Текст книги "Дневник"

Автор книги: Никон (Николай) Оптинский Преподобный (Беляев)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Как относиться к сему, ибо у меня имеются подобные предметы?

– Ничего, Бог благословит. Можно иметь, наши старцы благословляли. У старца Александра хотя и говорится, что нельзя, но это частное мнение. Может быть, он пролил когда-либо святую воду и во избежание сего на будущее время и решил не иметь ничего подобного. А наши старцы благословляли, ведь это делается с благою целью, – сказал Батюшка.

Сейчас прочел у еп. Игнатия (Брянчанинова) о кончине мира. Когда я читаю его сочинения, я удивляюсь его прямо ангельскому уму, его дивно-глубокому разумению Священного Писания. Я как-то особенно располагаюсь к его сочинениям, они как-то особенно располагают к себе мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно Евангельским светом. «Душа по природе христианка», она чувствует истину.

Те места Священного Писания, которые мною или вовсе не понимались, или понимались превратно, о смысле и отношении которых к жизни я имел весьма туманное представление, становятся для меня очень понятными и ясными. Конечно, не все, ибо некоторые требуют опытного понятия и духовного разума, которого у меня нет. Кроме того, я опять-таки не могу понять смысл какого-либо текста всецело. Ибо св. Петр Дамаскин говорит, что смысл Священного Писания открывается разным людям в различной степени, притом одному открывается в данном тексте одно, другому – другое, третьему – третье. Но всю глубину и весь смысл Священного Писания знает всецело только един Бог, Который и открывает его Своим избранникам по мере надобности. Этим самым, между прочим, св. Петр и объясняет кажущиеся разногласия в писаниях св. отцов, ибо они, действительно, только «кажущиеся», так как все св. отцы стремились к одной цели и достигали ее. Значит, я могу понимать настолько, насколько это мне нужно, но, надеюсь, понимаю правильно. Не читающие подобных книг остаются часто в полном неведении духовных предметов и явлений, и какое горестное это неведение! И это неведение, можно сказать, царствует в миру. Может быть и есть исключения, но обыкновенно это неведение, как некий страшный яд, разлито всюду.

Я родился, рос, воспитывался в хорошей, благочестивой, верующей семье, но не имел ни малейшего понятия о духовной литературе, даже о ее существовании. Когда мы впервые уже собрались ехать в Оптину, к нам на квартиру зашел о. Гавриил. В разговоре за чаем он сказал, что первым долгом нам дадут прочесть Авву Дорофея. «Авву Дорофея?» – подумал я, слыша первый раз это имя, и мне представилось, что это какая-нибудь такая дрянь, что ее только и можно в печку бросить. И как не горестно, таковы были мои понятия.

Все мои познания, приобретения, вся формировка в нечто определенное моих убеждений и понятий произошла здесь, в Скиту. Здесь, в Скиту, я приобрел более чем за всю мою жизнь в миру, более чем в гимназии и университете. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что там я почти ничего не получил, хотя в миру от рождения прожил девятнадцать лет, а в Скиту не живу еще и года. Великая, поистине великая милость Божия, что Господь привел меня сюда, в Скит! Чем я лучше моих, например, родных? Они живут в миру и едва ли не заблуждаются, а я, недостойный, питаюсь обильно духовной трапезой. Мне много дано, но много и взыщется. Поэтому я должен помнить, зачем я здесь живу, я должен помнить, что не я делаю кому-либо одолжение, снисхождение, живя здесь, а мне делает Господь великое снисхождение, что дозволяет находиться в Скиту!

Здесь хорошо. Конечно, люди везде люди, поэтому и в монастырях, следовательно, и в нашем Скиту живут не ангелы, а люди, имеющие каждый свои пороки и греховные наклонности. Но мне до этого дела нет. Прежде говорили: «Внемли себе – и довольно тебе». Чужие грехи и в миру очень удобно замечать, а вот свои грехи распознать да увидеть – это монашеское дело. А к этому здесь все удобства. И Батюшка говорит, что наш Скит, пожалуй, единственный такой во всей России (и от других приходится слышать это же). И не только духовная жизнь мне нравится, но куда бы ни обратил взор – все словно родное. А что было прежде?! Однажды я помогал пономарю в Предтечевом храме. Со мной был о. Кукша. Не помню, о чем мы говорили, запомнилась мне только одна фраза: «Как вспомнишь о старом, так даже заплачешь!» – сказал о. Кукша. Это свидетельствует, как хорошо ему было прежде. Но для меня старое – мир, а настоящее – Скит, и я благодарю Бога!

15 ноября 1908 г.

Вообще, в последнее время Батюшка не раз говорил о смерти.

– У меня начинают отекать ноги, это вестник приближающейся смерти.

Говоря это, Батюшка казался совершенно спокойным, а я невольно задумался. Еще как-то Батюшка говорил, что он начал сильно слабеть под вечер.

– Иногда едва сижу, – говорил он.

Также Батюшка не раз говорил:

– А туда с чем идти?

Все это заставляет меня думать о смерти Батюшки. Тяжело согласиться, примириться с этой мыслью. Это будет для меня тяжелая утрата, конечно, если Богу угодно будет, чтобы я пережил его. Желал бы я только одного: чтобы Батюшка скончался при мне, то есть, или до моей военной службы, или когда я уже возвращусь с нее, но по батюшкиным словам последнее едва ли возможно.

Еще прошлой зимой Батюшка говорил:

– Молю Бога, чтобы мне протянуть еще годик, или полгодика, чтобы вы окрепли, стали на ноги.

С того времени прошло уже более полгода. Обо всем этом я не раз хотел поговорить с Батюшкой и разрешить связанные с его возможной смертью вопросы: чтобы меня не раздавила эта скорбь, не привела в отчаяние, чтобы немного приготовиться к ней, чтобы знать, где и как поступить.

16 ноября 1908 г.

Вчера, когда я писал у Батюшки, он, читая письмо какой-то девушки, бывшей у него, рассказал мне про нее следующее. Эта девица прекрасно играет, она любит классическую музыку.

– Кого вы больше всего любите играть? – Спросил ее Батюшка.

– Бетховена, Гайдна, – отвечала она.

– А есть музыка еще лучше.

– Какая же? Моцарта?

– Нет, еще лучше.

– Может быть Баха?

– Нет, нет.

– Какая же? Не знаю.

– Музыка души!

– Души? Музыка души? Что же это за музыка?

– Это покой души. Тот самый покой, про который говорится в Евангелии: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11, 29–30). Вот этот самый покой. Изучали математику? Знаете, что такое знак равенства? Ну вот, покой души – блаженство. Это – музыка, гармония всех душевных сил.

– Так вот – какая музыка!

Так она мне понравилась! – продолжал Батюшка. – Такая милая девушка! Вот придет одна такая, и все позабудешь: и тяжести, и скорби. С другими приходится все говорить «сказку про белого бычка». Вы знаете эту сказку? (Я отвечал утвердительно.) Ну вот, а такая душа сразу все поймет… Вы понимаете меня?

– Да, Батюшка.

– Ах, матушка моя! Я вас за то и люблю, что вы меня понимаете. Есть и еще те, которые меня понимают…

Потом как-то Батюшка говорил мне:

– Все в Евангелии, кроме первого, более ясного смысла данного текста, имеет еще другой, более скрытый, таинственный смысл. Вот, например, евангельское повествование об изгнании из храма продающих и покупающих имеет, прежде всего, конечно, тот смысл, что Христос, видя бесчинство в храме, возмутился и, взяв бич, прогнал из него продающих и рассыпал деньги меновщиков. Но это знаменовало, было образом изгнания иудеев из ветхозаветной Церкви (кажется, Батюшка сказал «ветхозаветной»). Так что они, будучи изгнаны из Церкви, остаются вне ее и погибают. Несмотря на то, что были избранным Божиим народом, ныне – отверженный и проклятый. Только «остаток», сказано, «спасется»(см. Рим. 2, 27). Их проклятие и отвержение ясно доказываются тем, что где они ни появляются, везде чувствуется разложение нравственное, государственная измена и все что хотите…

Сейчас я говорил с Иванушкой, и этот разговор заставил меня вспомнить многое позабытое, на что в свое время не было обращено внимания. Первым моим духовником был протоиерей о. Сергий Ляпидевский, уже скончавшийся, вторым – его сын о. Симеон Сергеевич. Несмотря на религиозность мамы, бабушки, дедушки, папы – они нас редко посылали в церковь, особенно зимой, боясь простуды. А ребенок сам пойти не может. Нас и баловали, и ласкали, но вольничать не позволяли, уйти без спросу мы не смели.

Однажды на исповеди, кажется, о. Симеон сказал мне, что необходимо ходить в церковь по праздникам: «Это долг перед Богом». Я поразмыслил об этом и согласился. С тех пор я стал часто ходить в церковь, даже в будни, когда был свободен. Ходил я также и к вечерним собеседованиям по воскресеньям. Правда, ходил больше из «интереса», но все ж иногда бывало что-то вроде умиления. Помню, однажды за собеседованием, я, стоя на клиросе, слушал проповедь и заключил в конце концов так: «Как бы я провел время дома, не знаю, а здесь я услышал душеполезное».

Услышав однажды о грехе суеверия, я приложил слышанное к жизни и отверг все суеверное, например, приметы. Услышав же о грехе воззрения на девушек и женщин с похотением, я даже опечалился, – ведь это доставляло мне удовольствие. Как быть? Смотреть грешно, а не смотреть – лишить себя удовольствия. И решил я, что смотреть можно, только без похотения. Такой сделкой со своей совестью я как бы успокоился: взяла верх плотская сторона.

Затем представилось новое искушение: предложили мне учиться танцевать, но танцы назначались как раз во время вечерни. Куда склониться? Помню, был 6–й глас на «Господи воззвах» – в то время мой самый любимый догматик: «Кто Тебя не ублажит». И туда, и туда хочется. Долго я боролся, долго был в нерешительности, и (о позор, позор!) попрал я совесть и пошел танцевать. Совестно вспомнить. Как враг старается удалить от церкви, даже если ходишь, но с равнодушием.

Этого священника Симеона Сергеевича во время моего напускного озлобления на всех и вся я почти ненавидел, а ведь он первым побудил меня к хождению в церковь.

Что я поступаю в монастырь, никто не верил, да я и сам считал это чудом и милостью Божией. Один мой бывший друг, человек неверующий, с «красными» убеждениями, озлобленный на родителей, сказал мне однажды: «Где я покончу, трудно предположить: на виселице ли, под поездом ли, или еще где, не знаю. А ты, вероятно, женишься, обзаведешься детьми…»Я тогда согласился с ним. Но слава Богу, что избавил меня Господь от сего.

– Хорошо вы сделали, что не женились, ушли от мира, – не раз говорил Батюшка, а однажды прибавил: – Вы не знаете, какая сложная жизнь женской души.

Я все более и более начинаю понимать, какое счастье, что я в Скиту.

Батюшка как-то говорил, что одному святому было видение, как вкушает братия пищу: кто ест и ропщет, тот вкушает пищу, как навоз. Кто не ропщет, но и не благодарит, для того пища – ни то, ни се. А вот кто ест и благодарит, тот вкушает пищу, как мед. То же самое относится и к монашеской жизни. Только тому хорошо жить в монастыре, кто благодарит Бога за Его милосердие, за то, что Он вселил его в монастырь, что оторвал от мира. А кто ропщет на свою жизнь, тому в монастыре очень тяжело жить.

Батюшка благословил все время читать жития святых, когда же прочту все 12 книг, тогда начинать опять сначала. Благословил читать «Лествицу», затем преп. Феодора Студита, Варсонофия и Иоанна преподобных.

Сейчас Батюшка ушел в монастырь на проповедь.

18 ноября 1908 г.

Вчера Батюшка говорил о новом поколении.

– В нем замечается отсутствие памяти, неспособность к математике и вообще ко всем наукам. Профессора и учителя постоянно на это жалуются. И объясняется это не чем иным, как ранним сожительством. Страшно подумать, некоторые почти в десять лет начинают «жить», часто встречается сифилис. Разлагается, тлеет, вымирает новейшее поколение. Хотят без Бога жить. Ну, что же? Плоды такой жизни очевидны!

Когда в Оптиной была мама, она спросила Батюшку, пробудут ли они (то есть я и Иванушка) в монастыре все время? Мама беспокоилась, думая, что монастырская жизнь будет нам не под силу, что она может нам скоро наскучить. На это Батюшка маме ответил:

– Пробудут, если Бога не забудут.

Мне об этом рассказывал сам Батюшка.

19 ноября 1908 г.

Может быть, я где-нибудь уже и записал то, что хочу сейчас записать, но повторюсь, ибо это дело великой важности.

– Батюшка, я часто осуждаю всех, кто делает даже хорошее. Часто хороший поступок я перетолковываю в плохую сторону.

– Бойтесь подозрительности! Диавол, возобладав человеком, доверяющим своим предположениям и подозрениям, может показывать ему, чего на самом деле и не было. Помните, у аввы Дорофея есть рассказ?

– Помню.

– А когда вам диавол указывает на чужие недостатки и немощи и побуждает вас к осуждению, вы говорите себе: «Я хуже всех, я достоин вечных мук. Господи, помилуй меня!» И даже если будете говорить это без чувства, то все-таки нужно так говорить.

24 ноября 1908 г.

Утром Батюшка говорил мне следующее:

– Замечательно то, что когда человек теряет благочестие и веру христианскую, он сходится с евреями. Ясным примером этого могут служить все наши либералы – все стоят за евреев. Дружба с евреями произошла и у Юлиана Отступника, когда он отвергся Христа. Оно и естественно, переходить на сторону врагов Христа тем, кто Его отвергается. Замечательно то, что история заклеймила сего нечестивца прозвищем «Отступник».

26 ноября 1908 г.

Как-то я с Батюшкой стал говорить о нотном пении в церквах. Я лично его не любил и не люблю, как развлекающее мысли и внимание молящегося, вследствие чего не могущее способствовать молитве. По крайней мере это я должен сказать относительно себя. Кроме того, если придется удачно пропеть, то этим самым дается повод к тщеславию, если же неудачно, то – досада и раздражение. Такого же мнения и Батюшка:

– Нотами поющие связываются по рукам и ногам. Нет свободного творчества, чувства. Как только появляются на сцену «картесы-распартесы», все пропало (таким словом Батюшка назвал, по-видимому, всю совокупность нотных названий, терминов). Мне говорил Преосвященный Никон, бывший у нас, что он не любит нотного пения и не позволяет петь по нотам у себя. Разве только сочинения Львова и Турчанинова.

Я уже забыл подробности, только помню то, что Батюшка не одобрял нотного пения.

27 ноября 1908 г.

Прихожу к Батюшке, сказал, что было нужно, и сам Батюшка начал говорить следующее:

– Весь мир находится как бы под влиянием какой-то силы, которая овладевает умом, волею, всеми душевными силами человека. Одна барынька рассказывала, что был у нее сын. Был очень религиозен, целомудрен, вообще, был хороший мальчик. Сошелся с товарищами и стал неверующим, развратным, словно кто-то овладел им и заставляет его все это делать. Очевидно, что это посторонняя сила, сила злая. Источник ее – диавол, люди же являются только орудиями, посредством. Это антихрист идет в мир, это – его предтечи. Про это Апостол говорит: «Пошлет им духа заблуждения, духа лестча…зане любви истины неприяша…»(см. 2 Фес. 2, 10–12).

Что-то мрачное, ужасное грядет в мир. Человек остается даже как бы беззащитным; настолько им овладевает эта злая сила, что он не сознает, что делает. Все эти забастовщики… Даже внушается самоубийство и совершается. А почему это происходит? Потому что не берут оружия в руки: не имеют при себе Имени Иисусова и крестного знамения. Никто не согласится сотворить молитву Иисусову да крестное знамение: «Это такие археологические древности, совершенно отжившие свой век, ведь мы…»

Постоянно имейте при себе Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», и открывайте помыслы. Все св. отцы говорят, что проходить Иисусову молитву без проверки никак нельзя. Имя Иисусово разрушает все диавольские приражения, ибо они не могут противиться силе Христовой. Все козни диавольские разлетаются в прах. Почему так и как это происходит, мы не знаем, знаем только, что это действительно так.

Был у нас в Скиту один блаженный иеромонах. Выйдет он вечером и начнет ходить по Скиту. Конечно, творил Иисусову молитву. Ходит, ходит и слышит: в монастыре заблаговестили к утрени, и он пойдет на правило. Все св. отцы говорят, что ночь способствует молитве. Силы души как-то не развлекаются. Этот иеромонах говорил, что «услышишь, как 12 часов пробьет». Вообще ночью хорошо молиться.

Проверка при Иисусовой молитве должна, главным образом, состоять в откровении помыслов (я так понял). Например, помысл говорит: «Что ты так молишься? Надень вериги, только чтобы никто не знал». Наденет, и сразу самомнение: «Несть, якоже прочии человецы.» Я! И пойдет это «Я» повсюду и все погубит. А ведь следовало этот помысл открыть. «Нет, – сказали бы тебе, – лучше быть посмиреннее да укорять себя. Не надо лучше никаких вериг», – и спасен от самолюбия и возношения. Главное и самое первое – смиряйтесь и смиряйтесь.

28 ноября 1908 г.

Сейчас на благословении я сказал про тщеславные помыслы, беспокоящие меня особенно во время моего келейного правила:

– Я стараюсь читать по возможности не спеша и вникая в смысл читаемого. Часто вот и приходит такая мысль, что будто я читаю и кто-либо из родных или знакомых слушает меня и даже видит, хотя я их не вижу. При этой мысли я начинаю более вникать в смысл читаемого, иногда даже прибавляется чувство, вообще я начинаю читать лучше. И мне представляется, что слушающие остаются довольны моим чтением, – вот это я Батюшке и сказал.

– Да, это тщеславие, с которым надо бороться. Не принимайте этой мысли.

– Как же мне это не принимать?

– Не принимать – значит не обращать внимания. Этот бес не сразу отстанет, – все равно как собака: ее хлещешь, гонишь от себя, а она все идет да лает, так и бес тщеславия. Не обращайте внимания. А если вы видите, что начинаете читать лучше и с большим чувством, то обращайтесь к Богу с благодарением и самоукорением. Тогда этому бесу нечем будет попользоваться от вас, и он уйдет. Но не совсем, он вас не оставит и на следующий раз опять пожалует. Да, у монаха все время идет брань в помыслах!

Преп. Иоанн Лествичник считает тщеславие не отдельною страстью, а присоединяет его к гордости. «Тщеславие, усилившись, обращается в гордыню. Тщеславие делает то, что безголосый начинает петь, ленивый становится ретивым, сонливый становится бодрым» и т. п. Св. Иоанн Кассиан Римлянин ^{9} , замечая это, удивляется лукавству, хитрости и злобе этого беса. И как все святые избегали тщеславия, как осторожно они к нему относились! Например, батюшка о. Амвросий около себя имел всегда палочку, и когда кто-либо начинал говорить могущее возбудить тщеславие, он брал палочку и начинал ею помахивать. Его спрашивали:

– Зачем вы, Батюшка, палочкой-то машете?

– Да вот, я думаю, что скоро она по твоей спине прогуляется.

– Да, да… оставим лучше, Батюшка, этот разговор.

– Ну вот, так-то лучше.

1 декабря 1908 г.

Батюшка сказал мне сейчас, что, словно чума, словно некая душевная болезнь, нападает на всех уныние, тоска, жизнь становится не мила, решаются на самоубийство, не хочется ничего делать. Батюшка в пример привел какую-то барышню, бывшую у него.

– Сидит целый день в углу без дела. «Что же вы чувствуете?» – «Тоску». А ведь красавица, богата, недавно окончила гимназию с золотой медалью. Может быть, была влюблена, ибо после этого бывает что-то вроде сумасшествия. Нет. И истинная девственница… Спаси, Господи, и помилуй! – Батюшка перекрестился.

Это, должно быть, действительно очень тяжелое состояние, но я его по Божией милости не испытал. Как мне надо благодарить Господа за Его великие милости к моему окаянству?!

2 декабря 1908 г.

Батюшка мне благословил читать «Лествицу». Действительно, это дивная, глубокая книга: чудное доказательство плодотворности послушания, ибо она написана за послушание. Так вот, я недавно прочел в ней такие слова: «Не избегай рук того, кто привел тебя к Господу; ибо во всю жизнь твою ни перед кем не должен ты иметь такого почтительного благоговения»(4, 72). Я подумал: «Кто же меня привел к Господу? Кто меня вскормил духовно (если так можно сказать)? Кто мне открыл глаза на жизнь? Кто мне показал иночество, конечно, настолько, насколько это все может понять моя спящая, если не мертвая душа? За кого я держусь?» Это – Батюшка. Я к нему чувствую и любовь, если только я могу любить, и расположение, я ему обязан тем, что я не в миру, я ему обязан более чем кому-либо другому.

6 декабря 1908 г.

Сегодня День моего ангела, и Господь сподобил меня Своей великой милости: принятия Христовых Таин вместе со всею братиею. Служил и Батюшка и перед благодарственными молитвами после обедни сказал короткое слово. Вот оно вкратце:

– Мы сподобились, – говорил Батюшка, – великой милости Божией. Мы слышали, как сейчас говорил диакон: «Прости приимши Божественных, Святых, Пречистых, Бессмертных, Небесных и Животворящих, Страшных Христовых Таин, достойно благодарим Господа». Но как мы можем достойно благодарить Господа? Поистине страшное и неизреченное совершилось сейчас Таинство. Господь возлюбил нас, окажем и мы Ему любовь. А на тех, кто любит Господа, указал нам Сам Господь Иисус Христос, сказав: «Аще любите Меня, заповеди Мои соблюдите» (см. Ин. 14, 15). Значит, любить Господа и исполнять заповеди Господни – одно. Весь закон, все подвиги, всё, всё сводится к одному: «Возлюби!» Отцы и братья, старайтесь иметь любовь и святыню между собою. «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь».

Еп. Феофан, да и другие отцы учат, что когда благодать коснется человека, в нем появляется ревность к богоугождению. Если он не подавит ее, то появятся дела. И эти дела он будет совершать легко, ибо собственно не он, а благодать за него будет совершать их. Эту легкость телесных деланий испытал на себе и я, но я ничего не понимал: ни сущности этих деяний, ни цели, ни причины. Не заметить изменения было невозможно, но я или приписывал это себе, или не обращал на это внимания. Теперь я вижу, что я был под особым действием благодати в миру до приезда в Оптину в первый раз, во время всего нашего пребывания в Оптиной, затем, во время нашего пребывания в миру после Оптиной. Не знаю, как хранила меня благодать, только бывали заметные расслабления. Наконец, при поступлении в Скит Божия благодать опять воздействовала. Быть может, в миру благодать и более помогала мне, но ее действие было только охранительное, дабы я не погряз совсем, а внешних, видимых проявлений, кажется, не было. И теперь Господь хранит меня, но начинает отнимать от меня благодать, дабы испытать силу и твердость моего произволения. Теперь я кое-что понял, прозрел немного, чем я обязан Батюшке и чтению книг святоотеческих по его благословению. Я понял, что монашество есть непрерывная борьба, непрестанное умерщвление плоти, и я, помня это, должен готовиться к борьбе и скорбям.

Еп. Игнатий говорит, что подвижник по Божию смотрению, подвижник Христов значительную часть жизни проводит в скорбях, часто очень тяжелых. Поэтому мне надо запастись терпением. Мне припоминается, что когда я еще был мирским, Батюшка, вероятно, испытывая меня, во время нашего последнего приезда в Оптину, начал мне указывать на трудности, скорби и искушения, связанные с монашеством, советовал мне подумать. Я не скрыл от Батюшки моих сомнений и спросил его:

– Смогу ли я при Божией помощи перенести все это, то есть сообразно ли с моими силами будут попущены мне искушения и скорби?

– Конечно, так.

– Если так, – сказал я, – то я согласен (на монашество).

Это было 9–го декабря, насколько помню. Я все еще благодушествую, значит, скорби впереди, если будет угодно Господу продлить мою жизнь. Нельзя мне попускать себе расслабления, иначе при нашествии скорбей я буду совершенно не приготовлен к ним и могу пасть под бременем их. Я имею в виду расслабление душевное и телесное, и душевное даже более, ибо вся жизнь монаха внутри него, все делание монаха внутреннее делание, а внешнее воздержание и подвиги есть только пособие.

Недавно Батюшка мне рассказал про батюшку о. Амвросия, что он очень любил уху из свежей рыбы.

– Иногда ему посетители приносили даже животрепещущей рыбки. Вот некоторые и скажут: «Какой же это монах? Уху из свежей рыбы ест?!» А про него вот что известно (этому свидетель о. Анатолий, ныне здравствующий, он был у о. Амвросия келейником). О. Анатолий и о. Исаия читали однажды батюшке Амвросию молитвы попеременно, то один, то другой. Когда читал о. Исаия, о. Анатолий видит, что о. Амвросий стоит на коленях на воздухе, а не на кровати. Он удивился, быть может, испугался, и когда окончилось правило, он спросил о. Исаию: «Видел?!» – «Видел!» – отвечал тот. Значит, это было на самом деле. А ведь любил уху, да и так, по внешности, был как простой монах.

Вот и батюшку о. Анатолия (покойного) тоже видели молящимся на воздухе. Видел его о. Тимон. Видел и испугался старик. (Батюшка улыбнулся). Из этого я заключаю, что эти старцы были велики именно вследствие своего внутреннего делания, которое неизмеримо выше внешних подвигов, которые даже может заменить телесная немощь, так как их цель «держать в порядке окаянную плоть», по изречению преп. Петра Дамаскина.

Однако, я очень расписался, да простит меня Господь, если чем согрешил во время сего писания, ибо тщеславие всюду следует за мной. Скажу об этом Батюшке.

14 декабря 1908 г.

Батюшка мне не раз говорил, что про него распускают различные клеветы и выдумки, иногда очень смешные и глупые, не имеющие ни малейшего основания. Например, в Шамордине про Батюшку говорят, что «он всякую картошку описывает», то есть что он очень скуп и жаден. А это вовсе не так, даже совсем наоборот. Теперь, проводя все утро с Батюшкой, я имею некоторую возможность видеть его жизнь полнее. Иногда приходится слышать и хозяйственные распоряжения. Причина такой выдумки – Батюшкина аккуратность и точность в хозяйственном и в особенности в денежном деле. Причина же такой аккуратности и точности есть та, что Батюшка смотрит на себя, как на приказчика, доверенного св. Иоанна Крестителя. Хотя Батюшке часто жертвуют со словами: «Это лично вам», – а Батюшка говорит: «Я связан обещанием нестяжания и не имею права копить капитал, а все идет на братство».

Келейная жизнь Батюшки отличается простотой. Так же он прост и в обращении с братией.

– Простота была во времена первого монашества в обращении аввы с учениками. Авва был отцом, а не господином или начальником, к которому нельзя подойти. Эта же простота была и при наших старцах в нашем Скиту. Потом, уже после о. Амвросия и о. Анатолия, эта простота стала исчезать. Теперь мне даже говорят, что я слишком просто обращаюсь. А я иначе как-то и не могу. Если же некоторые злоупотребляют моей простотой, то я не виноват. Не могу же я из-за некоторых стать в холодные формальные отношения ко всем. Вы как об этом думаете?

– Я, Батюшка, согласен с вами вполне.

Этот разговор происходил летом еще в старом нашем корпусе. Был вечер. У Батюшки выдалось свободное времечко, и мы с ним ходили по Скиту, а потом посидели. Этот самый вечер может служить доказательством простоты Батюшки: мы гуляли как отец с сыном, разговор самый простой, искренний, что на уме, то и на языке. Ни малейшей натянутости не было между нами, но Батюшка не терял своего старческого достоинства, а я своего почтенного уважения к нему. Несмотря на всю простоту отношений, я все-таки был ученик, Батюшка – старец.

Между прочим, в этот вечер Батюшка высказал такую мысль:

– Нехорошо, когда монастырь богат. Есть на пропитание – и слава Богу. При богатстве забывается Бог, а когда денег-то нет, тогда почаще обращаешься к Богу и Иоанну Крестителю с молитвой.

Однако я начал с того, что про Батюшку распускают клеветы. Так вот, однажды Батюшка, только что услышав о себе новую клевету, сказал мне:

– Все может быть. Может быть, вы будете впоследствии духовником. Так вот я и говорю вам: опасайтесь женского пола. С ним надо быть чрезвычайно осторожным. Так сплетут, так сплетут… и смысла-то никакого нет. Недаром св. пророк Давид поет: «Избави мя от клеветы человеческия и сохраню заповеди Твоя…»(Пс. 118, 134). Значит, клевета препятствует даже совершению заповедей.

Также говорил и в другой раз:

– С ними (т. е. с послушницами и монахинями) надо быть очень осторожным. Мне они жалуются на о. Иосифа (Литовкина), а о. Иосифу – на меня. Однажды мне келейник о. Иосифа говорит: «Вы, Батюшка, пожалуйста, им ничего не верьте. Все врут». Также они и у себя в монастыре шатаются по келиям да занимаются сплетнями. Скажи неосторожное слово, они перетолкуют по-своему и передают в измененном уже виде другой, та – третьей и так дальше, а в конце концов получится такая сплетня, что подобного и предполагать ничего нельзя было. Это постоянно… Но я при этом должен сделать оговорку, что такое шатание продолжается до той поры, пока она еще не встала на монашеский путь. Как только она встала на монашеский путь, получила монашеское устроение, все это кончается и она прямо пойдет, как по рельсам. Но некоторые до получения монашеского устроения живут одни один год, другие два года, пять лет, десять, иногда даже двадцать лет. У кого есть задатки получить быстро монашеское устроение, то Господь иногда дарует его и через год, другие никак не попадут на рельсы: подбежит к ним, посмотрит и убежит. Но когда попадет на них, то пойдет по рельсам. Иногда (кажется, так сказал Батюшка) они лучше нашего, сильнее. Есть монашенки очень высокого устроения.

Вчера Батюшка перебирал только что отпечатанные свои стихотворения, я спросил у него:

– Благословите мне, Батюшка.

– Вот вам, – сказал он и дал мне четыре листка с четырьмя стихотворениями (первое из них о батюшке о. Анатолии) и отдельно 28 листков со стихотворением «Молитва Иисусова».

– Батюшка, зачем мне много? – говорю я.

Батюшка сначала на это мне ничего не ответил, но несколько секунд спустя (едва ли прошло более полминуты) сказал:

– Я хочу, чтобы вы шли этим путем.

15 декабря 1908 г.

Говорили о тщеславии, о том, что слава неполезна даже святым (не прославленным, например о. Амвросию [2]2
  Тогда еще не прославленному.


[Закрыть]).

– Ибо человек удобопреклонен к злу, и сердце человека, даже святой жизни, может немного как бы склониться к славе: «А может быть, и правда я такой?!» – и все пропало. Поэтому батюшка о. Амвросий имел даже при себе палочку, которая гуляла по спинам не только простых монахов и мирян, но даже и иеромонахов. Батюшка о. Анатолий даже захворал, и постоянно молился, дабы изгладил Господь из его ума и самую мысль о слышанном им про видение, бывшее о. Иоанну Кронштадтскому, что вместе с ним (т. е. о. Анатолием) служили два ангела во время литургии. Почему же? Боялся самомнения, боялся мысли: «Я-де вот какой!» Конечно, тогда бы все пропало.