и не было его никогда. Но, ворочаясь ночью без сна, Таня слышала тихий шорох и покашливание деда. Девочка знала: Захар Игнатьевич, как и она, всматривается открытыми глазами в темноту и думает, думает о Яне.

Не спалось и коту Никандрычу. Он сдружился с пуделем, привык греться в его курчавой шерсти. После исчезновения Каро, то ли от тоски, то ли от ночного холода, он не ложился, сидел у порога и сипло мяукал.

Таня поднималась.

– Спи, дурной! Не подавай голоса, а то влетит. Каро скоро вернется.

Однако дни проходили за днями. Ни пудель, ни его хозяин не возвращались.

Однажды на рассвете дверь сарая задрожала от тяжелых ударов.

– Цум тейфель! Открывайте! – требовал раздраженный голос.

Дрожа от холода, девочка вскочила, набросила пальто. Дверь от толчка ногой раскрылась настежь. Никандрыч с воплем умчался во двор. В сарай вошли немецкие солдаты.

– Ти есть гроссфатер, Захарий Крафцов? – спросил огромный ефрейтор.

В лицо дедушки он направил луч карманного фонаря – в сарае было темно.

– Да, это мое имя. – Старик приподнялся на постели, поглаживая худенькую руку Тани.

– Одевать себя! Вставай шнелль! Где есть твой сын, – ефрейтор заглянул в записную книжку, – Борис? Официр русский флот?

– Ничего не знаю о нем. Борис уехал, когда началась война. – Дедушка не спеша одевался.

– Где есть, – ефрейтор опять раскрыл свои записи, – внук, Леня Росинкейн? – запинаясь, назвал он трудно произносимую русскую фамилию.

Захар Игнатьевич покачал головой.

– Не знаю. Ушел менять вещи и не вернулся, пропал.

– Пропаль? – яростно завопил ефрейтор. – Ти пропаль, стари дурак! Разведка узнает, где есть твои. Партизанен, да?

Он размахнулся и наотмашь ударил Кравцова. Тот охнул и сел на кровать.

– Дедушка! – вскрикнула Таня. – Ой, что вы делаете? Он ведь больной.

– Будет здорови, фрейлейн, – загадочно пообещал фашист. Повернувшись к конвоирам, он резко приказал по-немецки: – Старика взять! Быстрее!

Солдаты вывели Захара Игнатьевича во двор, грубо втолкнули в ожидавшую машину, захлопнули дверцы. Таня, оцепенев, смотрела вслед.

Глава IX. По городу идут слухи

Наутро пришла настоящая зима. На горных склонах, в лесу в одну ночь выпал глубокий снег.

Горной тропой к городу спускались трое. Идти им было нелегко, особенно тому, кто шел впереди и, видимо, был ранен. Надетая на раненом телогрейка, из-под которой виднелась морская тельняшка, висела клочьями. Кровь с виска тонкой струйкой стекала по лицу. Он шатался, точно пьяный, спотыкался о корни деревьев, скользил, падал в снег.

– Шнелль! Вставать! – понукали двое других, держа наперевес автоматы.

Несмотря на тяжелую дорогу, солдаты были в прекрасном настроении. Один из них, длинный верзила, говорил:

– Не удивлюсь, Ганс, если за эту пташечку, – он кивнул на раненого моряка, – я получу внеочередной отпуск.

– Что говорить, тебе повезло, Карл! – с завистью откликнулся его приятель. – А что случилось с другим моряком?

Длинный засмеялся.

– Другого пришлось отправить к праотцам. Я недаром считаюсь снайпером. Но главное – было взять начальника.

– Думаешь, он не простой матрос? – спросил спутник Карла, которого в полку звали «коротышка Ганс».

– О-о! – снайпер свистнул. – По хватке всегда можно узнать командира. Я ничуть не удивлюсь, если он окажется тем самым лихим капитаном из Одессы, которого давно разыскивают наши. Впрочем, в гестапо разберутся. От Краузе ничего не скроешь.

– Как ты думаешь, Карл, моряки шли к партизанам?

– А куда же? И уж, наверно, не пустые – с важными сведениями...

Моряк споткнулся, с трудом удержался на ногах, охватив дерево. Карл, ругаясь, ударил его в спину. В этот момент за деревом что-то мелькнуло, затаилось. Солдат остановился, вытаращил глаза.

– Смотри, Ганс! Какая огромная кошка, да еще полосатая!

Коротышка Ганс вдруг попятился.

– Бежим, – хрипло выдохнул он. – Это тигр!

Забыв о пленном, конвойные кинулись вниз наутек.

Моряк отпустил дерево, сделал несколько неверных шагов и упал. Будто сквозь сон, он ощущал прикосновение шершавого языка, усердно лизавшего лицо. Потом мутная пелена перед глазами сгустилась.

