Текст книги "Голубой уголь
(сборник)"

Автор книги: Николай Железников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

IV. Сколько же их?

С тревогой я переступил порог. Георг поднялся и улыбнулся немного официально. Протянул руку:

– Очень рад познакомиться, садитесь…

Я был поражен его поведением и ре– лил, что он лишился рассудка.

– Георг, разве ты меня, не узнаешь?

Смех несчастного был мне ответом. Лицо его стало совсем добродушным.

Помешательство моего друга, очевидно, не носило буйного характера.

Георг снова жестом предложил мне садиться и, вздохнув, сказал:

– Простите мой смех. Я не Георг, а отец Георга – Виктор Игоревич. Еще не видя вас, расслышав лишь шаги, я заранее знал, что вы примете меня за сына. Это неоднократно уже случалось. Неоднократно… неоднократно… – Последние слова он произнес, видимо, с грустью, потом добавил:

– Но я, изволите ли видеть, отец Георга и дед его сына.

– А разве у Георга есть сын?

– Конечно, сын, иначе и быть не может! Единственный сын.

Лицо его приняло более старческое выражение. После паузы он добавил:

– Шесть месяцев как родился. Однако сын вас, вероятно, ждет обедать, – сказал он, – я-то не выхожу после болезни. Ну, вот и он.

– А, ты здесь? – раздался голос из коридора. Голос настоящего Георга.

Я встал – и у меня получилось впечатление, что я подошел к зеркалу – от Георга к его отражению.

– Чтобы еще раз не заблудиться, – сказал Георг, беря меня под руку, – запомни дорогу. Вон коридор, ведущий к лестнице в твою комнату, а тут, за третьим поворотом, – столовая. В крайнем случае, в любое время ты можешь вот что сделать…

При этих словах Георг мимоходом повернул какой-то рычажок. Мгновенно в стене перед нами, как занавес, убежала в сторону тень. Я остановился восхищенный. Весь дом– длинный ряд комнат, зал и коридоров – перед нами стал странно прозрачным. Первое впечатление было– будто я нырнул с открытыми глазами под воду. Свет, проходивший через толщу многих стен, был зеленоватый, местами переливался всеми цветами спектра, особенно в дальних комнатах. Странными пятнами выделялись, точно висящие в воде темные портьеры, деревянные части мебели и картины.

Где-то в дальнем конце прошла, – казалось, проплыла, – женская фигура.

Георг помахал ей рукой.

Я посмотрел направо.

– Хочешь здесь? – спросил он, и такая же картина открылась справа. Где– то вдали я увидел коров.

– У тебя и коровы в хрустальных хлевах?

– Почему же нет, если хрустальный, как ты говоришь, скотный двор выстроить мне не представляло труда, а бревенчатый отнял бы огромное количество работы и был бы к тому же менее удобен.

– Это просветление достигается системой жалюзи?

– Да. Перепонка, затеняющая стены, скользит в сторону, наматывается на стержни. Когда нужно ориентироваться или посмотреть в какую-нибудь комнату, не заходя туда, или изменить освещение, – поверни соответствующий рычажок. Стрелка указывает направление, а деления – количество комнат, которые хочешь растенить…

– Но ведь…

– Не беспокойся. Каждый в своей комнате, если ему нужно, может выключить растеняющий аппарат, и его комната останется нетронутой. Кроме того, видишь над рычажком кнопку? Раньше нужно ее нажать. Этим ты предупреждаешь, что произведешь растенение.

Откинув портьеру, мы вошли в большую светлую столовую. Местами, где стены были задрапированы и заставлены, сквозь их толщу проходил мягкий дневной свет. Было также два настоящих окна.

– Когда мало солнца, толстые стены скрадывают немного свет. Отчасти поэтому сделаны окна, но главным образом потому, что хочется иногда раскрыть окно, – пояснил Георг, вынимая из буфета и расставляя по столу дымящиеся блюда.

– Буфет-термос[9]9
  Термос – сосуд, в котором сохраняют пищу долгое время в неизменной температуре (для дороги и пр.). Напр., налитый в термос кофе несколько часов остается горячим; ледяная вода в жаркий день остается холодной.


[Закрыть], – сказал он, радушно улыбаясь. – Садись. Сегодня обедаем вдвоем.

Рассматривая стены, я не мог не залюбоваться мастерскими картинами, поражавшими гармонией красок.

– Где ты успел собрать картины?

– Это все написано только членами нашей семьи.

– Как вы можете быть так универсальны? – удивился я.

Георг улыбнулся:

– Наш девиз – все делать самим, все строить заново. Пока удавалось в кустарничество не ударяться.

– Не томи меня больше, – сказал я, усаживаясь за стол, – расскажи, как строился дом!

– Хотя думать и говорить о серьезных вещах во время еды одинаково вредно как для мозга, так и для желудка, но волноваться еще более вредно. Поэтому сегодня изменю своему правилу, тем более, что принцип, по которому построен дом, так прост, что мой рассказ для твоего желудка будет не опаснее, чем итальянская опера.

– Я так проголодался, – ответил я, – что если б здесь неистовствовали пять ансамблей шумовых негритянских оркестров, даже это не помешало бы мне есть. Но все оперы и оркестры в мире я сейчас готов променять на твой рассказ и не начну есть, пока не услышу исчерпывающих сведений об этом доме. Мне надоело удивляться. – При этом я начал опустошать какое-то блюдо, совершенно не обращая внимания, что это явно противоречило только что сказанному мною.

Хорошо, – улыбнулся Георг, – сперва – маленькое предисловие. В доступных нам частях Земли: в атмосфере, в море и литосфере (то-есть твердой земной коре на глубину 15 километров) главными составными частями являются кислород, которого 50 %, и кремний – 25 %. Из кислорода и кремния состоит кремневая кислота. Неисчерпаемые запасы силикатов, то-есть солей кремневой кислоты, в виде песка, глины и всевозможных минералов, везде имеются в неограниченном количестве. Ты, может быть, возмутишься, что я говорю о таких элементарных вещах? Но обрати внимание на то, сколько труда, и совершенно лишнего труда, кладется на обработку всевозможных силикатов, употребляемых в качестве строительного материала, на перевозку этого материала и, наконец, на самую постройку зданий. Между тем, не так трудно в любом месте заставить этот рассеянный всюду материал переработаться так, чтобы он сам принял нужные нам формы и качества. Особенно теперь, когда вся капиталистическая Европа истощает свое хозяйство дикой бойней, которая поведет к острому жилищному кризису и нищете, этот вопрос становится насущным. Ты, по-видимому, до сих пор думал, что дом отлит из стекла? Конечно, это не так. Скорей это можно сказать про туннель. Ты не обратил внимания, что в общем очертании дома и во всех подробностях можно проследить кубическую форму? Кстати, запомни это, и тебе трудно будет заблудиться. Все комнаты безусловно прямоугольные, нигде ни одного закругления, даже три внутренних двора имеют кубическую форму, каждая башенка и ступенька, водопроводная труба или деталь шкафа не забывают о кубизме, потому что иначе и не могло быть, так как наш дом…

– Кристалл?!.. – вскричал я, вскочив из-за стола.

– Садись и ешь. Конечно, один сплошной, искусственно созданный кристалл – кубической, или простой, системы. Мы нашли такую соль кремневой кислоты, которая очень легко выкристаллизовывается из раствора или расплавленного состояния в безукоризненно правильных прозрачных кубах.

Одновременно мы нашли возможным кристаллизовать и другие соли, дававшие хотя такие же прозрачные кристаллы, но в комбинированных формах или в гексагональной системе, то-есть шестигранных фигурах. Такие кристаллы давали бы возможность создать более разнообразные формы постройки, но зато усложнили бы нам работу. Пришлось бы сохранить шестигранные комнаты и т. д.

Итак, мы остановились на самой удобной форме. В любой луже, пустив через нее ток известного напряжения и бросив щепотку катализатора[10]10
  Катализатор – вещество, не изменяющееся само в данном химическом процессе; но, будучи прибавленным в незначительном количестве, оно весьма ускоряет химическую реакцию.


[Закрыть], – который легко составить, – можно получить соль в растворенном состоянии. А заразив пересыщенный раствор маленьким кристаллом, ты сможешь наблюдать, как этот кристалл на глазах у тебя начинает расти.

Так мы и сделали. Ты сам обратил внимание, что на этом месте когда-то было озеро. Мы тоже в свое время заметили удобство места. Запрудили ручеек и восстановили озеро около пятнадцати метров глубины. А перед этим мы проделали такую штуку.

