Текст книги "Юмористические рассказы"
Автор книги: Николай Самохин
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
С думой о завтрашнем дне
Два сослуживца, Дрыкин Константин Сергеевич и Лизунов Арнольд Саввич, недавно получившие квартиры в одном доме и ставшие вдруг соседями и попутчиками, шли с работы домой. Флегматичный Дрыкин шагал молча и весьма сосредоточенно, засунув руки в карманы макинтоша и уставясь в одну точку. Долговязый любопытный Лизунов, хотя тоже молчал, но одновременно как бы и шумел. Он размахивал руками, вертел головой туда-сюда, все вокруг подмечал и немедленно обмозговывал.
– Постой-ка! – сказал он в одном месте, хватая Дрыкина за рукав. И, перегнувшись с тротуара к очереди, лепившейся вдоль голубого киоска, спросил:
– Чего дают?
– Курей, – ответила крайняя старушка.
– Порядок! – энергично потер руками Лизунов. – Возьмем но парочке?
– Бери, – индифферентно сказал Дрыкин. – Я тебя подожду. Покурю тут – за уголком.
– А ты разве не хочешь? – удивился Лизунов. – Для дома, для семьи, а? Или ты куриц не любишь?
– Люблю, как не любить, – сознался честный Дрыкин.
– Ну так становись. Учти, в нашем магазине их нету. Дрыкин упрямо качнул головой.
– Еще не надумал? – спрашивал по мере продвижения очереди Лизунов. – Давай решайся. Ну, три-четыре!.. Беру на твою долю! – он просунул руку с деньгами в окошечко.
– Замри! – испуганно крикнул Дрыкин, – Сказано – не надо!
– Ты, Дрыкин, со мной рядом домой не иди! – весело говорил Лизунов, запихивая курнц в авоську. – Держись на отшибе. Или задами пробирайся. А то как увидит твоя супруга, что я с курицами возвращаюсь, а ты – без ничего, устроит она тебе сцену у фонтана.
Дрыкин смолчал.
…На другой день, в конце обеденного перерыва, Лизунов прибежал в отдел весь обвешанный сосисками.
Пообедавший Дрыкин играл в шахматы с плановиком Кукырышкиным.
– Сосед, беги в буфет! – в рифму сказал запыхавшийся Лизунов. – Давай скорее – я там уговорил Дусю килограмм сосисок придержать. На твою долю.
Дрыкин даже не пошевелился.
– Да ты что! – заволновался Лизунов, – Неужели сосиски не любишь?.. Глянь, какие красавицы! – Он потряс перед носом Дрыкина нежно-розовой аппетитной гроздью.
– Люблю, как не любить, – глотнул слюну Дрыкин. – Особенно с капустой.
– Не понимаю я тебя, – сказал Лизунов. – Любишь сосиски – люби сумочки носить.
Дрыкин вздохнул и произвел рокировку.
…Вечером, по дороге к дому. Лизунов купил в одном киоске четыре коровьих ноги на холодец, а в другом – огромную, как колесо от полуторки, банку атлантической сельди.
Дрыкин опять воздержался – терпеливо ждал приятеля за углом.
– Странный ты человек, Константин Сергеевич, – говорил довольный Лизунов, кренясь набок под тяжестью набитой авоськи. – Вроде семейный, а голова о семье, как погляжу, не болит.
Дрыкин помалкивал.
…На третий день Лизунову чрезвычайно повезло: он наткнулся в одном овощном магазине сразу на алжирские апельсины, болгарские голубцы в банках и алтайкий мед в деревянных бочоночках, Дрыкина он к прилавку больше уж не приглашал. Дрыкин, однако, подошел на этот раз сам. Он нерешительно потоптался перед витриной, посопел и вдруг купил четыре стручка зеленого перца.
В субботу Дрыкины и Лнзуновы решили отпраздновать новоселье. Посидеть в семейном кругу, познакомить супруг.
Собрались у Дрыкиных. На празднично накрытом столе, в окружении огурчиков, паштетов, сыра и ветчины помещался любовно нафаршированный зеленый перец.
– Кушайте, кушайте, пожалуйста! – потчевала гостей хозяйка. – Перчик вот попробуйте. Это Котик вчера достал.
– Константин Сергеевич! Да что вы говорите! – удивилась жена Лизунова, отщипывая вилкой кусочек рекомендуемого блюда. – Ах, какая прелесть! Мой бы ни за что не догадался.
Длинное лицо Арнольда Саввича вытянулось еще больше.
– Да как же, Манечка, – обиженно сказал он. – А я вчера…
– Сиди уж, господи! – оборвала супруга. – Конечно, не догадался бы!
– А в прошлом году, – сказала Дрыкина, ласково поглядывая на мужа, – под Седьмое ноября Котик, помню, принес баночку маслин. Под Седьмое ведь, Котик?
– Угу, – буркнул Дрыкин. – Под Новый год.
– Маслин! – простонала Лизунова, и нос ее побелел от зависти. – Как это, должно быть, приятно, когда муж такой заботливый!
После того, как Дрыкина, сияя глазами, припомнила, что в позапрошлом году Котик приносил коробку рахат-лукума, а Лизунова бешено лягнула под столом супруга – дескать, смотри, вахлак, какие бывают настоящие мужчины! – Арнольд Саввич, вконец расстроившись, ушел на кухню курить.
Здесь его минут через десять и разыскал Дрыкин. Он не спеша размял папироску, пыхнул ею пару раз и, подняв на Лизунова глаза, многозначительно спросил:
– Ну, теперь понимаешь? Лизунов подавленно кивнул.
– Ума не приложу, – сказал он, – как я этот чертов перец проглядел?!
Шутники
В прошедшую субботу Яшкин затащил меня в гости к одним своим знакомым. Откровенно говоря, я не очень и упирался: довольно однообразные холостяцкие развлечения порядком надоели, и провести вечер в милой семейной обстановке, вокруг каких-нибудь там солений, варений и наливок, представлялось довольно заманчиво. Тем более, что Яшкин очень горячо рекомендовал знакомых.
– Вот такие ребята! – говорил он. – Хохмачи отчаянные. Оригиналы. Прямо Миронова и Менакер – в кино ходить не надо.
Оказалось, что Яшкин на этот раз совсем не преувеличивал. Знакомые его встретили пас по-простецки, безо всяких расшаркиваний или церемонных восклицаний: «Ах, как мы рады!.. Прекрасная мысль!..» Хозяин, минуя традиционные приветствия, пожал руку Яшкину, затем мне – с таким видом, словно мы были знакомы лет двадцать – и сказал:
– Угадали в самую точку, мальчики, – мы только что собрались ужинать.
Хозяйка тут же внесла свою лепту в создание атмосферы непринужденности.
– Интересно, кто это собрался? – спросила она, уперев руки в бока и прищуриваясь. – Лично я и не думала тебя кормить. Скажи спасибо вон им.
Яшкин хихикнул.
Хозяин, однако, в долгу не остался.
– Но, дорогая, – поднял он брови, – почему ты думаешь, что, говоря «мы собрались ужинать», я имел в виду именно такой вариант? Как раз наоборот – я сам намеревался сесть за ужин, предварительно изолировав тебя в ванной.
– Как это? – воинственно спросила хозяйка.
– Заперев на табуретку, – пояснил муж.
– Ха-ха! – сардонически воскликнула хозяйка. – Да я просто разбила бы табуретку о твою голову.
Надо отдать справедливость: пикировались они эффектно. Не так, как другие горе-остряки, которые мигают при этом окружающим, подталкивают их локтями и, как пишется в романах, прячут в бороды ухмылки. Эти работали на полном серьезе, почище иных конферансье. – Ну, как провели выходной день? – спросил нас хозяин.
– Да так, – ответил я. – На пляже повалялись, в кино сходили, туда-сюда…
– А мы, представьте, весь день просидели дома, – вздохнул он. – Правда, я выступал с предложением о прогулке, но не смог уговорить свою дражайшую половину. Она, видите ли, не любит дышать свежим воздухом.
