Текст книги "Элементарно, Ватсон!"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Ли Чайлд,Алан Брэдли,Чарльз Тодд,Филипп Марголин,Лори Р. Кинг,Джен Берк,Дана Стабеноу (Стейбнау),Жаклин Уинспир,Томас Перри,Гейл Линдз
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Союз тупиц
Ли Чайлд

Перевод М. Вершовского

Хоть раз ФБР поступило разумно, отправив англофила в Англию – а именно в Лондон, на трехлетний срок в посольство на Гросвенор-сквер. Удовольствий было море, обязанностей почти никаких. Большинство агентов занимаются проверкой обращающихся за визой и потенциальных иммигрантов, а заодно держат руку на пульсе международных проблем. Я же работал в контакте с полицией лондонской метрополии – или просто «Метс» – в тех случаях, когда американские граждане оказывались персонажами английских преступлений в качестве жертв, свидетелей или собственно преступников.

Я был в восторге от каждой минуты, проведенной здесь, потому что люблю свою работу, люблю Лондон, британский образ жизни, театр, культуру, пабы, досуг, людей, здания, Темзу, дождь и туман. Даже футбол. Я ожидал, что все будет прекрасно, – и все шло прекрасно.

До тех пор, пока…

В среду, в промозглое февральское утро я помогал ребятам в посольстве – как обычно – проштамповывать всякие иммиграционные бумаги. От этого занятия меня спас звонок какого-то сержанта из Скотленд-Ярда, который от имени своего инспектора попросил меня прибыть на место преступления, расположенное к северу от Уигмор-стрит и к югу от Риджентс-парк. А если конкретнее, то подъехать к участку Бейкер-стрит, на котором находились здания с номерами от 200 и выше. Мое англофильское сердце забилось в два раза чаще, потому что каждому англофилу известен придуманный Конан Дойлом адрес 221-б – адрес, по которому якобы проживал Шерлок Холмс. Вполне возможно, что я даже проеду под вымышленным окном великого детектива.

И я действительно проехал под ним и под многими другими окнами, потому что «Метс» работают на местах преступлений с немыслимой скрупулезностью. В Штатах по телевидению идет «C.S.I.: Место преступления», где ребята раскрывают дело за сорок три минуты, лишь взяв образец ДНК. У «Метс» все происходит не так просто. Сначала полицейские перекрывают дороги или перенаправляют прохожих на другую сторону улицы, что занимает как минимум сорок три минуты, после чего они тратят сорок три минуты на то, чтобы напялить на себя комбинезоны из тайвека, обуться в башмаки из тайвека и непременно надеть тайвековые капюшоны. После чего еще сорок три минуты уходит на то, чтобы натянуть желтую заградительную ленту между фонарными столбами и металлическими прутьями оград. А уже после этого сорок три минуты тратятся на то, чтобы поставить белые палатки и начать собирать и упаковывать все, что может представлять хоть какой-то интерес для следствия. В результате к моменту моего прибытия у них получилось неплохое подобие бродячего цирка.

Полицейский кордон в несколько рядов был, конечно же, выставлен надлежащим образом, но я все же пробрался к цели, размахивая своей корочкой министерства юстиции США и постоянно повторяя имя вызвавшего меня инспектора: Брэдли Роуза. Сам инспектор топтал мокрый тротуар в паре метров от самой большой белой палатки. Невысокий крепыш, не имевший ни галстука, ни крутых очков, ни выбритого до синевы затылка. Это был старомодный лондонский детектив добротной выделки, из тех, которые говорят спокойно и негромко, но мгновенно выходят из себя, если им вешают лапшу на уши. А уж этого добра в его департаменте хватало!

Он ткнул большим пальцем в сторону палатки и сказал:

– Мертвец.

Я кивнул. Удивляться было нечему. Даже «Метс» не ставят палатки и не выряжаются в комбинезоны из тайвека из-за украденного кошелька.

Он снова ткнул пальцем и сказал:

– Американец.

Я снова кивнул. Я не сомневался в способности Роуза выяснить, кем был труп в палатке, по его зубам, одежде, прическе или телосложению, но я знал и то, что, не имея более конкретных улик, меня не стали бы привлекать к этому делу официально. Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, Роуз вытащил из кармана два пластиковых пакета с вещдоками. В одном лежал раскрытый американский паспорт, в другом – белая визитная карточка. Он вручил мне оба пакета, снова ткнул пальцем в сторону палатки и сказал:

– Из его карманов.

Понятное дело, к самим вещдокам я не стал прикасаться, а только покрутил пакеты в руках, рассматривая их через пластик. С фотографии в паспорте на меня смотрел бледный угрюмый тип с тусклыми глазами, скрывающимися, казалось, под тяжелыми веками, но в них одновременно читалась и угроза. Я вопросительно взглянул на инспектора.

– Похоже, что он. Крыльцо и фото стыкуются.

«Крыльцо» означало «лицо» на сленге кокни[39]39
  Уроженцы Лондона, выходцы из средних и низших слоев населения.


[Закрыть]. Они вообще любят заменять одни слова другими, рифмующимися с ними: сатана – жена, босяки – башмаки, и так далее и тому подобное. Я спросил:

– И чем же его?..

– Ножом под ребра, – ответил Роуз.

Владельцем паспорта значился Иезекия Хопкинс.

– Доводилось когда-нибудь слышать подобное имя? – спросил Роуз.

– Хопкинс?

– Нет, Иезекия.

Я взглянул на окна над нами и ответил:

– Да. Доводилось.

Местом рождения покойника значился штат Пенсильвания, США.

Я вернул паспорт Роузу и присмотрелся к визитной карточке. Трудно было определить наверняка, глядя на нее через пластик, но визитка, похоже, была из самых дешевых. Тонкая бумага, никакой текстуры, примитивный шрифт. Такие обычно стоят несколько фунтов за тысячу. Надпись гласила: «ХОПКИНС, РОСС и СПОЛДИНГ», ни дать ни взять адвокатская или биржевая контора. Однако никаких указаний на то, чем эта контора занималась, на карточке не было. Зато имелся телефонный номер с кодом региона 610. Восточная Пенсильвания, но не Филадельфия. Адрес на визитке был указан просто как «Лебанон, Пенсильвания». К востоку от Гаррисберга, если я не ошибся. С телефонным кодом 610 вполне совпадает. Впрочем, я там никогда не бывал.

– Вы пробовали звонить по этому номеру?

– Это ваша работа, – буркнул Роуз.

– Да никто там не ответит, – сказал я. – Ставлю доллар против десятки: такого телефона не существует.

Роуз долго сверлил меня взглядом, но все же достал свой мобильник и сказал:

– Будем надеяться, что его и в самом деле нет. Международный тариф у меня не подключен; если кто-нибудь в Америке снимет трубку, я останусь голым и босым.

Он набрал 001, потом 610 и остальные семь цифр. Стоя в двух метрах от него, я слышал радостный голос автоответчика телефонной компании, объявлявшего, что данный номер не обслуживается. Роуз выключил телефон и снова посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом.

– А как вы узнали?

– Omne ignotum pro magnifico[40]40
  «Все неизвестное принимается за великое» – фраза из книги Тацита.


[Закрыть], – сказал я.

– Это еще что?

– Латынь.

– И что оно значит?

– Все непонятные вещи кажутся нам внушительными. Иными словами, хороший фокусник никогда не раскрывает своих секретов.

– Так теперь вы у нас фокусник?

– Я специальный агент ФБР, – ответил я и вновь бросил взгляд на те же самые окна.

Роуз проследил за мной и сказал:

– Знаю, знаю. Здесь жил Шерлок Холмс.

– Нет, не жил, – возразил я. – Холмса никогда не существовало. Он был придуман, так же как эти здания. Во времена Конан Дойла дома с номером больше восьмидесяти не помещали на улице. Ну, может, до сотни, не больше, а дальше шла грунтовая дорога. Мэрилебон[41]41
  Ныне один из самых престижных кварталов Лондона.


[Закрыть] в начале двадцатого века был просто деревней в миле от места, где кончалась Бейкер-стрит.

– Я родился в Брикстоне, – сказал Роуз. – Откуда мне все это знать?