Из тонких деревянных рам, обтянутых холстом, сделали каркас здания. Материя была покрыта вязким составом, препятствовавшим росту кристаллической массы в какую-нибудь одну определенную сторону. Наружные границы самого дома, границы комнат и других пустот, которые должны были получиться в кристалле: как например, двери, лестницы, дворы, ниши, водопроводная, канализационная и вентиляционная сеть, печи с дымоходами и прочее, вплоть до архитектурных украшений и мебели, – все, по заранее составленному плану, тщательно было ограничено такими полотнищами или просто, досками. А такие пустоты, как водопроводные трубы, были намечены просто четырехугольными палками. Чтобы не препятствовать росту дома, пришлось поневоле во всем сохранять кубизм.

– Постой! А туннель? – воскликнул я.

– Туннель строился иначе. Завтра могу показать машину. Итак, когда все было готово, запрудили. Все эти подготовительные работы заняли у нас целое якутское лето (два с половиной месяца). Получив пересыщенный раствор, мы его заразили кристалликом, который из центра каркаса начал обрастать все наши декорации. Все это мы оставили на целую зиму под водой. Весной спустили воду и выжгли каркас.

– А откуда ты брал ток, энергию?

– Вот это-то самое главное, над чем мы работали. Это наши N-лучи.

Георг встал.

– Я через минуту вернусь, меня зовут.

Кто его звал, не знаю… Где-то на прозрачности стены показался темный круг– очевидно, это был условный сигнал.

Я смотрел на потревоженные складки портьеры. Вихрь мыслей проносился в моей голове.

Сзади меня зашелестело. Я обернулся.

Из-за портьеры противоположной двери опять показался, как я сперва подумал, Георг.

– Вы все-таки пришли обедать? – сказал я отцу Георга, ибо тотчас догадался, что это был именно он.

Тот улыбнулся, кивнул головой, очевидно, в знак согласия, но тут же сказал:

– Нет, я спешу в кузницу, там у меня есть работа. Я уже обедал, – и пожал мне руку. Очевидно, не зная, что добавить, он, как в кабинете, продолжая пожимать мне руку, зачем-то повторял:

– Очень, очень рад с вами познакомиться!

Чтобы что-нибудь сказать, я выразил сомнение в целесообразности тяжелой работы тотчас после болезни.

– После болезни? Нет… Нет!.. – запротестовал он.

– Все-таки это рискованно, организм, знаете… – добавил я, пытаясь выказать медицинские познания.

– Да нет же! – засмеялся он. – Вы спутали меня, очевидно, с моим сыном.

– Как сыном?

Тут я, кажется, принял вполне растерянный вид, окончательно ничего не понимая.

– Ну, да, – продолжал отец Георга, – произошло обычное недоразумение. Я думал, что Георг успел вам рассказать…

– И ваш сын?.. – почти боязливо спросил я.

– И мой сын – отец Георга. Очень рад вас видеть. Я вас, в сущности, уже знаю по словам Георга. А я, изволите видеть, Игорь Леонтьевич, дед его и прадед его сына, который полгода назад родился.

Последние слова он произнес совершенно с таким же сложным выражением лица и с такой же интонацией, как мой первый собеседник.

После этого он раскланялся.

Когда в комнату вошел еще кто-то вроде Георга, я подумал, что, если таким темпом будет продолжаться дальше, то, пожалуй, я и сам еще до ночи обрасту кристаллом и останусь стоять в одной из этих кубических комнат незыблемым сталактитом…

– Тут кто-то был? – спросил он.

– Да, я сейчас имел удовольствие познакомиться с твоим дедом, – ответил я и добавил:

– Если ты Георг, а не еще какой– нибудь предок.

– Я самый настоящий Георг! – засмеялся он.

– А знаешь, пожалуй, будет более по-товарищески сказать мне наперед, во избежание недоразумений: нет ли у тебя еще прадеда и других предков, которых бы я мог принять за одного из вас троих?

Он улыбнулся и успокоил меня:

– Прадеда нет, но есть прабабка.

Я облегченно вздохнул:

– Ее-то уж, полагаю, ни с кем не спутаю. На всякий случай, не дашь ли ты мне какого-нибудь приспособления для распознавания?

– Мы, действительно, очень похожи, но ты легко будешь отличать нас друг от друга, если обратишь внимание, что каждый из младших совершеннее организован и в нем более определенно выражен наш тип, – это заметно по росту, по четкости черт лица, по глазам и т. д.

«Тоже какая-то система, как и в строении дома», – подумал я.

Георг, по обыкновению, точно прочитав мои мысли, сказал:

– Да, мы выкристаллизовываем свой род так же, как вырастили дом.

– Какого же типа вы добиваетесь?

– Типа совершенного, сильного человека, с настолько развитым мозгом, что он будет превышать то, что называется гениальностью.

– И каждый из вас посвящает свою жизнь будущему потомку, более приближающемуся к чистому типу?

– Ты понял.

– Зачем это вам нужно? И не лишаете ли вы себя настоящей жизни во имя рискованного опыта с гадательным потомком?

Он взглянул на меня с удивлением:

– Разве ты находишь, что наша жизнь неинтересна?

– О, я бы хотел наполнить свою жизнь хотя бы сотой долей того содержания, которым ты наполнил свою! – произнес я горячо.

Так в чем же дело? Тебя устрашает, что мы непреклонно работаем над собой, проделываем опыты над своим родом, создаем свое потомство и служим ему? Смысл жизни – в труде, в достижении. Мы достигаем непрерывно. Не рассеиваем себя и свои силы, а накапливаем трудовые навыки, знание, усиленно тренируем и совершенствуем свой живой мозг для будущего общества – ты видишь – не без успеха. Это дает удовлетворение. Все побочные достижения, вроде особой длительности нашей жизни, вроде хотя бы этого дома и прочего, приходят естественно, сами собой, в процессе работы как попутные открытия.

Человек так же, как и его далекий предок – обезьяна, как и весь разнообразный животный мир, прошел длинный путь развития от простейшего одноклеточного организма. Человеческий организм, понятно, не застыл в этой форме, но его неуклонное развитие происходит очень медленно. Почему же мы можем при разведении животных и растений изменять породу, ускорять медленный ход развития, а не можем этого сделать с собой? – Конечно, вполне можем. Достигнуть улучшения породы можно изменением условий жизни, работы, воспитания, одним словом, разумной физической культурой, а также физико-химическими воздействиями, но, разумеется, эта работа должна проводиться в течение нескольких поколений. На ком же, кроме как на своей семье, можно проделать такой опыт?

– Это понятно, – сказал я, – но что представляют из себя ваши N-лучи, о которых ты несколько раз упоминал? N-лучи? Видишь ли, при всяком химическом процессе надо или затратить известное количество энергии, или, наоборот, ранее затраченная на создание этого вещества энергия освобождается и излучается в пространство, например, в виде тепла и света, как это происходит при горении. Человеческий организм работает по таким же законам химии и физики, по каким происходят все без исключения явления в мире. В частности, при работе нервной системы освобождается некоторое количество энергии, которая излучается в пространство. Найдя способ уловить эти лучи и изучить лабораторным путем их свойства, мы получили мощное орудие, которое поможет нам гигантскими шагами пойти к цели. Это открытие дает возможность самым наглядным образом показать, что наш мозг– машина, работа которой подчиняется законам физики. Тем самым веками накопленные, замусоленные сказки о какой-то особой небесной «душе» сдаются раз навсегда в архив.

Мы имеем теперь возможность напряженной повседневной работой, а также и чисто механическим путем с помощью машины накапливать энергию в своих организмах, в частности, видоизменять молодой растущий мозг своего потомка, и мы все живем одной общей жизнью. Я в этот момент имею в себе все мысли своего отца, деда и прабабки, а они, отсутствуя, знают все мои слова, видят то, что я вижу. И весь этот запас нервной энергии я направляю в сына. Понятно? Я никому из посторонних до сих пор этого не говорил. Ты меня поймешь, когда мы займемся в лаборатории.

– А почему ты мне это доверяешь?

– Отчасти потому, что ты занимаешься близкими нам научными вопросами. Из-за одного этого, впрочем, я не стал бы говорить. Последнее время нам казалось необходимым посвятить подходящего человека в нашу жизнь и работу, так как, по нашим расчетам, в случае какого-либо непредвиденного прорыва нашей цепи может понадобиться помощь постороннего.

В его словах звучала горечь.

Во время его пламенной речи во мне росло смутное чувство тревоги. В его грандиозном замысле я видел несколько слабых мест.

– Георг, – сказал я, – учел ли ты то обстоятельство, что человеческий мозг– очень сложная и хрупкая машина? Даже паровой котел выше известного давления может разорваться…

Во-вторых, как обычное правило редкий врач возьмется лечить себя и своих близких. Личные переживания помешают ему быть достаточно спокойным. Отсутствие объективности заставляет забывать азбучные истины и служит причиной многих грубых ошибок. А ведь вы, в сущности, взялись проделывать– каждый над собой и все вместе над своей семьей – непрерывную и ответственную операцию!.. В-третьих, – и это как раз подтверждает то, что я сейчас сказал, – ты, строя свои расчеты, как будто совершенно забыл об основных законах наследственности, законах менделирования[11]11
  В прошлом столетии австрийский ученый Мендель в опытах скрещивания растений выявил ряд законов, по которым происходит передача по наследству разных свойств родительских особей. После него многочисленные исследователи подробнее и глубже изучили эти законы. В общем, основные законы наследственной передачи таковы:
  1. Не может быть в потомстве неопределенной смеси, полученной из двух разных свойств обоих родителей.
  2. В первом поколении свойства одного родителя могут проявляться, а свойства другого– оставаться не выявленными. Первые называются «доминантными», то-есть главенствующими, преобладающими, вторые – «рецессивными», то-есть скрытыми. Так, например, при скрещивании высокого сорта душистого горошка с низким все потомство в первом поколении получается высоким. Высокий рост– доминантный признак.
  3. Закон расщепления. Пример: в третьем поколении 1/4 часть потомства будет с рецессивным свойством (в нашем примере – низкий рост), 1/2 часть – с доминантным (высокий рост), и половина, хотя видимо и не будет ничем отличаться от доминантной (то-есть будет высокого роста), но в следующем поколении даст снова расщепление – по тому же типу, что и предыдущее поколение. Для краткости эти закономерности при наследовании называют «менделированием».


[Закрыть], например, о расщеплении… Ведь не все желательные для тебя свойства передадутся обязательно единственному сыну (а, по-видимому, у каждого из вас по одному сыну). Могут передаться и нежелательные свойства. Твой опыт был бы тем успешнее, чем больше бы вы имели детей…

В-четвертых, – я могу себе представить, что ты хорошо изучил все свойства всех членов своей семьи, но как ты поручишься, что каждый из вас, выбирая себе жену, знает ее формулу наследственных свойств, знает все, таящиеся в ней в скрытом, рецессивном состоянии задатки? Может же ваш единственный ребенок получить все ее свойства, а ваши свойства могли бы проявиться не на этом, а на одном из следующих детей…

И, наконец, в-пятых, – как ты можешь ручаться, что ребенок ни в коем случае не заболеет? Наконец…

Я спохватился, что наговорил, может быть, слишком много, и осекся… Я сам испугался действия своих слов. Гримаса боли прошла по лицу Георга.

– Я все это учитываю, – глухо сказал он. – Конечно, возможны неожиданности. Иногда я боюсь атавизма, внезапной мутации назад. Но ты также забываешь, что организм способен необычайно развиваться под влиянием длительного планомерного упражнения, что невозможно для парового котла.

Что касается законов наследования, то мне ли их не знать! Ты вот сам забываешь о законе однообразия, установленном Лангом, который выяснил, что поколение наследственно чистокровных особей при одинаковых внешних условиях будет сходно с родителями. Жен мы изучаем и подбираем очень тщательно – и обычно из числа наших же родственников, что ускоряет отбор как в положительную, так и в отрицательную сторону. Но и «скрытые» свойства, которые таятся в жене, не проявятся в потомстве, так как все наиболее ценные, необходимые нам свойства удачно подобраны в мужской линии в порядке доминирующих, главенствующих.

Да, у нас бывает лишь по одному сыну, но в него вкладывается все. Если бы мы свое воспитательное и лабораторное воздействие делили между несколькими детьми, мы бы никогда не достигли в такой короткий срок таких результатов… Да есть еще и другие причины, которые заставляют нас ограничиваться одним ребенком…

Георг оборвал разговор и медленно ушел.

V. Подземное путешествие

Георг проводил меня наверх. Заснул я, как убитый. Я проснулся в шесть часов утра. Поспешно принял душ и, точно давно жил здесь и всегда так делал, – открыл небольшой шкафчик, где нашел горячий завтрак.

