Текст книги "Элементарно, Ватсон!"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Ли Чайлд,Алан Брэдли,Чарльз Тодд,Филипп Марголин,Лори Р. Кинг,Джен Берк,Дана Стабеноу (Стейбнау),Жаклин Уинспир,Томас Перри,Гейл Линдз
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Элементарно, Ватсон!
Редакторы и составители: Лори Р. Кинг и Лесли С. Клингер

Предисловие
Лори Р. Кинг, Лесли С. Клингер

Перевод М. Вершовского

Только подлинный гений способен создать изобретение или героя, которые заполнили бы зияющую дыру в нашей жизни – дыру о существовании которой мы не только не знали, но даже не подозревали. Тысячи лет нам вполне хватало бумаги и пера. Затем появилась электронная почта – и теперь уже никто не может представить жизни без нее. Картины и литографии содержали в себе весь словарь визуального творчества – до тех пор, пока фотография не стала всеобщим языком. Однако в нашей истории полным-полно героев, о которых можно рассказывать без конца, – так с какой стати нам мог бы понадобиться тип, представлявшийся «детективом-консультантом», к тому же мизантроп с целым набором малоприятных и просто нездоровых привычек?

Тем не менее в один прекрасный день 1887 года Артур Конан Дойл сел за стол и написал повесть о некоем странном молодом человеке с особыми талантами. Написал – и изменил мир. «Этюд в багровых тонах» – это история действительно молодого человека, переполненная Романтическими Приключениями и поразительными идеями, а также волнующими строками (которые современный редактор отчеркнул бы синим карандашом как чересчур мелодраматичные) вроде такой: «Сквозь бесцветную ткань нашей жизни пробегает багровая нить убийства, и наш долг состоит в том, чтобы распутать ее, изолировать и обнажить каждый ее дюйм».

Практически мгновенно вокруг Шерлока Холмса выросла целая индустрия почтительных и сатирических публикаций, имитаций и пародий. Холмс представал в тысячах не-дойловских воплощений: его женили, отправляли в экзотические края, сводили со знаменитыми персонажами истории и литературы, делали моложе, старше, выше, короче, он становился более статичным или, напротив, эмоциональным – вариациям буквально не было конца. Конан Дойл и сам пописывал не-холмсовские истории, которые, однако, явно базировались на этом его персонаже. И прежде никем не замечавшаяся дыра в нашей жизни (размер и значение которой сам сэр Артур отказывался признать) оказалась не чем иным, как архетипом: рыцарем наших дней, героем с мятущейся душой и одним-единственным другом, человеком, «который никогда не жил, а потому не может умереть»[1]1
  Строка из стихотворения Винсента Старрета «221-б», посвященного Шерлоку Холмсу. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], тем, кто сегодня живее, чем любой из его современников по Викторианской эпохе, включая, кстати, и саму королеву Викторию.

В этой книге собраны рассказы восемнадцати ведущих писателей, исследующих контуры и границы нашего архетипа, играющих вариантами: как такой платоновский идеал героя-детектива мог бы выглядеть в различных ситуациях и под разными масками. Одни авторы вспоминают еще не рассказанные истории о Великом Детективе, другие смотрят на него с позиций сегодняшнего дня, иные же вслушиваются в эхо его стремительных шагов.

Все эти рассказы были вдохновлены сэром Артуром Конан Дойлом и его первым этюдом о Шерлоке.

* * *

Лори Р. Кинг – лауреат множества премий («Эдгар», «Кризи», «Агата», «Неро», «Лямбда», «Макавити») и популярный писатель, автор десятка криминальных романов, в половине из которых героем является «величайший детектив в мире – и ее муж, Шерлок Холмс». Мэри Рассел («Ученик пчеловода», «Король пиратов») предстает в романах Кинг как юное, женственное и современное воплощение Холмса, с которым она случайно сталкивается в 1915 году в Суссексе – и которого с ходу ставит на место. Отчаянная смелость Кинг была вознаграждена: она стала членом клуба «Нерегулярные бейкерстритчики», где работает над редактированием книг, связанных с Холмсом и написанных старшими членами клуба «Нерегулярщиков» – плохо замаскированная попытка удержать ее от создания новых романов с Мэри Рассел.

