Текст книги "Юмористические рассказы"

Автор книги: Николай Самохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Четыре страницы про любовь

Страница первая

Витя Бочукин до восемнадцати лет за девушками не ухаживал. Не потому, что он был убежденным женоненавистником, а просто времени не хватало. То надо было перестраивать гардероб в соответствии с резко крутнувшейся модой: расклешивать штанины, замуровывать карманы с боков и прорезать спереди; то копить деньги на портативный магнитофон, а потом бегать с ним по друзьям – записывать на пленку песенки Эдит Пиаф и Высоцкого; то… да, впрочем, мало ли забот в наш стремительный век у юного джентльмена, каковым являлся Витя Бочукин.

А тут вдруг Вите пришла повестка. В указанный день он явился в военкомат, и там ему сообщили, что через неделю забреют в армию, в полном соответствии с законом о всеобщей воинской обязанности. Взволнованный Витя возвращался из военкомата на такси и не утерпел – поделился своими новостями с водителем.

Таксист, оказавшийся довольно бойким на язык товарищем, присвистнув, сказал:

– Теперь у тебя, братка, на всю эту неделю одна должна быть задача – по девкам шуровать. Так, чтобы дым коромыслом. Минимум – двадцать четыре часа в сутки. А то загонят тебя куда-нибудь, где Макар телят не пас, будешь локти кусать. Я сам три года отбухал в нашей группе войск – только в кино баб и видел.

Витя Бочукин учел наставления таксиста и в оставшиеся дни кое-что в этом направлении успел провернуть. А именно: на другой же день он разыскал одну свою полузабытую знакомую Ниночку Куликову и пригласил ее в кино.

Ниночка не заставила себя долго упрашивать. Во-первых, потому, что за последнее время ее как-то мало приглашали в кино или на танцы, а во-вторых, потому, что сердце Ниночки было, в принципе, свободно. То есть, вообще-то, она переписывалась с одним школьным товарищем – Сергеем Терешкиным, третий год дослуживающим на Дальнем Востоке в бронетанковых войсках. Но переписка эта была исключительно дружеской, по крайней мере со стороны Ниночки. Никаких торжественных клятв она Сергею Терешкину не давала и, значит, имела пока что право выбирать и маневрировать.

Так вот, Витя Бочукин, не встретив отказа, сводил Ниночку в кино на два сеанса и, соответственно, дважды проводил домой. Заметил, что каких-либо значительных слов между ними сказано не было. Ниночка выжидающе молчала, предоставив инициативу своему неожиданному кавалеру, а Витя был избавлен от необходимости разговаривать, поскольку при нем находился его спасительный магнитофон. Гуляли они поэтому, как все нормальные люди. То есть Витя левой рукой держал Ниночку за шиворот, а правой нажимал на клавиши магнитофона, подбирая соответствующие моменту лирические мелодии.

Возможно, конечно, что Витя Бочукин и собирался в дальнейшем повесить на стенку магнитофон и конкретно поговорить с Ниночкой, взять с нее, допустим, обещание – что-нибудь наподобие: «Жди меня, моя Маруся, чаще шли приветы…» Могли у него быть такие планы. Однако осуществить их Бочукин не успел.

На этом можно было бы закончить первую из страниц, но, справедливости ради, следует, наверное, упомянуть еще об одном факте, пусть даже ничего существенного не прибавляющем к рассказанному выше.

А факт следующий. В тот день, а вернее, вечер, когда, по подсчетам, Витя Бочукин должен был отбывать к месту прохождения службы, в квартире у Ниночки Куликовой зазвонил телефон.

– Внимание! – сказал деревянный голос. – С вами будет говорить Фантомас!

Некоторое время из трубки доносился нестройный шум, потом вроде бы забренчала гитара и другой голос, чем-то знакомый, с надрывом пропел:

– Вы солдаты, мы ваши солдатки!..

Дальше певец, видимо, забыл слова, шумно всхлипнул и сказал:

– Нинка!.. И-эх!.. А ты, моя хорро-шая… та-рам-там-там-та-та!..

Вот и все.

Страница вторая

Недели через две после этих событий вернулся из армии демобилизованный младший сержант Серега Терешкин. Серега вернулся и сразу же начал обустраиваться в мирной жизни, причем с необыкновенной какой-то планомерностью и четкостью, особенно заметными на фоне штатской расхлябанности и суеты.

Правда, первые три дня Серега гулял в кругу родственников и друзей. Но даже гулянка была аккуратная, без куража и безобразий. Хотя и обильная.

На четвертый день Серега поднялся рано, безо всякой опохмелки уничтожил восемнадцать штук оладий со сметаной, запил их литровой кружкой чая и, распихав по карманам гимнастерски документы, строевым шагом направился прямо в автохозяйство № 4. В то самое автохозяйство, откуда он три года назад уходил в армию с должности ученика слесаря, а теперь возвращался классным водителем, дизелистом и мотористом.

А уже на шестой день, оказавшийся первой выходной субботой, Серега Терешкин предложил Ниночке Куликовой стать его женой.

И Ниночка согласилась.

Подружкам Ниночка объяснила свою сговорчивость так:

– А, надоело, девки! Я же с ним три года переписывалась, восемь общих тетрадей извела. А теперь что – этому обормоту Витьке еще три года писать? На фиг надо! Что я им – член-корреспондент?..

Мы крепко подозреваем, что за этим, модным нынче, практицизмом Ниночки скрывалось нечто другое, вполне, может быть, возвышенное чувство: любовь, скажем, или по крайней мере, увлечение. Потому как, честно говоря, бравый и симпатичный Серега Терешкин настолько превосходил своим видом и положительностью окружающих длинноволосых юнцов, что, безусловно, мог покорить сердце любой девушки. Нельзя также сбрасывать со счета и предварительную трехлетнюю переписку. Однако в наши намерения не входит разоблачать притворство Ниночки или судить ее за то, что она произнесла эти никчемные слова вместо каких-нибудь романтических, вроде: «Я вся горю, не пойму отчего…»

Ну, словом, так это было или по-другому, а через положенный месяц Серега повез Ниночку во Дворец бракосочетаний.

Ехали они в такси. Водитель им попался довольно словоохотливый.

– Это ты, братка, правильно делаешь, – говорил он, полуоборачиваясь к жениху. – Раз перешел на мирные рельсы – первым делом строй крепкую семью. Я сам, братка, три года отбухал в группе наших войск. А как вернулся, так Лельку свою за рога и в ЗАГС. Ну, сперва, конечно, подсыпал ей для профилактики. Жалко, ухажеру ее не успел рожу начистить – его, козла, дня за два до этого на флот забрали служить…

Страницы третья и четвертая,

опубликованные в многотиражке завода электрооборудования под заголовком:

«СОЛДАТСКАЯ ОБИДА» (Открытое письма рядового Виктора Бочукина обмотчице Нине К.)

От редакции:

Нелегка солдатская служба: подъемы, тревоги, утомительные ночные марш-броски, постоянная шлифовка боевого мастерства. Но вернутся солдаты в казармы, прочтут письма от родных и близких, от невест и любимых, и посветлеют их обветренные лица. Радуют воинов весточки из дома, особенно от верных подруг, от таких замечательных девушек, которые, как справедливо замечает рядовой энского подразделения Виктор Бочукин, «вместе с нами служат и в стужу спешат на ученье, в прицел с нами верно глядят и в город идут в увольненье…»

Но бывают, к сожалению, и другие письма, от которых обида сжимает сердце солдата. Вот на такое-то письмо прислал ответ в редакцию наш земляк В. Бочукин. Печатаем его с небольшими сокращениями. «Здравствуй, когда-то дорогая Нина! Я получил твое письмо, в котором ты цинично сообщаешь, что вышла замуж. А ведь не прошло и двух месяцев, как мы простились в том светлом парке над тихою рекой. Твое письмо, Нина, мы читали всем взводом, и ребята, как один, возмущались твоим бессовестным и развязным поведением. «Плюнь на нее! – говорили они, выражая свое осуждение. – Еще встретишь настоящую девушку, а не такую фальшивую лгунью».

Но я, Нина, хочу спросить тебя: ты помнишь эти встречи и вечер голубой? Нет, видно, ты все забыла и растоптала. Но знай, Нина, что мы, солдаты, презираем таких девушек. И я тебе прямо скажу:

 
Может, еще накатится слеза
На твои неверные глаза.
Только прохожу я стороной,
Повернувшись гордою спиной.
 

С приветом Виктор».

Еще восемь страниц автор не имеет возможности привести здесь. Речь идет о тех самых «небольших сокращениях», которые хранятся в недоступном для постороннего глаза архиве заводской многотиражки.

Впрочем, и рассказанного выше вполне достаточно, чтобы, вслед за одним известным писателем, воскликнуть; «С любовью не шутят!».

Мы слышим…

У нас многие люди обижаются на новые крупнопанельные дома. Находят в них массу недостатков, а больше всего клянут главный – звукопроницаемость. Что это, дескать, за свинство: на первом этаже ложкой по тарелке стукнут – на пятом отдается.

Слышимость, конечно, в новых домах исключительная – тут спорить не приходится. Но если объективно разобраться, не такой уж это страшный недостаток. Вернее сказать, это недостаток, который содержит в себе определенные достоинства.

Вот, к примеру, недавно сидим мы с женой дома, и вдруг снизу начинает доноситься этакое потюкивание: тюк-тюк-тюк… тюк-тюк-тюк… Я сражу же одеваюсь и беру пластмассовый бидон на четыре литра.

– Куда это ты собрался? – интересуется жена.

– Как куда… За пивом, – отвечаю.

Дело в том, что под нашим домом, в подвале расположена закусочная «Ветерок». И туда довольно часто пиво завозят. Бочковое. И как только начнут торговать – насосом постукивать, – так на всех пяти этажах боевая готовность номер один. Даже можно относительно длины очереди сориентироваться: если бесперебойно подкачивают – значит там народу битком, а если с промежутками стучат – значит никого.

Жена покрутила пальцем возле виска и говорит:

– Ты соображаешь или нет? В одиннадцатом часу ночи пиво ему привезут! Вовсе уж осатанел, прости господи!

Я глянул на часы: точно – одиннадцатый, поздновато как будто для пива. Потом прислушался внимательно – вроде это и не насосом тюкают. Вроде где-то в квартиру тарабанят. На первом или на втором этаже. И действительно: внизу прошаркали домашними шлепанцами но коридору и спрашивают: «Кто там?» Из-за дверей отвечают: «Бу-бу-бу…». Хозяин помолчал и снова спрашивает: «А кого надо?» Из-за двери опять; «Бу-бу-бу…».

У нас по коридору звук хуже распространяется, теряет силу на лестничных поворотах и глохнет. А через перекрытия идет свободно. И поэтому нам жильца нижнего хорошо слыхать, а того, кто за дверью, – не особенно. Жилец, в частности, говорит: «Иди откуда пришел!» А собеседник ему отвечает: «Бу-бу-бу…»

Жена говорит:

– Или это Синцов или опять какой-то идиот дома перепутал.

– Ничего хитрого, – соглашаюсь я, – типовое проект рование.

– Вам хоть типовое, хоть нетиповое, – говорит жена. – Зальете глаза и шарашитесь.

Между тем неизвестный начинает колотить сильнее. До этого он костяшками пальцев стучал, а тут, похоже, лупит уже полным кулаком.

Жена послушала, послушала и говорит:

– Нет, это не Синцов.

Сннцов этот, горемыка, в нашем подъезде проживает. Раз в неделю он приходит домой на бровях, и родственники, с воспитательной целью, не сразу его в квартиру запускают. Тогда он стучит. Не подряд, конечно, а с промежутками – чтобы домашние про него окончательно не забыли. А чтобы они не спутали его с кем посторонним, Синцов стучит художественно: выбивает какие-нибудь марши или побудки.

А тут чувствуется – рука явно чужая. Молотит без разбору и без остановок. Очередями. Каждая очередь – минуты на четыре.

Жена закрылась подушкой и говорит оттуда:

– Чтоб тебе, черту, по голове так стукнули! Чтоб у тебя руки поотсыхали!

Тот, внизу, и правда, видать, руки отсушил. Стал ногами бить. С разбегу.

То есть это мне так показалось, что ногами. А жена посмотрела, как у нас после каждого удара известка с потолка сыплется, и говорит:

– Ничего не ногами. Это он уже бревном таранит. Честное слово. Разве от ноги будет весь дом качаться?

– Значит, их там двое, – высказываю предположение я. – Если не больше. Один человек бревно не удержит.

Жена говорит:

– Вот мотай на ус: бревном двое хлещут, а дверь терпит. Сразу видно – у людей замки как замки. А у пас что? Хороший дядя щелчком вышибет.

Нижний жилец в конце концов распахнул форточку и стал кричать:

– Товарищи!.. Милиция!.. Караул!..

Тогда я начал собираться. Надел ботинки, полупальто, шарф повязал. Жена говорит:

– Не вздумай выйти! Тоже мне – герой нашелся!

Но я все-таки вышел. На балкон. Перегнулся через перила, спрашиваю:

– Эй! Что у вас там случилось?

– Хулиганы в дверь ломятся! – плачущим голосом отвечают снизу. – Позвоните в милицию!

– А во что позвонишь? – говорю я. – В кастрюлю?.. Во всем подъезде – ни одного телефона.

На пятом этаже жилец тоже вышел. Перегнулся через перила, спрашивает меня:

– Что у них там такое?

– Хулиганы какие-то в дверь бьются. Надо бы милицию вызвать.

– А как се, интересно, вызовешь? – говорит верхний жилец. – Дом-то не кабелированный.

– Ну, давайте хоть вместе покричим, – предлагаю я.

Тут мы с верхним соседом закричали хором:

– Помогите!.. Спасите!..

В скверике, напротив дома, поднялись двое со скамейки – молодой человек и девушка. Подошли ближе. Молодой человек задрал голову и спрашивает:

– В чем дело? Пожар, что ли?

– Нет, – говорим мы. – На первом этаже к кому-то хулиганы ломятся. Сбегайте, пожалуйста, за милицией.

– Я бы сбегал, – отвечает молодой человек, – тем более, что здесь рядом. Но вот ее боюсь оставить.

– А мы се покараулим, – обещает верхний жилец. Молодой человек потоптался и говорит:

– Я все же боюсь. Тут, за углом, молодежное общежитие – пока бегаешь, ее кто-нибудь уведет… Давайте лучше так: вы на них оттуда наступайте, а я снизу поддержу.

Послушались мы молодого человека и начали спускаться. По дороге еще несколько соседей завербовали – те вышли: кто с выдергой, кто с гантелью.

Видим – стоит какой-то тип на площадке.

Мы говорим:

– Ты чего это здесь стучишь, а?!

– Обнаглел совсем!

– Кругом люди отдыхают, а он барабанит!

– Да это не он, это я, – говорит человек. – А он – вот он.

Мы присмотрелись: действительно, это парень, который снизу поддерживал. А другой висит на перилах – худенький такой с виду, в золотых очках.

– Где же остальные? – спрашиваем мы.

– Один он был, – говорит парень. – Больной, что ли, не пойму? Навернул ему разок по шее – он в обморок.

– Сейчас он, бандюга, выздоровеет! – решительно говорит верхний жилец и берет хулигана за шиворот.

Тут вышел на голоса и жилец, в квартиру которого ломились.

Глянул на пойманного и говорит:

– Минуточку, товарищи! Не надо ему руки крутить. Это, оказывается, зять мой. Вот елки-палки! – и как я его по голосу не узнал?

Верхний жилец все-таки довязал хулигана.

– Получите, – говорит, – вашего родственничка, – судить надо за таких зятевьев!

После чего мы разошлись по квартирам…

И вот я думаю: зря люди ругают новые дома и, в частности, звукопроводимость. Взять хотя бы приведенный случай. Ведь не будь звукопроводимости – ночевал бы этот бедолага-зять где-нибудь под забором.

Петров-первый и Петров-второй

Давно это было.

Первоклассник Петров-первый принес из школы двойку.

