355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Железников » Голубой уголь
(сборник)
» Текст книги (страница 7)
Голубой уголь (сборник)
  • Текст добавлен: 26 мая 2017, 09:30

Текст книги "Голубой уголь
(сборник)
"


Автор книги: Николай Железников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Пришлось уступить определенно выраженному желанию беспокойного союзника, так как ничего другого не оставалось. На следующий день стали выламывать лед сверху. Здесь действительно работа пошла очень споро. Без особого труда удавалось взрывать огромные глыбы льда, заодно сбрасывая их вниз.

«Обитатель айсберга» видимо был удовлетворен тем, что его указания приняли к сведению. Во всяком случае свою ночную работу он прекратил.

Больше двух месяцев прошло без особых событий.

XIII. Под дневной свет

Солнце, осторожно выглядывая из-за льдов, изо дня в день смелело, показывая все большую часть диска. В одно прекрасное утро оно вышло целиком. День стал чередоваться с ночью, все более и более урезая ее время. В конце апреля ночь была окончательно вытеснена. Солнце перестало скрываться. В течение первой половины суток оно описывало верхнюю дугу своего пути, в течение второй половины – нижнюю, чуть не касаясь линии горизонта.

Однако солнечных дней в апреле было очень мало. Наплывали туманы, и ничего не было видно сквозь густую беловатую муть. В ущелье туман поселился прочно. Он задерживался там, уплотнялся и казалось вытеснял воздух, затрудняя дыхание; забивался во все щели, на все наращивая пухлые слои инея. Сверху же опускались все новые и новые массы тумана, точно кто-то, по-видимому без устали, сгружал огромные транспорты мокрой ваты.

Туман, конечно, не останавливал работы. Она даже подвигалась быстрее: лед сделался податливее и легко кололся большими глыбами.

Работа подходила к концу. В ледяной стене айсберга были прорублены длинные узкие ворота. Расширив их и расчистив путь, можно было бы протащить лодку. Но тут возникли сомнения относительно, того, когда пуститься в дорогу.

Ожидать, когда вскроется лед, было опасно – Жуков предупредил, что это может наступить очень поздно, и даже не исключена возможность, что вблизи острова, на всем видимом пространстве, лед вовсе не вскроется. Непрерывный день будет продолжаться четыре месяца, до конца августа, потом снова наступит зима. Самые лучшие месяцы для плавания – июль и август, но тронуться в путь надо раньше: в июне или даже в мае, так как за два месяца на лодке далеко не уйдешь.

Наметив план, решили выступить в конце мая. Нагрузив лодку всем необходимым и поставив ее на полозья, идти до тех пор, пока не встретится вода.

Комлинский, который уже примирился с мыслью, что ему придется расстаться со своим двигателем и по возвращении домой опыты начать сызнова, взялся сконструировать приспособление, которое сделает лодку аэросанями и глиссером одновременно. Для этого требовалось снабдить лодку пропеллером. Мотор имелся. Правда, пропеллер на льду будет давать очень небольшое поступательное движение, может быть не даст никакого, но облегчит труд людям, которые потащат лодку. А это было как раз то, что нужно: ведь быстрое движение по неровной поверхности льда все равно было бы невозможно.

Однако Комлинскому закончить пропеллер так и не удалось, да это и не понадобилось. Вопрос о дальнейших шагах разрешился сам собой и совсем не так, как предполагали.

Произошло это в середине мая, за несколько дней до срока, намеченного к отъезду.

Уже два дня свирепствовала арктическая буря. Не могло быть и речи о том, чтобы выйти за «ворота» айсберга и посмотреть, как она хозяйничает там, в беспредельных просторах ледяной пустыни. Без крайней нужды никто даже не выглядывал на палубу. Некоторое представление о неистовстве шторма можно было получить по нестерпимому вою и грохоту, раздиравшим и дробившим воздух даже здесь, в кубрике.

Буря, нарастая, ревела все яростнее, точно ее раздражало и приводило в бешенство грузное сопротивление тяжелых льдов, не поддававшихся сразу попыткам взломать застывшие покровы океана. Буря прессовала миллионы тонн воздуха, обрушивала их с непереносимым ревом на ледяные горы, крушила, дробила пневматическими снарядами лед, приводила в мощное движение десятки миллионов тонн льда, стравливая льдины с льдинами, воздух с водой, ледяную пыль с воздухом. Все под напором бури превращалось в ее оружие, все взрывалось, взлетало вверх. Буря густо замесила в воздухе тяжелую смесь водяной и ледяной пыли. Эта смесь врывалась в «ворота» ущелья, наваливалась на обледенелый пароход. Даже айсберг, казавшийся ранее непоколебимой горой, временами вздрагивал.

На третий день неистовство бури еще более возросло. Теперь в ее распоряжении было больше ледяных снарядов. Взломав ледяные поля, она раскачивала и швыряла во все стороны ледяные горы.

В кубрике разговаривали мало: надо было кричать в самое ухо. Но все были довольны. Никто не сомневался, что айсберг не выдаст, и, точно сговорившись, товарищи кричали один другому:

– Спасибо буре!.. Взломала лед!.. Утихнет – поедем!..

Неожиданный рывок!.. Сотрясение!..

Обрушился айсберг? Из-под ног мгновенно выскочил пол и превратился в стену, которая заменила пол. В следующее мгновение с такой же быстротой все перекочевали на противоположную стену, где было дверь. Задняя стена ровно на секунду превратилась в потолок. Наконец все снова упали на настоящий пол. После этого пляска стен стала менее порывистой.

Не могло быть сомнений в том, что произошло. Айсберг не обрушился. Он плыл!

После первой встряски кубрик стал описывать широкие вращательные движения. Так продолжалось долго, несколько часов. Вначале эти плавные размахи сопровождались покачиваниями, которые встряхивали людей, как грибы в лукошке.

К ночи качка стала совсем незначительной, хотя буря ревела почти с прежней силой. Очевидно айсберг вновь обрел полное равновесие, а волны не могли раскачивать такую громаду. Ночью ветер и гул стихли.

Утром вышли из кубрика. Айсберг, раздвигая и ломая встречные льды, отталкивая другие ледяные горы, казавшиеся рядом с ним пигмеями, величественно и медленно плыл на юг. Вокруг до самого горизонта громоздились плавающие льды самых разнообразных размеров и форм – огромные ледяные поля в десятки квадратных километров, нагромождения льдов, напоминавшие полуразрушенные города, грузные ледяные горы с лохматыми снеговыми шапками на остроконечных вершинах. Особенно красив был айсберг, плывший недалеко впереди. Казалось, что над ним основательно поработали человеческие руки. По фронтону его выстроился ряд стройных колонн, а основание уходило в воду четырьмя быками, между которыми высоко изогнулись три арки. Вода под арками пенилась и бурлила, там проплывали, торопясь и толкаясь, мелкие льдины – точно под мостом на реке во время ледохода. Но над всем главенствовал гигантский айсберг, несший на себе замороженный пароход и кучку случайно заброшенных на него людей.

Над всем главенствовал гигантский айсберг, несший на себе законсервированный пароход.

Жуков обратил общее внимание на то, что осадка парохода стала глубже. Теперь киль его возвышался над водой всего лишь на какой-нибудь метр-полтора.

Со всех сторон посыпались разнообразные вопросы, и Жукову пришлось провести целую беседу об айсбергах. Он рассказал, как они «родятся» от ледника, сползающего в море. Напором вода отламывает время от времени отдельные куски от ледяной реки. Такой кусок – новорожденный айсберг, – выскакивая на поверхность, производит целую бурю. Перевертываясь и снова ныряя в поисках устойчивого положения, он попутно крушит и ломает все, что попадется.

Айсберги бродят по морским течениям, попадают и в Атлантический, и в Тихий океаны. Встреча с ними опасна. Подводная часть айсберга больше надводной, и пароход легко может наскочить на ледяную мель и получить пробоину. Кроме того, айсберги, погулявшие в теплых течениях или под солнцем, понемногу разрушаются. Малейший толчок может вызвать два одинаково плачевных последствия: ледяная гора либо переменит центр тяжести и перекувыркнется, либо рассыплется на мелкие части.

Ледники образуются на тех местах суши, где есть сравнительно небольшие возвышенности; так, под 80° северной широты достаточно для этого полукилометра высоты. Шпицберген, горы которого достигают 1400 метров, Земля Франца Иосифа и Новая Земля в достаточной степени покрыты ледниками. Но самые мощные ледники покрывают обширную Гренландию. По вычислениям доктора Гесса Гренландию покрывают 320 000 кубических километров льда.

Иногда айсберг пристает к берегу и на одном месте может прожить годы, а то и целые века. При этом он растет, накапливая снег, то-есть в миниатюре повторяет процесс образования ледников.

Не всегда встреча с айсбергом для судна нежелательна. Иногда – особенно во время бури – она бывает спасительной, так как под его защитой можно отстояться во время волнения.

Для того, чтобы взобраться по лестнице Комлинского на вершину айсберга, пришлось потрудиться дня три. Лестница была сильно попорчена во время бури: местами обледенела, местами порвалась. Когда взобрались наверх – земли нигде не увидели. Впереди льды редели, а за ними у самого горизонта чернела полоса чистой воды.

– А куда же девался обитатель айсберга? – сказал Бураков, когда спустились обратно на палубу. – Жалко его все же. Сдуло, вероятно, беднягу во время бури, или остался в ущелье…

Действительно, после бури, оторвавшей айсберг от ледяного фиорда, о таинственном «обитателе» ничего не было слышно. Да и трудно было предположить, чтобы в такую бурю человек мог удержаться на ледяной горе. Но как раз в тот момент, когда высказывались предположения о гибели «обитателя», он соизволил лично пожаловать на палубу. О своем приходе он возвестил хриплыми окриками – одновременно и грубыми, и слащавыми.

– Ошибаетесь, братики-голубчики! – донесся сверху голос… Марина. – Я в полном здоровьице, ручку только повредил немного. Да, да! Зря раскудахтались! Ну, да! Это я! Чего рты разинули? Болваны! Видите, мне трудно спускаться с мешком – рука болит. Разойдитесь, а то мешком прихлопну.

Действительно, на палубу хлопнулся дорожный мешок с вещами. А через минуту в кругу изумленных пленников айсберга появился Марин, весь обросший, в истрепанной меховой одежде.

Через минуту на палубе появился Марин.

Еще спускаясь по лестнице, он успел лицемерно похвалить и злобно обругать всех вместе и каждого порознь.

– Один только из вас умный человек – Васильков, да и тот шляпа!.. Бураков – приличный парень: я слышал, он за меня заступался. Но и Бураков, извините, дурак…

Этим Марин заключил свои «приветствия». Потом отшвырнул в сторону странный длинный прут, которым размахивал над головой, и заявил ворчливо:

– Ну, ведите меня в каюту. По-человечески высплюсь. Да не вздумайте меня бить! Я и сонный в обиду не дамся. Чуть что – убью первую же гадину!..

Несколько секунд после его ухода все молчали.

– Д-да… штучка! – пожал плечами Деревяшкин.

– Так вот чем он у нас разную мелочишку удил, – проронил Алфеев, рассматривая брошенный Мариным прут. Прут оказался самой настоящей удочкой с крючком на длинной леске. – Хоть сумасшедший, а ловко нас дурачил.

Марин с первого же дня повел себя так, точно он ни на минуту не расставался с коллективом. Ни с кем не считался, в работах почти не принимал участия. Повествованием о своей оригинальной зимовке удостоил только Буракова. На вопросы отвечал грубыми шутками, сложными елейно-ехидными речами или площадной бранью. Он легко впадал в гнев, а если не сердился, то замысловато издевался над собеседником. Удовлетворять естественное любопытство товарищей пришлось Василькову и Буракову.

Еще зимой, когда «враг из темноты» стал выкидывать свои фокусы. Васильков пришел к убеждению, что такие вещи может проделывать только человек. А когда обнаружилось, что этот человек непомерно злобен, с успехом подслушивает разговоры команды (следовательно, понимает по-русски), знает распорядки лагеря, особенно враждебно относится к работе над постройкой двигателя Комлинского– у Василькова уже не оставалось сомнений в том, с кем именно они имеют дело.

После нескольких месяцев молчания Марин видимо рад был случаю поговорить. Вот что он рассказал Буракову.

Первоначально он действительно хотел сделать попытку уйти одному. Ему доставляло большое удовольствие наблюдать, как его искали, и тогда же его осенила мысль инсценировать свою гибель. Удачное завершение этого замысла доставило Марину большое наслаждение. Он принялся копить запасы для одинокой зимовки. Делая вылазки в ущелье для пополнения запасов, он неизменно находился в условиях более выгодных, чем его жертвы: все видел из темноты и знал соотношение сил; в то же время товарищи его не видели и не могли догадаться кто враг. Иногда Марин забавлялся тем, что удил с лестницы или с трубы парохода то, что ему нужно было или попросту попадалось на крючок. Благодаря темноте и страху своих жертв, он был неуловим, непонятен, страшен – это доставляло ему удовольствие, веселило его. Из этого он делал игру – и одновременно извлекал из этой игры выгоду для себя.

Марин не постеснялся высказать Буракову и такие свои соображения: он все надеялся, что при розысках экспедиции какой-нибудь аэроплан пролетит над их лагерем. С аэроплана не заметят лагеря в ущелье, поэтому надо дежурить наверху. То, что он один наверху – даже лучше. Одного на аэроплан возьмут непременно, а всех – нет. Отсюда злобный ум Марина логически пришел к мысли уничтожить всех товарищей. Одну из этих попыток Васильков в свое время разгадал, и она помогла ему тогда до некоторой степени разоблачить «врага из темноты».

Еще зимой Марин, боясь быть подстреленным, пришел к заключению, что ему выгоднее прекратить враждебные действия против товарищей.

Всю зиму Марин прожил в одной из глубоких, хорошо укрытых пещер наверху айсберга. Пещеру утеплил тюленьими шкурами и полотнищами, выкраденными из кладовой.

Своих соображений о Марине Васильков никому не высказывал потому, что это могло вызвать еще большее смятение, тем более, что неоспоримых доказательств у него не было.

XIV. Странствующий хозяин

Медленно, но безостановочно, день за днем морское течение непрерывно увлекало айсберг к югу. За сутки его относило в среднем на пятнадцать-двадцать километров. Впереди, как дозорный, неизменно плыл айсберг с арками и колоннадой и услужливо расчищал заторы. Случалось, что «дозорный» задерживался, и «хозяин» (как назвал Деревяшкин айсберг, приютивший на себе замороженный пароход) начинал к нему грозно приближаться. Тогда «дозорный» начинал волноваться: он раскачивался, спешил протолкнуть мелкоту, назойливо загораживавшую проход, и, когда это ему удавалось, торопливо продирался вперед, несколько раз поворачиваясь назад, точно извещая «хозяина», что задание благополучно выполнено.

– А он нам наделает когда-нибудь хлопот, этот суетливый ледяной мост, – сказал как-то Бураков.

– Наоборот, пока он нам добросовестно помогает, – ответил Васильков.

– Да, пока «хозяин» не вздумает его догнать и самолично подтолкнуть. Тогда вся колоннада может обрушиться к нам на палубу.

– Ну, мы успеем своевременно спустить шлюпку…

Лодка, сделанная еще в ледяном ушные, действительно была наготове для спуска в любой момент.

Но пассажиры айсберга не сидели сложа руки в ожидании, пока придется спускать шлюпку. Они деятельно готовились к тому, чтобы спустить на воду пароход! Теперь, в открытом море, при свете лица, работа была праздником, она сопровождалась громкими песнями, бодрыми шутками и веселым смехом.

Когда Рюмин в первый раз затянул песню, все вспомнили, что в ледяной тюрьме никому никогда не приходило голову запеть.

– Не то что петь – и говорить-то там совсем разучились, чуть не шопотом переговаривались, – вспомнил Деревяшкин.

Действительно, даже голоса теперь стали какие-то другие – тверже, полнее.

В июне айсберг спустился ниже 80-й параллели, повернул на запад, а через несколько дней, описав большую петлю, повернул на юго-восток. Постепенно его отклоняло все севернее, и к концу июня он переменил курс на северо-восток.

Теперь корабль почти все время освещался солнцем. Однако новое направление не нравилось путешественникам. Надежды попасть в более южные теплые воды с каждым днем становились менее действительны. Прошел второй месяц путешествия на айсберге. «Хозяину» точно понравилось бродяжничать. Он прошел по Ледовитому океану уже около тысячи километров, и неизвестно было, сколько он еще намерен пространствовать. Его пленники деятельно готовились к тому, чтобы поскорее расстаться с «гостеприимным хозяином» и на свой страх пуститься в самостоятельное плавание. За это время произошло несколько событий, одно из которых оказало большое влияние на всю дальнейшую судьбу участников экспедиции.

Неоднократно видели белых медведей, моржей, тюленей. Охота на медведей оказалась наиболее удачной, благодаря исключительному вниманию, которое звери уделяли пароходу и людям. Их видимо привлекал запах пищи. Мишки нередко по одному и по дна подплывали к айсбергу и даже взбирались на него. Около двух десятков удалось застрелить. Одного убили в гот момент, когда он пытался залезть на пароход.

Благодаря охоте представился не один случай испытать лодку. Она была неповоротлива, но держалась на воде отлично, а мотор работал достаточно исправно.

Событие, послужившее поводом для более основательного испытания лодки, дало возможность получить совершенно непредвиденные энергические ресурсы для пароходных топок. Одновременно это событие заставило снова обратить внимание на двигатель Комлинского, получивший достаточно нелестную репутацию занятной, но совершенно бесполезной игрушки.

Дело было в середине июля. Дежурный с вершины айсберга заметил впереди на одной из льдин странную груду бревен. Тотчас туда направили лодку. Бревна оказались остатками неизвестной, раздавленной льдами шхуны – прекрасный топливный и строительный материал! Над разборкой его усиленно работали около четырех суток, связывая бревна и доски небольшими плотами и буксируя их лодкой к айсбергу.

Бревна связали небольшими плотами, лодка доставляла их к айсбергу.

В трюм усердно грузили дрова. На палубе распиливали бревна и сортировали доски.

В это время пароход был уже почти готов к спуску. Но Васильков еще медлил расставаться с «хозяином», считая, что, пока тот не очень уклоняется на север, благоразумнее оставаться его пассажирами.

Уже во время разборки шхуны несколько человек одновременно высказали мысль: использовать пароход в качестве парусника. От слов скоро перешли к делу и, покончив с перевозкой материалов, немедленно принялись за ремонт мачт, доставленных в неразобранном виде вместе с уцелевшими реями и обрывками вант Самым трудным, оказалось выбрать место для установки мачт, немало потрудились и над устройством мачтовых гнезд в трюме. Это были слабые места в познаниях «специалистов поневоле». Наконец установили мачты и занялись подборкой снастей. Из остатков оболочки дирижабля сшили паруса.

* * *

В эти дни Комлинский воспрянул духом. Снова с прежним пылом он стал возиться над усовершенствованием своего двигателя. У него зародился какой-то новый проект, которым он, наученный горьким опытом, поделился пока с одним лишь Васильковым. Профессор этот план сразу же одобрил.

После того, как мачты были благополучно водворены на отведенные им места, пленники айсберга с необычайным увлечением отдались охоте: являясь одновременно и важной работой, и интересным спортом, и хорошим отдыхом, она вдобавок служила прекрасным поводом для того, чтобы лишний раз со стороны посмотреть на пароход. Действительно, было на что полюбоваться!

Странное впечатление производил со стороны замороженный пароход, покоившийся на своем плавучем ледяном доке. Его темный силуэт резко выделялся на фоне льда. Казалось, он приготовился к прыжку. Слившись правым бортом со стеной айсберга, пароход далеко высунулся носовой частью над ледяным оврагом, полого сбегавшим из-под обнаженной передней части киля к воде. Не только сам пароход, но и все окружающее его выглядело необычно, странно, даже нелепо…

Мачты, точно по ошибке воткнутые в пароход, прижавшаяся к одной из них труба двигателя Комлинского, многострунная сеть вант и перепуганных снастей бросали узор синих теней на стену айсберга. В переплете этих теней зацепилась нижним концом тонкая, хрупкая цепочка лестницы Комлинского, подвешенная к самой вершине айсберга.

– Представьте себе свежего человека, который увидел бы наш пароход! – сказал Бураков в одну из поездок на лодке. – Он вероятно не мог бы в первую минуту отделаться от впечатления, что наш противоестественный пароходишко вскочил однажды в некоем диком азарте на айсберг.

– А знаете, – прервал его Жуков, – как бы пароход в самом деле не вздумал скакать по льдам. Не нравится мне наш «дозорный» с его колоннадой и арками. Видите, там впереди что-то очень уж плотные льды – он их, пожалуй, не одолеет.

Действительно, из-под арок переднего айсберга виднелись вдали тесные скопления плавучего льда.

– Да, надо поторопиться со спуском парохода, – согласился Ковров. – Как бы не застрять здесь еще на одну зиму.

В этот день пытались спешно спустить пароход. Попытка не удалась – кормовая часть киля еще прочно сидела во льду. А. через два часа «хозяин» сам стряхнул с себя пароход, как блоху. Случилось именно то, чего все опасались. Но, как часто бывает в таких случаях, вышло это и не тогда и не совсем так, как ожидали.

Все спали. До ледяного поля была еще далеко. Деревяшкин, стоявший на вахте, заметил, что «дозорный» айсберг с колоннадой замялся перед сравнительно небольшим, как сначала Деревяшкину показалось, скоплением льдов. Дальнейшее произошло так быстро, что Деревяшкин успел дать сигнальный выстрел лишь в тот момент, когда его отшвырнуло к двери рубки, и льды уже сами подняли тревогу. «Хозяин» неожиданно потерял терпение и быстро двинулся на «дозорного». Расстояние сокращалось с молниеносной быстротой. Внезапно арки и колоннада замысловатой ледяной горы с грохотом исчезли, – точно сверху по айсбергу ударили невидимым гигантским молотом, и она рассыпалась на мельчайшие ледяные частицы. «Хозяин» покачнулся, и этого оказалось достаточным. Пароход ожил: дрогнул, скользнул куда-то вниз, глубоко зарылся носом в воду, вскинул корму…

Пароход сверху стремглав падал в бездну.

Несколько раз взлетал высоко вверх, точно собираясь снова прыгнуть на старое место. Сверху стремглав падал в бездну. Доски и бревна, посыпавшиеся в воду, плясали на волнах, сталкивались, били по бортам.

Через несколько минут пароход уже мирно покачивался на воде позади айсберга, куда волнение почти не доходило.

Айсберг остановился.

В этой «гавани» перед плаванием задержались ровно лишь на столько, сколько нужно было, чтобы выловить лес и проверить машины. На восток и на север тянулись унылые равнины сплошных льдов, на западе стаями бродили крутите айсберги. Из небольшой гавани, где стоял пароход, свободный путь открывался лишь на юг. Надо было спешить, чтобы не оказаться снова в ловушке.

Было начало августа, когда, выпуская из труб черный дым, громыхая и дребезжа ревматической, неумело подлеченной машиной, пароход двинулся на юг.

Опять предстояло много новой работы. Топливо необходимо было беречь. Следовало возможно скорее, на ходу, закончить оснастку, одеть пароход последними парусами и при этом попутно учиться новому морскому делу – сложной работе экипажа парусника. Но когда отвалили от айсберга, все, за исключением Алфеева, стоявшего у штурвала, бросили работу и со смешанным чувством облегчения и странной тревоги смотрели на медленно удаляющегося «хозяина» с сиротливо повисшей на нем лестницей Комлинского.

– Прощай, хозяин! – крикнул вслед айсбергу Рюмин. – Послужил нам!.. Хватит! Теперь хоть еще пятьсот лет странствуй себе па здоровье!..


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю