355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Нил Гейман » Череп Шерлока Холмса » Текст книги (страница 15)
Череп Шерлока Холмса
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 03:20

Текст книги "Череп Шерлока Холмса"


Автор книги: Нил Гейман


Соавторы: Даниэль Клугер,Павел (Песах) Амнуэль,Инна Кублицкая,Сергей Лифанов,Александр Рыбалка,Леонид Костюков,Василий Щепетнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Глава 8
Собака Баскервилей

Исчезновение Холмса поставило под угрозу мою писательскую карьеру. Я написал два исторических романа, которые, без сомнения, имели куда большую литературную ценность, чем мои детективные поделки, но в редакции их приняли с большим сомнением, и публика встретила их без интереса.

– Вот если бы вы продолжили писать о мистере Холмсе… – мягко посоветовал издатель.

– Мой друг умер, – отвечал я. – А кроме того, я никогда не хотел быть криминальным репортером.

– Тем не менее именно ваши криминальные репортажи пользуются успехом и все время переиздаются, а ваша повестушка о боксерах времен регентства не распродана даже на четверть, – хладнокровно ответил редактор. – Кого интересует описание старинного мордобития, когда можно пойти в любой спортивный зал и посмотреть бокс на деле. Если уж беретесь писать исторический роман, то хотя бы вводите любовную линию.

– Я ввел, – хмуро сказал я.

– Это называется «ввел»! – издатель возмущенно шлепнул по столу томиком моего второго романа. – Герой встречает героиню в девятой главе, потом в одиннадцатой и двенадцатой как-то знакомится с ней и проникается благоговейной любовью, после чего в тринадцатой отправляется на войну и выбрасывает свою даму из головы до самой последней, тридцать восьмой! Это что – любовная линия? А остальные тридцать четыре главы вы со смаком описываете постоялые дворы, бродяг разного звания и гербы всех без исключения друзей и недругов Черного принца! Да какое дело нашим читателям, что там было на гербе Чандоса? Если им приспичит это узнать, они могут взять справочник по геральдике. Сперва поучитесь писать исторические романы у сэра Вальтера Скотта, а уж потом… Сэр Вальтер о любовной линии не забывал!

– Взять хотя бы «Айвенго»… – вставил я.

– Да-да, «Айвенго»! Две красавицы – прелестная англичанка и колоритная еврейка, таинственный романтический герой, рыцарь без страха и упрека. А у вас кто? Какой-то полумонашек, не знающий, с какого конца браться за меч. Да что это за мода сейчас среди писателей? Вот возьмите мистера Стивенсона. Талантливый писатель. Талантливейший! А на что расходует свой талант? Как он с ним обращается, я вас спрашиваю? Вот «Остров сокровищ». Богатейший материал. Сокровища, пираты, бунт на корабле… И что он из него делает? Приключения школьника на каникулах. Пресное описание морской прогулки и бесцельные перемещения по острову. Начало хорошее, бодрое, энергичное – но где сюжет? Надо было ввести любовную линию, и роман был бы спасен.

– Между кем – любовную линию? – с оторопью спросил я.

– О Боже! – издатель посмотрел на меня, как на идиота. – Ну могли же они наткнуться на шлюпку, в которой спаслись от кораблекрушения две прекрасные девушки. Или вот еще лучше – вместо Джима Хокинса ввести Джейн Хокинс, тайно влюбленную в доктора Ливси. Пусть бы она переоделась мальчиком…

Я подумал, что эту самую Джейн разоблачили бы в самом прямом смысле и изнасиловали через минуту после того, как она ступила бы на палубу «Испаньолы», в результате чего мистеру Стивенсону пришлось бы писать не приключенческий роман, а порнографический. А лавры маркиза де Сада вряд ли нужны автору «Острова».

– В «Похищенном» он, правда, во второй части спохватился и попробовал исправиться, – продолжал издатель. – Фигура Катрионы вполне колоритна. Но кто герой? Заметьте, не яркий великолепный Алан Брэк, появления которого всегда ждешь с интересом. У него, конечно, не все в порядке с моралью, но чего ждать от шотландского горца? А мистер Стивенсон зачем-то вводит простоватого деревенского паренька, старательно попадающегося во все встречающиеся ловушки. Нет уж, доктор Ватсон, вы лучше и не пытайтесь писать исторические романы. Криминальные репортажи о делах мистера Холмса получаются у вас гораздо лучше.