Чьи-то заботливые руки, стараясь не причинить боли, укладывали раненого на носилки. Моряку чудилось, что его окликают по имени, виделось склоненное над ним знакомое лицо. Но, может, это в бреду?

Он окончательно потерял сознание.

...Январские дни после ареста дедушки казались Тане особенно холодными. Столбик ртути в термометре падал все ниже и ниже, пока не упал до девяти градусов ниже нуля.

Печку Таня топила редко – нечем было. Жители города подбирали на улицах каждую щепку. Изношенная одежда не грела. Хорошо, что Шурик изредка навещал ее, каждый раз появляясь с вязанкой хвороста или щепок. Мальчик приходил обычно к вечеру, стараясь не встречаться с жильцами нижнего этажа.

– Не люблю Пинкертонов, – коротко пояснил он.

Таня в душе была согласна с ним. С Машей она окончательно разошлась после того, как взяли дедушку.

Сегодня Шурик пришел раньше. Ребята беседовали в затишке возле сарая, когда мимо них спешно прошагал солдат с забинтованной головой и руками. Он постучал в дверь квартиры майора. Вилли, денщик Хеслена, вышел на стук и с изумлением отступил, пропуская мимо себя посетителя. Скоро в кухне наверху вспыхнул свет.

– Это пришли не к майору, а к Вилли, – прошептала Таня. – Майор вернется только завтра, а Вилли не вредный. Ты не уходи.

– Откуда ты знаешь, что Вилли не вредный?

– Он всегда хорошо относился к нам с дедушкой.

И Таня рассказала, что Вилли никогда не кричал на нее и других детей, никогда не держал себя, как представитель «нового порядка». Однажды в отсутствие Хеслена даже поправил протекавшую крышу сарая.

Как-то раз, Таня слышала, Вилли ответил пьяному солдату, кричавшему, что русские «смотрят волком» :

– А ты бы не смотрел? Тебе бы понравилось, если б в твой дом пришли чужие?

В тот страшный день, когда дедушку увезли и Таня осталась одна, Вилли, пробегая мимо сарая, сунул ей в руку горячую картофелину и прошептал:

– Возьми! Плакать не надо. Все будет карош!

– Видишь, и немцы не все одинаковые... – сказал Шурик, выслушав Таню.

Но странно, почему гость Вилли в бинтах? Ведь поблизости никаких сражений нет.

...Этот же самый вопрос задал Вилли своему приятелю, шоферу грузовика Максу Лаубергу.

– Почему забинтован? – вопросом на вопрос ответил тот. – Удивляйся лучше тому, что голова на плечах осталась.

Вилли и Макс были давно и хорошо знакомы – не раз встречались до войны у себя на родине, в тихом немецком городке. Не предполагали тогда друзья, что жизнь забросит их в далекую, чужую страну, столкнет с холодами, ненавистью непокоренного народа.

Наедине друг с другом Макс и Вилли по-прежнему отводили душу, хотя беседовать откровенно было теперь не безопасно. И сегодня, когда они вместе уселись за стол, Макс рассказал такую странную историю, что денщик просто не верил своим ушам.

Оказывается, шоферу пришлось недавно вести одну из машин с продовольствием по горной лесной дороге. Транспорт полз медленно – мешал гололед. Грузовики то и дело заносило на спусках и поворотах.

Трехтонка Макса шла в конце колонны. В ее кузове верещало несколько тощих свиней, «реквизированных» у жителей горного селения.

Начало темнеть. Того и гляди из леса покажутся партизаны... А тут еще передняя машина забуксовала на подъеме. Остановились и остальные. Свиньи вопили все громче. Макс с раздражением пробормотал: «К черту!» И точно в ответ вдруг какая-то таинственная тень молниеносно метнулась с пригорка в кузов грузовика.

Шофер открыл кабину, спрыгнул в снег. Он увидел, как из кузова на обочину дороги вылетел полосатый зверь. В пасти у него судорожно бился и верещал поросенок.

Немец выхватил револьвер и несколько раз выстрелил в диковинное существо. Зверь заревел и, бросив добычу, кинулся на человека. Макс упал лицом в снег. Только это и спасло его.

Водитель был одет в плотную кожанку. Пока хищник царапал и рвал ее когтями, сбежались солдаты и стали стрелять в воздух, чтобы не ранить товарища. Напуганный выстрелами тигр умчался в лес, оставляя за собой кровавый след.

– Я не трус, ты знаешь, – закончил Макс, размахивая вилкой. – В России можно ждать любого нападения из-за угла. Но тигры... Да еще в Крыму! – Макс стукнул по столу кулаком.

– Может, тебе показалось?

Шофер рассмеялся.

– Казаться может лишь после бутылки русского шнапса, а я в тот день не пробовал ни капли. Напрасно я не поверил Коротышке Гансу, который накануне уверял, что они с Карлом видели тигра в лесу и едва спаслись бегством. Как хочешь, это выдумки проклятых партизан. Такие люди способны на все...

– Даже превратиться в тигра? – пошутил Вилли. Потом, взглянув в окно, серьезно сказал: – Вон там, на дворе, дети. Девочку я знаю. Она живет здесь в сарае и говорит по-нашему. Позвать ее?

– На что нам русская девчонка?

– Она может знать про твоих тигров. Брат ее ушел к партизанам.

– О-о! Тогда она ничего не скажет.

– Нас с тобой интересуют не партизаны, а тигры. Девчонку мне жаль. Моей Марте столько же лет. Смотри, как посинела от холода! Я иногда ее зову погреться в кухню. Дед ее в лапах Краузе.

Макс присвистнул.

– Как же твой хозяин разрешает приглашать девчонку? Ведь он заместитель Краузе и, говорят, боится «шефа» как огня.

– Он не знает об этом, – поспешно сказал Вилли. – К тому же сегодня уехал.

– Тогда зови!

Таня обернулась на голос звавшего ее из окна Вилли. Тот крикнул:

– Будешь греться. Мальчик тоже может войти!

Девочка вопросительно взглянула на Шурика. К ее удивлению, приятель кивнул:

– Идем!

Войдя в кухню, ребята сразу кинулись к пылающей печке. Вилли пододвинул детям остатки ужина, и они набросились на еду. Утолив первый голод, Таня внимательно посмотрела на другого солдата.

Простоватое и в то же время самоуверенное лкцо Макса с лихо закрученными усиками не понравилось ей. Вилли заметил это.

– Макс хороший, не бойся! Его ранил зверь. Видишь бинты? Твой друг, – он указал на Шурика, – говорит по-немецки?

– Плохо, – подбирая слова, ответил мальчик, – но понимать могу.

– Зер гут! – кивнул Вилли. – Объясните вы оба, откуда в ваших лесах тигры?

Тигры? Ребята переглянулись. Речь, конечне, идет о Джо. Значит, он жив?

– Пусть солдат расскажет, что с ним случилось, – шепнул Шурик.

Таня повторила его просьбу.

Макс, не жалея красок, снова приступил к повествованию о лесном приключении. Ребята слушали затаив дыхание.

– Тигры убежали из заповедника! – неожиданно вмешался Шурик, когда Макс умолк. Глядя на Таню, он твердо, раздельно произнес: – Звери сидели в железных клетках, и наши ученые изучали их. А теперь сторожа, наверно, открыли клетки, потому что тигров нечем кормить.

Таня послушно перевела.

– Их много? – с ужасом спросил Макс.

– Тигров? Около двух десятков. Перед войной их взяли из Московского зоопарка для опытов. Хотели отвезти обратно, да не успели.

– Для каких опытов? – Таня встретилась взглядом с Вилли, задавшим этот вопрос, и поняла, что немец сомневается в правильности всего сказанного.

– Кажется, хищников хотели акклиматизировать, приучить к крымскому климату, – поспешил вмешаться Шурик.

– Доннерветтер! – Макс бегал взад и вперед по комнате. – Но сторожа, открывшие клетки? Они же погибнут первыми.

– У них есть оружие, и они, наверно, ушли в партизаны, – уже от себя фантазировала Таня. – Они каждую тропку в лесу знают.

– Я говорил тебе, Вилли. Увидишь, партизаны еще натравят тигров на город!

– Очень опасные звери, – подтвердила девочка. – Мы все теперь будем бояться выйти на улицу.

...Вернувшись в сарай, где было уже совсем темно, Таня схватила Шурика за руку.

– Зачем ты сочинял им сказки насчет тигров?

Мальчик засмеялся.

– Почему сочинял? Джо ведь тигр. И он наверняка бродит по лесу. А потом... – Шурик понизил голос. – Мне пришла мысль. Что, если они поверят? Хоть чуть-чуть. Понимаешь? Ведь это пойдет на пользу нашим.

Правильно! Таня с уважением взглянула на Шурика.

– В общем так и давай действовать, – сказал на прощание Шурик. – Увидишь подходящего – валяй насчет тигров. Я тоже не подкачаю, даже притворюсь, что встретил их и страшно испугался.

...По городу поползли слухи. В лесу, оказывается, бродили голодные тигры. Один из них накинулся на шофера Макса Лауберга, и тот, весь израненный, долго лежал в больнице. Хищники до того осмелели, что их видели даже в окрестностях города.

Солдаты, в том числе Коротышка Ганс, раньше всех встретивший полосатую кошку, клялись и божились, что все это штуки проклятых партизан. Лично он, Ганс, лучше вытерпит любой гнев начальства, чем выйдет в одиночку за пределы города. Уж и так сколько солдат пропало без вести!

Паникеры еще больше уверились в правдивости слухов, когда услышали рассказ одного из солдат, недавно сбежавшего из партизанского плена.

Тот сам своими глазами видел в лагере прикованного к цепи тигра. Если б не смекалка и быстрые ноги, попал бы пленник в пасть зверя!