– Только в твоем присутствии! – немедленно откликнулась из кухни жена, – Сколько раз повторять, что я стесняюсь выходить с тобой на улицу!
Муж хотел что-то ответить, но я нечаянно перебил его. Я уже давно с любопытством присматривался к ветвистым рогам какого-то животного, украшавшим стену, и тут вклинился с вопросом:
– Простите, чьи это рога?
– Моей жены!
– Моего мужа!
Видать, эта шутка у них была прямо-таки отполирована частым употреблением, потому что выпалили они ее синхронно.
Яшкин упал в диванные подушки – и плечи его заходили ходуном.
Хозяйка пригласила к столу. Она обнаружила себя отличной кулинаркой, а хозяин, кажется, не дурак был покушать, судя по тому, с какой плотоядностью он следил за действиями жены, накладывающей ему в тарелку какого-то хитроумного салата.
Но и тут не удержался: проглотил слюну и спросил с великолепно наигранной подозрительностью:
– Что так стараешься? Уж не подсыпала ли какой отравы?
Ложка с салатом повисла в воздухе…
– Я бы насыпала! – твердо сказала жена, – И будь уверен: рука не дрогнула бы… Но, к сожалению, ты не один за столом.
– М-да, – сказал хозяин, задумчиво поднимая глаза к потолку. – Значит, завтра у нас Тороковы, послезавтра – сами пойдем к Перетятькам, а там – вторник, среда, четверг, пятница – четыре кошмарных дня. Придется ужинать в ресторане. Терпеть не могу ресторанную пищу, да что делать. Единственное утешение – официанточка там одна давно проявляет ко мне благосклонность.
Тут хозяйка выдала просто уже класс: у нее исключительно натурально задрожали губы, а глаза, похоже, наполнились слезами.
– Что ж, – вымолвила она, делая вид, будто изо всех сил сдерживается. – Милуйся со своей официанткой. Но имей в виду, что я за эти четыре дня минимум четыре раза наставлю тебе рога!
Я решил, что теперь-то хозяину конец, что он положен на обе лопатки и прижат коленом. Но хозяин оказался достойным партнером. Он выронил вилку, очень правдоподобно побледнел и чуть ли не до крови прикусил губу.
Под Яшкиным вибрировал стул от беззвучного хохота. Вслух рассмеяться он не решался, чтобы не испортить этот блистательный поединок.
А хозяева наши были неистощимы. Целый вечер. Даже на лестнице, куда они вышли проводить нас, все не унимались.
Свет в подъезде не горел, и мы осторожно спускались вниз гуськом: хозяин, затем я, потом Яшкин и хозяйка.
Хозяйка, видимо, оступилась и громко ойкнула.
– Кажется, моя жена сломала ногу! – злорадно расхохотался хозяин. – Слава тебе, господи! – наконец-то!
– Я знаю, негодяй, – это твоя заветная мечта! – раздался сверху металлический голос. – Но она не сбудется. Скорее я дождусь, когда ты сломаешь шею.
Это было жутко и здорово, как в детективном фильме.
Когда мы почти скрылись за углом дома, знакомые Яшкина решили угостить нас последней шуткой.
Наверное, хозяин распахнул перед женой двери подъезда, потому что она вдруг сказала, талантливо имитируя настороженность:
– С чего бы такая галантность? Уж не собираешься ли ты пристукнуть меня сзади чем-нибудь тяжелым?
– Шагай, шагай, – пробормотал хозяин. – Я не захватил молоток. Да и свидетели еще близко.
Яшкин, наконец, дал себе волю. Он плюхнулся прямо на газон и минут пять хохотал, как сумасшедший.
– Ну, молотки! – повизгивал он между обессиленными всхлипами. – Во дают!..
– Слушай, и часто они… так? – спросил я.
– Да всегда, – сказал Яшкин, промокая беретом слезы. – Десять лет их знаю – и все время…
Однажды вечером
Как-то вечером возвращаюсь я домой. Ну, устал, конечно, после трудового дня – иду, опустив голову, по сторонам не гляжу. Вдруг останавливают меня двое: один рыжий, другой конопатый.
– Эй, мужик, – говорят, – дай закурить.
А у меня, как назло, ни одной сигаретки – все за день прикончил.
– С удовольствием бы, товарищи, – отвечаю, – но – увы!
А сам пока не ухожу: вдруг, думаю, еще о чем-нибудь спросят: сколько времени, например, или – как пройти до ближайшего кинотеатра?
И они тоже не уходят. Этот рыжий деловито оглядывает меня и говорит конопатому:
– Может, побьем его для профилактики?
Конопатый задумчиво так, даже меланхолично склонил голову набок, покачивается на носках – раздумывает.
Я тем более не ухожу. Неудобно все-таки: человек размышляет, вдруг скажет – «давай побьем», а я уж вон где – за полквартала.
Конопатый подумал и отвечает:
– Да ну его к свиньям.
И поворачивается, чтобы уйти. Рыжий поворачивается за ним. Но не без сожаления. Так ему, вижу, подраться охота – просто до зарезу.
– Минуточку, товарищ, – говорю я тогда. – Вот вы, извиняюсь, рыженький! Может, в таком случае, мы с вами его побьем? – и киваю на конопатого.
Рыжий удивляется:
– Ты что, стерва! Он же друг мой. Кореш.
– А это не имеет значения, – говорю я. – У нас каждый каждому – почти что родственник. Да вы не сомневайтесь: мы его хорошо побьем. Я некоторые приемы каратэ знаю – очень эффектно должно получиться.
Конопатый почему-то обижается:
– Ты! – говорит, – Дохляк! Чо привязался? Еще каратэ-хэтэтэ какие-то!..
– А вы разве не знаете?!. Тогда тем более интересно! Сейчас покажу. – Тут я ставлю портфель на поребрик и принимаю стойку:
– Ну! – говорю, – налетайте. Бейте хоть рукой, хоть ногой. Если нож есть – бейте ножом. Только всерьез бейте, не понарошке.
Они начинают пятиться. Я улыбаюсь:
– Да вы не бойтесь! Я вам до конца руки ломать не буду. Так, маленько.
Тогда они и вовсе побежали. Причем рыжий передом бежит, а конопатый, для чего-то, задом.
А я – бывает же такое! – нащупываю в кармане последнюю сигаретку.
– Эй! – кричу. – Погодите!
Тут конопатый падает, переворачивается и бежит дальше на четвереньках. Пока не скрывается из глаз…
Так мы ни с кем из них никого из нас и не побили. А жалко. Главное, такие хорошие ребята: один рыжий, другой конопатый.
Опасная зона
И все же что-то такое есть в жизни. Какой-то рок или перст судьбы. Иногда этот самый перст возникает среди обыденности и довольно решительно вносит свои коррективы.
Так у нас с одним молодым человеком, студентом Геной Тубейкиным, произошла очень грустная история. Его любимая девушка оставила. Грубо говоря – бросила. Или, как теперь образно выражаются, – пнула.
Бросила она его (прошу внимания! Вот здесь уже начинается кое-что, не повседневно встречающееся) – бросила она его из-за неприличного Генкнного увлечения, из-за хобби, Генка, видите ли, был страстный коллекционер. Только коллекционировал не почтовые марки или древние монеты, как прочие нормальные люди, а, где только мог, обдирал разные безграмотные афиши, таблички и вывески.
Теперь представьте себе такую картину: возвращается он, к примеру, с этой девушкой нз кино, с дополнительного сеанса. И вот, вместо того чтобы в скверике где-то посидеть да полюбоваться звездами, он заставляет ее стоять на стреме, а сам минут двадцать раскачивает придорожный столб с фанерным щитом, на котором написано: «Не ослепляй товарища!»
Естественно, что девушка (ее Света Дергачева звали) терпела-терпела и не выдержала. Решила отдохнуть душой с другим, между прочим, с кларнетистом из ресторана «Якорь» Вадиком Подбельским, который, кстати говоря, коллекционировал безобидные спичечные этикетки.
И так ей, видать, не терпелось насолить этому обормоту Генке, что она очень скоро согласилась выйти за Вадика замуж. Даже день они назначили, когда идти во Дворец бракосочетаний.
Вот тут-то Гена Тубейкин и закуковал – понял, наконец, куда завело его оригинальничанье.
Накануне рокового дня он вернулся в общежитие и в полном отчаянии начал уничтожать свои экспонаты, толочь их в мелкую пыль и щепать на лучины. Он безжалостно крушил их, пока не наткнулся на железный лист, примерно сорок на сорок сантиметров, с надписью: «Опасная зона».
И тут в голову Гене Тубейкину запала дьявольская мысль.
Он прибил лист к деревянной рейке, дождался полной темноты и, прокравшись к Дворцу бракосочетаний, воткнул этот тревожный сигнал в газон – у самого входа.
Конечно, Гена на многое не рассчитывал. Просто он хотел слегка подпортить бывшей своей симпатии настроение. Однако, сверх всяких ожиданий, Вадик Подбельский, увидев эту отрезвляющую надпись, повернул обратно. Оказался, видать, типом, зараженным предрассудками. Ну, правда, для невесты он придумал благовидный предлог: сказал, что паспорт дома забыл. А пока бегал домой – ногу будто бы подвернул.
Словом, свадьбу отложили – впредь, до выздоровления ноги жениха.
Дальше события стали разворачиваться совсем уж непредвиденно и анекдотично. Знак «Опасная зона» никто убрать не решался, включая милицию. Соответственно, нога у жениха продолжала болеть и болеть.
Это – во-первых. Во-вторых, и другие брачащиеся пары начали суеверно пятиться от Дворца. Не станем преувеличивать – утверждать, что Дворец вовсе опустел и зарос паутиной. Это была бы уже пародия, а не жизненный факт. Нет, конечно, отдельные, наиболее сознательные, пары туда все-таки шли. Однако многие и не решались. Что, в общем-то, нетрудно понять. Ведь другой человек, может, полгода себя уговаривал жениться: дескать, ничего в этом такого уж особенно страшного нет, бог не выдаст – свинья не съест, не все жены змеи, и семейному как-нибудь проколотиться можно… И вот, допустим, уговорил он себя, с трепетом ступает на крыльцо Дворца бракосочетаний – а тут ему это жуткое напоминание. Как он себя должен чувствовать?
А иные, трезво мыслящие люди, допускали вполне реальную опасность. Вдруг, мол, в момент скрепления уз, на пороге, так сказать, новой счастливой жизни поблизости что-нибудь взорвется к чертовой бабушке?
Короче говоря, приток брачащихся во Дворец значительно снизился, и администрация забила тревогу. Особенно настойчиво забила тревогу буфетчица от треста ресторанов и кафе, у которой горел план по шампанскому.
Тогда директор Дворца Агнесса Викторовна, энергичная женщина, начала действовать. Стала звонить в разные инстанции и писать обоснованные письма: так, мол, и так, когда же, наконец, уважаемые, в кавычках, строители закончат свои подземные коммуникации (или чего они там роют)? Сообщаем, что в результате их нерасторопности резко упало число заключаемых браков, а это, при условии низкой рождаемости, может привести к чреватым последствиям.
В соответствующих организациях встрепенулись: вот это изюм! – трудящиеся сигнализируют, требуют заканчивать работы, а мы, оказывается, к ним еще не приступали! Как могло получиться?
Срочно пригнали два экскаватора – с прямой и обратной лопатами. Перед Дворцом выкопали траншею, с левого крыла отрыли котлован и начали отбойными молотками долбить фундамент.
Ну, естественно, в такой нервозной обстановке побили экскаваторами окна – и Дворец временно пришлось закрыть на ремонт.
…С неделю назад он открылся – после того, как вставили стекла и залатали цементным раствором дыры в фундаменте.
Осталась пока незасыпанная траншея, но через нее перебросили дощатый мостик с перилами.
Первым по мостику прошел Гена Тубейкин, ведя под руку вернувшуюся к нему Свету Дергачеву. Накануне Гена, пользуясь вечерним временем, выдернул знак «Опасная зона», отнес за два квартала и ткнул его в клумбу перед краеведческим музеем. А на днях у Гены и Светы была студенческая свадьба. Я попал на нее по линии своего приятеля Филиппа Власюка – дальнего родича Гены.
Вот там-то подвыпивший Власюк и посвятил меня во все подробности рассказанной истории.
Откровенно говоря, я не поверил бы Власюку, зная его склонность к фантастике.
Если бы не один дополнительный факт.
Когда мы возвращались со свадьбы, Власюк возле краеведческого музея упал в свежеотрытую канаву, разорвал бостоновый костюм и выбил два зуба.
Выкарабкавшись наверх, он схватил какую-то палку с прибитым к ней не то фанерным, не то железным листом и хотел бежать назад, в общежитие, чтобы проучить этого сопляка Генку.
Я удержал Власюка…
Вечер был, свер кали звезды…
Наше внимание привлекла заметка в областной молодежной газете:
«Хорошо, интересно прошел вечер отдыха в общежитии технического училища мастеров мясо-молочной промышленности. После большого концерта художественной самодеятельности состоялись показательные выступления спортсменов, литературная викторина и КВН – остроумием померялись команды холодильщиков и кулинаров. Вечер закончился осенним балом с вручением призов за лучшие танцы. Славно повеселилась молодежь! С отличным настроением разошлись ребята и девушки по своим комнатам».
Стоп! – сказали мы себе. – Уж не тот ли это вечер, который?.. Если он самый, тогда из поля зрения корреспондента выпала одна его особенность, о которой нам стало известно из достоверных источников и про которую мы считаем себя обязанными рассказать здесь – в дополнение к этому, довольно подробному, но все же не исчерпывающему сообщению.
В тот вечер вахтер общежития тетя Уля Крынкина попросила себе отгул, ссылаясь на то, что молодежь, дескать, так и так, пробулгачится теперь до утра и караулить, стало быть, некого. Просьбу тети Ули удовлетворили, и она, на законных основаниях, покинула свой пост. Уход вахтера Крынкиной повлек за собой мелкое нарушение режима – наружная дверь после соответствующего часа оказалась незапертой. Пользуясь этим обстоятельством, в подъезд общежития забрели трое молодых людей: гроза Закамышинского жилмассива Георгий Васюков по прозвищу «Махно» и два его приятеля – Хрыч и Козел.
Молодые люди выпили там четыре бутылки «Розового крепкого» и, достав огрызок свечи, занялись игрой в подкидного дурака – с передачей и небитыми пикями. Такой, усложненный дурак – игра, как известно, умственная, вынуждает шевелить извилинами. В процессе шевеления приятели смолили одну папиросу за другой и скоро прикончили весь запас курева. Тогда они раскинули еще один кон, но уже не на дурака, а на то, кому бежать в магазин.
Бежать выпало Хрычу.
– А башлей-то нет, – сообщил он.
Васюков и Козел обшарили карманы – нашли четыре копейки. И все приуныли.
Но тут закончилось первое отделение концерта самодеятельности, и в коридор выскочил перекурить участник спектакля Володя Мухин.
– Хрыч, знаешь этого доходягу? – спросил Васюков.
– Володька, – ответил Хрыч. – Артист ихний… Привет, Муха! – крикнул он. – Дай закурить.
– Да вот, ребята, только одна и была, – показал сигаретку Володя.
– Ну, дай на пачку «Бсломора».
– Нету, – уныло соврал Володя. Дело в том, что у Мухина имелось восемьдесят четыре копейки, которые он предполагал растянуть до стипендии, и, конечно, отдать часть из них Хрычу было бы чистейшим безумием.