Отец Петрова-первого взял ремень и, потрясая им перед носом сына, сказал:

– Я на тебя жилы выматываю! А ты учиться не хочешь! Тебя зачем в книжку носом суляют? Чтоб грамотным стал! Ну, гляди, сукин кот, останешься темным, как отец, – будешь всю жизнь землю копать.

Петров-первый, кося бессовестные глаза на ремень, хлюпнул носом и пообещал исправить двойку.

Он выполнил свое обещание: следующую двойку исправил красными чернилами на пятерку.

– Эх, Петров, Петров! – сказала учительница, раскрывая очередную тетрадь. – Третий год сидишь в четвертом классе, а все ума не набрался. Списал ведь ты сочинение, Петров. Своим умом жить надо. Если так дальше дело пойдет, на что ты в жизни пригодишься, Петров? Разве только землю копать.

Пстров-первый в этот момент как раз списывал домашнее задание по арифметике у своего соседа.

– Ты что, не слышал? – прошептал сосед, прикрывая рукой тетрадь. – Своим умом жить надо.

– Заткнись! – сказал Петров-первый. – А то как врежу! – и показал соседу большой совершеннолетний кулак…

– Куда же ты пойдешь теперь, Петров? – вздохнул директор школы, выписывая Петрову-первому справку об окончании пяти неполных классов. – С таким образованием главным инженером тебя, как пить дать, не возьмут – не те, брат, времена. Вот, разве что, – землекопом…

Петров-первый молча пожал чугунными плечами…

Первоклассник Петров-второй принес из школы двойку.

Отец Петрова-второго ухватил сына за ухо и сказал:

– Ты что же, черт рытый, учиться не хочешь? Я на нас, дармоедов, горблю – думаю, грамотными станете, будете похаживать – руки в брюки, да бумажки подписывать, а вы двойки таскать!.. Ну смотри, дьявол, останешься темным, как батька, – будешь всю жизнь землю кайлить!..

Услышав про такую перспективу, Петров-второй испуганно задрожал и поклялся исправить двойку.

Он выполнил свое обещание: приналег на учебу и сначала исправил двойку на тройку, потом – на четверку, а затем и на пятерку.

Правда, стал после этого Петров-второй бледным и задумчивым.

– Чего тебе не хватает, Петров, так это самостоятельности мышления, – сказала учительница, раскрывая очередную тетрадь. – Добросовестности тебе не занимать, усидчивость у тебя просто богатырская, а вот в смысле самостоятельности – некоторый пробел. Вырабатывать надо самостоятельность, Петров…

Петров-второй покраснел и вскочил.

– Выработаю! – истово сказал он.

Полторы учебных четверти Петров-второй вырабатывал самостоятельность мышления – и своего добился.

Правда, стал он после этого по ночам вскрикивать и потерял интерес к еде.

– А теперь, дорогие наши бывшие ученики, родители и уважаемые гости, – сказал директор, – разрешите вручить аттестат зрелости нашему лучшему выпускнику, надежде, так сказать, и гордости школы Петрову!

Присутствующие дружно захлопали.

Петров-второй встал и, наклонив голову с преждевременными залысинами, пошел к столу…

Спустя пять лет молодой инженер Петров-второй шел вдоль края траншеи на одной большой и ответственной стройке. Землекоп Петров-первый сидел в холодке, по случаю вышедшей из строя лопаты, и курил папироску «Прибой».

– Здравствуйте! – близоруко щуря испорченные за долгие годы учения глаза, сказал Петров-второй. – Я ваш новый мастер.

– Здорово! – ответил Петров-первый и придавил каблуком окурок. – Ну, раз мастер, тогда слушай сюда. Обязанности твои будут такие. Чтоб у меня лопаты всегда были, как штыковые, так и совковые, – раз. Ну, там – кайла, ломик – два. Рукавицы, сапоги резиновые, другой шурум-бурум – три… Ну, дальше, значит, чтоб я в театр ходил, книжки читал – это само собой. Ну, чтоб за воротник лишнего не закладывал, по бабам не шуровал, а строил крепкую семью – тоже твоя забота. Понял – нет?

– Понял, – сказал Петров-второй.

– Ну, а раз понял – чо стоишь?! Не видишь – лопата у меня поломалась!..

На другой день Петров-первый сказал:

– Эй, мастер, твою семь-восемь! Крепежный лес кончился!

– Щас! – ответил Петров-второй и побежал выколачивать крепежный лес.

На третий день Петров-первый сказал:

– Мастер, кайлы-то нет!

– Щас! – ответил Петров-второй и побежал выбивать кайлу.

На четвертый день Петров-первый сказал:

– Начальничек, едрена-матрена! Рукавицы порвались!

– Щас, – сказал Петров-второй и побежал вырывать из горла рукавицы.

На пятый день Петров-первый сказал:

– Эй, мастер! Тебя в профком вызывают… Тут я вчера поднагазовался да Марусю свою маленько поучил… В общем, иди – будут тебе хвоста крутить, как недоглядевшему.

…На двадцать пятый день Петров-второй закрыл наряды.

– Дай-кось погляжу – чего ты там нахимичил, – сказал Петров-первый. Он посмотрел наряды, ударил оземь рукавицами и сказал: – Пусть тебе ишак мантулит за такие гроши! – и решительно зашагал со стройки.

– Товарищ Петров! – кинулся вдогонку Петров-второй. – Сколько ж вы хотите?

– Двести пятьдесят. Меньше здесь не берем, – сказал Петров-первый.

– Да как же… – растерялся Петров-второй. – Вот и расценки…

– Эх, темнота! – сказал Петров-первый. – Чему тебя в институте учили! А перекидка? Двойная, тройная, четверная?.. А трамбовка-засыпка? А оттаска-подтаска-переноска?.. Соображать надо!..

…В кассу они стояли друг за дружкой. Петров-первый получил свои двести пятьдесят рублей. Петров-второй – свои сто двадцать. Минус пятнадцать процентов – за невыполнение плана…

Чудик

Этот пассажир сразу обратил на себя внимание. Во-первых, внешним видом. На нем был старый стройбатовский бушлат, какие только по деревням где-нибудь сохранились, за спиной болтался рюкзак, а голову прикрывала громадных размеров кепка – «аэродром» – гого фасона, который обожают молодые люди, приезжающие к нам из братских закавказских республик. И еще – вместо правой ноги у него была деревяшка. Именно не протез, а примитивная послевоенная деревяшка.

Во-вторых, он вошел не через переднюю дверь, а через заднюю. Конечно, при большом скоплении народа на этот факт вряд ли кто среагировал бы. Но людей в троллейбусе было немного, все гражданина заметили, и ближайшие соседи даже переглянулись недоуменно: искать, что за странный тип такой – входит через заднюю дверь, хотя, как инвалид, имеет полное право залезть в переднюю.

В-третьих – что самое дикое – этот гражданин как вошел, так сразу же снял свою великолепную кепку и вежливо со всеми поздоровался.

– Здравствуйте, товарищи! – сказал. – Добрый лень!

Тут некоторые пассажиры опять переглянулись: вот это, мол, новость – здоровается! А у некоторых стреляных людей лица моментально сделались скучными. Они – по глазам видно было – подумали: ну, послал бог алкаша! Сейчас начнет трудовые гривенники вышибать.

В общем, никто этому гражданину не ответил на его приветствие. Исключая одного товарища. Он сбоку сидел, на кондукторском месте – крепкий такой дядя, уверенный, немолодой уже, в шляпе и габардиновом плаще. Вот он ответил.

– Здорово, – сказал. – Если не шутишь. Гражданин, слава богу, не запел ничего такого, вроде «Сестра, подойди и послушай», а молча прошел до средины вагона и там сел на свободное место. Рядом с полной женщиной. Только сначала он попросил разрешения, дескать, не будет ли эта женщина возражать, если он тут приткнется, с краешку.

– Садитесь, пожалуйста, – сказала женщина, не сдержалась и прыснула.

И действительно, чудик какой-то ненормальный: в троллейбусе спрашивает разрешения сесть.