Лесли С. Клингер – лауреат премии «Эдгар» за составление и редактуру «Нового аннотированного Шерлока Холмса», коллекции всего холмсовского канона с немыслимым количеством сносок и примечаний. Он был также редактором-составителем «Нового аннотированного Дракулы» и целого ряда антологий викторианского детектива и литературы, посвященной вампирам. В последнее время вместе с Нилом Гейманом он работает над «Аннотированным Сэндменом» для «DC Comics». Клингер является членом «Нерегулярных бейкерстритчиков», одновременно успевая вести факультативные занятия в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса по курсам Холмса, Дракулы и викторианского мировоззрения. Основная его работа – адвокатура, а живет он в Лос-Анджелесе с женой, собаками и тремя кошками. Впервые Лесли столкнулся с Холмсом и его миром в 1968 году, обучаясь на юридическом факультете. Встреча состоялась на страницах классического труда Уильяма С. Бэринг-Гулда «Аннотированный Шерлок Холмс», и для Клингера это стало делом всей его жизни. Данная антология – результат того, что множество его, казалось бы, «нормальных» друзей-писателей, как выяснилось, разделяли его страсть к холмсовским историям.

Кем вы станете без чужого обличья?
Алан Брэдли

Перевод М. Вершовского

И как давно он наблюдает за мной?

Я стоял здесь уже с четверть часа, безразлично переводя взгляд с маленьких мальчиков в матросских костюмчиках на их сестер в фартучках, глядя, как все они, под пристальным надзором целого батальона нянь и нескольких матерей, бродили, словно карликовые гиганты, подгоняя свои игрушечные кораблики, сгрудившиеся в Серпентайне[2]2
  Узкое искусственное озерцо в Гайд-парке.


[Закрыть].

Дунул внезапный ветерок, закруживший опавшие листья и принесший едва ощутимую прохладу в этот идиллический день ранней осени. Я поежился и поднял воротник, волоски на моей шее вздыбились.

Точнее было бы сказать, что поднятый воротник заставил их улечься на место, но оттого, что до этого момента я не чувствовал своих стоявших дыбом волос, мне стало еще больше не по себе.

Может быть, это произошло потому, что на прошлой неделе я присутствовал на демонстрации профессора Малабара в «Палладиуме». Его необъяснимые контакты с невидимым миром заткнули рты даже самым ярым скептикам, к которым я, уж можете мне поверить, никогда не относился.

Должен признаться, что я всегда верил в теорию о том, что из глаз смотрящего исходит некая сила, улавливаемая еще не открытой наукой чувствительной точкой на шее человека, за которым наблюдают, – феномен, который, я убежден, вызван особыми свойствами магнетизма, принципы которого нами еще не вполне осознаны.

Короче говоря, я знал, что на меня внимательно смотрят, – факт, сам по себе, не обязательно неприятный. Что, если на меня положила глаз одна из аккуратно одетых нянечек? Хотя ныне я более консервативен, чем прежде, я прекрасно знаю, что выгляжу все еще весьма внушительно. Во всяком случае, когда сам этого хочу.

Я медленно повернулся, стараясь, чтобы мой взгляд скользил поверх голов гувернанток, и, завершив свой сканирующий полукруг, убедился, что все они заняты либо болтовней, либо чтением.

Тогда я стал изучать их более пристально, обратив особое внимание на ту, что сидела одна на скамейке, склонив голову словно в безмолвной молитве.

Именно в тот момент я его и увидел: за лебедями, за игрушечной подводной лодкой.

