Текст книги "Черная магия"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Орсон Скотт Кард,Танит Ли,Йон Колфер,Тэд Уильямс,Гарт Никс,Джеффри Форд,Питер Сойер Бигл,Джин Родман Вулф,Джейн Йолен,Элизабет Хэнд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Только Ручейку пришла в голову эта мысль, как он заметил место, на котором прежде был мост, некогда перекрывавший расселину. Невзирая на тускнеющий свет, Ручеек разглядел его обломки. Насколько он мог судить, мост был подобен башне – то есть цельный, не из каменных блоков или бревен. Однако же его каким-то образом сломали, и он рассыпался. Ручейку показалось, что некоторые валуны, через которые мчалась вода, были раньше частью моста.

Смеркалось. И хотя в широкой долине было теплее, чем в горах, но все же холодно, и ночью должно было стать еще холоднее.

В первый раз за весь день Ручеек подумал: «Что я здесь делаю? Зачем я сюда пришел? Как действовать дальше? Сейчас я мог бы быть дома, лежать на соломенном полу хижины, греться о лежащих рядом братьев и сестер, а не торчать тут между двумя реками и озером, в покинутом людьми лесу, неподалеку от разрушенных стен и великого города, до которого я не могу добраться. А даже если я и окажусь в городе – у меня там нет ни друзей, ни родичей. Никто не обязан меня кормить или давать место у очага. Завтра мне следует пройти через лес, подняться на утес и по дороге вернуться домой».

Потом Ручеек представил, как отец его изобьет за то, что он где-то пропадал всю ночь и вернулся уставшим и с пустыми руками. «Какой с тебя толк?» – спросит отец.

«Никакого», – придется ответить ему, и это будет правдой.

История о его бессмысленном путешествии быстро станет байкой, и девушки, которые и так не желают обращать на него внимания, станут его презирать. От его репутации, которой и так нет, вообще ничего не останется.

В итоге Ручеек решил, что страдать от одиночества и холода в этом месте ничуть не хуже, чем в любом другом, и что на следующий день он найдет путь в город.

Ручеек развязал подол рубашки и принялся методично жевать и глотать крошекорень, время от времени закусывая луком и избавляясь тем самым от горького привкуса. Это была не лучшая еда, в частности, потому, что по дороге он вспотел и клубни подмокли, но она его насытила. Ручеек подумал было, не придержать ли немного на утро, но потом сообразил, что к рассвету все сожрут насекомые, да и рубашка ему требовалась, чтобы согреться. Он может день-другой обойтись без еды. Ему не привыкать: долгой зимой старшие дети иногда оставались без еды в пользу младших. А еще иногда, когда ему ну очень не хотелось получать трепку от отца, Ручеек пропускал ужин и, вернувшись совсем уж поздно, не просил еды. А такого брата или сестры, который бы припрятал для него кусочек, у него не было.

Ручеек сделал себе углубление среди холодных, сырых опавших листьев рядом с краем скалы, так, чтобы лечь на камень, и собрал еще листьев, собираясь свернуться клубочком и насыпать их на себя сверху. Основная масса людей, когда им случается заночевать под открытым небом, старается улечься на землю, но с точки зрения Ручейка камень, конечно, может быть холодным, но зато не отсыревает, и после сна на камне Ручеек никогда не вставал таким разбитым и грязным, как после сна на земле.

На небольшой высоте ночь была не слишком холодной. Ручейку было достаточно тепло: он даже сбросил ночью часть листьев, его укрывавших.

Поутру ему было нечего есть, и он почти не слышал птиц сквозь грохот воды в теснине. Но Ручеек хорошо поспал, проснулся бодрым и уже не думал о возвращении. Вместо этого он направился вправо, к югу, огибая подножие скаты. Вода устремлялась все ниже и ниже, так что хотя местность и понижалась, расстояние от края берега до воды лишь увеличивалось.

Ручеек подошел к стене, в которой узнал продолжение той, через которую прошел вчера, только эта стена не лежала в развалинах. До Ручейка доносились чьи-то голоса; и хотя стражники были достаточно беспечны и разговаривали, не таясь, уже само их присутствие означало, что впереди нечто, требующее охраны.

В стене не было ни двери, ни бреши, так что окликать стражников не имело никакого смысла. Ручеек двинулся вдоль кромки леса, выискивая ворота.

В конце концов он их нашел, они оказались гигантскими и запертыми на огромные засовы. Ручеек озадачился: засовы располагались с его стороны, то есть он стоял внутри того, что охраняли – что бы это ни было. В центре ворот находилась маленькая дверца: мужчине пришлось бы пригнуться, проходя в нее. Но она обладала неоценимым достоинством – была открыта.

Ручеек направился к ней. Почти сразу же его ухватили за плечо и бесцеремонно поставили подножку.

– Дурень, ты соображаешь, куда идешь? – негромко произнес кто-то.

Ручеек перевернулся и увидел над собой какого-то мужчину с дротиком в руке. Впрочем, солдатом он не был, потому что никакого другого оружия при нем не имелось, да и одет он был непритязательно. Охотник?

– К воротам, хочу пройти через них, – ответил Ручеек.

– Зачем – чтобы тебе перерезали глотку и спустили твою кровь в реку? – сказал охотник.

Его слова сбили Ручейка с толку.

– Кто станет так поступать с обычным путником?

– Никто, – отозвался охотник. – Так поступят с глупым мальчишкой, который шлялся по священному лесу и тем самым объявил себя жертвой, вполне достойной с точки зрения тех, кто до сих пор считает, что воде время от времени требуется кровь.

– Откуда же я мог знать, что этот лес – священный? – спросил Ручеек.

– Ты что, не чувствовал присутствия мертвых? Солдаты, павшие здесь от бронзовых мечей вериллиддцев, до сих пор обращаются ко мне – я слышу их шепот, я помню о крови, что сделала эту землю священной. Но животные, за которыми я охочусь, чтобы принести их в жертву, – они не знают, что этот лес священен. Они ходят здесь по своим делам, а я ловлю их силками или пронзаю дротиком.

– Ты собираешься убить меня?

– Мне заказали двух зайцев, так что я найду их и принесу. Если бы мне заказали глупого мальчишку-крестьянина с гор, вот тогда я скрутил бы тебя и оттащил внутрь.

– Я только хотел…

– Ты хотел сделаться очередным бесполезным парнишкой с гор, явившимся сюда в поисках приключений, который будет досаждать горожанам до тех пор, пока не сдастся и не вернется домой, где ему самое место. Здесь тебе места нет.

– Тогда я дома, – с вызовом бросил Ручеек, – потому что дом – это там, где нет для меня места.

Охотник улыбнулся.

– Острый ум. С таким языком и гордым видом тебя, быть может, изобьют до смерти прежде, чем ты загнешься от голода.

Гордый вид? Как он может выглядеть гордо, ведь всю ночь он валялся в грязи, на опавших листьях?

– В любом случае, мне хотелось бы провести оставшийся мне краткий срок в Митерхоуме, но все, что я нашел, – лишь сломанные стены, сломанный мост и реку, через которую я не в силах перебраться.

Охотник вздохнул.

– Раз ты решил помучиться, прежде чем вернуться домой… Дальше есть другие ворота. Не приближайся к ним. И к четырем домам, стоящим у них, – тоже. Обойди их и двигайся, держась стен, пока не достигнешь места, где стена обрушилась. Проберись через брешь, потом – прямо на юг, пока не выйдешь на Ахетову дорогу. Старайся вести себя так, будто ты свернул с дороги ненадолго с целью облегчиться в кустах и вообще шагаешь по ней весь день, а не шатаешься по священному лесу.

– Эта дорога идет в Митерхоум? – поинтересовался Ручеек.

– Дорога никуда не идет, она лежит на месте, – отозвался охотник. – А вот твои ноги придут в Хеттерферри, там ты найдешь – а может, и не найдешь – способ сесть на паром, который привезет тебя в Нижний Митерхоум, не промочив твоих деревенских лохмотьев.

Ручейка одолело любопытство.

– Почему ты мне помогаешь?

– Я тебе не помогаю. Я от тебя избавляюсь.

– Но я проник в священный лес.

– А я в нем живу. Если бы духи покойников возражали против твоего присутствия, они бы хватали тебя костлявыми руками и пугали своим шепотом, а раз они решили этого не делать, то кто я такой, чтобы выражать недовольство твоими действиями?

– Так что же, ты служишь Йеггату, богу воды, и все же сохраняешь мне жизнь?

– Да какой еще бог воды? – добродушно произнес охотник. – Я работаю на жрецов, которые совершают жертвоприношения, угождая невежественным крестьянам, ведь те думают, что бог воды существует. Но всякий, у кого есть хоть капля ума, знает, что водяные маги выполняют свою работу, не молясь какому-то там богу, они обращаются напрямую к самой воде.

– Но… разве это не делает воду богом?

– Это делает воду водой, а магов – магами, – сказал охотник. – А теперь проваливай. И даже не думай просить у меня еды, иначе я тебя продырявлю и отдам жрецам, уж они-то угостят святого Йеггата выпивкой.

При упоминании о выпивке Ручеек почувствовал жажду, но ни о чем не попросил, а вместо этого пошел, а потом и побежал в глубь леса, подальше от стены.

Ручеек двинулся на запад, держась настолько далеко от следующих ворот, чтобы не видеть ни их, ни домов, о которых говорил охотник. Миновав дома и ворота, Ручеек снова приблизился к разрушенной стене и шел вдоль нее, пока не наткнулся на брешь. Затем он направился на юг и отыскал еще одну брешь – должно быть, ту самую, о которой говорил охотник, хотя разницы между ними особой не было – разве что несколько лишних шагов. Потом Ручеек добрался до угла стены – до места, где она сворачивала на восток, – и там снова обнаружил поддерживаемую в порядке башню со стражниками, глядящими в сторону леса. «Ну и глупость же, – подумал Ручеек. – Стену можно просто обойти, а они все равно охраняют этот кусочек. Неужели ваши враги настолько ленивы, что вы можете оставить большую часть стены в руинах, а они даже не потрудятся пройти через нее?»

Вскоре Ручеек выбрался на дорогу. На ней никого видно не было. Ручеек зашагал на восток вдоль другой реки, более мелкой и широкой – казалось, ее можно перейти вброд. И действительно, вскоре Ручеек приблизился к месту, где повозки, тянущиеся с юга, пересекали реку и въезжали на Ахетову дорогу.

Никто его не окликнул, хотя Ручеек, подойдя к повозкам, поймал на себе несколько подозрительных взглядов. Не желая лишних сложностей, Ручеек обогнул повозки и двинулся дальше, чтобы дать понять, что он не собирается ни воровать, ни попрошайничать и вообще его не стоит опасаться. Он просто идет по своим делам.

Вскоре вокруг дороги выросли дома и лавки. Из некоторых пахло едой, и когда Ручеек увидел, что в одну из них люди свободно входят, то решил, что это придорожный трактир, и тоже туда зашел.

Его тут же остановил какой-то дюжий мужчина, спросив:

– Эй, малый, у тебя деньги есть?

Сбитый с толку Ручеек огляделся по сторонам.

– А что такое деньги? – уточнил он.

Здоровяк неприятно рассмеялся и вытолкал Ручейка на улицу.

– Что такое деньги! – кричал он. – Они с каждой весной становятся все тупее и наглее!

Ручеек понял, что раздобыть еду будет труднее, чем он думал. В Фарзибеке перед путешественником открывались двери любого дома, и никто не просил ничего, кроме новостей или любого дара, если путник захочет его сделать. Придорожный трактир потребовал какое-то особое подношение, да еще и такое, о котором Ручеек впервые слышал! Как он мог принести им это «деньги», если он понятия не имеет, где это найти? И как он мог догадаться, что от него это потребуют?

Бред какой-то. Но из того, как смеялись над ним люди, сидевшие в трактире, Ручеек сделал лишь один вывод: здесь все знали, что такое деньги, и знали, чего хочет трактирщик. Видимо, какая-то городская штука, ему надо все о ней выяснить.

Побродив немного по Хеттерферри, Ручеек пришел к пристани на озере – во всяком случае, он решил, что это озеро, хотя и не такое большое, как Митерлох. Но вскоре по разговорам окружающих Ручеек понял, что это не озеро, а река и называется она Роннирилл. Тремя рукавами она выходит из озера, а потом течет в Ронис, Эбервери и другие незнакомые места со странными названиями. Впрочем, Ручейку с того проку было немного. Для него было важно, что город Митерхоум стоял теперь прямо на виду, не больше чем на расстоянии броска камня, но поток воды, вырывающийся из глубокой расщелины в утесе, являл собою куда более серьезную преграду, чем смехотворные стены.

Ручеек обратился к прохожему и вновь услышал то же самое слово: «деньги».

– Здесь все требуют взамен один и тот же дар?

Прохожий в ответ улыбнулся и вытащил из-за пояса какой-то мешочек. Оттуда он вынул небольшой потемневший бронзовый диск.

– Деньги, – сказал он. – Ты их получаешь за работу, а потом отдаешь за те вещи, которые тебе нужны.

– Экая фитюлька! – изумился Ручеек.

– Совсем как твои мозги, – ответил прохожий и отвернулся.

По крайней мере, теперь Ручеек знал, где взять деньги – надо работать. Это Ручеек умел. Он пошел вдоль пристани и в конце концов наткнулся на толпу людей, переносивших корзины с корабля на большой плот. Какой-то мужчина стоял у корзины и, судя по всему, ждал, когда кто-нибудь из работников подойдет и поможет ему. Потому Ручеек присел, взялся за свободную ручку корзины и скомандовал: «Пошли».

Мужчина посмотрел на него, пожал плечами и взялся за свою ручку. Вместе они отнесли груз на плот, показавшийся Ручейку огромным, размером с его деревню. Ручеек проработал на переноске полчаса, трудясь не хуже взрослого. Но когда с погрузкой было покончено, все работники взошли на плот и отплыли, оставив Ручейка на берегу. Ручейку хотелось крикнуть, что ему надо было лишь переправиться через эту дурацкую реку – что им, жалко, что ли? Но Ручеек понимал: они знали о его желании, но решили воспользоваться его трудом и не заплатить. Ручеек ничего не мог с этим поделать. Его просьбы не заставили бы их передумать, а лишь вызвали бы град насмешек. Кроме того, люди, которым он помогал, сами были наемниками – они не могли вознаградить его и перевезти через реку. Ручеек свалял дурака.

Он успел очень сильно проголодаться к этому времени. И еще ему хотелось пить. Вода в реке выглядела не очень-то чистой, невзирая на то, что вытекала из расщелины неподалеку. Судя по ее виду, город сбрасывал все свои сточные воды в Митерлох, и они плыли по течению. А Ручейку требовалась вода – возместить то, что он потерял с потом.

Дома, если он хотел пить, он опускался на колени у ручья и пил сколько влезет. Вода была чистой повсюду – выше по течению никаких деревень не было. Она и оставалась чистой: это было вопросом веры – не бесчестить Йеггата, загрязняя протекающие мимо потоки. Но им доводилось слышать от путников, что в больших городах вся грязь отправляется прямо в воду, словно бог для них – пустое место. Теперь же, после того, что сказал о боге охотник в священном лесу, Ручеек поверил в подобные истории.

Это означало, что ему, быть может, придется искать воду выше по течению, за городом, то есть снова выйти. Ручейку подумалось, что если он ступит на Ахетову дорогу, то сдастся и зашагает обратно в Фарзибек.

Он пошел прочь от пристани подругой улице и почти сразу же наткнулся на общественный фонтан. Вода лилась из ртов трех каменных рыб в три бассейна, женщины набирали воду в кувшины и ведра и несли в дома и лавки.

Обрадовавшись такой находке, Ручеек опустился на колени рядом с одним из бассейнов и плеснул водой себе в лицо.

Почти сразу же его снова схватили за плечо и снова швырнули наземь, только на этот раз он упал не в грязь и опавшие листья, а на твердый булыжник мостовой. Над ним возвышалась необъятная женщина; рядом с ней на мостовой стоял кувшин.

– Ты что это себе думаешь – совать свои грязные руки прямо в воду?! Еще и грязь с себя смываешь туда же, а мы потом пьем!

– Извините, – пробормотал Ручеек. – Но вы же окунаете туда кувшин. А разве он не стоит сейчас на мостовой и не пачкается?

– Но это мой кувшин! – заявила женщина. – И я его поставила только для того, чтобы вытащить твою грязную голову из фонтана!

– Я не мочил голову в фонтане, – возразил Ручеек.

– Еще чего не хватало! Проваливай отсюда, пока я не позвала стражника!

– Я хочу пить! – произнес Ручеек. – Где еще я могу найти воду?

– В своем городе! – рявкнула женщина. – Или нассы себе в руку и пей!

С этими словами она подхватила кувшин, отряхнула его – напоказ, устроив из этого целое представление, – и опустила в фонтан. Ее огромные ягодицы смотрели прямо на Ручейка.

Падение на камни оказалось не менее болезненным, чем отцовские побои. Ручеек знал, что теперь ему надо двигаться осторожно и медленно, пока он не поймет, где болит, и не сообразит, как встать и при этом не травмироваться сильнее.

– Эй, ты в порядке? – окликнула его какая-то молодая женщина.

– Ты имеешь в виду – кроме того, что я голоден, хочу пить, ничего не понимаю и сильно ушибся?

– Ну и задирай нос, если хочешь! – бросила она и понесла свой кувшин к фонтану.

– А что такого? – удивился Ручеек. – Ты спросила, в порядке ли я, и я совершенно честно ответил, что голоден, хочу пить, ничего не понимаю и сильно ушибся. Чистая правда.

– И вид у тебя все такой же гордый, – заметила молодая женщина, едва взглянув на него. – Сразу видно, что ты считаешь себя лучше других.

– Я прекрасно знаю, что ничуть не лучше других, – сказал Ручеек. – А если вид у меня и гордый, то придал мне его Йеггат, а вовсе не я сам.

Ручеек впервые задумался: а может, у него что-то не так с лицом? Может, отец именно из-за этого его ненавидит?

Кувшин девушки уже был полон. Она поставила его в фонтане и, подбоченившись, развернулась лицом к Ручейку. Работы она не боялась, судя по мускулистым рукам и загорелому лицу. Но при этом сама она и ее одежда были чистыми. Ручеек никогда не видел девушку в таком чистом наряде. Должно быть, она его стирала не реже чем раз в неделю.

– Ты что, смеешься надо мной? – обратилась к нему девушка.

– Зачем мне смеяться над тобой? – пожал плечами Ручеек. – Ты была добра ко мне, ты спросила, в порядке ли я, – ты лучшая из всех, кого я пока что встретил здесь.

– Слова твои довольно учтивы, – произнесла девушка, – но лицо, голос и манеры по-прежнему надменны. Бог был недобр к тебе. Такая внешность должна принадлежать лорду или магу – тогда никто не станет возражать против гордого вида.

– В деревне мне об этом не говорили, – отозвался Ручеек. – Должно быть, они привыкли ко мне, потому что видели меня ежедневно, с тех пор как я родился.

– Будто сейчас ты уже не ребенок! – фыркнула девушка, и на губах ее мелькнула легкая улыбка.

– И кто же из нас двоих насмешник? – ответил Ручеек.

– Это другое, – возразила девушка. – Ты и вправду маленький.

– Но что же делать, если я еще молод? Я расту – я уже выше, чем был. И не боюсь никакой работы, выполняю все, что мне поручают. С лицом я ничего поделать не могу, но могу наклонить голову и скрыть его от взглядов – вот так.

Ручеек низко наклонил голову, прижав подбородок к груди.

– В таком положении много не наработаешь, – вздохнула девушка. – Но просить работу у меня бесполезно, я подобными дарами не распоряжаюсь. Я сама – служанка, хотя и не рабыня, слава богу, время от времени получаю монету-другую, и хозяин не может допускать вольностей в мой адрес, даже если бы и захотел – а он, слава богу, для этого слишком стар.

– Тогда давай я отнесу твой кувшин куда надо, а ты позволишь мне пообщаться с твоим хозяином по поводу работы.

– У нас большое хозяйство, парень, – сообщила девушка. – Тебя никто не пустит к хозяину. Ты сможешь перекинуться парой слов только с Демвуром, управляющим.

– Кем-кем?

– Человеком, который служит моему хозяину, командует его слугами и ведет счета. Как блюститель. Ты что, никогда не слышал слово «управляющий»?

– На всю мою деревню наберется не больше трех слуг, и ни в одном доме нет более одного.

Ручеек вспомнил этих слуг. Все они были стары и принадлежали домам, главы которых некогда ходили на войну и вернулись разбогатевшими. Люди были захвачены как часть военной добычи, что волей богов сделало их рабами. Ныне те, кто взял их в плен, давно уж скончались, а слуги состарились, и никого не волновало, что они не свободны. Ручеек вообще знал об этом лишь потому, что, когда был маленьким, спросил, почему один из этих троих не женат, и ему поведали историю этой троицы.

И вот теперь он сам, по доброй воле, просится в услужение. Только он, подобно этой девушке, собирался стать свободным слугой и… – как там она говорила? – время от времени получать монету-другую.

– Если ты уронишь кувшин, меня за это побьют, хоть я и свободная, – предостерегла девушка. – И платить за то, что ты его донесешь, я не стану – у меня нет лишних денег. И про поцелуи тоже думать забудь, если вдруг у тебя появится такая мысль.

– Что? – переспросил огорошенный Ручеек.

– Если вдруг у тебя появится мысль насчет поцелуев, – повторила девушка. – Ты же считаешь, что уже не ребенок.

– Я не… с чего вдруг у меня должна появиться такая мысль?

Девушка нехорошо прищурилась.

– Ты, никак, и теперь скажешь, что на самом деле не гордый? – поинтересовалась она.

– Я вовсе не имел в виду…

Ручеек, отчаявшись объяснить, что он имел в виду, достал кувшин из воды. Сосуд оказался тяжелым. В Фарзибеке никто не пользовался такими огромными кувшинами – отчасти потому, что до источников везде было недалеко, а также потому, что ни в каком доме не требовалось столько воды. Да и кто бы управился с такой громадиной?

Ручеек прижал кувшин к животу. Девушка критически на него посмотрела.

– Перехвати его спереди пониже… вот так… нет, еще ниже. Возьми его под край. Да, сойдет. Смотри, чтобы он не выскользнул и не грохнулся тебе на ноги.

– Может, мне его поставить на голову? – предложил Ручеек.

– Так можно нести корзину с перьями, но у тебя шея не выдержит, если взгромоздишь на нее такой кувшин. Сначала шее конец придет, потом кувшину.

– Может, мы пойдем, а? – взмолился Ручеек. – Долго я его так не продержу.

Противная тетка, которая толкнула Ручейка, а потом грозила ему, задержалась посплетничать с другими женщинами. Теперь же, увидев Ручейка с кувшином, она крикнула девушке-служанке:

– Эй, Жаворонок! Ты что, не знаешь: лорденыши добиваются, чего им надо, а потом удирают?

– Они удирают только от тебя, Везера! – весело ответила Жаворонок.

– Не понимаю, как, по ее мнению, я должен убежать с такой тяжестью? – пробормотал Ручеек.

Жаворонок расхохоталась.

– Ты, никак, и вправду только-только из деревни!

– А что? Что я такого сказал?

– Нет-нет, ничего. По-моему, это очень мило, что ты ничего такого не думаешь. Ты же и вправду ничего такого не думаешь, да? И даже не потому, что ты еще слишком молод. Теперь ты знаешь, как меня зовут. А как твое имя? Надо же мне его знать, раз уж придется представлять тебя Демвуру.

– Ручеек.

– Это потому, что ты в детстве постоянно писался? – полюбопытствовала Жаворонок. – Или у вас в роду были водяные маги?

– Я себе имя не выбирал, – Ручеек был смущен и несколько рассержен. – И там, где я жил, никто надо мной из-за него не насмехался.

– Вовсе я не смеюсь! – воскликнула Жаворонок. – Просто я никогда… обычно такие имена берут люди, когда идут на службу к Йеггату. Еще так называют своих детей водяные маги.

– В Фарзибеке у половины детей водяные имена, – сообщил Ручеек. – Это значит, что их родители – водяной народ.

– У тебя хорошее имя. Просто в Митерхоуме принято называть детей более древними именами, или торговыми, или в честь какой-нибудь добродетели. Впрочем, я сама не местная – моя семья живет на ферме, к северо-востоку отсюда. Меня назвали в честь одной луговой птички – матери всегда нравилось, как та поет. Так что и тебя могли назвать в честь ручья, и ничего зазорного в этом нет. Я просто удивилась.

– Тогда давай договоримся никогда больше не смеяться друг над другом, – предложил Ручеек. – Если какие-то слова будут походить на насмешку, мы с тобой будем знать, что никто из нас не хотел ничего плохого.

– Если Демвур возьмет тебя на работу – что вряд ли – и если мы с тобой будем после этого видеться – что тоже вряд ли, – тогда да, я согласна.

– Спасибо.

– Во всяком случае, не смеяться над твоим лицом, – добавила Жаворонок и улыбнулась, по ее улыбке было ясно, что она и вправду не имела в виду ничего плохого.

«Придется мне прятать лицо, – подумал Ручеек, – и скрывать имя. Лицо кажется людям оскорбительным, имя – нелепым. Подумать только: мне пришлось проделать такой долгий путь, чтобы узнать об этом!»

Некоторое время они шли молча. Потом Ручеек, не удержавшись, спросил:

– А что не так с моим лицом?

– Ничего, – ответила Жаворонок. – Ты не красавец, но и не урод.

– А почему ты сказала, что у меня гордый вид?

– В целом. Из-за выражения.

– А что не так с выражением?

– Не знаю, – раздраженно бросила Жаворонок. – Просто у тебя вид такой – как у статуи.

– А что такое статуя?

– Как бы тебе объяснить… Статую делают из камня, металла или глины. Она изображает человеческое лицо – только оно не шевелится и всегда остается одинаковым.

– Мое лицо шевелится. Я разговариваю, улыбаюсь, смотрю в разные стороны, киваю.

– Сейчас же перестань это делать, а то уронишь кувшин!

– Тебе обязательно нужно было наполнять его до краев?

– Может, отдашь его мне? Я понесу.

Чтоб девчонка несла то, что не может дотащить он?!

– Я сам.

– Хочешь знать, что не так с твоим лицом? Вот прямо сейчас ты злишься на меня – за то, что я налила в кувшин так много воды, и за то, что предложила забрать его у тебя. Но это на твоем лице не отражается. Ты шевелишь губами, смотришь в разные стороны, но никак не проявляешь того, о чем думаешь, поэтому кажется, что ты считаешь себя лучше меня, и я тебе настолько безразлична, что ты вообще никаких эмоций не испытываешь.

– Я вправду злюсь. Если по лицу этого не видно – что я могу сделать?

– Вот сейчас ты тоже злишься – и этого опять же не видно.

Ручеек скорчил страшную гримасу.

– А теперь?

– Теперь ты выглядишь как урод. Но все равно такое впечатление, будто на самом деле ты этого не имеешь в виду.

Узнать о себе такое – да, это поразило Ручейка.

– Почему же мне никто никогда об этом не говорил?

– Может, они думали, что ты очень гордый и терпеть их не можешь, а тогда какой смысл?

– А почему же ты мне все объяснила?

– Потому что я видела, как Везера сшибла тебя наземь, и понятно было, что тебе плохо и ты хочешь пить. Но лицо у тебя было гордое, и я решила, что ты мужественный. Ты же утверждаешь, что вовсе не гордый, и получается, наверное, что не мужественный, так что… нет, мы договаривались не насмехаться… Я тебе верю. Верю, что это от тебя не зависит. Но знаешь, чем тут можно помочь? Не поднимай головы. Тогда у тебя будет смиренный вид. И станет не так заметно, что лицо у тебя неподвижное. Людям уже не будет хотеться дать тебе по шее.

– Тебе хочется дать мне по шее?

– У меня на это два ответа. Нет, потому что ты несешь для меня воду. И нет, потому что не очень-то мне хочется давать тебе по шее, я этого делать и не собиралась, так что, если ты пытаешься выяснить, не получится ли подобраться ко мне поближе…

Ручейку надоели предположения Жаворонка о том, что он питает к ней интерес подобного рода. Поэтому он прибавил шаг и быстро обогнал девушку.

– Эй, помедленнее! Осторожно! – вскричала Жаворонок. – Ты же его уронишь, разобьешь, разольешь!

Вода и вправду расплескивалась, потому Ручеек внял этим возгласам, и девушка снова оказалась рядом.

– Значит, я тебе не нравлюсь, – вздохнула Жаворонок, – Так я и поняла.

– Ты мне очень даже нравишься, – возразил Ручеек. – Ты мне помогла. Я просто не хочу от тебя ничего, кроме возможности получить работу. Мне нужно заработать немного этих самых денег, или монет, или как там вы их называете. И может быть, глоток воды, когда мы дойдем.

– Это будет сейчас, потому что мы уже пришли.

Жаворонок подвела его к дверному проему в большой, высокой каменной стене.

Девушка остановилась у дверей и свистнула; свист ее походил на птичью песню. Она улыбнулась Ручейку и произнесла:

– Жаворонок.

Дверь отворилась, и на мгновение Ручейку почудилось, что произошло это по волшебству. Но нет – за дверью стоял высокий, глуповатого вида мужчина. Он им и открыл. Жаворонок бойко нырнула в проем.

– Впустишь моего парня, ладно? – обратилась она к привратнику.

Ручеек сначала разозлился, но потом понял, что девушка просто шутит. Кроме того, она была его единственной надеждой напиться и получить еду. По крайней мере, она дала ему возможность оказаться в доме. Она могла бы велеть привратнику, чтобы тот забрал кувшин и прогнал Ручейка. И он ничего не смог бы поделать, точно так же, как с теми людьми на грузовом плоту. Его впустили. Это уже хорошо. Так что Ручеек промолчал и просто последовал за Жаворонком во двор.

Девушка привела его к каменному сооружению высотой в полтора человеческих роста, с обеих сторон были пристроены каменные лестницы. Жаворонок жестом велела Ручейку подниматься за ней. Когда он добрался до верха, она уже открыла небольшой люк в крыше этого сооружения.

– Лей сюда.

Ручеек повиновался.

Девушка забрала у него кувшин.

– Теперь я понесу.

– Но он пустой, – заметил Ручеек.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но чаще всего люди разбивают кувшины именно в этот момент. Опустев, он вроде как делается легким, и человек перестает осторожничать. А если кувшин разобьется, неприятности будут не у тебя, а у меня. Поэтому я понесу его сама. И не стой у меня на дороге, Ручеек. Спускайся вниз, или я буду над тобой потешаться.

– Тогда ты станешь клятвопреступницей.

– Я обещала не насмехаться над твоим лицом – а ты как раз будешь ко мне спиной, так что я ничего не нарушу.

– Смейся, если хочешь. Мне все равно.

Ручеек кое-как спустился с лестницы и направился к двери в стене сада. Глуповатый рослый привратник по-прежнему стоял на своем месте.

– Погоди! – окликнула его Жаворонок. – Ты что, правда сердишься?

– Нет. Я просто нуждаюсь в глотке воды, в какой-нибудь еде и в работе, а тут я, видимо, ничего этого не найду.

– Почему – из-за того, что я тебя дразнила?

– Из-за того, что дразнила, хотя пообещала этого не делать, – сказал Ручеек. – Ты не держишь слово.

Жаворонок схватила его за рубашку – а девушкой она была сильной – и посмотрела в лицо.

– Это вовсе не насмешка. Это дружба. У тебя что, никогда не было друга?

Ручеек готов был огрызнуться в ответ, но вдруг понял: а может, и так.

– Насмехаться – это если б я выставляла тебя на посмешище при людях, чье мнение для тебя важно. Этого я делать не стану, потому что дала слово, и еще потому, что я с людьми так не поступаю. Как тебе удалось дожить до своих лет и ничего не узнать о людях? Где ты рос – в пещере?

«Нет. В доме своего отца».

Жаворонок снова потянула его за рубаху, и Ручеек последовал за ней на другую сторону цистерны, в которую только что вылил воду.

Внизу – так низко, что Жаворонку пришлось пригнуться, – обнаружилось отверстие. Девушка сунула под него одну из чаш, взяв ее на столике неподалеку. Она поставила чашу ровно в середину круга, вырезанного в каменном основании, а потом нажала на камень рядом. И тут же полилась струйка воды. Вода текла ровно и споро, и чаша наполнилась куда быстрее, чем ожидал Ручеек.