Текст книги "Череп Шерлока Холмса"

Автор книги: Нил Гейман

Соавторы: Даниэль Клугер,Павел (Песах) Амнуэль,Инна Кублицкая,Сергей Лифанов,Александр Рыбалка,Леонид Костюков,Василий Щепетнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Я с вполне естественным любопытством разглядывал того, за кем мы с Холмсом гонялись последние дни.

Ему было около шестидесяти, он обладал спортивной фигурой и, несмотря на невысокий рост, производил впечатление человека огромной физической силы. Обыск, похоже, ничуть его не беспокоил. Попросив разрешения закурить, он с насмешливым интересом наблюдал за полицейскими, выдвигавшими ящики стола и шкафов, просматривавшими клочки бумаги в корзинах. Только однажды фон Бокк чуть нахмурился. Это случилось, когда толстый констебль с рыжими усами обнаружил в самом низу платяного шкафа маленькую записную книжку. Констебль вручил ее Лестрейду, а инспектор передал Холмсу. Мой друг быстро пролистал ее.

– Обратите внимание, Ватсон. Видите эту запись?

Заглянув в книжку, я увидел столбик цифр и какие-то сокращения.

– Ваши расходы в последнее время? – спросил Холмс наклоняясь к фон Бокку. – Вот это «Т.К.Р.» – не что иное, как Тотенхейм Корт-роуд, улица, на которой был убит Раковски. Номер дома, в котором снимал квартиру убитый. Номер дома, в котором снимали квартиру вы. И стоимость, разумеется… – он выпрямился, вернул книжку Лестрейду. – Важная улика, Лестрейд, очень важная. Здесь вы найдете немало интересного. В том числе, на последней странице: «Э.Г., 8.09.16». И крестик. Энн Грин, – Холмс взглянул на соучастницу немецкого разведчика. – Сегодняшнее число. Ну, а крестик – это ведь Requiet in расе? Покойся с миром?

Вернер фон Бокк улыбнулся.

– Таковы жестокие законы разведки… Я, право же, польщен тем, что сам Шерлок Холмс счел меня достойным своего внимания, – сказал он безмятежно. – Мы ведь с вами встречались однажды. Не так ли?

– Если это можно назвать встречей, – сухо заметил мой друг. Остановившись напротив фон Бокка, он неожиданно спросил: – Кстати, о той давней встрече… Все-таки за что вы убили Торстейна Робю – тогда, в Тибете, двадцать лет назад?

Фон Бокк удивленно поднял брови:

– Вас все еще интересует древняя история? Извольте, отвечу. Я полагал, что вы и сами все поняли, мистер Холмс! Молодой человек узнал меня. Правда, я сам виноват. Тем не менее инкогнито было раскрыто, а этого я ни в коем случае допустить не мог. Пришлось принять надлежащие меры.

– Устроить искусственный камнепад, – закончил Холмс. – С помощью направленного взрыва.

– Именно. Никто и не заметил подвоха – вплоть до вашего появления на перевале Шанг-Шунг, – с самодовольной улыбкой сказал фон Бокк.

– Каким же образом Торстейн Робю раскрыл ваше инкогнито? – поинтересовался Холмс.

Фон Бокк коротко рассмеялся.

– Увы, мистер Холмс, сколько бы ни прожил европеец среди дикарей, он никогда не избавится от некоторых привычек. Меня подвело пристрастие к чистоте. Я приучил своих помощников регулярно собирать мусор вокруг моей пещеры, тщательно его запаковывать и уносить подальше. Робю обратил на это внимание и пожелал со мной встретиться. Я навел о нем справки и выяснил, что он путешествует под покровительством английских властей. Что бы вы подумали на моем месте?

Шерлок Холмс молча пожал плечами.

– А я решил, что норвежец – агент британской разведки, появившийся на Шанг-Шунг не случайно, а из-за моей скромной особы. Проверять не было времени. Я воспользовался запасом динамита. И обезопасил себя.

– Убив ни в чем не повинного путешественника и еще несколько человек, – сказал Холмс.

Вернер фон Бокк попытался сделать пренебрежительный жест скованными руками.

– Неужели эта старая история вызвала ваш внезапный интерес к моей персоне?

– Разумеется, нет, – ответил Холмс. – Мое внимание привлекла смерть Раковски, которую вы попытались представить как несчастный случай.

Фон Бокк кивнул головой, словно принимая это объяснение, и вдруг спросил:

– А как вам удалось раскрыть меня в Тибете? Неужели Торстейн Робю успел что-то сообщить?

Великий сыщик улыбнулся.

– Вовсе нет. Я просто обратил внимание на то, что покупали ваши помощники на рынке. Из тех снадобий получались превосходные симпатические чернила.

Немецкий разведчик откинул голову и громко захохотал:

– Ах, вот оно что!

– К сожалению, мне не удалось схватить вас тогда. Я не подумал, что такой осторожный человек непременно предусмотрит второй ход из пещеры…

Лестрейд, нетерпеливо ожидавший окончания этого разговора, вмешался:

– Мистер Холмс, все это произошло давно и к делу не относится, – он повернулся к Вернеру фон Бокку: – Думаю, вам следовало бы самому выдать нам бумаги, похищенные у русского изобретателя. Ваша участь…

– Участь моя решена, – бесцеремонно перебил инспектора немец. – Законы военного времени мне хорошо известны. Так что не стоит терять времени на то, чтобы склонить меня к сотрудничеству, – и, обращаясь к Холмсу, сообщил: – В знак уважения к вам, мистер Холмс, как противнику достойному и благородному, я бы, возможно, сказал, где находятся интересующие вас документы. Если бы…

– Если бы что? – требовательно спросил инспектор Лестрейд.

– Если бы знал это, – он поднялся из кресла. – Честно говоря, я и сам не уверен в том, что они вообще существуют… Инспектор, я в вашем распоряжении, – бросил он через плечо и направился к двери, у которой его ждали четыре констебля. На бывшую сообщницу, приговоренную им к смерти и ставшую орудием его врагов, он так ни разу и не взглянул. Инспектор махнул рукой, и Энн Грин вывели следом. Мы остались втроем.

– Я все-таки прикажу обыскать дом, – неуверенно предложил Лестрейд. Холмс медленно покачал головой.

– Нет, – задумчиво сказал он. – Думаю, он сказал правду. Документов Раковски здесь нет.

Маленький инспектор растерянно посмотрел на сыщика.

– Что же нам делать? – спросил он.

– Думать, инспектор, думать, – ответил Холмс. – Именно этим мы и займемся с доктором. Вы ведь не откажетесь отвезти нас домой? Мне кажется, тут задача на две трубки.

Полагаю, читатель поймет, если я скажу, что, едва добравшись до кресла в нашей гостиной, я уснул – сказались бурные события нескольких последних часов. Последнее, что мне запомнилось прежде, чем Морфей принял меня в свои объятия, была неподвижная фигура Холмса, погруженного в глубокую задумчивость.

Глава 4
Тайник русского эмигранта

Мне показалось, что я лишь на мгновение сомкнул глаза, но, проснувшись, обнаружил струившийся из окна пасмурный свет. Комната была окутана ядовитыми клубами табачного дыма, от которого першило в горле и резало глаза.

– Холмс, вы всю ночь провели в кресле! – я поднялся, подошел к окну и распахнул его. – Это и есть ваши две трубки?

Влажный свежий воздух ворвался в комнату, и Холмс наконец соизволил взглянуть на меня – не выпуская, впрочем, изо рта дымящуюся трубку.

– Ватсон, – сказал он. – Задача оказалась еще проще. Но вы так сладко спали, друг мой, что я не решился вас будить. Именно поэтому две трубки превратились в четыре… – он с хрустом потянулся, подошел ко мне, выглянул в окно. – Прекрасная погода для прогулки, не правда ли?

Я не разделял его мнения – тяжелые тучи, висевшие над Лондоном, грозили вот-вот пролиться сильнейшим ливнем – что, кстати говоря, подтверждал и наш старый барометр. Впрочем, я прекрасно понимал, что Холмс имеет в виду отнюдь не обычную прогулку. Поэтому вместо возражений я молча удалился к себе, быстро переоделся и вернулся в гостиную. Шерлок Холмс одобрительно кивнул, и мы молча вышли на Бейкер-стрит. По-прежнему ничего не объясняя, Холмс подозвал кэб и коротко приказал: «В Британский музей».

Только после этого он наконец соизволил обратиться ко мне:

– Полагаю, вы уже поняли, где хранятся бумаги погибшего?

– Поскольку вы только что назвали адрес, – ответил я, – постольку я могу предположить – в Британском музее. Но каким образом…

– Ватсон, Ватсон! – нетерпеливо перебил меня Холмс. – Вы же помните, что именно в Британском музее в последние годы работал господин Раковски. Если документы, за которыми охотилась германская разведка, не обнаружены ни дома, ни в русском консульстве, они могут быть только на работе. К тому же Британский музей, при том количестве документов и предметов, чье назначение непонятно постороннему, – идеальный тайник… К тому же он химик, – добавил он, как мне показалось, вне всякой связи с предыдущими словами.

В музее Холмс быстро прошел в отдел Ассирии и Вавилона, где до самой смерти работал в качестве смотрителя покойный Раковски. Подойдя к витрине с глиняными табличками, мой друг принялся внимательно рассматривать темные квадраты, покрытые причудливой клинописью и изображениями фигурок.

– Холмс, – удивленно спросил я, – вы полагаете…

Великий сыщик сделал нетерпеливый жест. Пройдя несколько раз вдоль застекленного стенда, он задумался. Неожиданно лицо его прояснилось.

– Ага, вот!

Оглянувшись по сторонам, он нашел нового смотрителя – пожилого джентльмена в пенсне, давно уже наблюдавшего за нами с подозрением. Увидев, что Холмс смотрит на него, он поспешно приблизился к нам:

– Чем могу служить, господа?

– Не могли бы вы отпереть эту витрину? – Холмс указал на стенд с табличками. – Мне кажется, тут не все в порядке с экспонатами.

Изумлению смотрителя не было границ.

– Открыть витрину?! Господа, вы, наверное, шутите! Разумеется, я не могу!

– У вас нет ключа?

– Есть, но…

– В таком случае отпирайте! – решительно потребовал Холмс. Смотритель, после мучительных колебаний, склонился над маленьким замочком. Видимо, грозный вид моего друга убедил его в необходимости подчиниться.

– Обратите внимание, Ватсон, и вы, мистер, – сказал Холмс, – вот на эти три таблички, – мой друг кончиком трости указал на таблички в первом ряду. – Неужели вы не видите, что они отличаются от остальных?

Смотритель поправил пенсне.

– Но… – он вдруг замолчал, потом растерянно повернулся к нам. – Действительно, такое впечатление, что кто-то перевернул их вверх ногами… И на них отсутствуют регистрационные номера.

– То есть никакого отношения к подлинным древностям они не имеют? – подхватил мой друг торжествующе. – Очень хорошо. В таком случае… – он снял со стенда подозрительные таблички и разломил их с такой легкостью, словно это были обыкновенные сухари.

– Что вы делаете?! – с ужасом вскричал смотритель. Но тут же замолк, увидев среди глиняных обломков мелко исписанные листки тонкой бумаги.

– Вот, дорогой Ватсон, позвольте вручить вам исчезнувшие бумаги господина Раковски, – с некоторой торжественностью в голосе заявил Холмс.

– Как вы догадались? – спросил я уже после того, как мы покинули музей. – Как вам пришло в голову искать среди табличек? И почему вы решили, что именно эти три – фальшивые?

– Все очень просто, – ответил мой друг. – Как я уже объяснял, музей, в котором работал смотрителем покойный изобретатель, – идеальное место для сокрытия документов от чужих глаз. Спрятать же документы можно было лишь там, где существует достаточно много предметов, похожих друг на друга. В данном случае такими предметами явились клинописные таблички ассирийских царей – на стенде их несколько десятков. Я обратил внимание, что в первом ряду табличек больше, чем в остальных четырех. Кто-то чуть сдвинул бывшие там ранее и поместил еще три таблички, чуть отличавшиеся по цвету от прочих. К тому же Раковски повесил их вверх ногами – это видно по рисункам, на них нацарапанным. Как видите, мое предположение оказалось верным. Теперь осталось завезти документы Майкрофту.

* * *

Мы с Холмсом уютно устроились у камина, и я приготовился дослушать, наконец, окончание рассказа о его давних приключениях, так неожиданно напомнивших о себе сейчас, двадцать лет спустя. Однако, похоже, Холмс чего-то ждал. Он неторопливо раскурил трубку, потом принес мне и себе по стаканчику бренди. Чтобы начать разговор, я завел беседу на тему, которая, как знал Холмс, интересовала меня больше всего – о медицине.

– После вашего путешествия в Тибет прошло уже более двадцати лет, – сказал я, – однако последствия тяжелого ранения в руку, нанесенного вам полковником Мораном, совершенно не сказываются. Насколько оправданны слухи о чудодейственной тибетской медицине, которые доходят до наших краев?

Холмс усмехнулся:

– И правда, Ватсон, руку мне чудесно вылечили. А тибетская медицина – это настоящее чудо природы. Средний монах, окончивший врачебный факультет в монастыре, может по пульсу определять сотни болезней, знает правила использования тысяч веществ, которые имеются у него под рукой. Впрочем, среди них есть и достаточно экзотические, которые даже для Тибета представляют большую редкость. Только учтите, мой дорогой доктор, опыт тибетского врача не всегда применим к среднему англичанину. Организм тибетского жителя сформирован при вечном холоде и постоянной нехватке кислорода. Кстати, Ватсон, тамошние врачи всегда затруднялись определять проблемы моего здоровья по пульсу – ведь сердце мое в условиях высокогорья работало с непривычной для него нагрузкой. К тому же действие трав, составляющих основу тибетской медицины, зависит даже от того, где именно эти травы собраны. Ведь они произрастают на определенных видах почвы, а минеральный состав почвы Тибета не таков, как в остальных уголках земли. Я думаю, Ватсон, что все дело в микроскопических добавках. Что уже говорить об уникальных животных, части которых также использует тибетский врач!

– Так что же, – разочарованно спросил я, – от вековой мудрости тибетской медицины нет нам никакой пользы?

– Пока у нас нет надежного сообщения с Тибетом, пока мы не можем доставлять оттуда подлинные тибетские лекарства, – нет, – решительно ответил Холмс. – Но даже в таком случае мы не уверены, что они всегда будут помогать.

Внизу настойчиво зазвенел дверной колокольчик.

– Кого это несет в такую погоду? – раздраженно спросил я. Мне не хотелось вылезать из-под теплого пледа. – Не иначе, молодому инспектору из Скотланд-Ярда не терпится закрыть это дело, и он явился оформить все бумаги.

– Мистер Холмс, к вам какие-то восточные монахи! – как громом поразил меня голос вошедшей в комнату миссис Хадсон.

Значит, далекие тибетские тени пришли за черепом моего друга! Я выскользнул из-под пледа и рванулся к себе в комнату на второй этаж за верным армейским револьвером. Однако, спустившись, я услышал в гостиной спокойный разговор. Пригнувшись на лестнице, я заметил в комнате трех азиатов (тибетцев, как я сейчас понимал). С их ряс текло, а высокие шапки они сняли и поставили прямо на ковер, обнажив выбритые головы.

– Знакомьтесь, господа, это мой друг доктор Ватсон, – представил меня Холмс. Монахи пробормотали что-то в знак приветствия на ломаном английском. Разумеется, никто не сказал, что читал мои рассказы и восхищен ими.

Повисла тягостная пауза. Видимо, монахи не так хорошо знали английский, а говорить по-тибетски при мне Холмс не хотел, зная, что я ничего не пойму. Молчание прервал раздавшийся снизу звук дверного колокольчика.

– Что-то многовато у нас гостей для такой погоды, – заметил я. На мое счастье, миссис Хадсон впустила еще одного посетителя – невысокого человечка в черном пальто (которое вымокло только снизу) и сухом черном цилиндре. Из этого я заключил, что зонт он оставил внизу. Под мышкой маленький джентльмен держал тонкую папку.

– Все готово, мистер Холмс, – сказал он. – Признаться, документ весьма необычен. Я не совсем уверен…

Холмс остановил его жестом.

– К делу, господин нотариус, к делу!

