Текст книги "Дневник"

Автор книги: Никон (Николай) Оптинский Преподобный (Беляев)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Я прочел, мне понравилось, и с тех пор я чувствую, что стал более уважать и почитать преп. Серафима. Сколько раз мне думалось: вот истинный монах, а ты кто такой? Так ли жил и подвизался преп. Серафим, как ты живешь? И невольно подумаешь: какой я маленький, непохожий даже на монаха в сравнении с великим подвижником преподобным Серафимом.

17 сентября 1908 г.

Сегодня память св. мучениц Софии, Веры, Надежды и Любови. Теперь в Москве бесятся. Праздник делают попойкой, весельем, исключительно плотским. В знакомых мне семьях тоже есть именинницы, и, вероятно, как и прежде, идет пир. Наступает вечер, съезжаются гости, говорят друг другу комплименты, пьют, едят и к ночи уезжают каждый в свой дом. Сколько суеты, сколько пустоты! О Боге, вере редко говорят – это неинтересно, устарело; все идет вперед, а это – детские сказки. Правда, есть люди верующие и хорошие, но большинство, к сожалению, не веруют, или веруют, да «по-новому».

Сколько раз мне так думалось… Сижу я в храме, особенно в Предтечевом и Макарьевском, мир, тишина кругом, лампадки теплятся пред святыми иконами, бдение еще не начиналось. Тихо и чинно входят братия, молятся и молча садятся на свои места в ожидании службы. Какая мирная картина! Так хорошо здесь… А там, за оградой, – суета, пустота, хотя все бегают, о чем-то заботятся, все заняты. Это еще ничего. А может быть, сейчас где-нибудь происходят убийства, грабежи, ссоры, насилия, дикие оргии пьянства и разврата. Какое забвение Бога, существования души, загробной жизни! Прежде и я находился в этом круговороте: и жил, и мог жить такой жизнью! А теперь (как благодарить Господа, не знаю) я здесь, в тихом Скиту. Воистину дивно, как Господь оторвал меня от этого страшного чудища-мира.

Вот и представляются мне такие две картины: мир со всеми его ужасами и, как полный контраст, эта тихая церковь с лампадочками в полумраке. И спокойно, радостно на душе. Слава Тебе, Боже!

18 сентября 1908 г.

Говорят, Батюшка заболел. Надо узнать наверное. Последнее время Батюшка часто ходил к утрени, на правило и обыкновенно говорил поучения, и говорил хорошо. Кое-что из этих батюшкиных поучений я думал при Божией помощи записать. Да и на благословении Батюшка давал мне маленькие наставления.

– Авва Дорофей, – говорил Батюшка, – поучает нас рассматривать свою жизнь, чтобы видеть, в каком мы устроении, много ли преуспели. Это рассматривание себя, это внимание себе необходимо. И кто этого не делает под предлогом неумения и незнания, тот пусть знает, что преуспеяние заключается, главным образом, в смирении. Преуспели мы в смирении – значит идем вперед. И никто пусть не смеет отговариваться.

Оскорбил один брат другого. Рассердился, обиделся обиженный брат, идет жаловаться начальнику на своего брата, а если и не идет, то волнуется внутренне. Может быть, и ответит ему. Какое же тут смирение? Смолчать, перенести обиду, простить – вот что нужно было сделать. Это и сделал бы смиренный.

Или еще пример. Идет брат, а навстречу ему другой. Этот брат кланяется ему, а тот в это время увидел на дереве два прекрасных яблока и, машинально взглянув на брата, снова устремил свой взор на яблоки, желая их сорвать. Поклонившийся брат обиделся: «Я ему кланяюсь, а он, гордец, словно не видит, посмотрел да отвернулся, разговаривать не хочет». А тот действительно так увлекся яблоками, что как бы даже и не заметил брата, нисколько не желая и не думая обидеть его. Какое же тут смирение? Смиренный подумал бы: «Я не стою того, чтобы брат взглянул на меня», – и нисколько бы не обиделся. А у нас, значит, мало смирения.

Второй случай Батюшка рассказал мне на благословении, когда я попросил разъяснения его слов, сказанных утром на правиле.

– В каком положении тела должно проверять свою жизнь? – спросил я.

– В каком угодно, лучше же всего сидя. Выберите полчасика, сядьте и проверьте себя. Монах не может быть в одном состоянии, он нравственно и духовно идет или вперед, или назад, ни одной минуты он не стоит на одном месте, он все время находится в движении.

Сон и чрево связаны между собой. При наполненном желудке монах много спит и просыпает более положенного. Я вам говорил и говорю: кушайте досыта, но не до пресыщения. Сыты – положите ложку. А иной уже сыт, а все-таки ест да ест, – глаза не сыты – это уже грех…

На утрени Батюшка опять говорил, что должно иметь любовь друг к другу и удаляться празднословия.

– Пророк Давид сказал: «Оскуде преподобный». Почему же оскудел? Потому что «умалишася истина, суетная глагола кийждо» (см. Пс. 11, 1–3), потому что не говорят о душеполезном, а повсюду празднословие, только и говорят о пустяках (Батюшка, кажется, сказал, что настанет такое время, когда будут говорить только об одних пустяках).

Одному иноку было видение. Стоят несколько монахов и празднословят, и видит он, что между ними и кругом их бегают грязные кабаны. Это были бесы. Потом увидел он монахов, говорящих назидающее душу, и между ними стояли ангелы светлые. Потщимся, братие, не погублять своих трудов за послушаниями празднословием, а более всего потщимся стяжать смирение. Пророк Давид сказал: «Смирихся и спасе мя Господь». Для спасения достаточно одного смирения. Опять сказано в одном псалме: «Виждь смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя» (Пс. 24, 18). Так сказал пророк Давид потому, что истинное смирение никогда не бывает без труда.

Я по нерадению позабыл, что Батюшка говорил о старце о. Льве, помню только следующее:

– О. Лев подвергся по клеветам недоброжелателей гонению (он – основатель старчества в Оптиной пустыни), и даже преосвященный Николай, увидев его, окруженного толпой народа, с упреком сказал ему: «Что ты делаешь?» – «Пою Богу моему, дондеже есмь!»(Пс. 103, 33). Преосвященный уразумел всю глубину этого ответа. Да, батюшка о. Лев пел Богу всем строем своей жизни.

Недавно я получил письмо от одного знакомого студента Московского Университета. Он был прельщен спиритизмом, потом, по милости Божией, он бросил его. Господь избрал меня и Иванушку орудием в этом деле. Я уничтожал даже все вещи, употреблявшиеся при сеансах. Была привезена из Успенского собора святыня, отслужен молебен. Я думал, он уже твердо стал на ноги. Но, получив письмо, вижу, что он снова в ужаснейшей прелести: он сладостно молится, видит Самого Христа, видит кресты с Распятием и тому подобное.

Я показал Батюшке письмо.

– Страшное письмо, – сказал Батюшка, прочитав его. – Мне подумалось, что Господь приездом вашим в Скит отвел вас и от него (студента). И прежде трудно было жить в миру, а теперь почти совсем невозможно. Или неверие и беспечность, или прелесть, если кто старается жить по вере. Благодарите Бога, что вы здесь. Вот он пишет: «Как вы живете?» – Как? Попросту. Да, будем стараться, чтобы в келии у нас все было просто. Простые бревенчатые стены, ну, ничего еще, если и обои есть. А главное, позаботимся, чтобы внутренняя наша келия была проста, чиста, без всяких обоев.

23 сентября 1908 г.

Сейчас, когда я читал в церкви Псалтирь, туда пришел по делам Батюшка. В ожидании пономаря Батюшка немного поговорил со мной.

– Вот сообщают, – говорил Батюшка, – что в одном монастыре Екатерининской пустыни, недалеко от Москвы, в 10 часов утра убили игумена и его келейника и благополучно ушли. Да, по теперешнему времени им, пожалуй, еще и награду дали бы за ловкость. Теперь как-то особенно стали нападать на монастыри. Но надо ожидать ужасов. Теперь стараются уничтожить смертную казнь. Когда это будет сделано, тогда будут призваны ко власти все прежние «деятели»(кажется, так).

Одна монахиня, уже манатейная, видела сон (или видение, я забыл). Ей явилась Божия Матерь и говорила, что должно ожидать ужасов. Это было в 1899 году. За шесть лет Она предсказывала русскую революцию, что и исполнилось. «Да и вообще, – сказала Она, – этому тленному миру недолго существовать: терпение Моего Сына и Господа истощается». Да, можно и этого ожидать…

Еще стоят монастыри, как какие крепости. Будучи еще мирским, я как-то пожил дней шесть в пещерном Черниговском монастыре, что за Сергиевой Лаврой: готовился, исповедовался, насколько это возможно мирянину, и приобщился. После принятия Святых Тайн мне было отрадно, легко на душе. Передо мной лежала Псалтирь в русском переводе. Я раскрываю и читаю: «Кто введет меня в укрепленный город» (Пс. 59, 11), «во град ограждения» по-славянски. Тогда мне подумалось: да ведь это (то есть монастырь тот) и есть укрепленный город. Потом я посмотрел толкование и действительно оказалось, что это так.

26 сентября 1908 г.

Сегодня день моего рождения, мне исполнилось 20 лет. Помню, в миру на большие праздники: Рождество Христово, Пасху и другие, а также на именины и дни рождения мне бывало скучно, не знал что делать, а без дела, конечно, скучно. Не понимал я, что духовный праздник обязательно требует и утешения духовного, помимо утешения телесного, допустимого, конечно, в меру, а не до забвения всего духовного, как почти всегда бывает в миру. Но я теперь, слава Богу в Скиту.

В миру большинство, даже верующие люди, не верят в существование бесов, а здесь – это несомненная истина.

27 сентября 1908 г.

Один раз, когда я каялся батюшке, что проспал лишнего, час ли или около этого, не помню, Батюшка сказал мне:

– Это вас борет бес уныния. Он всех борет. Борол он и преп. Серафима Саровского, и преп. Ефрема Сирина ^{7} , который составил всем известную молитву: «Господи и Владыко живота моего». Смотрите, что он поставил на первом месте: «Дух праздности», – и, как последствие праздности, «уныния не даждь ми». Это – лютый бес. На вас он нападает сном, а на других уже наяву – унынием, тоской. На кого как может, так и нападает. Ведь вы не можете сказать, что вы находитесь в праздности?

– Да, Батюшка, почти нет минуты свободной.

– Ну, вот он на вас и нападает сном. Ничего, не скорбите.

28 сентября 1908 г.

Я уже писал, что некогда живший у нас в корпусе студент Московской Академии Виталий Степанович Ставитский желает принять монашество. Он говорил о своем намерении Батюшке, и Батюшка благословил. Затем он вскоре уехал и присылает батюшке письмо (это было в начале сентября), что 12 сентября предполагается его постриг в мантию. Батюшка рассказал мне об этом на благословении.

– Вот прислал мне Виталий Степанович письмо, – говорил Батюшка. – Сообщает, что будет постриг, просит молитв в этот день за себя. «С тех пор, как вы меня благословили, – пишет он, – то радостное состояние души, тот душевный мир, который я ощутил тогда, когда выезжал из вашего Скита, продолжается еще до сих пор». Ведь я тогда на его вопрос о постриге сразу сказал: «Господь благословит». Иногда сомневаешься, не сразу решаешься сказать то или другое, а в этот раз я тотчас же сказал: «Бог благословит». У него настоящий русский, прямой, открытый, рыцарский характер. Из него выйдет хороший инок и хороший епископ. Да и ваше не уйдет. Сейчас, конечно, военная служба помешает, а там можно будет вздохнуть, да и я еще, может быть, протяну. Помоги вам Господи.

Вечером. Сейчас пришел с благословения. Батюшка позвал меня не в очередь, прежде других, пришедших раньше. Я вошел. Батюшка стоял пред не завешенным окном, около икон.

– Смотрите, какая картина, – начал он, указывая на луну, светящую сквозь деревья. Это осталось нам в утешение. Недаром сказал пророк Давид: «Возвеселил мя еси в творении Твоем» (Пс. 91, 5). «Возвеселил мя», – говорит он, хотя это только намек на ту дивную, недомыслимую красоту, которая была создана первоначально. Мы не знаем, какая тогда была луна, какое солнце, какой свет… Все это изменилось по падении. Изменился весь видимый мир. Ангелы не утратили своего первоначального состояния, они не изменились, разве только перемена в том, что они окрепли в борьбе. Диавол же даже после своего падения мог являться на небе, среди блаженных духов, но кроме пронырства и клеветы от него там ничего не было. Вот уж воистину непостижимая благодать и долготерпение Божие. И только когда Христос был распят на кресте, тогда пришел диаволу конец: «Се видех сатану, яко молнию, спадшаго с небес» (см. Лк. 9, 18), – сказал Господь Своим ученикам. Мы не знаем, какие волнения производит диавол среди людей – христиан, магометан, иудеев, – среди небесных планет и других тел. Ученые открывают, что лопнула такая-то комета, померкло такое-то солнце и тому подобное. А почему, неизвестно. У диавола еще осталась ужасная сила. И, воистину, только смирение может противиться этой силе.

5 октября 1908 г.

Как-то вечером на благословении, после исповедания мною моих немощей и прегрешений за истекший день, а, может быть, еще и за прежнее время, Батюшка начал говорить мне о самоукорении. Из батюшкиных слов я вообще заметил и понял, что нужно укорять себя за свои немощи и смиряться, всячески гнать от себя уныние, расслабление. Что бы ни случилось, унывать не надо, а сказать все старцу.

– Бог простит, – говорил Батюшка, – Бог простит. Укоряйте себя. Укорить себя нетрудно, а некоторые и этого не хотят. Перенести укор от брата труднее, а самому укорить себя нетрудно. Хотя если мы и будем укорять себя, но не будем бороться со страстями – будем есть сколько хочется, спать сколько хочется, то такое самоукорение, как незаконное, не принесет пользы. Если же мы укоряем себя, борясь со страстями, хотя и побеждаясь немощью и впадая в согрешения невольно, то такое самоукорение законно. В борьбе со страстями, если и побеждаемся ими, но укоряем себя, каемся, смиряемся и продолжаем бороться, мы непрестанно идем вперед.

Нам осталось одно: смирение. Время суровых подвигов прошло, должно быть, невозвратно. Вот, например, о. Вассиан принимал на себя суровые подвиги, иногда не топил келию, постился всю Четыредесятницу, но, несмотря на все это, никаких дарований не имел. А батюшка о. Макарий и в келии имел обыкновенную температуру, и не постился особенно, и келейников иногда распекал, когда они были виноваты, а за смирение имел много духовных даров – дар исцеления, изгнания бесов, дар прозрения – хотя и не принимал никаких особенных подвигов. Нам и остается только смиряться.

14 октября 1908 г.

Как-то на благословении Батюшка спросил у меня:

– Как вы думаете, кому труднее всего жить в простоте?

– Гордыне, Батюшка.

– Нет, вообще, при всем на то желании?

– Не знаю.

– Настоятелям. Быть настоятелем чрезвычайно трудно.

А как-то прежде, уже давно, Батюшка между прочим сказал:

– То время, когда я был послушником, было самое блаженное. Знал я только церковь, трапезу, послушание и свою келию.

Пришел ко мне на днях о. Агапит и говорит, что батюшка о. Амвросий (он сам от него слышал) говорил, что антихрист не за горами…Вот, когда я слышу об антихристе, настоящем тяжелом времени, об ужасах, коими полон мир, о смерти, ее возможной для всякого неожиданности и ее неизвестности, сначала как бы ужасаюсь, останавливаю на этой мысли ум, даже как бы решаю вести себя лучше, настраиваюсь готовиться на всякий случай. Но все это не надолго. Как-то очень быстро убегает эта мысль, убегает, не оставляя никаких следов.

16 октября 1908 г.

Теперь, когда я начал исполнять новое послушание письмоводителя, я пью утренний чай у Батюшки. Иногда разговор, несколько отходя от дел по послушанию, касается духовной жизни и монашества. Так, например, Батюшка говорил о монашестве:

– Не все монашество заключается в подряснике да каше. Надел подрясник, стал есть кашу и думает: «Я теперь монах». Нет, одно внешнее не принесет никакой пользы. Правда, нужно и носить монашескую одежду, и поститься, но это не все! Лампа, пока не горит, не оправдывает своего назначения – светить. Пожалуй, ее кто-либо толкнет и разобьет в темноте. Чего же не достает? Огонька! Правда, необходим и керосин, и фитиль, но, раз нет огня, если она не зажжена, она не приносит никому пользы. Когда же она зажжена, сразу польется свет. Так и в монашестве: одна внешность не приносит пользы, необходим внутренний огонек. О. Анатолий говорил, что «монашество есть сокровенный сердца человек».

19 октября 1908 г.

Как-то при мне Батюшка спрашивает у брата Никиты:

– Есть нищие?

– Да.

– Это хорошо! Пока помогаем мы нищим, слава Богу, все хорошо. И на обитель жертвуют, а как нет нищих, то и пожертвований нет. Я так замечал.

Я записал только смысл слов. У нас в Скиту братии запрещено подавать милостыню. Это меня несколько смущало прежде, а теперь нисколько, ибо Батюшка за всех подает.

Замечательно правильное наставление батюшки о. Амвросия: «Смущение нигде в числе добродетелей не написано, и происходит оно от того, что причина, от которой смущение рождается, ложна». Это правило я уже несколько раз видел подтвержденным моим собственным опытом.

Однажды Батюшка, показывая мне письмо, написанное, видимо, нарочно коверканным поддельным почерком, сказал:

– Вот письмо. В нем меня обзывают самыми площадными, ругательными словами. Особенно за мои собеседования в монастыре. Думаю на того, на другого. Но кто бы это ни был, в любом случае – он мой благодетель. Может быть, Господь за это простит мне что-либо из моих грехов.

Это, вероятно, написано было каким-либо монастырским монахом. Я неоднократно понимал из батюшкиных слов, что на него, то есть Батюшку, были гонения, что его не любили. А еп. Трифон, благословляя нас на монашество, сказал:

– Вы знаете, что есть партия против о. Варсонофия? Если к вам придут такие и будут что-либо такое говорить, то вы прямо в ноги им: «Простите, мы не можем осуждать старца».

Я уже забыл его слова, но смысл тот, чтобы не принимать осуждающих старца, избегать их и не слушать, не обращать на них внимания.

22 октября 1908 г.

Батюшка сказал:

– Жизнь есть дивная тайна, известная только одному Богу. Нет в жизни случайных сцеплений, обстоятельств, все промыслительно. Мы не понимаем значения того или другого обстоятельства: перед нами множество шкатулок, а ключей нет. Были (или есть, я не запомнил) такие люди, которым открывалось это.

25 октября 1908 г.

Вчера на благословении я каялся Батюшке, что проспал раннюю обедню в монастыре. На это Батюшка ответил:

– Бог простит. Укоряйте себя.

– Батюшка, как же, собственно, надо укорять себя?

– Как укорять? Очень просто. Совесть сразу заговорит, сразу будет обличать, а вам останется только согласиться, что плохо сделали, и смиренно обратиться к Богу с молитвой о прощении.

– Да, Батюшка, сначала станет как бы неприятно. Укоришь, обличишь себя, а через короткое время забудешь об этом, как будто ничего и не было.

– Хоть минуту, хоть полминуты, а надо обязательно укорять себя так. Наше дело – укорить себя хотя бы на очень короткое время, а остальное предоставим Богу. А ведь были святые отцы, у которых вся жизнь была сплошное самоукорение. Но нам до этого далеко. Когда мы себя укоряем, мы исполняемся силы, становимся сильнее духовно. Это закон духовной жизни. Как в нашей телесной жизни мы подкрепляем силы пищей, так и в духовной жизни наши духовные силы подкрепляются самоукорением. Вы только приняли пищу в желудок, а как пища переваривается в питательные соки, как ваше тело питается ими, вы не знаете. Точно так же и в духовной жизни: мы питаемся самоукорением, которое, по учению св. отцов, есть невидимое восхождение, но почему и как – мы не знаем. Это – закон духовной жизни. Когда мы питаемся духовным, мы духовно становимся крепче, сильнее. А что такое самоукорение? – Смирение. А что такое смирение? – Это риза Божества, по слову Лествичника ^{8} . Мы касаемся этой ризы тогда, когда укоряем себя.

26 октября 1908 г.

Запишу кое-какие батюшкины наставления:

– За гордостью, словно по пятам ее, везде идет блуд.

Только тогда хорошо жить в монастыре, когда живешь внимательно (кажется, Батюшка так сказал и прибавил: «Вот я вам и говорю: начинайте со смирения»).

Есть грехи смертные и не смертные, смертный грех – это такой грех, в котором если ты не покаешься и в нем застанет тебя смерть, то ты идешь в ад, но если ты в нем покаешься, то он тебе тотчас же прощается. Смертным он называется потому, что от него душа умирает, и ожить может только от покаяния. Грех для души – то же, что рана телесная – для тела. Есть рана, которую можно уврачевать, которая не приносит телу смерть, а есть рана смертельная. Смертный грех убивает душу, делает ее неспособной к духовному блаженству. Если, например, слепого человека поставить на месте, с которого открывается чудный вид, и спросить его: «Не правда ли, какой чудный вид, какая красота?» – слепой, конечно, ответит, что не чувствует этой красоты, так как у него нет глаз, нет зрения. То же самое можно сказать о неспособности души, убитой грехом, к вечному блаженству.

29 октября 1908 г.

Приходится разговаривать с Батюшкой между делом, или за чаем, иногда за обедом. И как после разговора с ним мне становится понятно, ясно то, что для меня неразрешимым вопросом было! Прямо глаза открываются.

– У батюшки о. Амвросия спросили, – говорил недавно Батюшка, – что такое монашество? – «Блаженство», – отвечал он. И действительно, это такое блаженство, более которого невозможно представить. Но монашество не так легко, как некоторые думают, но и не так трудно и безотрадно, как говорят другие.

Еще в миру я написал стихотворение, посвященное батюшке о. Амвросию «Блажен, кто путь свершая…», и, отпечатав в Казани, прислал ему. Затем, когда я приехал к нему в Оптину пустынь и напомнил о стихотворении, он сказал мне:

– А стихотворение привез?

И указал пальцем на грудь. Я ощупал карман в мундире и говорю:

– Нет.

– Как же это так: «нет»!?.

– Да так, Батюшка, нет.

– Гм, нет! Как же это так?

Я тогда ничего не понял. А когда мне сказали, что о. Амвросий ничего не говорит понапрасну, даже в шутку, я спросил об этом о. Иллариона и о. Иону, каждого порознь, и они дали мне одинаковые ответы, именно:

– При вас – значит, у вас в сердце, то есть исполняете ли вы то, что написано в стихотворении, соответствует ли ваше внутреннее устроение описываемому?

Тогда я понял, в чем дело. Понял, что стихотворения действительно при мне нет, а при батюшке о. Амвросии оно, конечно, было.

– Я говорю на утрене мое убогое слово, – говорил Батюшка, – чтобы не понести ответа на Страшном Суде за молчание. Это моя обязанность.

Действительно, я удивляюсь только, как Батюшка глубоко во все смотрит, замечает всякий, даже малейший недостаток и, если возможно, старается его исправить. Я говорю про недостатки вообще в Скиту.

2 ноября 1908 г.

Я недавно узнал у самого Батюшки, что он писал стихотворения, и они есть в печати листками. Одно из них, «Иисусова молитва», мне очень понравилось. Другие, которые я читал, не так нравятся мне. Об этом стихотворении я как-то и говорил с Батюшкой.

– Здесь нет ничего сочиненного, – говорил Батюшка, – все это вылилось у меня из сердца. Вам, вероятно, особенно понравился конец… Это состояние – переход к внутренней молитве в сердце – нельзя передать на словах так, как оно есть на самом деле. Его поймет и может понять только тот, кто сам его испытал… Путь молитвы Иисусовой есть путь кратчайший, самый удобный. Но не ропщи, ибо всякий, идущий этим путем, испытывает скорби. Раз решился идти этим путем, пошел-то не ропщи: если встретятся трудности, скорби – нужно терпеть…

Допустим, нужно пройти Козельск (это, вероятно, Батюшка сказал только так, для примера). Есть два пути (здесь-то и предположение): один – лесом, другой – полями. Лесом – сухая дорога, но в обход идет, а полями, хотя и значительно ближе, но встречаются болота. Вы решаетесь идти полями, желая прийти поскорее, но не пеняйте тогда на себя, если придете в Козельск с одной галошей и мокрый. Так и здесь, надо быть готовым на все.

В стихотворении говорится: «И ты увидишь, полный изумления, иной страны сияющую даль…» Да, именно «полный», то есть все существо человека исполнится изумлением, увидев «иной страны сияющую даль». Я откровенно говорю вам: так уж я теперь, пожалуй, не напишу…

Сегодня в конце литургии Батюшка сказал маленькое слово-поучение, делая оговорку как бы в извинение, что, хотя и не приняты у нас в Скиту такие слова за литургией, он все-таки говорит, находя это необходимым. Содержание слова было такое же, или почти такое же, как однажды за утреней, именно: поведение инока в Скиту, в особенности в праздники; чтение святоотеческих книг, научающих разуметь заповеди Христовы и тем любить Самого Христа; воздержание от хождения без крайней надобности в монастырь и по келиям: «Сиди в своей келии, и она всему тебя научит».

В утренней проповеди Батюшка напоминал о смирении:

– Старайтесь быть всегда готовыми к смерти, ибо смерть близка и к старым и к молодым, и к монахам, и к мирянам одинаково. Часто она приходит внезапно и неожиданно. Пусть каждый подумает, что будет с его душой.

Батюшка оба раза упоминал о книгах и указывал почти одни и те же книги: «Авва Дорофей», Федора Студита, «Лествица», «Варсонуфия и Иоанна», «Отечник» Игнатия (Брянчанинова), и другие, которые я не упомнил.

Недавно Батюшка дал почитать мне книгу «Жизнь и подвиги о. Александра, старца Гефсиманского скита». Батюшка раскрыл книгу на месте, где говорилось о скорбях и гонениях для всех, желающих идти путем старческого окормления. Прочтя эти строки, Батюшка сказал мне:

– Это ведь и у нас!.. Что же в других-то монастырях?! Вот, Бог благословит, читайте. Это – золотая книга!

5 ноября 1908 г.

За обедом Батюшка говорил:

– Состояние до получения внутренней молитвы описано мною в стихотворении. Это состояние хаотическое, ужасно тяжелое. Игра на скрипке, если кто умеет играть, очень приятна, но при учении игре на скрипке – убийственные звуки. Так и это состояние есть как бы настройка инструмента, начальные гаммы. Инструмент есть, рояль раскрыт, готов, перед нами ряд белых клавиш… – Игрока нет. Кто же этот игрок? Бог. Нам должно подвизаться, а Господь по обещанию Своему: «Приидем к нему и обитель у него сотворим» (см. Ин. 14, 23), – придет к нам, и наш инструмент заиграет.

Про эту музыку часто говорится в псалмах: «Крепость моя и пение мое Господь…»(Пс. 117, 14). «Пою и воспою Господеви…»(Пс. 26, 6). «Пою Богу моему дондеже есмь…»(Пс. 103, 33). То пение – пение неизглаголанное, чтобы его получить, и идут в монастырь и получают, но один через пять лет, другой через десять, третий через пятнадцать, а четвертый через сорок лет. Бог даст, и вы получите, по крайней мере, вы на дороге к нему.

Вам на военную службу надо – ничего. Пойдете, отслужите, еще больше узнаете, какая на этом чудище-звере шкура. Иногда она переливается разными цветами: и голубыми, и розовыми и другими. И люди бегут на нее, а зверь, то есть мир, раскрывает свою пасть да и пожирает их. А вы не обманывайтесь этими переливами, зная, что это только шкура… И опять воротитесь сюда.

Я теперь уже не имею возможности выходить и ходить по Скиту ночью…Вот смотрите, какая задумчивая аскетическая красота – этот наш храм (старый). Здесь все хорошо, не наглядишься… Приходит мне на мысль бросить все и уйти, но боюсь. «Зачем ушел с часов», – скажет Господь. Надо терпеть. Быть может, те души, которым Господь определил спастись через меня, не спасутся, если я уйду. Господь может брать во орудие и грешного человека, на все Его воля. Боюсь уйти самочинно.

Этот разговор начался с вопроса батюшки: «Сколько у нас в Москве дома роялей?» Тут мне припомнился мой товарищ по гимназии. Он был человек не высокой нравственности: неприличные разговоры, анекдоты, карточки, плохие умственные способности, весь его вид наружный, отношение видимое к религии, его ближайшие сотоварищи, отзывы о нем моих товарищей – все это подтверждало плохое мнение об его нравственности. Однажды он принес скрипку в класс. Надо заметить: он прекрасно играл на скрипке, он был по природе музыкант. Итак, однажды за отсутствием преподавателя вышло у нас свободное время, и этот товарищ мой по просьбе всего класса стал играть. Он играл наизусть, без нот. Лишь только раздались звуки, он весь переменился, в нем не стало заметно обыкновенной легкомысленности, смешливости, он стал серьезен. Это заметили многие.

Вот это я и рассказал Батюшке, а отсюда и пошел весь наш разговор.

– Видите, – сказал Батюшка, – видите, как может отрешать от земли музыка. Что чувствовал внутренне ваш товарищ, если он даже внешне изменился? Этих его чувств никто не может понять, если сам их не испытает, а если так отрешает от земли музыка, то тем более молитва.

8 ноября 1908 г.

Сейчас за обедней Батюшка опять сказал краткое слово, напоминая нам о смысле и значении нашего иноческого призвания.

– Св. Иоанн Лествичник говорит: «Ангелы – свет монахам, монахи – свет миру». Вспомните, что мы должны быть светом миру, что наше грядущее назначение быть царями и священниками. Вспомните, как милостив Господь, призвавший нас в эту святую обитель. Сами посудите, какие дела мы творили, как жили до призвания нашего сюда, в эту святую обитель.

Батюшка мне говорил, что его прошлое слово, сказанное за обедней, некоторым не понравилось.

Я помню, прочел у Игнатия (Брянчанинова) слова преп. Исаака Сирского: «Что есть чистота? Чистота есть сердце, исполненное милости о всяком создании. А что есть милостивое сердце? Это – горение сердца о всякой твари, о человеках, о птицах, о животных, о бесах, словом, о всяком создании». Я невольно остановился на слове «о бесах» и спросил об этом Батюшку:

– Как можно чувствовать милость к бесам, когда они ищут нашей погибели, когда говорится в псалмах: «Совершенною ненавистью возненавидех» (Пс. 138, 22)?!

– Заметьте, это не сам еп. Игнатий говорит, – отвечал Батюшка, – а он приводит только слова Исаака Сирского. Это единственный святой, который молился о бесах. Но как молился? Можно молиться, чтобы Господь уменьшил их муку, ослабил ее по неизреченной Своей милости (Батюшка говорил, как еще можно молиться, но я позабыл). Затем, того, что можно этому великому святому, нельзя нам. Все птицы высоко летают, но выше всех орел. Подобно орлу, и св. Исаак парит между святыми. Нам молиться за бесов опасно. Знал я одну начальницу общины. Она молилась за бесов. Я предостерегал ее. Она не послушалась и продолжала. Вскоре бесы стали являться ей и благодарить за молитвы о них. Последствием всего этого было то, что она пала с одной сестрой своей обители однополым грехом, а затем стала с этой же сестрой, которая была крещеная еврейка, заниматься спиритизмом. Конечно, обе они ушли из общины. Смотрите, как плохо они кончили.

9 ноября 1908 г.

У старца Александра Гефсиманского спросили: «Можно ли держать у себя в келии святую воду, просфору или что-либо подобное?» Он отвечал отрицательно. Прочтя это, я спросил у Батюшки: