Текст книги "Голубой уголь
(сборник)"

Автор книги: Николай Железников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Николай Железников
ГОЛУБОЙ УГОЛЬ
Сборник научно-фантастических произведений

ГОЛУБОЙ УГОЛЬ
Роман

I. Ледяная тюрьма

Нельзя сказать, чтобы катастрофа произошла совершенно, неожиданно, но разразилась она слишком стремительно. Не могло быть и речи о спасении научных приборов. Не удалось даже принять достаточных мер для спасения всего экипажа дирижабля. Собственно говоря, спасать вообще никого не пришлось, теперь нужно было лишь подсчитать, кто и что осталось, да срочно подавать первую помощь. За то и другое пришлось взяться механикам Комлинскому и Коврову. Они остались невредимы, так как в момент крушения находились в задней, наименее пострадавшей гондоле.

Хотя механики меньше всего были знакомы с медициной, но оказались вынужденными, не мудрствуя лукаво, срочно взяться за ремонт живых механизмов, отложив на время работу по специальности. Прежде всего они принялись извлекать своих товарищей из-под разбитой гондолы. С этой частью задачи они справились быстро. Скоро к ним присоединился пришедший в себя завхоз Деревяшкин – он же и повар. Втроем они спешно бинтовали, накладывали импровизированные лубки на поломанные конечности, даже совсем удачно остановили жгутом с закруткой кровотечение из раны на руке у метеоролога Осинского[1]1
  Чтобы остановить кровотечение из артерии (при оказании первой помощи), прижимают артерию выше места ранения, в тех местах, где она лежит на кости, или перевязывают платком, веревкой и т. п. всю конечность выше раны и довольно туго закручивают эту повязку вставленной в нее палочкой.


[Закрыть]. К концу их работы некоторую помощь оказал извлеченный из-под гондолы репортер Бураков, отделавшийся лишь легкими ушибами.

Часа через они полтора устроили на льду целый лазарет.

Выбрав просторное углубление, огороженное с грех сторон ледяными глыбами, они расположили на извлеченных из разломанной гондолы полотнищах восемь раненых. Часть из них лежали в спальных мешках, часть – в одеялах.

Неподалеку за ледяным торосом были положены два обезображенных трупа: пилота и радиотелеграфиста экспедиции. Радиотелеграфист и после смерти не расстался со своим аппаратом, обломки которого впились ему в тело.

Пятерых больных накормили без особых затруднений они были в сознании. Зато начальника экспедиции Василькова, второго пилота Марина и механика Гаврилова накормить оказалось делом не легким. С ними долго возились, пока Бураков не посоветовал разжимать рот и вливать горячий кофе маленькими порциями. Этот способ вполне себя оправдал. Правда, Гаврилову влили, очевидно, «не в то горло» – он захлебнулся, закашлялся, зачихал и даже на минуту пришел в себя и шопотом выругался.

Потом «санитары» наскоро поели. До кофе никто из них не притронулся. По безмолвному соглашению берегли его для раненых.

– Ну, а теперь, – промолвил Ковров, – можно подсчитать, что осталось. Людей – двенадцать, из них четверо ходячих и восемь пока что лежачих.

– На каждого здорового по два больных, – вставил репортер Бураков.

– Совершенно верно, вы арифметику, очевидно, хорошо знаете.

– Я в этом начинаю сомневаться. Нас было перед падением всего семнадцать человек, теперь же осталось двенадцать живых и два мертвых. Где трое остальных? И вообще, что в сущности произошло?

– Я вот тоже не понимаю, что произошло, – сказал Деревяшкин, отыскивая глазами место, куда бы спрятать продукты, которые он извлек из-под обломков.