– Да-да, – заторопился нотариус, раскрывая папку. – Я, разумеется, составил бумагу, о которой вы просили, – он вынул из папки лист, поднес его к глазам и зачитал: «Я, Шерлок Холмс, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю мой череп после моей смерти тибетскому монастырю Галдан. Череп будет вручен уполномоченному представителю монастыря. С момента смерти до вручения череп будет отделен и надлежащим образом обработан на медицинском факультете Оксфордского университета, после чего должен храниться в нотариальной конторе „Ноттингхилл и сыновья“». – Окончив чтение, он вопросительно взглянул на Холмса: – Все верно?

Холмс кивнул. Нотариус протянул мне бумагу и произнес:

– Подпишитесь, пожалуйста, как свидетель.

Я был в некоторой растерянности. Никогда еще мне не приходилось иметь дело с документами столь странного содержания, к тому же подписывать их.

– Подпишитесь, Ватсон, я всегда выполняю свои обещания, – нетерпеливо заявил Холмс.

Ничего другого не оставалось, как поставить свою подпись. Закончив формальности, нотариус удалился, после чего Холмс протянул монахам один экземпляр завещания, сказав при этом что-то по-тибетски. Самый старый монах взял бумагу и спрятал ее в складках своей рясы. Затем они поднялись, молча поклонились и вышли, я услышал только, как они топают по лестнице… и вот уже за посланцами Тибета закрылась дверь.

– Хватит теребить в кармане пистолет, Ватсон, – весело сказал Холмс. – Неужели вы подумали, что монахи собираются воспользоваться моим черепом без моего согласия? Это запрещено правилами! Религия бон учит добру – впрочем, как и любая другая, и я не вижу, чем она хуже нашей родной англиканской церкви, усердным прихожанином которой вы являетесь. А после смерти череп мне все равно не понадобится – настолько, насколько он нужен мне сейчас.

Я вынул револьвер из кармана своего шерстяного халата и положил на конторку, после чего вернулся к камину и своему бренди – мне требовалось какое-то средство, чтобы прийти в себя.

– Но, Холмс, все-таки почему вы завещали им свой череп? И к тому же – пока ваш рассказ захватил только полгода вашего пребывания в Тибете. А что вы делали еще полтора года? И самое главное – как вы попали к далай-ламе?

– Об этом, мой дорогой Ватсон, я расскажу в следующий раз… – ответил Холмс, подойдя к тому месту, где только что сидели монахи. Кроме луж на ковре, они оставили после себя еще что-то – маленькую бронзовую статую.

– Смотрите, Ватсон, это Ньюрва – небесный лекарь. Наши гости оставили его как пожелание здоровья и долгой жизни. А это значит, что они совсем не торопятся вступить во владение своим законным наследством!

И Шерлок Холмс легонько постучал себя кончиками пальцев по лбу.

Леонид Костюков
Друг мой Шерлок

Если вы читаете эти строки… что я говорю! конечно же, вы их читаете, иначе как они явятся из небытия? Так вот, стало быть, ни меня, ни моего друга Шерлока Холмса по меньшей мере полвека нету на этой планете. Такого уж горького и неутешительного в этом немного: вероятнее всего, нашлись и новые сыщики, и новые методы сыска. Ну а племя лекарей, без сомнения, легко обошлось без доктора Ватсона, тем более что не так уж много он залечил болячек на своем веку. Если бы продленные мной жизни вытянуть в одну, то отвоеванная у смерти дистанция составила бы лет сто – двести умеренного существования на овсянке с беконом некоего обобщенного человеческого существа.

Впрочем, пора переходить к делу.

В ночь с… на… марта 1911 года очередной мой сон завершился тяжелым удушьем. Мне удалось проснуться, как будто вынырнуть из глубины. По-прежнему темно, и не получается как следует вдохнуть – моя рука инстинктивным движением сбрасывает с лица толстую газету.

– Сегодняшняя «Таймс», Ватсон. Откройте вторую страницу.

Я открыл и прочитал.

– Что скажете, дружище?

– Что мы с вами, милейший Шерлок, поставлены этой историей в совершенно идентичные позиции.

– Поясните, пожалуйста.

– Сыщику, пусть и гениальному, расследовать дело о смерти от удара молнией так же нелепо, как врачу пытаться оживить покойного.

Холмс усмехнулся, набивая трубку.

– Остроумно, остроумно, мой друг. Но вряд ли так уж бронебойно верно для нашего беспокойного столетия.

Мне оставалось пожать плечами – я и пожал, чувствуя себя идиотом.

– Посудите сами, – Холмс зашагал взад-вперед по комнате, пуская из трубки небольшие клубы дыма, – допустим, допотопные дикари находят обугленный труп своего соплеменника. Им и в головы не придет мысль о злом умысле, поскольку огонь лишь боги насылают с высоты. Но что, если их хитрый сородич уже нашел способ укротить пламя и прячет под травяным настилом кресало и кремень?

Холмс резко обернулся ко мне и вытряхнул пепел из трубки в специальное блюдце. Внутри трубки мелькнул красноватый отблеск укрощенного огня.

– Что мы знаем о природе молнии? Это мощный электрический разряд…

– Вы полагаете, злоумные ученые нашли способ управлять грозовой тучей? Холмс, это абсурд. Но кабы даже было так, это явно военная технология. Чего ради отрабатывать ее на каком-то несчастном Клиренсе?

– Кларенсе, Ватсон. Личность покойного в высшей мере примечательна, и мы к ней через минуту вернемся. Но я, конечно, имел в виду не управление тучей, а элементарное убийство разрядом в лаборатории, а потом – доставку трупа в грозовой лес. Трупа Кларенса – в безлюдный глухой лес, того самого Кларенса, который и в личный ватерклозет не ходил без охранника. Послушайте, друг мой, вы действительно не слыхали о Готлибе Кларенсе или снова валяете со мной дурака?

– Впервые слышу это имя… Хотя – позвольте, позвольте… Готлиб Кларенс, гнусный ростовщик?

– Превосходно, Ватсон. Напрягитесь раз в жизни. Отожмите память, как губку.

– Кларенс разоряет вдов и сирот. Не верьте финансовым пирамидам. Темное индийское прошлое банковского магната. Синдикат воров и убийц. «Кларенс, Перселл, Джойс и Вордуорт». Среди излюбленных методов «КПДВ» следующая, к сожалению, не подпадающая под уголовное законодательство стратегия: в наспех зарегистрированной газете дается как бы достоверная информация о…

– Довольно, довольно, мой друг. Знаете, я склоняюсь к модной теории насчет того, что человек действительно помнит все, что видел и слышал в своей жизни, и надо лишь нащупать способ вскрытия этого бесценного багажа. Согласитесь, немало народу хотело бы оседлать тучу и направить пресловутую молнию.

Он затянулся.

– Я не верю в совпадения, Ватсон. Кларенс противопоставил себя миру остальных людей. Зло, причиненное им, скопилось, как статический заряд. Он ожидал возмездия ежедневно. И вот, – Холмс потряс газетой. – А вы будете убеждать меня, что этого негодяя поразила слепая молния лишь оттого, что он оказался на два фута выше соседнего куста?! Уверяю вас, это убийство, и мы еще вернемся к его расследованию.

Прошло четверо суток. Я уже успел забыть о Готлибе Кларенсе – мало ли мерзавцев живет и умирает в одном со мной городе? Я прожил очередной день, точнее, это очередной день прожил, пережевал, переварил меня – и вываренного, лишенного свойств, передал во владение ночи.

Я стоял у окна и смотрел на вечерний Лондон, бесцельно вертя в руках ночной колпак. Потом мой взгляд случайно упал на этот заурядный предмет.

В непривычном ракурсе и в мертвенном вечернем свете ночной колпак показался мне странной деталью бытия. Зачем напяливать на голову эту вещь, собираясь уснуть в теплом помещении? Нас окружает множество предметов – подтяжки, подвязки, футляры для усов. Их право на существование кажется нам несомненным. Но пойди история чуть иначе – их бы не было. То же можно сказать и о каждом из нас…

Чуть качались на ветру фонари Эдисона. Скрипел масляный фонарь. Казалось бы, им не суждено встретиться в одну эпоху, но нет, вот они в мирном соседстве на одной, затерянной в просторах Вселенной, Бейкер-стрит, которой предстоит кануть в безвестность, как и мне, и вам.

Тут меня посетила важная мысль: наверное, безвестность – и есть та самая вечность, которую взыскует бравурный человеческий ум. Ибо всякая слава имеет границу во времени, как и каждый свет ограничен в пространстве, а далее наступает тьма – навсегда и повсюду, где и удастся нам отдохнуть.

Мне приснился сон настолько спокойный и тягучий, что я умудрился уснуть посреди собственного сна, а проснулся в собственной постели, в полумраке ночи. За окном громко шелестел дождь, там и сям вспыхивали белые молнии. Равномерно стучал гром. Потом я понял, что гром стучит в мою дверь.

– Открывайте, Ватсон! – донеслось оттуда. – Отоспитесь потом.

Я машинально стянул с головы ночной колпак и вновь уставился на него, как давеча вечером. Он вновь поразил меня своей условностью. Я наскоро оделся и впустил гостей – Холмса и еще двух, мне неизвестных.

– Биррел, Маггат, – кратко рекомендовал их мой друг. – Вы готовы? Едем!

Мы мчались сквозь грозу в закрытом кабриолете. Неуютно было вознице – а нам вполне хорошо.

Холмс мрачно молчал. Я вдохнул свежего воздуха, идущего сквозь щель в окошке, и подумал чуть-чуть.

– Кого-то убило молнией? – спросил я.

Маггат (так, кажется) кивнул.

– Перселла?

– Как вы поняли? – оживился Биррел.

– Он именовался вторым.

– Доктор Ватсон – мой друг, – добавил Холмс, – и сносно владеет дедуктивным методом.

Этого двойного пояснения хватило, но с грехом пополам. Биррел и Маггат, сидящие напротив нас с Холмсом, бросили на меня по меньшей мере по четыре пристальных взгляда за оставшееся время пути. Выражение этих взглядов варьировалось: то меня как бы подозревали в пособничестве неизвестно кому, то в их глазах светилось суеверное почтение, словно им явился сатана.

Мы – как я, впрочем, и думал – приехали на место преступления. То есть на место смерти. От Ллойда Перселла, еще вчера тягавшегося в могуществе с парламентом, остался лишь меловой контур на асфальте, похожий на детский рисунок. Холмс присел и ощупал асфальт.

– Можно узнать, что вы ищете? – поинтересовался Маггат.

– След от молнии.

– Тогда вам лучше проехать в морг.

– Это я понимаю, господин хороший, – раздраженно ответил Холмс. – Мне нужны свидетельства, что молния ударила в тело именно здесь.

Подошли еще двое – Лестрейд и мужчина с внешностью профессора.

– Удар молнии, – отчего-то радостно заговорил профессор, – хорошо нацелен. Вряд ли можно ожидать улик… извините, свидетельств по соседству. Конечно, обугленное тело слегка нагрело асфальт, но потом он снова промок под дождем.

– Бросьте, Холмс, – устало сказал Лестрейд. – Перселл вышел из дому за десять минут до смерти.

– За десять минут до обнаружения тела?

– За полчаса, но к моменту обнаружения тело уже успело слегка остыть.

– Или его остудили.

Лестрейд покачал головой.

– Говорю вам, его убило молнией и убило здесь – в полумиле от собственного дома. Охранник на всякий случай сопровождал его на расстоянии…

– И видел… сам удар?

– Нет. Он стоял там – за углом. Потом покурил и подошел сюда. Но молнию видели из вон того окна. Миссис – как бишь ее, сержант?

– Имя неважно. Она видела, как Перселла убило молнией?

– Она видела молнию. И слышала гром.

Холмс покачал головой.

– Бросьте, Холмс. Перселл сворачивает за угол в грозу – и через шесть минут его находят обугленным на асфальте.

Холмс разогнулся и посмотрел на окна верхних этажей.

– Что вы ищете? – спросил Лестрейд.

– Кто и откуда направил молнию.

– Полагаю, что Господь с небес.

– Вы часто ошибаетесь, инспектор. Боюсь, что сейчас один из подобных случаев, хотя статистически ваша гипотеза более чем оправдана.

– Бросьте, Холмс. Если даже существует такая установка, кто бы догадался поместить ее именно тут?

– Тот, кто знал о маршруте Перселла.

Лестрейд вздохнул – причем не напоказ, а очень искренне, махнул рукой и ушел не прощаясь. Холмс в глубокой задумчивости направился к кабриолету, я – за ним. Мы вздрогнули и тронулись сквозь лондонскую ночь.

– Так кто все-таки расследует дело? – спросил я минут через семь угрюмого молчания. – Биррел или Маггат?

– Десять минут назад его расследовал Лестрейд. Сейчас – по официальной версии – никто. Оно закрыто. Скотланд-Ярд верит в совпадения.

– Так кто же такие Биррел и Маггат?

– Начальники личных охран.

– Вот это да! Кларенса и Перселла?

– Нет, Ватсон. Им теперь нужна другая охрана. Джойса и Вордуорта.

Далее мы молчали. Профиль Холмса еле виднелся в темноте. Но знание частично заменяет зрение – я понимал, что в мозгу моего друга зреет разгадка этого ужасного дела.

И тут мне показалось, что и в моем мозгу тоже вызревает ответ, буквально набухает, как опухоль. Я прикрыл глаза – и на мгновение обстоятельства и детали сложились в ясную картину. Так, вероятно, археолог вдруг выкладывает вазу из черепков. Я попробовал удержать вазу в голове – но осталась лишь память о ней.

Назавтра мне удалось отоспаться без снов. А проснулся я от того, что кто-то довольно бесцеремонно тряс меня за плечо. Впрочем, что значит «кто-то»? Конечно, Холмс.

– Одевайтесь. В три часа нас ждут в «Альбионе».

– Шерлок, с каких пор мы с вами завтракаем в «Альбионе»?

– С тех пор, как постоянных клиентов вышибает молнией, – ответил Холмс с кривой улыбкой.

За столом нас оказалось восьмеро. Кроме смутно знакомых Биррела и Маггата, как-то осевших и посеревших, и, разумеется, нас с Холмсом, по периметру стола располагались четыре весьма занятных персонажа.

Начнем со священника в полном облачении, с круглым ухоженным лицом. Среди мрамора и хрусталя «Альбиона» он выглядел элементарным ряженым, но держался вполне вальяжно. Рядом с ним сидел мужчина лет тридцати, одетый дорого и неброско, с лицом красивым, но как бы с неуловимым дефектом. Присмотревшись, я понял: это составленное из правильных черт лицо было лишено всяческого выражения, как у манекена. Оставшиеся двое были еще диковиннее.

Первый (иначе – седьмой) был огромен и избыточен. Он сидел неподвижно, но казалось, что он бурно жестикулирует; волосы его были причесаны, но казались растрепаны; цвет их был невыразительно каштановым, но по странной аберрации зрения представлялся рыжим. В общем, этот человек походил на мощно пенящуюся жидкость, чудом загнанную в опрятный сосуд и ежеминутно готовую вырваться наружу.

Последний, восьмой, был худощав и бледен. Скажем точнее – он был костляв и бел, как сама смерть. Глубоко посаженные глаза светились тускловатым светом, выражая нечеловеческую, дикую по силе волю. Сперва, при беглом взгляде, этот человек казался очень молодым, но чем пристальнее на него смотреть, тем старше он становился – и уже через минуту он выглядел древним и ветхим, практически мертвецом, удерживающимся в теле лишь пресловутой волей.

Подали паштет из дичи, бекасов в соусе из шампиньонов, фрикассе из яблок с бересклетом и анжуйское 1863 года.

– Перейдем к делу, – сказал гигант, в два счета управившись с паштетом и вытирая губы сафьяновой салфеткой. – Я Джойс, это (он кивнул на мертвеца) мой коллега и компаньон Вордуорт. Биррела и Маггата вы уже знаете. Отец Дженкинс представляет здесь интересы Ватикана – все же в борьбе с сатаной католики преуспели поболее лютеран. Всё. Ах да… Мистер Грей – так, кажется? – служащий нашей компании по особым поручениям.

– Частный детектив? – со всей учтивостью переспросил я. Джойс затруднился с ответом, но его выручил Холмс.

– Наемный убийца, – пояснил он с очаровательной улыбкой.

– С чего вы это взяли, любезнейший? – сомкнул брови великан.