Текст книги "Одна жизнь — два мира"

Автор книги: Нина Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]

Всю эту компанию, состоящую из двух-трех студентов – Кирилла Алексеева, Николая Селиверстова и Вани Егорова – связывала крепкая дружба с профессорами и преподавателями нашего института Глебом Житковым, Николаем Романовым, и даже профессором Нефтяного института имени Губкина, академиком А. Ю. Губкиным. Их связывала страсть к игре в преферанс и в бильярд, иногда ночи напролет.

Одним из ведущих среди них, почему-то, был Кирилл, и когда он вдруг стал, как они утверждали, уходить ко мне, их ансамбль начал распадаться. А я все сильнее и сильнее стала скучать о нем и с нетерпением ждать, когда он снова появится. И вдруг неожиданно даже для самой себя я твердо решила, что судьба моя решена и рано или поздно мы будем вместе. Почему именно с ним, когда перед нами стояли такие трудности, преодолеть которые, казалось, просто невозможно, не знаю.

Что такое любовь

До встречи с Кириллом мне казалось, что я тоже в кого-то влюблялась, кого-то любила, даже думала иногда, а не выйти ли мне замуж, наверное, все так выходят. Я совершенно не могла понять, почему некоторые иногда даже плакали, уверяя меня в своей любви. «И стоит, – я думала, – из-за этого плакать?» И только когда я сама влюбилась, поняла, что такое любовь и что она, кроме радости и счастья, приносит много горечи и страданий, которых иногда даже врагу не пожелаешь.

И как-то сразу все те, кто был старше меня на десять-пятнадцать лет, солидные, с положением, кто предлагал мне не только руку и сердце, но и полное материальное благополучие, и за кого я могла бы, не моргнув глазом, выйти замуж, перестали для меня существовать.

Не знаю, как это вышло, но выбор у меня был огромный. За мной ухаживали многие, начиная от Пети Бельского, самого красивого парня в нашем институте, которого все девчонки с самого первого дня, как я поступила в институт, ревновали ко мне, и который еще на первом курсе вечно торчал под окном нашего общежития на Калужской площади. Мы с ним встречались, гуляли, целовались. И Федя целовал меня, но это были нежные братские поцелуи. Заместитель директора нашего института Даниель Ильинский – Даня. Ухаживал за мной и преподаватель истмата и диамата итальянец, мы все его прозвали «люлька революции» – он всегда говорил «люлька», вместо «колыбель», со всеми привилегиями, о которых только можно было мечтать. О нем даже ходили слухи, что он «революционный бунтарь» из какой-то очень знатной, приближенной к итальянскому королю, семьи. Он настойчиво и упорно назначал мне свидания (и это было тогда, когда я моталась, как бездомная, и в один миг могла разрешить свою проблему) то у Никитских ворот, то у памятника Пушкину, то в ресторанах «Националь», «Метрополь» или в Большом театре. Я все время извинялась и ни разу не пришла. Несмотря на это, он даже оценку мне не снизил.

Могла выйти замуж за профессора. Это тоже было модно, даже очень модно. Например, одна из моих приятельниц Людмила, наша студентка, с которой мы были вместе на практике в Красноуральске, вышла замуж за профессора Плаксина, тучного, старше нее лет на 20. Другая, Леля Ж., еще до моего появления в институте сильно влюбленная в Петю Бельского, влюбленного в меня, тоже вышла замуж за очень некрасивого, но очень знаменитого профессора Бочвара. Я тоже могла. А сколько было студентов старших курсов, уже окончивших институт, которые безнадежно ухаживали за мной! За любого из них я могла бы легко выйти замуж, все они были хорошо обеспечены, все они мне нравились. Но когда они начинали объясняться мне в любви, и когда я думала о том, что этот человек должен быть со мной 24 часа в сутки, каждый день, на всю жизнь, я старалась убедить их, что я замуж не собираюсь и что только после окончания института я начну об этом думать. И вдруг этот худющий, как комар, занял все мои мысли, и я никак не могла выбросить его из головы. Откуда он взялся, я же сколько лет даже не замечала его! А всем моим друзьям и знакомым даже в голову не могло прийти, что я могу вдруг выйти замуж за Кирилла.

Как мы «поженились» с Кириллом: не обычно, а смешно и весело

Институт мы закончили в 1935 году, но диплом об окончании института можно было сдавать в любое время, хоть сейчас, хоть через год. Вот я и решила поехать в Тетюхе поработать, собрать необходимый материал для диплома и вернуться в Москву для защиты.

Незадолго до моего отъезда, в один прекрасный весенний день я подошла к Нескучному саду. Мне стало так грустно думать, что вот это уже конец, я уеду, и может быть, навсегда. Что меня там ожидает? Дальний Восток от Москвы – ведь это почти одна четверть окружности земного шара. И было очень приятно, что я первая решилась туда поехать.

Москва. И откуда такая притягательная сила у этого города: кривые узенькие переулки, щербатые стены, невообразимая смесь азиатчины и настоящей сермяжной Руси, но чем больше по ней бродишь, чем ближе с ней знакомишься, тем уютнее себя чувствуешь в ней. Особенно я любила ходить по Москве ранним прохладным утром, когда дворники в белых фартуках, широко размахивая метлами, подметали тротуары, а недавно политые улицы наполняли воздух мягкой свежестью. До чего ж хороша Москва, особенно весной! Я спустилась вниз прямо к Москве-реке, и вдруг откуда-то появились два друга: Кирилл и Николай.

– Говорил же я Жужикову (это наш преподаватель физкультуры), что эти жестянки ни к черту не годятся (это противогазы), а он заставил меня пройти через камеру, чуть не задохнулся. А ты откуда взялась? – вдруг, увидев меня, обратился ко мне Николай.

– То же самое могу я у вас спросить. Какая нелегкая вас сюда принесла, да еще так рано?

– Мы решили проветриться немного.

– Проветриться? А всю ночь, наверное, в карты дулись, – решила я.

Мы вместе пошли в институт, болтая по дороге о всяких пустяках.

– Ты в субботу не занята? – спросил меня Кирилл. – Я зайду к тебе, и мы пойдем ужинать в «Прагу».

– По какому это поводу? – поинтересовалась я.

– Видишь ли, это Кириллу пришла в голову идея собрать ребят, ведь скоро разъедемся, и кто знает, когда и как мы снова все соберемся, – ответил Николай.

– По такому серьезному поводу я даже постараюсь отложить консультацию с Семеном Петровичем по моему проекту.

В «Праге» собралась кампания человек двадцать – двадцать пять, нам отвели отдельную комнату. Ужин затянулся, в полночь появился прекрасный цыганский хор («Прага» славилась этим), стало шумно, весело, пили, пели, и почти под утро подали шампанское. Кирилл, подняв бокал, заявил:

– Я собрал вас сюда, мои дорогие друзья, чтобы сказать вам, как мне трудно и грустно с вами прощаться. Все мы разъедемся во все концы нашей огромной родины, но я очень хотел бы, чтобы мы договорились каждый год встречаться здесь или в любом другом месте, не терять связь и делиться нашим жизненным и производственным опытом. А еще хочу сообщить вам, что Нину я от себя никуда не отпущу. Мы будем вместе, и я хочу, чтобы мы все выпили за наше будущее.

Ребята завопили так, что я думала, потолок обвалится. Кирилл поцеловал меня, и все бросились целовать и поздравлять нас.

Мы вышли под утро (ночи в это время в Москве очень короткие), и всей гурьбой пошли пешком к Москве-реке, там сели на какую-то баржу и вышли у Воробьевых гор. Гуляли, любовались видом на Москву, а когда все устали, решили зайти в какой-то крестьянский дом, по-видимому, кому-то уже давно знакомый (в то время на Воробьевых горах еще были чудные огороды и паслись коровы). Нас всех накормили замечательным завтраком: подали на стол свежий душистый хлеб, молоко, творог, сметану. Нас снова все поздравляли, целовали, желали много лет веселой, как сейчас, и счастливой жизни. Здесь же все, кто как умел, отдохнули, некоторые даже успели вздремнуть. Обедать отправились в ресторан «Шестигранник» в Парке культуры и отдыха. Кирилл щедро расплачивался, кто-то спросил:

– Ты что, выиграл в лотерею?

– Нет, – расхохотался Кирилл, – хороший гонорар мы с Давидом получили.

Здесь мы почти через сутки и распрощались, но с нами в общежитие все-таки вернулось человек восемь самых близких, до того мы привыкли быть вместе, что трудно было расстаться.

И как-то вдруг так получилось – не то я вышла замуж за Кирилла, не то Кирилл женился на мне, для меня это было все равно, мы просто стали жить вместе, и, по-видимому, как он, так и я думали, что теперь нас никакая сила не разлучит. А все мои знакомые говорили:

– Нинка из упрямства вышла замуж за Кирилла.

Блестящая защита

Когда уже более или менее каждый из нас знал, куда он поедет после окончания института, Кирилл обратился в комиссию по распределению с просьбой отправить его тоже на Дальний Восток на золотые прииски. Ему категорически отказали, заявив, что его хотят назначить главным инженером того завода, над проектом которого он уже работал. Защитил он дипломный проект так блестяще, что Государственной квалификационной комиссии даже не потребовалось уйти на совещание. Они тут же, не вставая со своих мест, единогласно решили: защита отличная, проект немедленно отдать в печать и принять за образец для внедрения на производстве и оставить Кирилла в аспирантуре. Все стоя долго, долго аплодировали. Это была самая-самая блестящая защита дипломного проекта, которую наш институт когда-либо имел. И о выезде куда-либо на периферию, конечно, не могло быть и речи.

Преддипломная практика

Дорога во Владивосток

Как только занятия в институте закончились, я решила сразу выехать на Дальний Восток. В июне месяце мои друзья шумно и весело провожали меня, ребята тащили тяжелые чемоданы с продуктами. «Бери все с собой, по дороге ничего не достанешь», – так уговаривали меня все, каждый исходя из своего личного опыта. Да и уговаривать особенно не надо было – я сама знала, как трудно было за пределами Москвы что-либо достать. Советов и пожеланий было столько, что даже когда поезд уже тронулся, на перроне все еще не могли успокоиться, а я осталась одна, и мне стало невероятно грустно. Грустно, потому что кончилась, хотя и тяжелая и далеко не беззаботная, но самая лучшая пора студенческой жизни, и я знала, что, когда вернусь, в Москве уже никого не будет из тех, кто провожал меня. Все мои друзья так же разъедутся по безграничным просторам НАШЕГО, необъятного нашего Советского Союза, и вряд ли мы снова когда-нибудь увидимся. Я ехала в один из самых отдаленных уголков нашей России, на Дальний Восток. Из Владивостока я должна была плыть дальше на север, где в отрогах Сихотэ-Алинского края, у побережья Японского моря, на берегу реки Тетюхе расположился один из крупнейших комбинатов по добыче и обработке богатейших полиметаллических руд.

Тяжело было расставаться с Кирой. Расставалась я не просто с Кирой, а с мужем. Я еще никак не могла прийти в себя и понять, как и откуда могло появиться такое сильное чувство к человеку, которого я четыре года, занимаясь рядом в аудиториях, даже не замечала. И вдруг он стал для меня дороже всех на свете. Как долго я выдержу без него и не делаю ли я глупость, уезжая, несмотря на все его просьбы?

Я вспомнила, как все наши друзья, узнав, что мы решили жить вместе, то есть пожениться, в один голос заявили: «Нинка из упрямства решила выйти замуж за Кирилла. А вот теперь, тоже из упрямства, решила уехать».

Муж остался в Москве, в аспирантуре, и продолжал работать над проектом еще не достроенного предприятия, с надеждой, что к моему приезду у него что-нибудь прояснится с жильем, и мы организуем нормальную семейную жизнь. Неизвестность впереди меня тоже немного пугала, но я старалась побороть все сомнения и страхи перед грядущим.

В поезде

Мне очень повезло, у меня в купе оказалась чудная соседка, которая ехала к мужу на Дальний Восток, и мы были всю дорогу вдвоем.

На Дальний Восток, как правило, уезжали одни мужья, за длинным рублем, а жены оставались в больших городах и, получая деньги от мужей, жили в свое удовольствие. В нашем вагоне, кроме нас, двух женщин, все остальные были одни мужчины: летчики, писатели, журналисты и военные, возвращавшиеся после отпусков в свои части на Дальний Восток. Все в вагоне перезнакомились невероятно быстро и разделились на группы: шахматистов, любителей домино и картежников.

Летчик Леня, журналист Женя и инженер-путеец Юра собрались играть в преферанс, но, не сумев найти четвертого партнера, обратились ко мне. Я честно сказала, что в карты не играю, а к игре в преферанс даже испытывала особую неприязнь за то, что она так часто отнимала у меня Кирилла.

Они так мило меня уговаривали, уверяя, что играть мне вовсе не придется, что в этой игре играют всегда только трое попеременно и тот, кто освободится, будет играть за меня. Все играли с азартом, а когда кончили партию, чуть ли не в полночь, я ушла спать, а игроки пошли подсчитывать результаты. Раздался громкий стук в дверь купе – оказывается я «выиграла» 84 рубля, и они старались вручить мне мой «выигрыш». Моя соседка попросила:

– Дайте ей выспаться.

Я же предложила:

– Если вам так уж хочется расстаться со своими деньгами, пропейте их.

Поезд мчал нас все дальше и дальше от Москвы: проехали Свердловск, перевалили через Уральский хребет, кончилась Европейская часть России – началась Азия, и это все была Россия. Чудные пейзажи, один краше другого, менялись как в кино.

Молодежи, ехавшей с нами в этом поезде, было вовсе не скучно, она развлекалась, как и положено молодым – новые люди, новые впечатления, а пожилое поколение, после долгих лет тяжелой работы попав в оборот почти десятидневного безделья, забыв свой возраст, развлекалось не хуже молодежи.

После двух-трех дней пути все уже успели познакомиться, и ребята, переходя из вагона в вагон, шутили: «Анкеты заполнены». Это значило, что все уже знают кто куда, зачем и почему едет. Что же делать дальше? Пассажиры начинали сближаться друг с другом, и вскоре всякие дорожные приключения становились достоянием всего поезда. И все равно, если бы не эта неописуемая красота и разнообразие дороги, трудно было бы выдержать восемь суток в поезде.

Промчалась Западная Сибирь, вступили в дикое, суровое Забайкалье. Все реже и реже встречаются селения, все длиннее и длиннее расстояние между станциями. Кругом дремучий лес и сопки, сопки, сопки, много рек, речушек и море цветов. Мы мчимся, как вдоль какой-то сказочной оранжереи, сотни, сотни километров тянутся поля, усыпанные цветами неописуемой красоты. Перед моими глазами проплывают огромные махровые шапки красных, белых, розовых пионов. Белые лилии, синие ирисы и многие, многие другие, такого изобилия, такого разнообразия, такой величины, яркости и такой дикой неописуемой красоты я в жизни не видела. При внезапных остановках пассажиры вылетали из душных вагонов и возвращались с роскошными букетами.

Лица людей постепенно менялись, пошли местные скуластые, низкорослые крепыши, баргузины, якуты, монголы.

Самое красивое озеро в мире – Байкал

Сколько рассказов я о нем слышала, но никто никогда не смог передать той единственной, неповторимой, неописуемой красоты этого поэтического озера. Мы проезжали его при дивном, дивном, ни с чем не сравнимом закате солнца, при лунном освещении ночью, когда по тихой зеркальной поверхности воды плыли узкие лодочки со светом впереди (это местные рыболовы вышли на ночную ловлю), и при незабываемом рассвете. Это самое глубокое пресноводное озеро в мире, расположенное в юго-восточной части Сибири, в нем сосредоточенно 20 % всех пресноводных ресурсов мира и 80 % российских.

В Байкал впадает 336 рек, а из этого единственного в мире озера вытекает только одна река Ангара.

«Славное море, священный Байкал»… Это озеро все называют – «священным». Оно не терпит грязи. Говорят, любой предмет, брошенный в это озеро, выбрасывается немедленно на берег и вода в этом озере всегда чистая, прозрачная, как слеза.

Все прилипли к окнам и громко, на весь вагон, затянули песню.

 
«Славное море, священный Байкал.
Славный корабль омулевая бочка.
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Плыть молодцу не далече.
Долго я тяжкие цепи носил,
Долго скитался в степях Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя»…
 

А поезд мчался все дальше и дальше вдоль озера, ныряя из одного туннеля в другой, через семьдесят четыре туннеля. Я не могла уснуть и всю ночь смотрела, не отрываясь от окна, рассвет был чудесный…

На рассвете была продолжительная остановка на станции «Слюдянка» на берегу озера Байкал, здесь добывают слюду, мрамор. Поезд стоял долго, что-то смазывали, что-то чинили, и пассажиры быстро отравились к озеру, успели даже искупаться в чистой студеной воде Байкала и купить жареную рыбу, знаменитый байкальский омуль и хариус.

Как море, тихо плескался Байкал, шепотом рассказывая свои впечатления прибрежным камням. Не хотелось расставаться с этим чудным видом, но надо было спешить.

Звонок. Все помчались к поезду. Бежит старичок, у него во все стороны льется кипяток из чайника, бежит женщина с жареной рыбой на тарелке, споткнулась, рыба вильнула хвостом, как будто ожила, и разлетелась по шпалам. После такого кристально чистого воздуха не хотелось заходить в вагон. В вагоне было душно, накурено, но я еще продолжала дышать запасом утренней прохлады.

Поезд, вздрогнув, тронулся, а дальше пошла еще более дикая местность. И кругом буйная трава и цветы, море цветов, таких ярких, чудных, пышных.

Дремучий лес и сопки, сопки, покрытые серебристыми елями, как будто кто-то набросил на них белоснежное кружевное покрывало, и среди этой буйной красоты иногда появлялись серенькие, разбросанные, как шелуха от семечек подсолнуха, печальные деревеньки.

Труд облагораживает человека

Отсюда поезд пошел по старой одноколейной дороге, а рядом полным ходом шло строительство второй магистрали, так называемой Байкало-Амурской магистрали – БАМа. Новые шпалы, новые рельсы, по сторонам аккуратные насыпи, обложенные свежим дерном или красным кирпичом, с затейливыми рисунками и лозунгами: «Труд в СССР есть дело чести, доблести, геройства», «Труд облагораживает человека» и масса других лозунгов.

Рабочие здесь в основном заключенные, сказал Юра-путеец, ехавший в Хабаровск. А они, то есть рабочие, приблизившись к поезду, кричали: «Киньте что-нибудь! Киньте покурить!» Я схватила все свои продовольственные запасы и с огромным удовольствием побросала им. В Москве меня убеждали, что по дороге ничего не достанешь, бери с собой все. Я и набрала, а оказалось, в этом году не все, но кое-что на каждой станции уже можно было купить. Местные жители к приходу поездов приносили свежие сырники, пирожки, молоко, поэтому многие мои продукты оказались лишними: хлеб, колбасы и консервы стояли нетронутые. Так поступали и другие. В ответ рабочие ловко бросали нам в открытые окна вагонов, насаживая на концы палок, роскошные букеты диких цветов, которые росли вдоль железной дороги, как ковер.

Мое внимание привлек товарный состав, стоявший на одинокой, угрюмой станции. Все вагоны были заперты, и единственное окошечко вверху было за решеткой, оттуда выглядывал бледный, измученный человек. Это была единственная отдушина, которая соединяла его с внешним миром…

Ко мне подошел Юрий-путеец, я предложила ему пройтись. Меня потянуло туда, в сторону этого несчастного поезда. Мы подошли очень близко, нас окликнул стражник:

– Граждане, здесь ходить не разрешается.

Мы обошли поезд, с другой стороны охраны было меньше, так как она была сосредоточена на людной стороне.

Этот состав меня пугал и привлекал своей таинственностью. Слово тюрьма для меня было самое ненавистное слово, оно ассоциировалось у меня со словом «ад». Зачем нам нужны тюрьмы? Разве только для рецидивистов и неисправимых убийц, но я очень верила в то, что если будут созданы соответствующие условия жизни, то никакие тюрьмы нам не будут нужны. И эти условия должны создать мы в нашей стране.

Вошел Юрий:

– Легче стало? – спросил он.

Значит, видел, как я нервничала после нашей прогулки, тщательно стараясь скрыть от окружающих волнение.

– А вот я привык, – сказал он. – Давайте закурим, успокойтесь. Вы едете на Дальний Восток. Поберечь надо себя.

Взор не оторвешь, до чего же богата и прекрасна наша страна, наша природа! Сколько красоты, сколько радости, и глядя на все это, хочется радоваться и смеяться по пустякам. Все, что казалось за минуту до того безнадежно тяжелым, смягчилось и потянуло вперед, к новой жизни, к новой творческой работе. А у меня было так много радужных надежд впереди! Я ехала с такой радостью на производство работать и собирать материал для диплома.