Мне хотелось поскорей увидеть Георга и попасть в его лабораторию. Спустившись вниз, я сперва остановился в недоумении. Где же его искать? Вспомнив несложные инструкции, я подошел к ближайшему рычажку для растенения стен и стал обнажать перед своим взором дом Георга во всех направлениях. Раза два попались затененные комнаты. Может быть, там люди? Осмотрел сквозь стены библиотеку, потом, этаж за этажом, башню, где наверху был водопроводный бак, а в прилепившихся двух башенках: —в одной телескоп, а в другой что-то вроде телефонной станции. Наконец, в самом дальнем конце одной из длинных пристроек я увидел в волнистых, несколько искаженных очертаниях три фигуры около какой-то машин наподобие парового котла. Как и следовало ожидать, контуры не раздваивались, и было безукоризненно отчетливо видно только в том случае, если я смотрел по направлению, перпендикулярному стенам, так как тогда я смотрел параллельно оптической оси кристалла. Довольно легко ориентируясь, я прошел более десятка комнат, два коридора и вышел во внутренний дворик, на противоположной стороне которого в большом зале-мастерской работали все «три Георга». Настоящий Георг бросил молот и подошел ко мне:

– Хорошо, что пришел. Хочешь вместо утренней прогулки построить заново кусок так понравившегося тебе туннеля?

– Довольна странная прогулка! – засмеялся я.

– Ну, так прокатишься в этом дождевом червячке!

– Хорош червячок! – ответил я, осматривая цилиндрической формы машину из какого-то белого металла длиной около десяти, а диаметром – четырех метров.

– Мы его зовем по привычке «червячком». Первый раз, когда мы его сконструировали, он работал по принципу дождевого червя, то-есть двигался под землей, заглатывая и выбрасывая ее сзади.

– А как же получились гладкие мозаичные стены?

– Впоследствии мы его усовершенствовали, и теперь наш червячок тем и отличается по существу от живого дождевого червя, что он с помощью вольтовой дуги своим передним краем расплавляет в стекло, все встречающиеся породы, а сзади выбрасывает в вагонетки, увозящие по разматывающемуся «бесконечному канату» полужидкую стекловидную массу. Расплавленные стены туннеля выглаживаются стенками машины, – при этих словах Георг любовно ударил ладонью по испещренному бесчисленными мелкими отверстиями металлическому остову.

– Теперь понимаю, почему у стен туннеля мраморный рисунок! – воскликнул я.

– Конечно, потому, что состав, из которого получается стеклянная масса, не все время одинаковый, как на стекольных заводах. Ну, а чтобы пол был прямой, сделана эта трамбовка, – указал он на массивный хвост машины.

– А как же вам удалось не расплавиться вместе со своей машиной или хотя бы не изжариться в ней? – спросил я.

– Машина из такого сплава, который вполне может выдержать нужную температуру. Между прочим, его коэффициент расширения равен нулю[12]12
  Коэффициент расширения численно обозначает относительную величину изменения объема тела в зависимости от изменения t° его. В настоящее время применяется в технике сплав, коэффициент расширения которого действительно равен 0. Этот не расширяющийся от тепла сплав назван «инвар» (состав его: 36 % никеля, 0,1 % углерода, остальное – железо).


[Закрыть], другими словами, от жары наш червячок нисколько не увеличивается в объеме. А вот насчет жары внутри машины – пришлось поработать! Во-первых, внутри установлены два мощных теплососа, которые поглощают значительную часть тепла, используя его на работу мотора. Кроме того, весь этот остов вращается с такой неимоверной быстротой, что непрерывно выделяющийся на поверхность машины из этих мелких отверстий слой масла покрывает машину как бы подушкой, не успевающей расплющиться. Вращающийся остов, а с ним вся машина, покоится на подушке из масла, следовательно, трение – минимальное. Внутри еще имеются несколько нетеплопроводных прослоек и охлаждающие аппараты.

А масло откуда подавалось?

– Вагонетки, выбрасывающие излишнюю часть расплавленного стекла, обратно привозят масло. Между прочим, когда вагонетки от машины привозили стекло к выходу, оно уже давно успевало застыть. Я для простоты называю массу стеклом, хотя ты видишь и понимаешь, что она лишь местами прозрачная, так как попадаются смеси самых разнообразных силикатов, вплоть до глины. Сбрасывая большие «стеклянные» кирпичи в болото, мы устроили главную часть своей запруды, которую и сейчас можно в случае надобности быстро восстановить.

Я засмеялся:

– Для чего же может понадобиться залить водой все это сокровище, похоронить его на дне озера?

– Если нам понадобится или захочется отсюда уехать. Не беспокойся, вода не испортит почти ничего. В каждой комнате имеются герметические шкафы, не говоря о погребах, куда можно все, что надо, убрать, и где все сохранится сколько угодно времени. Ну, поезжайте понемногу.

Игорь Леонтьевич вошел в открытую сзади дверь. Вскоре машина приподнялась, под ней выступили колеса. Я недоверчиво посмотрел внутрь и, признаться, вошел с робостью. Узкий коридор вел в довольно просторное длинное купе.

Я уселся рядом с дедом Георга. Как на камере фотоаппарата, перед нами на экране виднелась дорога. Дверь захлопнулась. Стало совсем тихо – ни одного звука снаружи до нас не доходило. Мы проехали через противоположные ворота мастерской и очутились на поляне позади дома.

– Мы хотим с этой стороны прорыть туннель под болотом и вывести ход наверх в лес, – сказал Игорь Леонтьевич, укладывая карту местности под стекло, над которым изогнулись две стрелки.

Сидя в своем кресле, я видел на экране, как Виктор Игоревич с Георгом сзади машины прикрепили конец металлического каната, намотанного на ворот, проверили бак с маслом, стоявший на возвышении, и осмотрели небольшие вагонетки.

– Готово, – сказал Игорь Леонтьевич, пустил в ход аппарат, вырабатывавший кислород для дыхания, и нажал рычаг. Машина мягко загудела и наклонилась носом вниз. Мы врезались в землю. На экране замелькали блестящие круги. На соседнем экране мелькали в несколько рядов цветные полоски спектра.

Это спектральный анализ[13]13
  Световой луч, пропущенный через призматическое стекло, разлагается на ряд разноцветных лучей, подобно радуге (которая, кстати, получается, тоже преломляясь через атмосферу при известной степени влажности). Основываясь на том, что при пропускании луча (до преломления) через растворенные или расплавленные вещества получаются разные изменения в цветных полосках спектра, производят «спектральный анализ», с помощью которого, например, можно было узнать химический состав солнца.


[Закрыть] пород, через которые мы проезжаем, – пояснил Игорь Леонтьевич в ответ на мой вопросительный взгляд.

Каюта плавно покачивалась, и ничего страшного не было.

– А хорошо ехать в этом автомобиле! – сказал я.

– Да, мы и предполагаем усовершенствовать его для путешествий под землей. Вывозить стекло необязательно. Можно, по желанию, или запаивать за собой след, или формовать стекло какой-нибудь полосой у стены. Лишней массы выходит не так много. Главное – со смазкой. Думаем, что этот вопрос скоро разрешим, и тогда готов вездеход.

– Вездеход?

– Конечно. Главное – под землей, а по воздуху, тем более по воде, уже приспособили. По земле мы и сейчас ехали.

Дед Георга смолк, внимательно вглядываясь в стрелки, двигавшиеся над картой и на указатель глубины.

– А куда деваются пары и другие газы? Почему они не вызывают взрыва? Почему не сплющивается туннель до того, как успевает остыть? – спросил я, недоумевая, как эти вопросы раньше не пришли мне в голову.

– Газы, всасываясь сквозь трубу машины, вырываются, понятно, назад по линии наименьшего сопротивления. Это отвечает и на ваш последний вопрос. Упругость газов препятствует изменению формы стенок канала, пока он не остыл. Мы подъезжаем. Необходимо выйти на поверхность точно в намеченной полянке, чтобы не зажечь леса.

Через несколько минут шум мотора стих, и отражение огненных кругов на экране потускнело и исчезло. Вдруг показались небо, деревья. Мы остановились.

– Теперь пущу охлаждающую смазку, – сказал Игорь Леонтьевич.

Через несколько минут мы вышли.

– Сколько же сажен мы пробуравили за двадцать минут? – спросил я, ступив на землю.

– Пять километров.

– Пять километров чудесного туннеля! Не могу себе представить. Вы правы, что такую машину можно отдать только трудящимся! Представляю себе, какие формы приняла бы война, если б такие машины были у буржуазного правительства!

Оставив машину на месте, мы через несколько минут по другому туннелю вернулись в дом.

…Показались небо, деревья. Мы остановились… «Сколько же мы пробуравили за двадцать минут?» – спросил я, выходя из «червячка». – «Пять километров!» – ответил Игорь Леонтьевич…