– Конан Дойл придумал дом 221-б, – сказал я. – Как в кино и на телевидении придумывают телефонные номера, которые нам демонстрируют на экране. Или автомобильные номерные знаки. Чтобы не возникало проблем у реальных людей с настоящими номерами.

– Не пойму, куда вы клоните.

– Да я и сам пока не уверен. Но паспорт вам придется мне отдать. После того, конечно, как криминалисты закончат с ним работать. Хотя он, скорее всего, тоже «левый».

– Послушайте, что тут вообще происходит?

– Где вы живете?

– В Хаммерсмите.

– А в Хаммерсмите есть библиотека?

– Наверное.

– Возьмите там книгу «Приключения Шерлока Холмса» и прочтите второй по счету рассказ. Называется «Союз рыжих». Прочитаете сегодня вечером – а утром я заеду к вам повидаться.

* * *

Для меня посещение Скотленд-Ярда всегда удовольствие. Во-первых, это огромный срез прошлого. Но и будущего тоже. В наши дни Скотленд-Ярд стал очень прогрессивным заведением: множество суперсовременных технологий, уйма людей, работающих с ними.

Роуза я нашел в его офисе. Офис? Открытое пространство, кое-как защищенное скудной мебелью. Как те шаткие крепости, что мы строили дома в детстве. Роуз с ходу заявил:

– Книгу я нашел, но еще не читал, только собирался.

Он ткнул пальцем в толстый том в бумажном переплете, лежавший на столе. Чтобы дать инспектору время, я отвез паспорт Иезекии Хопкинса в посольство, где его тщательно проверили. Это была подделка, но очень качественная, если не считать нескольких ляпов, настолько очевидных, что были сделаны явно не случайно: дразнилка, провокация. Я вернулся в Скотленд-Ярд, где Роуз объявил:

– Я прочитал рассказ.

– И?..

– Все эти имена там есть. И Иезекия Хопкинс, и Росс, и Сполдинг. И Лебанон, который в Пенсильвании, – тоже. И Шерлок Холмс произносит ту же латынь. Похоже, образованный был человек.

– Ну так о чем же рассказ?

– Там вся штука была в том, что некоего мистера Уилсона регулярно выманивали из места, где он занимался своей законной деятельностью, на определенный период времени. А в его отсутствие проворачивались тонко продуманные нелегальные делишки.

– Очень хорошо, – отметил я. – Но что этот рассказ говорит нам?

– А ничего, – сказал Роуз. – Вообще ничего. Меня еще ни разу не выманивали с моего законного места работы. Тот труп – мое законное место работы. Где трупы – там и я.

– И что же?

– Да то, что если бы меня даже пытались выманить откуда-нибудь, то вряд ли оставляли бы всякие следы и намеки, верно? Зачем меня заранее о чем-то таком предупреждать? Какой в этом может быть смысл?

– Смысл вполне может быть, – сказал я.

– И какой же?

– Скажем, некоего иностранца убивают на Бейкер-стрит, – что вы будете делать дальше?

– Да не особо чего, по правде говоря.

– Именно. Убили и убили. Но в нашем случае – что вы будете делать дальше?

– Попытаюсь выяснить, кто и зачем затеял со мной эту игру. Вернусь к месту преступления, чтобы убедиться, что мы ничего не упустили.

– Quod erat demonstrandum[42]42
  Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть], – сказал я.

– А это что?

– Латынь.

– И что оно значит?

– Это значит, что вас выманивают. Это значит, что их игра удалась.

– Выманивают меня откуда? В своем офисе я ничем таким уж важным не занимаюсь.

Он настаивал на том, чтобы ехать, и мы снова отправились на Бейкер-стрит. Палатки до сих пор торчали на прежнем месте. Ограждающая полицейская лента все так же колыхалась на ветру. Мы не нашли ни новых следов, ни новых вещдоков. Тогда мы стали изучать дело в его контексте: какие серьезные преступления могли бы произойти при отвлечении полицейских на манок. Но и здесь мы зашли в тупик. На этом отрезке Бейкер-стрит, кроме официального Музея Шерлока Холмса, экспозиции восковых фигур, нескольких магазинчиков и пары банков, находящихся на грани банкротства, ничего нет. И если бы кто-то задумал взорвать один из этих банков, то сделал бы его владельцам большое одолжение.

Потом Роузу понадобилась книга, где были бы собраны более детальные ссылки на разные дела Холмса, и я отвез его в Британскую библиотеку в Блумсбери. Там он битый час просидел с толстенным аннотированным сборником. Его постоянно сбивали с толку географические ошибки, которые сделал Конан Дойл. Затем он начал подумывать о том, чтобы отнестись к прочитанному им рассказу не впрямую, а как к своего рода коду или шифру.

В общем, остаток недели мы провели за этим занятием. Среда, четверг, пятница – тридцать часов минимум. Но так ни к чему и не пришли. Никакого прогресса. И ничего не произошло. Ни одно из других дел Роуза не распуталось само собой, и преступность в Лондоне не подскочила до небес. Никаких результатов, никаких последствий. Нуль.

Прошло несколько недель, и мы с Роузом забыли об этой шараде. Насколько я знаю, Роуз о ней больше не вспоминал. В отличие от меня. Потому что три месяца спустя стало ясно, что выманивали не Роуза, а меня. Подогрев мой англофильский интерес, заставили развлекаться тридцать часов. Конечно, они знали, что именно так все и будет. И прекрасно все спланировали. Они знали, что меня вызовут на место убийства американца, и представляли, как срежиссировать все, чтобы я завелся, как тот кролик с рекламы батареек «Энерджайзер».

Три дня. Тридцать часов. Выманили из здания, где я должен был проверять заявителей на визы в США, – и я не мог знать, что кое-кто из сотрудников оплачивал обучение своих детей в университетах, проштамповывая визы, которые в иных обстоятельствах не имели бы ни единого шанса быть утвержденными.

Поэтому некие четыре индивида смогли въехать в Штаты, из-за чего в Денвере погибло триста человек. И поэтому я, не в состоянии доказать, что вина моя состояла не в злонамеренности, а в наивности, сижу в одиночке в тюрьме Левенворт в штате Канзас. Где одна из немногих книг в тюремной библиотеке – «Приключения Шерлока Холмса».

* * *

Телережиссер, профсоюзный активист, механик в театре, студент юридического факультета – ныне Ли Чайлд известный во всем мире автор серии бестселлеров о Джеке Ричере. Хотя родился он в Англии, но живет поочередно в Нью-Йорке и на юге Франции. Ли отчетливо помнит, что интерес к предмету нашей антологии пробудился у него, когда в бабушкином «Ридерз дайджесте» он прочитал статью о Джозефе Белле, преподавателе Конан Дойла, которого часто считают прообразом великого детектива. С тех пор Чайлд убежден, что это и есть «настоящий» Шерлок Холмс.

«Союз рыжих» был впервые опубликован в 1892 году и с тех пор входит в сборник «Приключения Шерлока Холмса».

Поразительные события в городе электрического света
Томас Перри

(Манускрипт, подписанный «Джон Ватсон», из коллекции Томаса Перри)

Перевод М. Вершовского

За все те годы, когда я имел честь знать детектива-консультанта Шерлока Холмса и, смею надеяться, был самым близким его другом, он часто позволял мне описывать события, в которых мы принимали участие, и печатать их в журналах. С моей стороны было бы ложной скромностью отрицать тот факт, что именно эти публикации, первая из которых увидела свет в 1887 году, внесли свой вклад в укрепление его и до того весьма солидной репутации.

С делами к нему стало обращаться все больше людей. Это была реакция на возраставшую – благодаря моей любительской писанине – известность Холмса. Встречались и дела, в которых я также принимал участие, но не сделал бы их достоянием публики при жизни любого из нас. К последним относятся и события, происшедшие в Буффало. Это дело пришло к Холмсу с другой стороны Атлантики, потому что его репутация уже перешагнула границы нашей страны вместе с журналом «Стрэнд». Однако здесь речь ведется о деле такой деликатности и секретности, что, закончив работу над рукописью, я помещу ее в закрытый сейф вместе с несколькими другими расследованиями, не предназначенными для глаз публики – по крайней мере до тех пор, пока время и смерть участников не расставят все точки над i и обнародование этих историй уже никому не сможет причинить вреда.

Все началось 25 августа 1901 года – в год смерти королевы Виктории. В тот день я был с Холмсом в доме по адресу Бейкер-стрит, 221-б, где мы снова поселились вместе со времени его возвращения в 1894 году. Я радовался, что в этот день закрыл свою врачебную приемную пораньше, потому что друг мой выглядел потерянным и погруженным в очередной приступ меланхолии. Диагноз не требовал подтверждения: все это было результатом вынужденного бездействия. За окнами стояла великолепная погода конца лета – особенно чудесная после недели давящих на психику проливных дождей. Мне все-таки удалось уговорить Холмса отложить в сторону трубку и пройтись со мной подышать свежим воздухом. Взяв свои шляпы и трости, мы уже спускались по лестнице, когда вдруг раздался резкий звук дверного звонка.

– Не спешите, миссис Хадсон, – громко произнес Холмс. – Сегодня обязанности привратника выполняю я. Посмотрим, кто к нам пожаловал.

Он быстро сбежал по семнадцати ступенькам, ведшим к двери, и открыл ее. Я услышал мужской голос:

– Меня зовут Фредерик Аллен. Имею ли я честь говорить с мистером Холмсом?

– Входите, сэр, – сказал Холмс. – Вы проделали немалый путь.

– Благодарю вас, – ответил посетитель и проследовал вслед за Холмсом в его гостиную. Там он внимательно осмотрелся, словно изучал хорошо продуманный беспорядок. Его взгляд задержался на бумагах, разбросанных по всему столу, – при этом некоторые наиболее важные документы были приколоты стилетом к доске над камином.

– Это мой добрый друг, доктор Джон Ватсон.

Незнакомец с искренней сердечностью пожал мне руку.

– Я много слышал о вас, доктор, и читал кое-что из написанного вами.

– Прошу прощения, мистер Аллен, – вмешался Холмс. – Но мне хотелось бы немного поэкспериментировать. Что вы скажете, Ватсон, о профессии нашего гостя?

– Я предположил бы, что он военный, – ответил я. – Крепкое телосложение, отменная выправка, усы и волосы аккуратно и коротко подстрижены. Кроме того, я заметил, как он осматривал вашу комнату. Он явно офицер, которому доводилось и раньше инспектировать жилые помещения.

– Великолепно, мой друг. Какие еще догадки у вас есть?

– Он, конечно же, американец. Вероятно, участник войны с Испанией. Значит, американская армия и чин не ниже капитана.

– Поразительно, доктор Ватсон, – сказал мистер Аллен. – Вы ошиблись только в одной детали.

– Да, – сказал Холмс. – Род войск. Мистер Аллен – флотский офицер. Услышав его акцент, я тоже понял, что он американец, и приветствовал его словами: «Вы проделали немалый путь», – имея в виду, что он только что совершил вояж через Атлантику. Он не стал этого отрицать. Мы с вами знаем, что всю прошлую неделю погода стояла пренеприятная. Однако он не счел такую мелочь достойной упоминания, потому что полжизни провел в море. – Мой друг кивнул Аллену. – Простите, что отнял у вас несколько минут, но мы с Ватсоном частенько развлекаемся такого рода играми. Итак, что же привело вас сюда, капитан Аллен?

– Проблема в том, что дело, о котором пойдет речь, чрезвычайно срочное и крайне секретное, джентльмены.

Холмс подошел к окну и посмотрел на улицу.

– Смею вас уверить, что мне и прежде доводилось участвовать в крайне деликатных делах, и при этом доктор Ватсон практически всегда был рядом со мной. Он не только военный врач и офицер, бывший участник нескольких афганских компаний, но еще и человек, который, как никто другой, умеет хранить секреты.

– Не сомневаюсь, мистер Холмс. И у меня есть разрешение, полученное на самом высоком уровне: посвятить и доктора Ватсона в то, что я вам сейчас сообщу.

– Превосходно.

– Вам, несомненно, известно, что в моей стране, в городе Буффало, штат Нью-Йорк, еще первого мая открылась Панамериканская торгово-промышленная выставка. О ней писали практически во всех газетах.

– Мне это, безусловно, известно, – сказал Холмс. – Своего рода праздник будущего. Замечательная идея – собрать весь мир, с тем чтобы явить ему чудеса электричества.

– О да, этой частью выставки мы гордимся больше всего. Предполагалось, что президент Маккинли посетит выставку в июне, но состояние здоровья миссис Маккинли заставило его отложить поездку. Во всяком случае, такова официальная версия событий.

– Там, где есть официальная версия, должна быть и версия для очень узкого круга, – сказал Холмс.

– Да. У нас появилась информация о том, что на жизнь президента готовится покушение.

– О Боже! – вырвалось у меня.

– Я понимаю, насколько шокирующе это звучит для вас. Ваша страна может гордиться своей политической стабильностью. Смерть Карла Первого на плахе в 1649 году была последним убийством главы государства. А правление недавно умершей, всеми любимой королевы Виктории длилось почти шестьдесят четыре года. В моей же стране за последние сорок лет, как вы знаете, произошла Гражданская война, унесшая жизни шестисот тысяч человек. И за эти же годы два президента были убиты.

– Да, это не способствует гражданскому умиротворению, – заметил я, но Холмс молчал, погруженный в свои мысли. Через некоторое время он спросил:

– И кто же подозревается в планирующемся убийстве президента Маккинли?

– Боюсь, что мои полномочия в этом вопросе достигли своего предела, – сказал капитан Аллен.

Я испытал такое же разочарование, как и во время моей военной службы, когда врача – офицера! – никто не посвящал ни в текущие боевые действия, ни в предстоящие планы военных операций.

– Если все подробности остаются скрытыми от Холмса, как, по-вашему, он сможет вам помочь?

– Я говорил настолько откровенно, насколько это позволяли отданные мне приказы. Моя миссия заключается в том, чтобы просить вас, джентльмены, прибыть на абсолютно секретную встречу с президентом Соединенных Штатов, который лично расскажет вам все остальное. – Из кармана пиджака Аллен вынул небольших размеров конверт. – Я приобрел два билета на пассажирское судно «Германия» компании «Гамбург Америка». Новый – еще и года нет – четырехтрубный пароход, способный идти со скоростью двадцать два узла. Кстати, он уже успел установить рекорд, когда пересек Атлантику за пять дней.

– Такая скорость действительно впечатляет, – сказал я.

Холмс закурил свою трубку, пыхнув ею пару раз и выпустив колечки голубоватого дыма.

– И все же почему президент Соединенных Штатов подумал обо мне? Ведь к его услугам лучшие профессионалы Америки?

– Президент Маккинли страстный читатель. Я полагаю, он узнал о ваших способностях и достижениях из журнала «Стрэнд».

Признаюсь, когда Аллен произнес эти слова, я почувствовал, что уши у меня буквально загорелись, а воротник впился в шею. Тщеславие – могучий наркотик, способный усилить и кровообращение, и сердцебиение до опасных пределов.

– Я могу отвечать за себя, – сказал Холмс, – потому что отвечаю только перед собой. И конечно же, я с удовольствием встречусь с президентом. Когда «Германия» снимается с якоря?

– Завтра, во время прилива, в девятнадцать ноль-ноль.

Холмс повернулся ко мне:

– Ну а вы, Ватсон?

Уже не впервые мне показалось, что я различаю в голосе Холмса нотки легкого недовольства моими отношениями с очаровательным созданием, с той, которая в течение года должна была стать моей второй женой. И сейчас Холмс поддразнивал меня, намекая, что себе я уже не принадлежу и, стало быть, все мои приключения остались в прошлом.

Я не клюнул на эту подначку и, пытаясь спасти лицо, ответил не самым умным образом:

– Я должен поговорить с милым моему сердцу другом, Холмс, прежде чем ответить на ваш вопрос, однако почти уверен, что отправлюсь завтра с вами.

Аллен улыбнулся и кивнул:

– Благодарю, джентльмены. Билеты я оставляю у вас. И позвольте еще раз напомнить о неприятной стороне проблемы: строжайшей секретности. Молю вас об абсолютном молчании касательно цели путешествия.

– Безусловно, – согласился я, поскольку просьба была адресована, несомненно, мне. Холмса, как известно, было невозможно убедить раскрыть тайну, если только он сам не желал этого. Мне же, в отличие от него, предстояло ехать на улицу Королевы Анны, чтобы серьезно поговорить с прекрасной и любящей женщиной и убедить ее дать согласие на мое путешествие через океан – при этом ни словом не заикнувшись о цели такого вояжа.

Что было сказано во время этого долгого ночного разговора, какими наградами и посулами соблазняли меня нарушить обет молчания – я предоставляю воображению и опыту читателя. Но на следующий вечер, в девятнадцать ноль-ноль, я прибыл на Лондонскую пристань с упакованным для путешествия дорожным сундуком. Холмс при моем появлении просто поднял глаза и спокойно произнес:

– А, Ватсон. Точен, как всегда.

Мы отчалили на пике прилива. Пароход «Германия» являлся чудом современной инженерной мысли – и символом неудержимого напора нового века. Стук могучих машин, располагавшихся под палубами в кормовой части судна, ощущался не только слухом, но и всем телом, несмотря на то что от носовой части до машинного отделения было более шестисот футов. И стук, и вибрация не прекращались ни на минуту. Во время нескольких армейских командировок в Индию я привык к долгому плаванию под парусами, но старые грациозные парусники, движимые лишь мягкою рукою ветра, где единственным звуком, что ты слышишь, было поскрипывание бортовых реек и оснастки, уходят, увы, один за другим… Даже на шхуне «Оронтес», доставившей меня в Портсмут после демобилизации, наряду с тремя мачтами была еще и паровая машина, пыхтевшая под палубой. Нет сомнений, что когда-нибудь путешествие под парусом станет привилегией праздных богатеев – тех, кому совершенно некуда торопиться.

Наш огромный лайнер шел под всеми парами, невзирая на капризы погоды. Мы с Холмсом гуляли по палубе и строили догадки об истинной цели таинственного приглашения. Точнее, догадки строил я. Холмс же погрузился в молчание, способное вывести из себя любого; впрочем, приступая к новому делу, он всегда полностью уходил в себя. Это было что-то среднее между молчаливой сосредоточенностью боксера перед боем – а бокс не из последних талантов Холмса – и раздумьями ученого о природе какого-либо таинственного феномена. Еще до того как наш пароход начал входить в гавань Нью-Йорка, я уже был благодарен его бездушной механической прыти, которой вскоре надлежало избавить меня от необходимости постоянно находиться рядом с человеком, который и не говорит, и не слушает.

День клонился к вечеру, когда команда набросила концы и носовой, и бортовой частей судна на причальные кнехты, а стюарды вынесли наши дорожные сундуки из каюты. Мы стояли на главной палубе, готовясь ступить на землю Нового Света, как только будет спущен трап. Капитан Аллен присоединился к нам, и вскоре мы отправились в закрытом кебе к другому причалу.

– Доводилось ли вам прежде бывать в Соединенных Штатах? – спросил Аллен.

– Мне – да, – ответил Холмс. – В 1879 году я находился здесь с Шекспировской труппой. Тогда я играл Гамлета. Надеюсь, в этот раз мне достанется менее трагическая роль.

Когда мы подъехали к новой пристани, то увидели, что все моряки одеты в военную флотскую форму. Они быстро погрузили наши сундучки на судно гораздо меньших размеров, чем «Германия» – на катер береговой охраны футов пятидесяти в длину, – но при этом оснащенный паровым двигателем. Как только мы ступили на борт, катер сразу отчалил, пересекая гавань и направляясь прямиком на север. Воздух был горячим и влажным, и я радовался тому, что наше суденышко шло с очень приличной скоростью. От одного из членов команды я узнал, что основная задача катера – догонять и останавливать суда контрабандистов и прочих нарушителей, поэтому скорость должна быть – и была – весьма внушительной. Довольно быстро мы прошли заполненную судами гавань и двинулись вверх по величественной реке Гудзон.

По большей части берега реки были покрыты лесом, однако там и сям попадались очаровательные деревушки, жившие, насколько можно было судить, сельским хозяйством и небольшим производством. На дальних холмах виднелись посадки маиса и других злаков и овощей, однако ближе к воде фермерские поля сменялись фабричными трубами и железнодорожными путями.

Осматривая катер береговой охраны, на носовой части я наткнулся на Аллена и Холмса.

– Идеальный вариант для путешествия, – сказал Холмс.

– Не самый обычный способ, – заметил Аллен. – Но согласно принятому решению вряд ли кто-то заподозрит военное судно в том, что оно контрабандой везет двух англичан в Буффало.

– Значит, секретность гарантирована? – спросил Холмс.

– Если все пройдет как задумано, – ответил Аллен, – может статься, мы об этом никогда не узнаем.

– Справедливо подмечено.

Мы сошли на берег в городе, который назывался Олбани. Я почувствовал, что все английские названия американских городов – Йорк, Олбани, Рочестер – меня странным образом раздражают. Как будто ты выбрался по узкой тропе из джунглей и услышал, что прибыл на вокзал Чаринг-Кросс. Однако высказываться на эту тему я не стал.

В Олбани мы пересели на поезд и двинулись к своей цели с еще большей скоростью. В основном мы ехали вдоль узкого и прямого канала. Это был канал Эри, по которому в последние семьдесят лет в порты вроде Нью-Йорка доставлялись природные ресурсы и товары запада США – лес, продукты и так далее. Необъятность пространства вокруг нас меня тоже немного пугала. Ко времени нашего прибытия в Буффало мы проделали больший путь, чем расстояние между Лондоном и Эдинбургом, так и не выехав за пределы штата Нью-Йорк, всего лишь одного из сорока пяти штатов страны, к тому же далеко не самого крупного.

На следующий день в четыре пополудни мы оказались в Буффало. Для столь отдаленного провинциального города здание вокзала было весьма впечатляющим: узорчатый мраморный пол и высокие галереи из камня, как в больших церквях. Здесь я впервые почувствовал неповторимое и странное своеобразие американской ментальности. Посреди мраморного пола красовалась статуя американского бизона, покрытая полированной медью. Хотя во всей Америке это животное называют буйволом, с настоящим буйволом – африканским или азиатским – оно не имеет ничего общего. Американцам просто нравится называть его именно так, так же, как им нравится именовать малиновкой какого-то местного дрозда, который не имеет ничего общего с английской малиновкой. Далее, хотя бизон, или буффало, является неофициальным символом города, название его не имеет никакого отношения к животным. Я выяснил, что «Буффало» было просто искаженным произношением старофранцузского «Beau fleuve» – ибо именно так первые французские поселенцы обозначили это место. «Прекрасная река» – название, великолепно подходящее к Ниагаре, на берегах которой и стоит город. Ни тени логики во всех этих словесных рокировках искать не приходилось, однако даже самый недалекий визитер не мог не увидеть, что жители города создали себе некое подобие золотого тельца и установили его в центре вокзала. Вскоре мне довелось узнать, что город поклонялся индустриализации, техническому прогрессу и процветанию с такой же страстью, с какой библейские грешники поклонялись своим кумирам. Вскоре и нам с Холмсом предстояло посетить одно из их величайших языческих празднеств, ибо Панамериканская торгово-промышленная выставка была в первую очередь праздником электричества.

Со станции нас поспешно провели к конному экипажу, который и доставил нас в отель «Джанесью» на углу Мейн-стрит и Джанесью-стрит – в самом центре города. Отель был одним из крупнейших в Буффало, однако продолжал строиться, распространяясь и ввысь, и вширь. Именно он стал последним штрихом в сложившейся у меня картине города. Буффало был полон людей, приехавших отовсюду: продавать, покупать, торговаться, просто поротозейничать, – однако людям этим стоило бы записывать собственные адреса, потому что в течение дня все, что их окружало утром, могло кардинально измениться и к вечеру выглядеть совершенно иначе.