Он тихо сидел на скамейке, сложив ладони на животе, его полированные туфли составляли идеальный прямой угол с гравийной дорожкой. Адвокатский секретарь, подумал было я, хотя его аскетическая худоба никак не стыковалась с юриспруденцией.

Сам он явно хотел остаться незамеченным (будучи мастером этого искусства, я сразу это понял), но его взгляд – на удивление пронзительный – был взглядом орла: жестким, холодным, объективным.

Внезапно, к ужасу своему, я почувствовал, как ноги сами несут меня по направлению к незнакомцу и его скамейке, словно он призывал меня каким-то неведомым оккультным устройством.

Еще мгновение, и я… стоял перед ним.

– Чудесный день, – сказал он голосом, вполне подходящим для шекспировской сцены, однако, при всей его глубине, слегка искусственным. Помолчав, он добавил: – После дождя всегда особенно остро чувствуешь запах города.

Я вежливо улыбнулся. Все мои инстинкты умоляли меня не затевать разговора с этим словоохотливым незнакомцем.

Он подвинулся, прикоснувшись к деревянному сиденью длинными пальцами.

– Садитесь, прошу вас, – сказал он, и я подчинился.

Я достал портсигар, вынул сигарету и похлопал по карманам брюк в поисках спичек. Словно по волшебству спичка «Люцифер»[3]3
  Популярная марка спичек в Англии XIX в.


[Закрыть] зажглась в его руке, и он дал мне прикурить.

Я протянул портсигар ему, но он вежливо отказался. В осеннем воздухе повисла струйка дыма.

– Похоже, вы пытаетесь избавиться от этой вредной привычки?

Должно быть, я выглядел совершенно ошарашенным.

– Запах бергамота[4]4
  Аромат бергамота использовался и используется в добавках к табачной продукции, чтобы заглушить запах и вкус табака. Считалось, что это способствует отвыканию от сигарет.


[Закрыть], – произнес он. – В Америке это называют «чай осуиго»; там его отвар пьют исключительно ради удовольствия. Бывали в Америке?

– Не был давно, – сказал я.

– А… – Он кивнул. – Так я и думал.

– Похоже, вы очень наблюдательный человек, – рискнул заметить я.

– Стараюсь поддерживать форму, – сказал он, – хотя это уже не так легко, как в молодости. Странно, не правда ли, что, по мере того как прибывает опыт, чувства словно притупляются? Их нужно тренировать, играя ими, как этот паренек, Ким. Из Киплинга. Вам нравится Киплинг?

У меня возник соблазн ответить хриплым голосом старого хрыча: «Не знаю, я и в Киплинге давненько не бывал», – но что-то подсказывало мне (опять это странное чувство!), что с ним шутить подобным образом не стоит.

– Читал, но очень давно, – сказал я.

– Киплинг. Исключительный писатель. Интересно, не так ли, что близорукий человек столь красочно описывает именно это чувство?

– Вероятно, компенсация, – предположил я.

– Ха! Да вы психиатр! И последователь Фрейда!

Черт бы его побрал. Через минуту он попросит меня вытащить карту и скажет мне телефонный номер моей тети.

Я сделал легкий кивок.

– Так я и думал, – сказал он. – По вашим туфлям я понял, что вы бывали в Вене. Подошвы герра Штокингера не спутать ни с какими другими.

Я повернулся и впервые рассмотрел этого человека с головы до ног. Тесный пиджак, потертые брюки, открытый воротник рубахи, красный шарф вокруг шеи, а на голове – кондукторская фуражка с номером 309 на медной бляхе.

Рабочий? Нет, староват для такого занятия, подумал я. Скорее кто-то, кто хотел бы выдать себя за работягу. Возможно, детектив страховой компании? При одной мысли об этом мое сердце похолодело.

– Должно быть, частенько сюда наведываетесь? – спросил я, принимая правила его игры. – Угадываете профессию незнакомцев… Развлекаетесь понемногу?

Его брови чуточку приподнялись.

– Развлечение? На поле жизненной битвы нет места развлечениям, мистер…

– Де Воорс, – сказал я, произнеся первое, что пришло в голову.

– А! Де Воорс. Следовательно, голландец.

Это был не столько вопрос, сколько утверждение – словно он проверял по пунктам какой-то невидимый список.

– Да, – сказал я. – По происхождению.

– Говорите по-голландски?

– Нет.

– Как я и думал. Лабиальные звуки у вас формируются иначе.

– Послушайте, мистер…

– Монтегю, – сказал он, обхватив мою руку в самом сердечном рукопожатии.

Но почему у меня возникло чувство, что он одновременно прощупывает пальцем мой пульс?

– Сэмюэл Монтегю. Рад познакомиться с вами. Искренне рад.

Он приложил два пальца к козырьку фуражки, словно отдавая мне честь.

– Вы не ответили на мой вопрос, мистер Монтегю, – сказал я. – Так часто вы сюда наведываетесь, чтобы понаблюдать?

– Парки нашей столицы просто подталкивают мысль, – сказал он. – К тому же обилие зелени помогает высвободиться уму.

– Свободная езда не всегда безопасна, – сказал я, – особенно для ума, привыкшего ездить по накатанной дорожке.

– Великолепно! – воскликнул он. – Метафора! Хотя голландцы не особенно склонны к метафорам.

– Послушайте, мистер Монтегю, – сказал я. – Не уверен, что мне нравится…

Но его ладонь уже сжимала мою руку.

– Без обид, дружище. Без обид. Во всяком случае, стало ясно, что ваш британский ежик оказался более колючим, чем ваша голландская куница.

– Что, черт дери, вы хотите этим сказать?! – Я вскочил на ноги.

– Ничего, абсолютно ничего. Попытался пошутить – увы, неудачно. Прошу прощения.

Он потянул меня за рукав и заставил снова опуститься на скамью.

– Видите того типа… Вон там… – сказал он негромко. – Не смотрите на него так открыто. Да, тот, что за оградой газона. Что вы о нем можете сказать?

– Он врач, – сказал я быстро, радуясь, что разговор пошел не обо мне. Расширившиеся глаза собеседника подсказали мне, что я угадал.

– Но откуда вы знаете? – требовательно спросил он.

– У него слегка сутулые плечи, выдающие человека, которому приходится проводить долгие часы у постели больного.

– И?..

– И кончики его пальцев в пятнах от нитрата серебра, которым он сводит бородавки.

Монтегю рассмеялся.

– Почему вы уверены, что он не обычный аптекарь-курильщик?

– До сих пор он ни разу не закурил, притом аптекари не носят черные саквояжи.

– Великолепно! – воскликнул Монтегю. – Добавьте к этому значок больницы Барта на его лацкане, печатку Королевского колледжа хирургов на цепочке от часов и, конечно, стетоскоп в кармане пиджака.

Я заметил, что улыбаюсь ему во все тридцать два зуба – как Чеширский кот.

Похоже, включаюсь в игру.

– А смотритель парка?

Я обвел взглядом старика, который острым наконечником палки накалывал бумажки и со снайперской точностью стряхивал их в мусорный бак на колесиках.

– Старый солдат. Хромает. Был ранен. Большое крупное тело, которое с трудом удерживают слабые ноги. Вероятно, провел много времени в госпиталях, залечивая свои раны. Не офицер – не та выправка. Я бы сказал – пехота. Служил во Франции.

Монтегю слегка закусил губу и подмигнул мне.

– Прекрасно! А вот теперь… – Он указал подбородком на женщину, сидящую на самой ближней к воде скамейке. – Совершенно ординарный, ничем не примечательный человек. Спорю на шиллинг, что вы не сможете сообщить мне о ней три значимых факта.

Пока он говорил, женщина вскочила на ноги и бросилась к ребенку, который уже по колени вошел в воду.

– Генрих! Иди сюда, милый лягушонок!

– Она немка, – сказал я.

– Безусловно, – кивнул Монтегю. – Но дальше? Пожалуйста, продолжайте!

– Она немка, – произнес я так, словно ставил точку на этом бесполезном упражнении. – И всё.

– И всё? – спросил он меня, придвинувшись почти вплотную.

Я счел ниже своего достоинства отвечать.

– Что ж, разрешите взглянуть мне, если вы позволите начать оттуда, где остановились. Как вы уже заметили, она немка. Начнем с этого. Отметим далее, что она замужем: кольцо на безымянном пальце левой руки делает этот факт очевидным, а подтверждает его то, что юный Генрих, потерявший палочку в воде, вылитая копия своей матери.

Она вдова – и, насколько я могу судить, с совсем недавнего времени. Ее черное платье буквально на днях было приобретено в магазине траурных принадлежностей Питера Робинсона. Ярлычок все еще не срезан, что говорит – среди прочего – о том факте, что, невзирая на ее кажущиеся спокойствие и уравновешенность, она чрезвычайно расстроена, а служанки у нее уже нет.

Несмотря на то что она не обратила внимания на ярлычок, у нее прекрасное зрение. Это следует из того факта, что она читает книгу очень маленького формата и одновременно – лишь приподняв глаза – следит за малышом, который играет почти посередине пруда. Как вы думаете, что привело такую женщину в общественный парк?

– Но послушайте, Монтегю, – сказал я. – Вы не имеете права…

– Тихо! Я всего лишь рассматриваю возможности. По правде говоря, я еще и не начинал. Так на чем мы остановились? Ах да. Немка. Безусловно немка. Но из какой области?

Начнем с маленького герра Генриха. Как она назвала его? «Милый лягушонок», не так ли? Это выражение не ограничивается окрестностями Бадена, однако встречается там гораздо чаще, чем в любой другой части страны.

Прекрасно. На данный момент у нас есть гипотеза, что эта молодая вдова – из Бадена. Как мы можем проверить столь смелое предположение?

Обратите внимание на ее зубы. Когда она звала ребенка, мы с вами оба заметили два ряда очень ровных и сильных зубов, которые примечательны не их радующей глаз ухоженностью, а тем, что они розоватого цвета. Явление достаточно редкое, но тем не менее отмеченное наукой. Оно наблюдается только у тех, кто с детства – с рождения – пил воду из определенных источников, содержащих большое количество железа.

Мне известно – ибо я сам лечился в тех местах, и с успехом, – что один из источников с самым высоким содержанием железа находится в окрестностях Мергентгейма. Да, мы вряд ли ошибемся, если скажем, что наша дама – швабка из Бадена. Об этом, кстати, говорит и ее акцент.

Я едва удержался от смеха.

– Притянуто за уши, абсолютно. Ваша гипотеза, как вы ее назвали, базируется лишь на предположениях. Что, если она носит траур по отцу? Или по матери? Или по бабушке, в конце концов?

– Тогда ее фамилия не стояла бы на первых полосах всех газет как жены жертвы убийства.

– Что?

– Трагично, но правда, уверяю вас.

Он выудил из жилетного кармана газетную вырезку в две колонки, которую затем развернул и расправил на колене.

– «Шокирующая смерть на Банком-Плейс, – прочитал он. – Сегодня ранним утром полиция прибыла в дом номер шесть на Банком-Плейс, будучи вызвана миссис Фридой Барнетт, которая за мгновения до того обнаружила своего мужа, Уэлланда Барнетта, пятидесяти лет, проживавшего по тому же адресу, лежащим в луже крови. Жертве было нанесено множество колотых ран в основание шеи, каждая из которых, согласно заключению судмедэксперта, могла быть смертельной…»

Он на мгновение оторвался от газетной вырезки.

– Вот этого им не стоило писать. Во всяком случае, до вскрытия и тщательного расследования. Уверен, что чьи-то головы слетят с плеч – если вы не сочтете мою фразу слишком жестокой.

Я не нашелся что ответить, и Монтегю продолжил чтение:

– «Соседи характеризуют покойного как человека добропорядочного. У него не было врагов, как сообщила нам миссис Барнетт, оплакивавшая потерю вместе с ее единственным сыном Генрихом четырех лет…»

Эти газетенки всегда целят в самое сердце – как солдаты на учебных стрельбах. На чем мы остановились? Ах да, ее ребенок…

Монтегю сделал паузу, посмотрев на малыша, который наконец выудил свою палочку из пруда и сейчас сердито шлепал ею по поверхности воды, словно в наказание.

– «…Ее единственным сыном Генрихом четырех лет, – продолжил он. – Инспектор Грегсон из Скотленд-Ярда сказал, что, по его мнению, мотивом могло быть ограбление, поскольку Эллен Димити, кухарка Барнеттов, сообщила, что у жертвы на цепочке для часов недостает маленького серебряного ключика особой формы. До окончания расследования инспектор Грегсон отказался сообщить другие детали, однако обратился ко всем, кто мог бы располагать информацией о данном преступлении…» – и т. д., и т. п. Хотите взглянуть?

Он протянул мне вырезку, но я отрицательно мотнул головой.

– Нет, спасибо. Такие вещи меня расстраивают.

– Да, – сказал он, – меня тоже. Именно потому я и поехал в дом номер шесть на Банком-Плейс и упросил своего старого друга Грегсона позволить мне осмотреть место происшествия.

– Инспектора Грегсона? Так вы с ним знакомы?

Монтегю хохотнул: на удивление высокое кудахтанье, закончившееся сдавленным кашлем.

– Говорят, что даже у старых каторжников есть друзья, – заявил он. – Странно, не правда ли, какие неожиданные встречи случаются в парке?

Я ничего не сказал, потому что сказать мне было нечего.

– Самое любопытное здесь, – продолжал он, словно я его об этом спрашивал, – положение ран, которые были нанесены в самый верх шеи. Уэлланд Барнетт был очень высоким человеком – шесть футов и три или четыре дюйма[5]5
  Более 1 м 90 см.


[Закрыть] по моим собственным измерениям лежащего тела. Я не расстроил вас?

– Нисколько, – возразил я. – Просто сегодня я еще не успел позавтракать, и это, видимо, сказывается.

– А, вот в чем дело. Нам стоило бы зайти к «Шарманщику Харту» за порцией свиных ножек и пинтой «Бертона». Тогда мы будем готовы ко всему остальному.

Я слабо улыбнулся.

– И, кстати, о вдове, – сказал он, взглянув на женщину в черном, которая неподвижно сидела на скамейке, глядя вниз немигающими глазами. – Вам не кажется странным, что она явилась в общественное место, тогда как ей было бы куда лучше пребывать дома, с задернутыми шторами и нюхательными солями?

Хотя, может быть, все дело в ребенке? Возможно, она хотела побыстрее увести маленького Генриха из этого дома смерти? Но нет, старина Грегсон уверил меня, что ребенок всячески противился тому, чтобы его вытаскивали на улицу, и закатил такую сцену, что пришлось вмешаться даже соседям.

Конечно, Грегсон не имел права удерживать ее. Она сообщила о том, где нашла тело мужа, ее слова внесли в протокол, дом обыскали, а тело унесли.

Но тогда почему, почему же она ушла?

Я пожал плечами.

– Кто знает? – сказал я. – Причин может быть столько, сколько звезд на небе. Гадать тут бесполезно.

– Гадать? – И голос, и брови Монтегю взлетели вверх. – Когда мы имеем дело с убийством, всякие гадания летят в урну! Факты, и только факты, которые нужно удар за ударом вколачивать в загадку, как гвозди в подкову. Бах! Бах! Бах! Бах! Вы слышите эти удары, мистер Де Воорс?

– Нет, – ответил я, – но большим воображением я никогда не отличался.

– Ну так я помогу вам, – сказал он. – Представьте себе вот что. Представьте, что в один прекрасный осенний день женщина покидает дом, где только что зверски убили ее мужа, и отправляется со своим единственным ребенком в парк, отстоящий более чем на милю от дома.

Почему не в парк, расположенный буквально через дорогу? Или в соседнем квартале? Или в следующий за ним?

У ребенка с собой никакого кораблика – только палочка, которую он подобрал у ворот. Я это видел своими глазами. Значит, главным фактором в выборе парка было не наличие воды, а расстояние, хотя и оно играло второстепенную роль. Она не хотела, чтобы за ней наблюдали. Она пришла именно сюда, в чем я был абсолютно уверен. Где еще можно так надежно спрятать ребенка, как не в самом большом парке города?

– Вы сказали: «второстепенную роль». А что же было первостепенным?

– Я полагал, это очевидно, – сказал Монтегю. – Она пришла, чтобы встретиться с кем-то.

– Боже! – воскликнул я. – Но с кем?

– С вами, – ответил Монтегю, сворачивая газетную вырезку и пряча ее в карман. – Прежде чем вы появились, я наблюдал за женщиной, поигрывающей ключом. Она с полдюжины раз доставала его из сумочки, чтобы убедиться, что он еще при ней. Когда наконец вы пришли – кстати, опоздав, судя по тому, сколько раз она бросала взгляд на часы, – она подчеркнуто не смотрела в вашу сторону. Еще интереснее то, что и вы не смотрели на нее. Если подумать, ведь это странная штука: женщина с такой великолепной фигурой, которую не пожирает глазами джентльмен вашего… хм… темперамента…

– Это абсурд и нелепость, – сказал я.

– В самом деле? – спросил он голосом, ровным, как игорный стол. – Несмотря на все доказательства противного?

– Какие доказательства? – Я не смог удержаться от вопроса. Этот тип пытался обставить меня!

– Во-первых, ваш рост, – сказал он. – Вы вполне могли нанести колотые раны в шею такому гиганту, как Уэлланд Барнетт. Конечно, сам по себе рост еще ничего не значит. Но далее мы переходим к вашему поведению. Вы описывали круги вокруг скамейки, на которой сидит эта дама, однако не приближались к ней. Сначала, по-видимому, из-за гувернантки – рыжей девицы, подошедшей к мадам попросить карандаш, чтобы заполнить один из этих новомодных сканвордов, которые стали всеобщей манией. Потом вам помешал пенсионер, присевший рядом с ней и долго, невозможно долго кормивший голубей. После этого – прошедшие мимо два полицейских констебля. Увы, сэр, у нее просто не было возможности передать вам заветный ключик – ключик, что даже на таком расстоянии и при моем уже небезупречном зрении очень похож на тот, который подходит к депозитным боксам для хранения ценностей в компании «Нэшнл сейф депозит компани» на Виктория-стрит.

Что же касается ваших с ней отношений, то об этом лучше не спрашивать. Стоит разве что упомянуть об изящной схеме, касающейся солидной суммы денег, а также, если я не ошибаюсь, полиса страхования жизни. Старая история: психоаналитик-фрейдист, его пациентка, запертая в золотой клетке брака без любви, сочувственные беседы (у вас это, кажется, называется трансференцией?), соблазн, падение…

– Это возмутительно! – гневно воскликнул я. Гувернантки уже в открытую пялились на нас.

– Да, и еще, – сказал Монтегю, словно припомнив что-то. – На подошве вашей правой туфли остались следы крови. Я заметил это, когда вы скрестили ноги.

Я вскочил со скамейки и быстро осмотрелся. Совсем недалеко от нас сидела Фрида, все так же, словно в трансе, уставившись взглядом в землю. Видела ли она ту безнадежную ситуацию, в которой я оказался?

– Ватсон, – позвал он кого-то совершенно иным тоном. – Мне кажется, наступил ваш черед. Поднимите его свернутую газету. И будьте осторожны – там нож.

Тот самый доктор, который до сих пор безмятежно стоял под одним из деревьев, двинулся к нам, и в его ладони внезапно появился старый, но от того не менее опасный армейский пистолет. Он прикрывал его своей черной сумкой так, что оружие было видно только Монтегю и мне.

– Стойте спокойно, – сказал Монтегю. – Мой друг-медик давно не практиковался по части стрельбы, а спусковой крючок у этой штуки очень чувствительный. Несчастные случаи нам сейчас ни к чему. А вот и констебли! – сказал он, подзывая приближающихся полицейских. – И, как всегда, вовремя. Здесь есть кое-кто, кого ваше начальство очень хотело бы видеть. И кто знает – может быть, кого-то из вас ждет повышение по службе?

– Дьявол! – сплюнул я в сердцах. – Ты такой же Сэмюэл Монтегю, как я марсианин. Ты Шерлок Холмс!

Когда констебли с обеих сторон взяли меня за руки, он поднялся, стукнув шутливо каблуками друг о друга, и поклонился.

– Кстати, – сказал он полицейским, – дама на второй скамеечке – миссис Барнетт. Инспектор Грегсон будет перед вами в неоплатном долгу, если вы упомянете о странной формы серебряном ключике, который наверняка найдете в ее сумочке.

Обращаясь к доктору, он произнес:

– Пойдемте, Ватсон. Сегодня в «Гэйети»[6]6
  Популярный театр музыкальной комедии в Лондоне, просуществовавший до Второй мировой войны.


[Закрыть] выступает несравненная Эвелин Лэй, и у нас как раз хватит времени на то, чтобы подкрепиться ростбифом в ресторанчике «У Симпсона». Театральное искусство не всегда получает заслуженно энергичные аплодисменты.

Когда меня уводили, я не сдержался и бросил через плечо:

– Однако что же вы будете делать, Холмс, когда поймаете последнего преступника в Лондоне? Чем тогда можно будет оправдать ваши бесконечные переодевания и грим? Кем вы станете без чужого обличья?

Признаюсь, ярость вывела меня из равновесия. Когда мы проходили мимо Фриды, то она, бедная, дорогая, такая слабая Фрида, с розоватыми – о чем мы уже говорили – зубками, даже не подняла глаз, чтобы взглянуть на меня.

– Элементарно, – услышал я ответ Холмса, когда мы шли по усаженной деревьями аллее в сторону железных ворот. – Всё элементарно, дружище. Я уже присмотрел себе коттедж в Сент-Мэри-Мид[7]7
  Не существующая за пределами литературы деревня в Англии. В ней живет и неустанно борется со злом героиня романов А. Кристи мисс Марпл.


[Закрыть].

* * *

Детективные романы Алана Брэдли о Флавии де Люс были переведены более чем на тридцать языков. Брэдли уединился на острове в Средиземном море, взяв с собой только жену, свои книги и двух котов. Любимый дядюшка Брэдли еще ребенком познакомил его с Холмсом – и раз в пять лет обязательно перечитывал племяннику все эти книги. Алан Брэдли является соавтором (вместе с покойным доктором Уильямом Э.С. Сэрджентом) вызвавшей немалые дебаты книги «Мисс Холмс с Бейкер-стрит», в которой авторы доказывают, что Шерлок Холмс был женщиной. Поговаривают, что с тех пор Брэдли мог изменить свою точку зрения.

Последняя официальная запись о жизни Холмса – рассказ «Его прощальный поклон», опубликованный в 1917 году в сборнике под тем же названием. Рассказ повествует о военной службе Холмса в роли агента под прикрытием и написан неизвестным автором (хотя вышел он под именем сэра Артура Конан Дойла).