– То, что с нами случилось, – сказал Ковров, – закончилось бы, пожалуй, иначе, если бы успели сбить боковые стенки гондол. Люди вовремя могли бы выскочить. Вынужденный спуск был довольно стремителен. Обледенелый дирижабль при поднявшейся буре перестал слушаться руля. Упал в это ущелье. Ударился об лед средней гондолой и разбил ее вдребезги. Облегченный аппарат устремился вверх. Задняя гондола со мной и Комлинским, зацепившись за острый выступ льда, оторвалась и осталась на льду. Тогда передняя гондола перетянула – и задний конец сигары поднялся выше. В этот момент дирижабль получил третий толчок – носом о ледяную стену у самой ее вершины. Тут он и финишировал…

Дирижабль получил третий толчок – носом о ледяную стену.

– А что же с механиками передней гондолы? – спросил Бураков.

– На их долю, к сожалению, выпало слишком длительное падение… Нетрудно предвидеть, что с ними сталось… Ну, медлить нечего! Идем искать!..

Деревяшкина оставили наблюдать за ранеными. Остальные трое пошли по слегка пологому склону ледяного ущелья в ту сторону, где упала передняя гондола.

Извилистое ущелье, в самых широких местах раскинувшееся па двести метров, напоминало гигантскую трещину в леднике. С обеих сторон его ограничивали отвесные, точно отполированные ледяные стены, уходившие далеко вверх. Вышина их во всяком случае была не менее 400–500 метров. В узких местах ущелья царили зеленоватые сумерки, свет широких участков, отражаемый ото льда и снега, резал глаза. Пройдя около двух километров, но неровной ледяной поверхности, спутники увидели бесформенное нагромождение остатков передней гондолы. Собрать трупы экипажа этой гондолы, очевидно, не представлялось возможным – тела погибших, исковерканные до неузнаваемости, были опутаны хаотической смесью проволоки, тросов, изломанного дерева и металла.

Несколько минут все трое молча стояли на месте.

– Ну, пойдем, – вздохнув, нарушил молчание Ковров. – Там сейчас еще много чего надо сделать. Сюда вернемся, когда закончим.

Возвратившись к «лазарету», они застали Деревяшки на за работой. Завхоз разбирал и методично сортировал то, что осталось от центральной гондолы. В одну сторону отложил груду металлических частей и деревянных планок, в другую – остатки оборудования, отдельно – инструменты. Бережно расставлял посуду, в особо почетном месте складывал продовольствие.

Вернувшиеся с разведки, несмотря на усталость, принялись ему деятельно помогать, и через двадцать минут все было разобрано.

Вез особого труда удалось широкое углубление «лазарета» превратить в закрытое помещение. Для этого устроили крышу из боковой стенки гондолы, загородив вход и приладив дверку. Затем зажгли две керосинки, и в «комнате» стало совсем уютно. Раненые зашевелились. Профессор Васильков очнулся и застонал. Метеоролог Осинский открыл глаза и сел.

– Лежать! – приказал Деревяшкин, готовивший на примусе суп из пеммикана. – До обеда на курортах полагается спать, а обед будет готов через четверть часа.

– И все ты врешь, Деревяшкин, – заявил, сбрасывая одеяло и решительно поднимаясь, механик Алфеев, – Во всех курортах «мертвый час» устраивают после обеда, а до обеда полагается моцион.

– Так-то во всяких других курортах, а в ледяном курорте все наоборот, понимаешь? Ну, чего встал?

– А чего лежать? Коли рука сломана, так и ходить разве нельзя? Не на руках ведь хожу. Говори, что делать то надо?

– Ну, если так хочешь, пойди помоги, – они там на улице продукты в магазин таскают.

Алфеев вышел «на улицу» и стал помогать складывать припасы в кладовую, вырубленную в нише ледяной стены. После обеда он вызвался подежурить.

– А чем же ты, однорукий, стрелять будешь, если, скажем, медведь привалит?

– Я вас разбужу.

– Ну, коли так, – ладно.

– Ни один медведь сюда не придет, если у него нет дирижабля, – сонным голосом отозвался Комлинский, устраиваясь на одеяле.

– Ну, почем знать, – ответил репортер Бураков, примащиваясь рядом с ним.

– Он вместо сиделки подежурит, – пояснил Деревяшкин. – Да смотри, через часок-другой разбуди меня.

Но Алфееву пришлось разбудить завхоза раньше. Пилот Марин начал бредить, а потом пытался встать и бежать от мнимых преследователей. Деревяшкин долго возился с ним, пока проснувшийся от шума Бураков не помог ему надежно запрятать Марина в спальный мешок. Дежурить теперь остался Бураков.

На другой день утром похоронили в ледяной могиле двоих – первого пилота и радиотелеграфиста, взгромоздив у них в головах ледяную глыбу вместо памятника. После этого все «ходячие» стали рассортировывать имущество средней и задней гондолы. Задняя гондола была мало повреждена. Правда, большинство приборов оказалось испорчено, но мотор остался почти невредимым. Особо ценные вещи запрятали в ледяные кладовые, завалив их тяжелыми глыбами льда. Уцелело около тонны горючего и девять заряженных аккумуляторов. Пищевых продуктов при полуголодном пайке могло хватить недель на пять. Из оружия сохранилось восемь винтовок, более тысячи патронов. Имелось несколько лопат и пил, десяток мотыг, семь пар исправных лыж и две пары таких, которые легко можно было починить.

– Что-то больно много добра привезли на новую квартиру, – вздохнул Деревяшкин. – Надолго, видно, приехали.

– Добра-то надо бы побольше, не хватит, – ответил Комлинский. – Чтобы через полтора месяца не положить зубы на полку, надо поискать зверья.

После обеда решили обследовать ледяное ущелье. Ковров отправился вверх. Бураков с механиком Комлинским пошли вниз. Каждый из них вооружился винтовкой и мотыгой.

Комлинский с Бураковым, подойдя к остаткам передней гондолы, второй раз исполнили роль могильщиков. Потом отправились дальше. Больше часа шли они по довольно ровному льду. В стенах – ни одного пологого места или такой трещины, через которую можно было бы выбраться наверх. Везде отвесный лед.

Бураков был впереди. На одном из поворотов ущелья он радостно вскрикнул. Отставший Комлинский подбежал к нему.

– Открытая вода!.. – кричал Бураков.

Едва завернув за угол, Комли некий зажмурился от яркого света. Сперва ему показалось, что они вышли на совершенно открытое место. Потом, оглядевшись и посмотрев вниз на темную воду, он мрачно проговорил:

– С большим правом вы могли бы сказать; закрытая лоханка…

– И правда!.. Что за чорт… – сокрушенно пробормотал Бураков.

Перед ними был почти четырехугольный бассейн около трехсот метров ширины и более четырехсот длины. С боков и впереди он замыкался отвесными ледяными стенами, хоть не такими высокими, как в ущелье, но все же уходившими вверх достаточно далеко, чтобы привести пленников в уныние. Правда, поперечная стена была менее гладкой, на ней имелись разнообразные выступы, но выбраться здесь, очевидно, еще менее представлялось возможным, так как в нижней части стены, на высоте около двадцати метров, лед большим бугром выдавался вперед. По бокам бассейн окаймляли словно припаянные к стенам дорожки льда, шириной в несколько метров. Вместе с небольшим ледяным полем, отделявшим наших разведчиков от воды, эти дорожки составляли букву «П» с широкой верхней перекладиной.

– Ловушка, – сказал Комлинский.

– Ловушка… – уныло повторил Бураков.

Оба они прошли – каждый по одной из боковых дорожек – до поперечной стены, молча поглядели друг на друга через воду и молча же повернули обратно.

Назад к лагерю возвращались медленнее: и дорога была трудней – в гору, и устали, и – главное – глухая стена там, за бассейном, лишила надежды, с которой пустились в разведку.

Когда они вернулись в лагерь, Ковров уже был там. Выслушав их сообщение, он нахмурился.

– И вверху не лучше. В пяти километрах отсюда точно такая же стена… Мы надежно зарылись…

– Ледяная тюрьма, – пробормотал Алфеев.

II. Гости

Обед прошел в тяжелом молчании. Бессвязное бормотание и выкрикивания бредившего Марина наводили еще большее уныние. После обеда никто не сдвинулся с места. Горячка первых хлопот прошла, и теперь никто не чувствовал достаточно побудительной причины, чтобы предпринимать что-нибудь. Представление о неприступных стенах ледяного погреба, в который они попали, парализовало всякие другие мысли. Это общее уныние было самым страшным бедствием, которое могло постигнуть потерпевших крушение во льдах. Оно было заразительно. Оно могло отнять самое ценное, оставшееся после аварии у небольшого коллектива: товарищескую спайку, бодрость и инициативу, то-есть все то, что давало надежду выбраться или хотя бы продержаться возможно дольше. Ковров отлично это сознавал. Но результаты рекогносцировки так обезоружили механика, что он не находил в себе силы сделать попытку рассеять опасные настроения в самом начале. Совершенно неожиданно выручили раненые. Их обеспокоило напряженное молчание. Рюмин, у которого было сломано ребро, завозился.

– Что случилось? – спросил он.

– И правда, – внезапно раздался голос географа Жукова. – Мы ничего не знаем. Информируйте нас.

Осинский и механик Степанов тоже зашевелились. Ковров вынужден был сделать краткое сообщение.

– Очевидно здесь твердая земля, – сказал Жуков.

– Твердость такая, что дальше ехать о некуда, – вставил Деревяшкин, – но земли мало, можно сказать – вовсе не видать.

– Смотреть на нее нечего, лишь бы она из-под ног не ушла, – продолжал Жуков. – Представьте себе, что, наша тюрьма свободно плавает в океане. В один далеко не прекрасный день стены ее могли бы сдвинуться вплотную – вроде мельничных жерновов. А тогда нас – сами понимаете – стерло бы в пеммикан. Но этого не случится, земля не уйдет.

Ковров именно этого и боялся.

– А почему вы думаете, что здесь твердая земля?

– Я, сужу по тому, что вы нам рассказали, – ответил Жуков. – Отвесные высокие стены, извилистое ущелье, более или менее ровный лед на дне… Все это заставляет меня предполагать, что высокие стены – это, очевидно, обледенелые отвесные скалы. Может быть ледники…

– Ну, а почему в конце ущелья вода и за ней новая стена? Это больше похоже на айсберг.

– Все это лишь подтверждает мои предположения, – продолжал Жуков. – Вы ведь сами обратили внимание, когда ходили туда, что стена за бассейном отличается от боковых стен. Она не такая ровная. Наше ущелье – вероятнее всего – фиорд Таким образом непосредственно под нами – подо льдом, который служит нам почвой, – есть вода, но боковые стены, очевидно, лежат на берегу. Другое дело бугристая стена за бассейном. Это, надо полагать, действительно айсберг, который прибило к берегу, и он закупорил выход из фиорда.

– Очевидно сюда иногда заходит вода, – сказал Бураков.

– Несомненно заходила, пока айсберг не запер устье фиорда. Нам надо выяснить следующее: движется ли береговой лед? Если он неподвижен – а это вполне возможно – лучшего места для стоянки нельзя было бы выбрать.

– А если подвижен, тогда значит возможна пеммнкановая участь? – спросил Бураков.

– Не обязательно. Движения ледника очень медленны.

– Но неуклонны.

– Ну, это посмотрим. Надо время от времени наблюдать за айсбергом. Если береговой ледник движется, то у места соединения его с айсбергом время от времени будут появляться трещины.

– И в конце концов он рухнет, проломив под нами «пол»… – пробормотал Комли некий.

– Скорее, наоборот: оторвется и уплывет, – вмешался Ковров. – Если есть трещины, надо рубить ступени наверх. Хотя если и нет трещин – надо тоже готовить подъем из этой ямы.

– Я то думаю, – сказал усталым голосом Жуков, – что никаких трещин не будет, и айсберг прочно припаян к береговому льду. Опасности никакой нет, даже если наша тюрьма представляет один сплошной айсберг, но я уверен, что это безусловно не так.

– Ну, теперь оставьте Жукова в покое, – сказал Деревяшкин, – совсем уморите. Видите, еле языком, сердечный, ворочает.

Жуков слабо улыбнулся.

– Ладно. Ну, а теперь – наметить работу, носы вешать некогда, – заявил Ковров. – Решим, что и как делать. Спасение целиком зависит от нас самих. Наши головы и руки должны дать нам возможность унести отсюда ноги. Во-первых, надо попытаться сконструировать радио. Оба наши радиста вместе с аппаратами погибли, но, думаю, с этим делом мы все же справимся.

– Вот выздоровеет Гаврилов… он в этом деле смыслит немного, – сказал Комлинский.

– Ну и отлично, – продолжал Ковров. – Но на одно радио надеяться нельзя. Удастся ли его наладить? Если удастся – то сможем ли с кем-нибудь связаться? Если даже свяжемся, надо ведь ждать и ждать, пока нас отыщут. Поэтому, не забывая о радио, надо все же изыскивать способы, как самим выбраться. По-моему, стоит попробовать два пути. Первый – вырубаться наверх. Это очень большая работа. Второй возможно окажется путем в море. Найдем естественную лазейку, либо ухитримся прорубить тоннель. Но знаем ли мы толщину айсберга? Чтобы прорубиться через него, придется возможно затратить непроизводительно много работы. Наименее рискованный путь – наверх. Во всяком случае изучить бассейн в конце ущелья надо очень тщательно. По-моему, следует сейчас же установить очередь и ходить туда ежедневно, даже два раза в день. Я думаю, что и вопрос о пище мы может быть сумеем разрешить, изучая бассейн. Будем надеяться, что нам удастся поохотиться. Во всяком случае пробыть нам здесь придется долго. Надо сейчас же соорудить жилище. Это отнимет немного времени. Установим дежурство у больных. Главное – работать и не отчаиваться, В этом наше спасение.

– Правильно! – крикнул Алфеев. – Товарищ Ковров, прикажите всем сейчас же за работу. Пока силы-то есть, только и работать.

– А ты не ори, больных тревожишь, – упрекнул его Деревяшкин.

– Алфеев прав, – сказал Ковров. – Медлить нельзя.

И работа закипела.

* * *

Километрах в двух ниже по ущелью выбрали место для стройки. Здесь торосы всевозможной формы и размеров громоздились один на другой, образуя несколько просторных пещер.

– Вот то, что нам нужно, – сказал Комлинский, заглядывая в одну из этих пещер.

– Место что надо, лучше и не придумаешь, – воскликнул Деревяшкой.

– И к прудику поближе: я думаю, не дальше двух километров, – добавил Бураков.

Вернулись к месту аварии. Заднюю гондолу поставили на импровизированные широкие лыжи и привезли к месту работ.

Заднюю гондолу поставили на импровизированный лыжи и повезли к месту работ.

Затем вдвинули в один из гротов, как в свободный футляр. Вокруг гондолы между ее стенами и ледяными стенами ее «ангара» осталось полое пространство, шириной около двух метров. Сзади, во льду, естественные двери вели в другие пещеры, которые могли служить кладовыми.

Против дверец гондолы с обеих сторон прорубили в ледяном футляре по отверстию для входа. Открытую сторону пещеры, через которую вдвинули гондолу, заложили большими кусками льда, сделав и здесь входную дверь.

– Ну, лазеек хватит, в случае чего есть куда лыжи навастривать, – сказал Деревяшкин, обравнивая край льда мотыгой. – Когда навесим сюда настоящие двери, тепло будет как в хате.

Усталые, но, довольные, вернулись они с работы. В лазарете все было в порядке. Наскоро поужинав, заснули, как опоенные. Но и «дежурный по лазарету» Бураков, утомленный работой, не заметил, как его одолел сон. В эту ночь вся программа дежурств осталась невыполненной. Никто никого не будил и не сменял. Тем не менее дежурные санитары нашлись. Раненые Осинский, Жуков, Рюмин и Степанов по очереди бодрствовали и наблюдали за остальными товарищами.

Деревяшкин проснулся первым. С недоумением посмотрел на сидящего Осинского, почесал затылок.

– Вот так штука! Помощники, значит?

Выходит, так, – улыбнулся Осинский. Не век же лежать.

– Так-то оно так, да вот доктора никакого нет. Надо будет доктора выбрать, что ли.

После завтрака Серьезнейшим образом обсудили кандидатуры докторов и единогласно избрали репортера Буракова, который по своей репортерской профессии обязан был все знать.

Бураков, после слабой попытки отделаться от новой специальности, махнул рукой и начал «обход». В результате этой процедуры он разрешил метеорологу Осинскому, географу Жукову и рабочему Рюмину дежурить, категорически воспретив шевелиться Степанову.

– У тебя, брат, жар и рана открылась. Должен лежать и не шевелиться.

Теперь не нужно было отрывать ни одного работоспособного человека для лазарета, и дело пошло еще быстрее.

В этот день одну из смежных пещер отремонтировали под комнату, значительно отличающуюся от первой как по размерам, так и по «архитектуре». Заполнив ледяными глыбами углубления в стенах, строители обтесали их почти на высоту человеческого роста.

– Дворцовый зал сказочного викинга, – хвастливо сказал Бураков. – Недостает лишь камина, в котором горел бы строевой лес и поджаривались на вертелах целые бычачьи туши.

– Да, свежую тушу заполучить бы не плохо. Скажем, медвежью иди хотя бы тюленью, – вздохнул Комлинский. – Может и раздобудем как-нибудь?..

Никто не отозвался. Разговоров на рискованную тему о пищевых продуктах избегали. Все понимали, что рассуждения об угрожающем через некоторое время голоде и бесполезны и даже вредны.

Ликвидировав жилищный кризис, Ковров и Комлинский направились к бассейну. По дороге они внимательно осматривали стены ледника и лед под ногами, в надежде найти хоть какие-нибудь указания на возможность выхода, но ничего утешительного они не замечали. Невидимое и не греющее солнце слабо освещало ледяное ущелье. Далекий, заманчиво недоступный верхний край стены нестерпимо блестел, как будто он был увешан непрерывной цепью сильных дуговых фонарей. Свет, отраженный от этого насыщенного блеском края ледника, проникал до самого дна ущелья. Временами у Комлинского создавалась полная иллюзия, что он идет в предвечерние сумерки по широкой улице большого города. Высокие стены многоэтажных домов облицованы мрамором и гранитом, Бесчисленные огоньки – блеск на поворотах и изгибах стен – до странности напоминали освещенные окна. За окнами должны быть люди Сотни тысяч, миллионы людей. Они живут своей обычной жизнью, ведут ежедневную работу, пользуются привычными, а потому и незаметными им многообразными жизненными удобствами и неудобствами большого города. Иллюзия была настолько полной, что у поворота Комлинский внезапно остановился, точно ожидая, что из-за угла выскочит трамваи или автомобиль. Вслед за этим он сконфуженно улыбнулся.

– Какая поразительная тишина. – произнес Ковров, шедший сзади, Комлинский вздрогнул. Он забыл, что Ковров идет с ним, и ему первое мгновение показалось, что кто-то произнес вслух его собственную мысль.

– Точно город в начале всеобщей забастовки: за стенами жизнь, а улицы уже мертвы, – отозвался Комлинский. – Тебе так не кажется?

Ковров прибавил шагу и, поравнявшись, пошел рядом.

– А ты, брат, не поддавайся фантазии. В наших условиях это опасно. Ну, скоро дойдем до бассейна?

– А вот, кажется, за этим поворотом.

Он завернул за угол, и, как и в первую разведку, оба зажмурились от солнечного света и нестерпимого блеска снега и льда.

– Хорошо, что мы «консервы» захватили, – сказал Ковров.

Жмурясь, они надели «консервы» – очки с темными стеклами – и тут увидели нечто поразительное, что сразу изменило их настроение. Ледяные дорожки, буквой «П» окаймлявшие воду, были почти сплошь покрыты темными блестящими телами тюленей. Механики остановились, как зачарованные.

Ледяные припаи были почти сплошь покрыты телами тюленей.

– Сколько здесь тонн жизни, нашей жизни! и работы! Ведь это все запасы энергии… – проговорил, наконец, Комлинский. – Но довольно поэзии, терять время зря не будем. Давай транспортируем часть энергии в кладовую. Говорят, это не так трудно. Возьмем ближнюю группу – она ни отлете, и остальное стадо едва ли заметит, если мы угоним ее. Там около двадцати тюленей, так ведь?.. Ты зайдешь слева, я – справа, и погоним потихоньку.

Тюлени не обращали никакого внимания на людей. Когда Ковров с Комлинским обошли намеченную группу и стали подгонять тюленей мотыгами, остальные не пошевельнулись даже, точно ничего особенного не произошло.

Потревоженные легкими толчками, тюлени пытались сперва уползти к воде, но удары мотыг заставили их повернуть обратно.

Сталкиваясь друг с другом, они тесным стадом продвигались вперед.

– Как будто улитки, – смеялся Комлинский. Действительно, двигающиеся тюлени издали напоминали гигантских улиток или гусениц. Во всяком случае двигались они как настоящие гусеницы. Они прижимались грудью ко льду, выгибались горбом, подтягивая вперед задний конец тела, и потом, упершись им в лед, распрямляли передний конец, выбрасывая его вперед.

В ледяной комнате во время отсутствия разведчиков успели приладил! одну дверь и уже примеряли вторую.

– Ну, вот, теперь ни одна пожарная комиссия не придерётся: из каждой комнаты по две двери наружу, – говорил Алфеев, помогая Деревяшкину укрепить дверную раму.

– А что же это наши механики запропали? Не случилось ли чего с ними. Больше трех часов ведь как ушли, – сказал Алфеев.

Бураков, привинчивавший петли к двери, поднял голову.

– Ну, что ж такого, – что три часа. Туда километра два. Час туда, час – назад, час…

– Да вот они идут! – перебил Алфеев, – Братцы! Смотрите, что это у них такое? Не пойму никак.

Все трое бросили работу.

– Лодку что ли нашли? – Сказал Деревяшкин, приставляя руку козырьком к глазам.

– Тоже придумает. Откуда еще лодка? – огрызнулся Алфеев, – Там, где вода, непременно и лодка должна быть?

– Идем навстречу, – предложил Бураков. – Что бы они не нашли, а толкать перед собой эту штуку верно нелегко…

Они побежали навстречу темной колыхавшейся массе, двигавшейся впереди Коврова и Комлинского.

– Эй! Что там у вас? – крикнул Деревяшкин.

– Э-го-го! – звонко ответил Комлинский. – Гостей ведем! Гостей!

Эхо подхватило его крик.

Появление механиков вызвало такой бурный восторг, что за несколько минут эхо в ущелье поработало, вероятно, больше, чем в течение нескольких столетий до этого. Однако восторженный прием нисколько не изменил печальной участи, ожидавшей «гостей». Туши их тут же начали свежевать. Так как никто не умел этого делать как следует, то провозились довольно долго. Несколько туш пришлось даже сложить в кладовую неразделанными.