– Ты!.. Чарли Чаплин! – вмешался Васюков. – А ну иди сюда. Считать умеешь? – и он толкнул ногой загремевшие бутылки из-под «Розового крепкого». – Мы же не задаром. Завтра по утрянке сдашь их – и возвратишь свои капиталы. Еще на котлетку останется. С макаронами.
– Да ей-богу, ребята, – забормотал Мухин, – у нас стипешка только через два дня…
– А ты дуй, займи у кого-нибудь, – посоветовал Васюков. – Для друга, а? – он хлопнул по плечу Хрыча. – Для лучшего. – У кого же сейчас займешь, – тоскливо сказал Володя. – Все без денег.
– У, жмот! – остервенился Васюков. – Ну-ка, Козел, сделай ему физзарядку!
– Откройте форточку, вытряхните коврик! – дурашливо заорал Козел и особым приемом схватил Мухина за нос.
– Ини-раз! Иии-два! Встали – присели! – начал отсчитывать он, заставляя бедного артиста приседать и разгибаться.
После основательной физзарядки Володя Мухин выложил свои восемьдесят четыре копейки.
– А еще темнил! – зло сказал Васюков и ребром ладони рубанул Мухина по шее. – Беги отсюда, пока я добрый! Да не вздумай там никнуть!
Хрыч, зажав в кулаке мелочь, помчался за папиросами.
Володя Мухин – на сцену: антракт уже кончался. Во втором отделении он изображал подвыпившего хулигана, и сцена эта прошла с колоссальным успехом, благодаря красному носу исполнителя, слезящимся глазам и очень естественному заиканию.
А Васюков и Козел остались скучать в подъезде.
Но скучали они недолго. Скоро в коридор выскочил Женя Дубейко. Он выскочил размяться перед показательными выступлениями на параллельных брусьях. Для начала Женя прошелся на руках, потом стал приседать – поочередно то на правой, то на левой ноге.
– Г-гы! – уставил на него палец Козел. – Глянь, Махно, – физзарядка! Сам делает!
– Заткнись, дура!.. Клиента спугнешь. – сказал Васюков и окликнул Дубейко: – Парень! Купи у нас бутылки. Со скидкой отдаем – за тридцать копеек. А ты их поутрянке в киоск – и разбогатеешь. Верный бизнес.
Женя Дубейко, только что погулявший на руках и чувствовавший, как напряжены под рубашкой его мышцы, дерзко ответил, что он в гробу видел такой бизнес и таких бизнесменов.
– А ты горячий! – удивленно протянул Васюков. – Ну-ка, Козел, сделай ему холодный душ!
Козел сграбастал Дубейко грязными лапищами за уши, пригнул к земле и поплевал на дубенкинскую макушку.
– Больше не шипит! – радостно оскалился он. – Остудился!
…Пока Хрыч бегал за папиросами, Васюков и Козел еще дважды успели сбыть бутылки. Капитан команды холодильщиков Арнольд Гвоздиковский, вышедший в коридор сосредоточиться перед решающим туром поединка с кулинарами, отдал деньги безропотно. Заартачившемуся же отличнику учебы Федору Брыкину пришлось сделать «физзарядку» и «холодный душ».
Денег в результате набралось изрядное количество, и возвратившегося Хрыча сгоняли еще за двумя бутылками «Розового крепкого».
После этих двух бутылок Козел окончательно захмелел и отказался играть в карты.
– У меня тут где-то баба знакомая, – сказал он. – Щас я ее приволоку.
И он поперся на второй этаж, в красный уголок. У приоткрытых дверей красного уголка дежурил какой-то жиденький хлопчик.
– Папаша, – сказал ему Козел. – Вызови Любку.
– Пока нельзя! – строго ответил дежурный. – Она как раз призы вручает.
– Ах ты, рожа! – возмутился Козел. – А хочешь, я тебе физзарядку сделаю?
И сделал…
Вот, собственно, те немногие детали, которыми хотелось дополнить вышеприведенное сообщение газеты. Все же остальное в заметке изложено верно. Вечер, действительно, прошел интересно и насыщенно, ребята к девушки славно повеселились и с отличным настроением разошлись по своим комнатам.