– Мой дорогой друг погиб от рук профессора Мориарти, – скорбно возразил я.

– Возьмите его старые дела, – посоветовал издатель.

Я вернулся домой и целый час сидел, тупо уставившись на чистый лист бумаги. Криминальные репортажи! Любовные истории! Романтические героини! И что было хуже всего, я не имел никакого доступа к бумагам моего друга, их забрал Майкрофт Холмс. Я не мог припомнить ни одного достаточно интересного дела.

В полном расстройстве я вышел погулять и на Оксфорд-стрит наткнулся на стремительно мчавшегося Лестрейда.

– А, доктор! – полицейский, похоже, считал, что длительное знакомство с Холмсом дает ему право обращаться ко мне фамильярно.

Я суховато поздоровался.

– Газеты читаете? – самодовольно обратился ко мне Лестрейд. – Я раскрутил дело Симпсона. И без всякого Шерлока Холмса, заметьте, без мистера Холмса.

– Поздравляю, – сказал я. – И кто преступник?

– Вы не поверите, доктор, – ответил Лестрейд. – Там, можно сказать, целая шайка. Младший брат Симпсона, женщина, на которой он был тайно женат, и женщина, на которой он обещал жениться, когда получит наследство.

– Вот как? Настоящий любовный треугольник, – вежливо заметил я.

– Какое там! – воскликнул Лестрейд. – Настоящий любовный квадрат! Он поощрял ухаживания брата за обеими женщинами, а брат по этой части был далеко не промах. Да что там! Он, – Лестрейд воровато оглянулся, – он, можно сказать, прямо подкладывал своих дам под брата. Ничего себе нравы в почтенном семействе! – Сыщик кипел возмущением. Я бы не назвал его ханжой, но распущенность, которую он считал простительной у простонародья, казалась ему непозволительной для среднего класса, а тем более для аристократии.

Лестрейд пригласил меня в Скотланд-Ярд и показал «героев» этой драмы. Женщины были хороши собой и все валили на обоих Симпсонов. Младший Симпсон казался слабовольным субъектом, молол чушь о ревности и валил все на брата и обеих дам.

– Обратите внимание на миссис Симпсон, – тихо сказал Лестрейд. – Формально она чиста перед законом – что там, я даже не буду передавать ее дело в суд, ее все равно ни один судья не осудит: мышьяк в кофе Симпсону сыпал не она. А между тем сливки с этого молока снимет она. Ее сынок получит денежки покойного дяди и повешенного папочки. А ведь это она и придумала всю историю, только доказать невозможно. Даже ваш мистер Холмс не смог бы этого доказать.

«Вот и тема для рассказа, – с грустью думал я, вернувшись домой и одиноко сидя в кресле возле камина. – Или даже повести. Только, извините, если я начну описывать удачи Лестрейда, меня не так поймут. Английский читатель традиционно относится к полиции без сочувствия. Полицейский – герой романа? Нет, в этой стране это невозможно».

Я гулял по Гайд-парку, перед моими глазами стояли лица преступников, и я уже начал прикидывать, как мне изложить эту историю на бумаге, но всюду мысленно натыкался на Лестрейда и останавливался. Нет, надо попробовать обойтись без Лестрейда. А если обходиться без него, то в настоящем виде эту историю использовать нельзя. Любовный квадрат следовало воссоздавать по-иному. Да и семейка Симпсонов, галантерейщиков из Кройдона, не вызовет у читателей особого интереса. Вот если бы они были хотя бы сквайрами и жили в большом поместье… Я мысленно присвоил покойному Симпсону рыцарское звание и стал подумывать, как поярче описать его родственничка. Его физиономия вызывала в моем сознании скорее представление о белесой лоснящейся гусенице, а нудный голос напоминал о школьных учителях. Я подумал – и сделал преступника школьным учителем и страстным любителем энтомологии. Следовало также изменить ему внешность, потому что до меня никак не могло дойти, что нашли в нем две необычайно привлекательные женщины.