– Вот вы, я гляжу, веселая, – завел разговор инвалид. – Это хорошо. А то у вас в городу я что-то мало веселых людей замечаю. Не как у нас в деревне. Женщина уже справилась с оживлением и теперь достойно молчала, глядя в окно. Она всем своим видом как бы подчеркивала, что ей это соседство малоприятно.

– Нет, правда, – сказал гражданин. – У нас как где соберутся, так сейчас смех, шутки.

– Ишь ты, какие веселые, – заметил с кондукторского сиденья товарищ в шляпе. – С чего же они у вас там смеются? Может, их щекочет кто?

– Не, не щекотит! – весело откликнулся инвалид. Он, видать, не уловил в словах товарища осуждения, решил, что тот с ним шутит. И сам решил пошутить: – У нас такой колодец есть, – сказал он. – Как из него воды попьешь, так хмельной делаешься… Истинный бог! – Он подмигнул окружающим. – Как попьешь, так и закосеешь! Верно!

– То-то, видать, ты и попил из него.

Остальные пассажиры сдержанно посмеялись над тем, как товарищ в шляпе ловко осадил разговорившегося инвалида.

Но дядька опять ничего не понял.

– Хотя, конечно, попадаются такие, что и скучают, – сознался он и, выбивая ритм деревяшкой, произнес: – Деревня, где скучал Евгений, была прелеснай уголок!.. Ах, сукин кот! Прелеснай уголок была деревня, а он скучал! С чего это он скучал, любезные? – Дядька обвел окружающих добродушными голубыми глазами.

Окружающие смолчали.

– Делать ему не хрена было – вот и скучал, – сам себе ответил инвалид. – Не работал, милок. Только на конике скакал. А кто чертомелит, тому в деревне не скучно. Справедливо говорю?

Окружающие не ответили.

Тогда инвалид, видя, что деревенская тематика здесь не проходит, сменил пластинку.

– А что, сынок, – обратился он к двум молодым людям студенческого возраста, сидящим напротив. – Какая сейчас постановка в вашем драмтеатре идет? Не скажете?.. А в оперном?

Молодые люди не сказали. Только уставились на дядьку напряженными взглядами и молчали.

– А в этом… ТЮЗе что? В Музыкальной комедии? – приставал инвалид.

Я глянул в окно и прочел на мелькнувшей афише, что в Музкомедии как раз идет «Черный дракон». Хотел сказать, но сдержался. Ну его к свиньям – еще начнет содержание выспрашивать.

– А в цирке чего кажут? – не унимался дядька. Молодые люди молчали. Лица у них одеревенели, а на носах выступила испарина.

– Культурный! – заворочался нз кондукторском сиденье товарищ в шляпе. – Про театры выспрашивает, не про пивные…

Дядька между тем, видя, что мы насчет театров не рубим, перекинулся на кинофильмы.

– Недавно кино смотрел «Посол Советского Союза». Видали, нет?

Молодые люди, сглотнув слюну, враз кивнули.

– Так это ведь, между прочим, про Коллонтай фильм. Про Коллонтай, честное слово! – дядька оживленно завертел туда-сюда головой. – Слыхали про такую – Коллонтай?..

Тут товарищ в шляпе окончательно не выдержал.

– Коллонтай, Коллонтай, а ты поменьше болтай! – сердито сказал он инвалиду. – Развел тут антимонию!

Из водительской кабины вышел на шум стажер и спросил:

– В чем дело?

Потом оглядел пассажиров и прямо шагнул к дядьке:

– Ваш билет!

Инвалид охотно достал билет.

– Хм! – сказал стажер и еще раз подозрительным взглядом окинул салон.

Между тем подошло время дядьке слезать. И он стал прошаться.

– До свиданьица, милые! – сказал он. – Спасибо за компанию. Веселые вы – ну прям как у нас в деревне.

– Иди, иди! – сказал товарищ в шляпе. – Из колодца своего поменьше лакай!

– Товарищ шофер! – сказал дядька водителю. – До свиданьица. Счастливого пути!

И пока троллейбус стоял, дядька всё махал нам с улицы кепкой, а товарищу в шляпе даже послал воздушный поцелуй.