– Он живет под другой фамилией неподалеку от поместья своего брата – нет, дяди, который никогда в жизни его не видал, – сказал я себе. – Его жена живет с ним, но он выдает ее за сестру. (Это для того, чтобы было удобнее соблазнять ею почтенного сэра Чарльза, подумал я как бы в скобках).

Кто расследует это дело? Разумеется, я. Не покойный же Холмс и не – упаси Боже! – Лестрейд. Меня попросил коллега, переехавший в деревню из Лондона. Господи, а ему-то что от этой истории? Он влюблен в миссис Симпсон или в ту, другую женщину? Ой нет, только не это. Жалко коллегу, пусть даже совершенно незнакомого, если влюбится в одну из этих стерв. Он был другом покойного сэра Чарльза. Ладно, пусть будет так.

Да, но если преступление успешно завершено и не раскрыто полицией, почему младший Симпсон все еще живет недалеко от поместья, а не действует через поверенных, чтобы получить наследство? Значит, есть еще какой-то промежуточный наследник, которого тоже надлежит убрать. Ха! Вот это номер! Откуда же взялся этот совершенно посторонний наследник, которого младший Симпсон не принял в расчет? А откуда они все берутся? Из Америки, конечно. И мой коллега-доктор принимает участие в дикаре-американце. И этот американец не на шутку влюбится в миссис Симпсон. Это уже не любовный квадрат получается, а любовный пятиугольник. И я, как последний дурак, буду слоняться за ним, чтобы он не слопал мышьяка из рук своей прелестницы. Это не детектив, это какая-то диккенсиана получается. Да и мышьяк… Это только в жизни преступники пользуются мышьяком, а в литературе это уже дурной вкус. Сейчас в моду входит синильная кислота. Только сэр Чарльз, получается, страдал полной потерей обоняния, если по доброй воле выпил эту гадость. Или он любил какой-нибудь ликер с запахом горького миндаля? А как потом травить американца? Никто не поверит, что американец пьет ликер. Они там хлещут виски или ром. Тоже отрава в своем роде, но я же затеваю не нравоучительную повестушку для квакеров. Да и вообще – как-то это плоско. Попробовать обойтись без яда?

Несчастный случай? Какие-нибудь каменоломни, куда миссис Симпсон вызвала сэра Чарльза на свидание, а муженек сбросил дядюшку с обрыва? Сломанная шея и несчастный случай – что-то в этом есть. Да, но чего встревожился мой коллега-доктор?

Я мерил Гайд-парк шагами, ломая голову над тем, что могло заставить моего коллегу обратиться за советом ко мне. Неудачное покушение, и кто-то сломал шею в каменоломне вместо американца? Что же, они не видели, кого с обрыва сталкивают? Разве что ночью… Да и ночью, знаете, надо сильно постараться, чтобы перепутать. Или там была одинаковая одежда? Или мистер Симпсон у меня подслеповат? Это энтомолог-то? Ну нет, шею мы пока никому ломать не будем. Несчастный случай, пустынная местность… Жаль, что это не готический роман. Там можно было бы приплести какое-нибудь проклятие. Проклятие рода Симпсонов…

Я хмыкнул. И без того было ясно, что фамилию Симпсонам придется менять, но сейчас это стало очевидным.

Ночью прекрасная миссис Симпсон приглашала меня в каменоломню полюбоваться орхидеями при лунном свете. Мы устроили небольшой пикничок на краю обрыва, пили горький ликер и обменивались замечаниями о погоде с вышедшими сюда же на прогулку мистером Симпсоном и его любовницей. Дамы сидели под белыми кружевными зонтиками, мистер Симпсон украдкой показывал мне флягу с виски и многозначительно подмигивал. Неся на руках кокер-спаниеля, сам похожий лицом на свою собаку, прошел мимо мой коллега-доктор. Он любезно раскланялся с нашей компанией и сообщил, что к аптекарю поступил свежий стрихнин.

– Ах спасибо, – ответила миссис Симпсон. – Я недавно купила три унции очень хорошего стрихнина и думаю, на этот месяц нам хватит.

В наряде Буффало Билла появился Лестрейд с сачком для ловли бабочек.

– Я только что поймал замечательный экземпляр Cyclopides, – сообщил он таинственным шепотом. – И без вашего мистера Холмса, доктор! Без мистера Холмса!

Любовница мистера Симпсона, которая только что была в светлом скромном платье, вдруг оказалась в вызывающем черном белье, как будто сошла с французских откровенных открыток. Куря трубку моей покойной Верити, она подошла ко мне и сказала:

– Вам пора ломать шею, сэр Джон. Прыгайте с обрыва, прошу вас…

– Ах нет, – вскричала прекрасная миссис Симпсон. – Ему еще рано. Ведь орхидеи еще не зацвели!

– У нас нет времени, дорогая, – ответил мистер Симпсон. – Сэр Джон торопится. У него свидание с мистером Холмсом.

– Да-да, – сказал я и обратился к мистеру Симпсону: – Вы не поможете?

Мистер Симпсон сильно толкнул меня, и я полетел с обрыва в полном блаженстве, наслаждаясь мягкостью окружающего меня воздуха. Прозвучали несколько выстрелов, и Лестрейд, сдирая шкуру с кокер-спаниеля, закричал:

– Вот оно, проклятие рода Симпсонов!

Под шкуркой оказалась другая собака, огромная, страшная, настоящее чудовище…

Я проснулся, полежал в постели, приводя мысли в порядок. Лестрейд был прав, ни один присяжный никогда бы не осудил ангельски прекрасную миссис Симпсон. Да и в литературе… В литературе как-то сложилось, что блондинки не могут быть злодейками. Вот если бы она была яркой брюнеткой… Хорошо, будет яркая брюнетка. Эсмеральда. Испанское имя. Она – испанка. Или нет – креолка! Злой гений бесцветного мистера Симпсона.

И пора им уже поменять фамилию. Они будут называть себя… мистером и миссис – нет, мисс, он же выдает ее за свою сестру – ох, как же их назвать? Я вспомнил своего старого знакомого, довольно неприятного малого, у которого была очень привлекательная сестра. Они были мистер и мисс Меррипит из Стэплтон-хауза. Решено: наши преступники будут мистер и мисс Стэплтон из Меррипит-хауза. А имя сердечника-дядюшки, которого они свели в могилу, испугав до смерти чудовищной собакой, пусть будет… я заглянул в выходные данные книги, которую читал перед сном, как делал всегда, когда мне надо было заменить подлинные имена персонажей. Однако ни одна фамилия не показалась мне приемлемой для вынесения в заглавие. «Проклятие рода Джонсов» – или Смитов – это, скорее, для юмористического рассказа. Фамилия Макдональд была гораздо лучше, но она сразу переносила действие в романтическую Шотландию, а я уже решил, что оно будет развиваться в скучной английской глубинке. Взгляд мой упал на строчку: «Гарнитура Баскервиль»,и все было решено. Конечно же, «Проклятие рода Баскервилей»!

Я писал этот роман с вдохновением, которого никогда не испытывал, описывая дела Холмса. Отдавая долг Лестрейду, именно ему я подарил славу убийцы зловещего чудовища. Но вся слава раскрытия этого преступления оставалась за мной – до того дня, когда я пришел к издателю, только что прочитавшему мою рукопись.

– Это совершенно ни на что не похоже! – сказал он мне устало. – Доктор Ватсон, вы упорно не внемлете моим настоятельным просьбам. Я до предпоследней страницы ждал, когда с континента, или из Америки, или откуда-нибудь еще приедет мистер Холмс и блестяще раскроет это дело. И что? Вы, кажется, хотите, чтобы со всей Англии собралась рассерженная толпа читателей и устроила тут суд по-американски? Как это… э-э-э… «суд Ленча», кажется. Я ведь показывал вам письма. Народ Британии желает читать о мистере Холмсе! Почему вы всюду выпячиваете свою персону? Мы уже знаем, где вы учились, и что вы позорно бежали из-под Майванда, и историю вашей женитьбы, и кое-кого из ваших пациентов и коллег. Но, извините, кому интересны ваши семейные обстоятельства? Холмс, мистер Шерлок Холмс – вот фигура, которую можно назвать героем нашего времени. Он ведет войну с хаосом не где-нибудь на окраинах империи, а в ее сердце… – издатель перешел на язык газетных передовиц «Таймс».

– Вы не видели, какой хаос он ухитрялся учинять на Бейкер-стрит, – возразил я. – Наша почтенная миссис Хадсон не раз грозилась выселить его через суд.

– Короче, я говорю вам: не пойдет! – объявил издатель. – Или вы приносите роман, где действует мистер Холмс, или я более с вами не разговариваю. Да, и зачем вы изобразили миссис Стэплтон такой фурией? Что за чушь – креолка, Эсмеральда? От всяких этих знойных креолок можно ожидать только преступление по страсти: пылкая душа, ревность, кинжал в сердце. «Да, это я убила его! Но и после смерти он мой!..» А тут она у вас хладнокровно плетет паутину, будто какая-нибудь Екатерина Медичи, всего лишь ради наследства. Нет уж, доктор, никаких Эсмеральд!

И вы еще будете говорить о гордости творца? Предрекаю вам, что не пройдет и сотни лет, и литературой будут править деляги-издатели, а не писатели-творцы!

Увы!

Две ночи я бессильно боролся с сомнениями, но здравый смысл победил. Я сдался и послушно переписал несколько глав в начале и в конце, рассыпал упоминания о Холмсе по остальному тексту и бестрепетной рукой превратил Эсмеральду Стэплтон в забитую слабовольную женщину, из последних сил сопротивляющуюся преступному мужу. Ее слугу Антонио, который был ее преданным помощником и одним из колоритнейших персонажей, я почти везде повычеркивал. О том, что я должен ее переименовать, я вспомнил в самый последний момент. Как бы ее назвать? Мария, Анна, Элвира? И зачем я ее сделал креолкой? Эсмеральда – это значит «изумруд». Изумруд, подумал я, это тот же берилл, только цветом поярче да ценою подороже. Вот так и назову ее – Бэрил. Даже лучше, что имя не испанское.

Я отнес свое истерзанное детище издателю, услышал его горячее одобрение и в конце концов получил рецензию от Лестрейда:

– Ну, доктор, спасибо! Весь Скотланд-Ярд спрашивает, нет ли у меня щенка от баскервильской собаки. А кое-кто считает, что я не должен был расстреливать несчастное животное, и так страдающее от фосфорной мази. Удружили, доктор, что и сказать!..

Глава 9
Диссертация

Кое-кого из моих читателей в свое время посещала мысль, что это доктор Ватсон до Великого Исчезновения Холмса был вроде бы женатым человеком, а после вроде бы как стал холостым? Что случилось с милейшей миссис Ватсон? Неужели доктор овдовел?

Нет, все было гораздо хуже.

То есть, благодарение Богу, милая моя Мэри жива и сию минуту, когда я пишу эти строки. Однако же случилось так, что ее ясные глаза взглянули на меня с невыразимым укором и родной голос произнес:

– Ты для меня умер.

Меня как громом поразило.

День начинался так хорошо.

Я только что вернулся от издателя в отличном настроении, ибо уговорил его принять к публикации сборник моих юмористических рассказов о приключениях французского офицера наполеоновских времен, и чек с авансом приятно грел мой карман.

– Бог мой, Мэри, что случилось? – с испугом спросил я.

Она молча указала мне на стол, и я увидел там обычную толстую папку из зеленого дерматина. Поверх папки лежал небольшой листок бумаги. Рядом – разорванный плотный серый конверт под размер папки.

Я подошел и посмотрел. «М-с Дж. Ватсон в собственные руки», – было написано на конверте.

«Дорогая м-с Ватсон, – значилось в записке. – Пожалуйста, не сочтите за труд ознакомиться с этим плодом моих трудов, который я в шутку иногда именую своей диссертацией. Полагаю, что вы узнаете много нового о д-ре Ватсоне. С уважением, О. М.»

Я открыл папку и увидел свой фотопортрет, один из тех, что я сделал недавно по просьбе редактора. Скорее всего, его купили у фотографа, который напечатал несколько лишних снимков, чтобы продавать желающим изображения автора шерлокианы, как продавал изображения государственных и общественных деятелей, признанных красавиц света и полусвета, а также преступников, известных громкими злодеяниями.

«Д-р Дж. Ватсон», – вывела на широком нижнем поле рука, знакомая с каллиграфией не понаслышке.

Фотография была наклеена точно на середину листа, и больше здесь ничего не было.

Я перевернул страницу.

«Предлагаемая Вашему вниманию диссертация ставит своей целью раскрыть некоторые стороны жизни известного своими литературными опытами доктора Ватсона…» – начиналась рукопись. Строго говоря, сей труд был напечатан на машинке и действительно был оформлен как диссертация, фотографии были аккуратно подклеены, пронумерованы и подписаны, приводились какие-то схемы, таблицы и графики, щедро цитировались самые разные источники.

Мой идиотизм университетских времен был расписан даже более живо, чем это вставало в моих воспоминаниях; в другой момент меня бы это умилило, но сейчас я был зол: Мэри пришлось читать о моей тайной жизни.

Причем все факты трактовались весьма тенденциозно. Из диссертации явно следовало: что бы я ни совершил в своей жизни, хорошее или плохое, все это я делал только потому, что я негодяй и преступник.

Меня обвинили даже в смерти Джона: слишком уж своевременной она оказалась. Что же касается моей службы в качестве помощника врача на пассажирском судне – оказывается, ничего подобного, я просто совершил кругосветный круиз, причем ухитрился влипнуть в какую-то темную историю в Сан-Франциско. Автор задался вопросом, откуда у меня взялись деньги на такой круиз. Ответа на этот вопрос у него не нашлось, однако из обтекаемых формулировок следовал вполне отчетливый вывод, что честным путем я получить деньги не мог.

Моя истинная роль в смерти Верити осталась для автора диссертации неясной, хотя как уличающий косвенный факт отмечалось, что моя жена прожила слишком короткое время после своего опрометчивого подарка. Однако каким же я был описан негодяем в семейном быту: грубый, нечуткий, я только что не бил Верити смертным боем после бутылки-другой бренди. Да-да, рюмочка на сон грядущий значительно увеличилась в объемах! Прекрасно понимаю, кто был источником сведений обо мне, мне даже не пришлось смотреть, кто дал свидетельские показания – разумеется, наша искусная кухарка, обожающая баранье сало. И у аккуратнейшей из горничных нашлось для меня доброе слово: я разбрасывал свои туфли по всему дому, стрелял из револьвера в гостиной, шлялся ночи напролет по притонам и возвращался из своих походов в таком виде, что оставалось удивляться, как это я умудрялся принимать пациентов да еще писать рассказы. Кстати, о рассказах! Мне приписали пошлейший порнографический романчик, который был анонимно опубликован в 1886 году. Ну, в студенческие годы я был бы польщен, если бы узнал, что меня обвиняют в подобном авторстве, дело молодое, сами понимаете. Сейчас мне было противно. Я посмотрел, кто свидетельствовал об этой мерзости. Два однокашника из Лондонского университета, в те времена прыщавые ничтожества, истекавшие слюной при виде любой низкопробной девки. Судя по приведенным показаниям, они ничуть не изменились.

Дружба моя с полковником М. как-то прошла мимо внимания диссертанта. Зато – совершенно неожиданно – я обнаружил выдержку из письма профессора Мориарти его брату, где упоминалось мое имя, причем в таком контексте, что спутать меня с каким-нибудь иным доктором Ватсоном не представлялось возможным. «Доктор Ватсон, который, как марионеткой, управляет фигляром с Бейкер-стрит, который выдает себя за непревзойденного сыщика, который…» Покойный профессор, может быть, и владел математической логикой, но логикой английского языка или не владел вообще или совершенно вышел из себя, потому что у него не нашлось сил закончить фразу. Диссертант закончил за него скромненькими квадратными скобками, заключающими в себе слово «клякса». Тут, вероятно, профессор сделал значительный перерыв, ибо с ремаркой «другими чернилами» цитирование письма было продолжено, и Мориарти в более сдержанных выражениях описал следующую схему:

1. Доктор Ватсон задумывает и подготавливает десятки, а то и сотни преступлений в неделю.

2. Преступления осуществляют люди, которые абсолютно ничего не знают о том, кто ими управляет.

3. Какой-то ничтожный процент исполнителей – людей, которые неугодны ему, либо же таких, услуги которых больше не понадобятся, – доктор сдает полиции через посредство так называемого гениального сыщика. Сыщик этот просто наемный статист, хорошо стреляющий и неплохо боксирующий, но не более. Поскольку внятно объяснить, каким образом он раскрывает преступления, сыщик не может, он затуманивает головы окружающим смехотворной сказочкой о «дедуктивном методе» (тут профессор со свойственной математикам педантичностью разъяснил брату, что означают термины «дедукция» и «индукция», а заодно еще, что такое «синтез» и «анализ»).

4. После чего доктор Ватсон создает рекламу своей марионетке ловко состряпанными рассказиками.

На первом этапе у доктора заметные проблемы, ибо фантазией он, мягко говоря, не блещет, для того и понадобилась ему дружеская помощь профессора. А на последнем этапе возникли проблемы у самого профессора, ибо «гениальный сыщик», привыкший читать о себе только хвалебные отзывы, понемногу спятил и возомнил себя настоящим сыщиком. И, возомнив, решил засадить профессора за решетку (понятно, что доктора, который пел ему дифирамбы, «сыщик» трогать не собирался).

Я читал письмо, холодея от запоздалого ужаса. Становилось понятным, почему Мориарти относился к Холмсу без должной серьезности. Мне вспомнился случай в Индии, когда молодому офицеру, недавно прибывшему из Англии, подарили на дружеской вечеринке полоза – сначала желая испугать, потом с хохотом объяснили, что полоз не ядовит. Ночью полоз удрал в сад, а в комнату приползла гадюка – случай в том климате обычный. Утром молодой офицер нашел змею и начал забавляться так же, как накануне – таская ее за хвост или обматывая вокруг шеи. Зашедший несколько часов спустя приятель окаменел, застав эту сцену. У него все же достало выдержки попросить молодого человека снять с себя змею и отбросить ее в сторону, только после того он схватил саблю и зарубил гадину.

Мориарти полагал Холмса безобидным полозом и забавлялся, дергая его за хвост.

«Эта сумасшедшая мартышка Холмс начинает мне надоедать, – писал профессор брату, – пора уже заканчивать эту игру. Думаю, дорогому доктору Ватсону будет его сильно недоставать. Я еще порядком развлекусь, когда буду наблюдать, как уважаемый доктор будет подыскивать нового „гениального сыщика“. Надеюсь, в следующий раз он придумает что-нибудь правдоподобнее, чем пресловутый дедуктивныйметод».

Я поднял голову. Мэри стояла у окна. Мне не было видно ее лица.

– Я должен оправдываться по всем пунктам? – спросил я.

– Нет, – голос Мэри был спокоен и не внушал надежды. – Это анонимка, хотя и странного вида. Нагромождение чудовищной лжи и чудовищной правды. Я не собираюсь их разделять.

– Мэри…

– Я получила это четыре дня назад. Читала и забавлялась. А потом задумалась.

– О чем?

– Откуда у нас деньги.

– Но, Мэри…

– Джон, у нас три источника дохода. Твоя пенсия, твои литературные заработки и твоя практика. Джон, на этой неделе я догадалась взять в руки карандаш и сложить некоторые цифры. По самым скромным подсчетам, мы тратим в год в два-три раза больше, чем ты получаешь. Это в основном незаметные траты, и создается впечатление, что мы живем по средствам. Только не говори, что ты столько выигрываешь на бильярде. Эта мерзость, – она ткнула пальцем в папку, – права по крайней мере в одном. У тебя есть еще один источник дохода. Вероятно, незаконный, раз ты предпочитаешь помалкивать о нем даже наедине со мной. И тогда я отнесла ювелиру свои драгоценности.

Она помолчала, выжидая, не скажу ли я чего-нибудь.

– Ты ведь любишь дарить мне подарки, Джон, – наконец сказала она. – Всякие брошки с самоцветами, колечки, сережки… Та брошь с огромным солитером, несомненным стразом, потому что бриллианты такого размера по карману лишь герцогам да королям. Мои знакомые всерьез уверяли, что будь камень поправдоподобнее, брошь не выглядела бы так эффектно. Этот страз, Джон… он не страз. Он настоящий. И серьги индийской работы с гранатами, которые ты подарил мне в сочельник… Это тоже не гранаты, Джон. Это красные алмазы староиндийской огранки. Серьги работы двенадцатого века, Джон. Им место в Британском музее, а я постоянно забываю их в ванной на полочке. А бусы, которые ты подарил мне на годовщину свадьбы? Горный хрусталь, яшма, нефрит. Ничего особенного, Джон, вполне нам по карману. Яшма и хрусталь – ладно, ничего особенного, но нефрит, Джон! Эти резные бусины были изготовлены в Китае еще до рождества Христова. Им более двух тысяч лет, Джон. Или Джеймс? – вдруг спросила она резко. – Откуда у тебя деньги, Джон-Джеймс? Откуда у тебя такиеденьги?

– Это твое приданое, Мэри, – сказал я глухо.

– Мое приданое? – переспросила она. – Тот самый сундук майора Шолто?

– Ну, сундук… – протянул я. – Крохи, которые удалось поднять со дна Темзы. Крохи.

– И много этих крох?

– Примерно сто тысяч.

– Фунтов стерлингов? – уточнила она, и тон ее не предвещал ничего хорошего.

– Разумеется.

– Тадеуш Шолто получил хоть гинею?

– Чего ради? Не он же нанимал землечерпалку.

– Великолепно, – отметила она. – Ладно, Джеймс, – ядовито выделила она, – я вполне допускаю, что женился ты на мне по любви – собственно, раньше у меня не было в том сомнений. Но, Джон, почему ты мне ни слова не сказал? Почему я не имею права знать, что мы, оказывается, такие богачи?

– Мэри, я был уверен, что ты… Разве тебе не нравится наша жизнь? Мы живем так уютно, так мирно. У нас есть все, что нам нужно: дом, друзья, книги. Разве была бы ты более счастлива, если бы мы устраивали пышные приемы? Я уверен, такие развлечения не по тебе.

– Да, – сказала она, – Джеймс.Пышных приемов мне не надо. Тихая мирная жизнь меня вполне устраивает. Я вполне могу позволить себе отдых, Джеймс.У меня ведь была такая бурная молодость. Я бывала в Африке и Австралии, Индии и Афганистане, была хирургом, получила рану на войне, а потом еще ассистировала великому Шерлоку Холмсу, подставляя себя под пули и отравленные стрелы преступников. О да, мне есть о чем вспомнить и от чего отдохнуть, Джеймс.Господи, Джон, у нас есть сто тысяч фунтов, а я не могу позволить себе нанять вторую горничную, чтобы было кому принимать пальто у твоих пациентов и убирать в приемной и кабинете. И я постоянно не укладываюсь в те суммы, что ты выделяешь на хозяйство, и вынуждена идти к тебе просить еще. Это так унизительно, Джон, признаваться, что я плохая хозяйка, и просить у тебя твои деньги. Я экономила три месяца, чтобы купить себе хорошие ботинки. Я перелицовываю старые юбки. Я гордо отворачиваю нос в сторону, когда иду мимо фруктовой лавки, чтобы не смотреть не персики. Джон, я с детства мечтала съесть корзину персиков. Я их обожаю. Но персики пробивают такую дыру в семейном бюджете.

– Мэри… – пробормотал я растерянно.

– Я таскаю из библиотеки стопки книг о самых невообразимых приключениях. Живут же люди! А у меня каждый день штопка, стирка, глажка, проверка грошовых счетов, неисправная канализация, кухарка, за которой нужен глаз да глаз, сопливая горничная, которую пинками надо отрывать от бесед с посыльными, и пыль, постоянная пыль, от которой я начинаю чувствовать себя диким зверем. И если я встречаюсь с подругами, то разговор у нас идет все о том же: о нерадивой прислуге и проблемах с канализацией. Джон, я отдыхаю только вечером, когда ты с книгой садишься у камина. Тогда и я могу присесть и почитать. И то только потому, что у нас пока нет детей. Джон, зачем мне неправдоподобный бриллиант и красные алмазы, если я ощущаю себя загнанной ломовой клячей? Так вот, Джон, я от тебя ухожу. Я тебя люблю, но ты для меня умер. Я продала солитер и купила билет на пароход. Теперь моя очередь путешествовать по всяким Австралиям. И я намерена совершать все глупости, на которые смогу решиться. Миссис Форестьер составит мне компанию. Надеюсь, ты будешь вести себя благоразумно. Давай расстанемся по-хорошему. Лично мне скандал не нужен, но если ты захочешь, я на него пойду со спокойной душой, Джон. Ты меня очень обидел. Прощай.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю