Текст книги "Юмористические рассказы"

Автор книги: Николай Самохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Зовите следующего…

Молодой врач Витя Головченко начал прием больных. Он принимал в платной поликлинике по вторникам, четвергам и субботам, с двух часов дня и до восьми вечера.

Первым к нему вошел большой, толстый мужчина средних лет.

– Раздевайтесь, – сказал Витя.

– Как? – спросил мужчина.

– Как обычно – до пояса.

Мужчина разделся, зябко обхватил руками живот, поросший рыжим волосом, сел.

– На что жалуетесь? Мужчина сказал, на что жалуется.

– Та-ак… – Витя приступил к измерению давления.

Мужчина со страхом глядел, как Витя обматывает ему руку, словно предстояла немедленная ампутация. По Витя нажал «грушу» – всего-навсего. Мужчина украдкой выдохнул воздух и поднял робкий взгляд на доктора. – Я извиняюсь, – проговорил он вдруг.

– Ыы? – сказал Витя, не отрывая глаз от шкалы прибора.

– У вас брат на тарной базе не работает?

– Брат?.. Нет, не работает. У меня братьев не было – сестры.

– Удивительное дело! – Мужчина поерзал на стуле. – Удивительное!.. Грузчик там у нас один – ну, как две капли воды на вас похож… А может, родственник? Не интересовались?

– Вряд ли, – сказал Витя. – У меня в этом городе никого нет – что же интересоваться.

– Да-а, – покачал головой мужчина. – Совпадение, значит. Двойник, как говорится… Вот интересно, а? – Он философом, оказывается, был. – Живешь, допустим, здесь – ты. Да? А где-нибудь, к примеру в Ленинграде, точно такой же человек проживает: нос, волосы, глаза – все как у тебя. Не приходило в голову?

– Не приходило… Повернитесь спиной. Дышите.

– А мне приходит другой раз, – продолжал между вздохами мужчина. – А вдруг, думаю, его и звать так же? И фамилия такая? И отчество? Тогда где же ты, а где он? Как отличить?

– По ботинкам, – сказал Витя.

– А? – не понял мужчина.

– По ботинкам. Он другие ботинки носит. – Витя хлопнул его по спине. – Одевайтесь.

– Разве что по ботинкам! – рассмеялся мужчина и пошел за ширмочку одеваться.

Потом сестра впустила старушку – сухонькую, белоголовую, подслеповатую.

Со старушками Витя долго не церемонился. Дело тут было ясное: все равно помирать – годом раньше, годом позже. Выписал ей побольше рецептов, чтобы не обижалась (среди них обидчивые попадаются: худо, мол, лечишь), и отпустил с богом. Старушка пошла было, но у дверей остановилась.

– Сынок, а сынок. – сказала просительно.

– Слушаю, бабуся! – бодро откликнулся Витя.

– Или мне поблазнилось, или я совсем из ума выжила, старая дура… но вот гляжу: вроде это ты ко мне вчерась приходил – крант на кухне чинить.

– Да что вы, бабуся! Как это могло быть?

– Вот и я думаю: быть не может. А гляну снова – ты и ты. Вылитый. Только без кепочки… А не брательник твой? Тоже он и конопатенькнй. Теперь конопатых-то мало осталось…

– Нету у меня братьев, бабушка, – с грустинкой даже сказал Витя. – Один я.

– Ну, выходит, поблазнилось.

– Поблазнилось, бабуся, поблазнилось.

Третьим больным оказался тоже мужчина, но постарше первого. Строгий такой. Высокий. В очках.

– Давно закончили институт, доктор? – спросил он.

– В позапрошлом году, а что? – неохотно ответил Витя.

– М-гу… А братец, стало быть, в строительном учится? Близнецы? Что же он приотстал от вас? По болезни? Или второгодником сидел?

– Какой братец? – изумился Витя.

– То есть… простите. Разве это не ваш брат у нас на кожкомбинате работает? В студенческой бригаде? Они там новый цех строят. Настолько походите, что у меня даже сомнений не возникло.

– Нет у меня никакого брата! – с досадой сказал Витя. – Совсем нет. И не было. Понимаете?

Больной извинился и умолк. В отличие от первого не стал развивать никаких философий.

Витю же, наоборот, спустя малое время что-то забеспокоило.

– Они что, на практике там – студенты эти? – поинтересовался он.

– На практике, – кивнул больной. – Только, знаете, по-теперешнему. Сколотили плотницкую бригаду к работают.

– Калымят?

– Можно считать.

– Ну, и как?

– Что как?

– Как зарабатывают?

– Хорошо зарабатывают, – убежденно сказал больной. – Очень хорошо. Рублей по четыреста в месяц выходит на брата. Ну, правда, и вкалывают, черти! Без перекуров. Бригадир у них – этот… который на вас похож – дисциплину держит. Де-ержит!

Выпроводив этого больного. Витя распорядился других пока не пускать – устроил себе пятиминутный роздых.

Он чуть приоткрыл окно, закурил.

«Так… – подумал, – Двойник обнаружился. На кожкомбинате. Братец, хм. Второгодничек… Прав был пузатый-то. Вот тебе и «мало конопатых»… Да-а… Вообще-то, в студенческую бригаду устроиться можно. Берут ребята. Взяли же этого аспиранта, как его… имя такое… еще артист есть один… ага! Савелия же взяли… Но тогда где-то надо будет бросать – или на тарной, или в домоуправлении. Лучше на тарной – туда добираться далеко… Хх-а! Старушка эта… Думал уж, трешку вчерашнюю назад потребует… Ну, хорошо, брошу на тарной – и что? У студентов этих дисциплина – жмут, поди, от темна до темна. А как тогда приемы?.. Хорошо Леньке: нанялись с другом железнодорожный мост покрасить, молотнули его за полтора месяца – и по три тыщи в кармане. Пол-«Жнгуленка» есть!.. Даа, Леньке что – он педагог, у него отпуск два с половиной месяца. А тут!.. Нет, надо держаться за старые места. И нечего рыться. Вот чертова профессия, а? Уговаривал же Ленька в педагогический податься. Еще как уговаривал, дурака!..»

Витя выбросил за окно окурок, вернулся к столу и сердито сказал сестре:

– Зовите следующего!

В тихом омуте

Хороший у меня сосед. Скромный, тихий, ненавязчивый. Чтобы, к примеру, радио он включил на полную катушку, как некоторые, или принялся неоправданно кастрюлями грохотать – боже упаси! Да что радио. Другую мышь и то слышнее бывает. Иной раз даже беспокойство возьмет – не захворал ли он, бедняга, или того хуже? Ну, постучишь к нему под благовидным предлогом – ничего, жив-здоров.

Собственно, этим наши отношения и ограничивались. А тут как-то вышел случай другого порядка. Оказал мне сосед одну мелкую услугу. Покупал для себя молоко и на мою долю прихватил бутылочку. И я, желая чем-нибудь отблагодарить его, сказал:

– Заходите. Чайку попьем. Рассказик новый прочту вам.

– А можно? – засмущался сосед.

– Ну, конечно. Я же приглашаю.

– Ладно, – сказал он. – Заскочу. Вот только оформлюсь, – он провел рукой по короткой щетине. – Тут до нас музыкант жил – так никогда не приглашал. Скрытный был исключительно.

– Да?! – вежливо удивился я.

– Не приглашал, – повторил сосед. – Но я сквозь стенку слушал. Очень интересно.

Он пришел выбритый, при галстуке, в новом клетчатом пиджаке.

Рассказ прослушал чрезвычайно внимательно. Похвалил. Потом, снова закрасневшись, спросил:

– А можно замечание?

– Да боже мой! – развел руками я. – Хоть два. Мне же на пользу.

– Там у вас, в самом конце, где этого типа усатый гражданин бьет…

– Ну-ну?

– Надо бы посильнее. Побольше ему вложить.

– А что, – подумав, сказал я, – Пожалуй, вы правы. Таких учить надо.

– Надо, надо, – согласился он. – Кстати, он за ним с чем гонится? Ну-ка.

Я перелистал обратно несколько страниц.

– С отверткой.

– Вот видите, – сказал он. – А потом чего же только кулаком?

– Да-а, – почесал в затылке я. – Выходит, не стреляет отвертка?

– Не стреляет, – кивнул он.

– Ну, спасибо, – поблагодарил я. – Как это вы подметили?

– Вам спасибо, – сказал он. – Очень приятный вечер получился.

Сосед откланялся. Я сел к столу поработать. Прошло около часа – и кто-то позвонил у дверей. Я открыл.

– Извините, – сказал сосед. – Может, лучше взять молоток?

– Куда взять? – не понял я.

– Вместо отвертки, – объяснил он. – Молотком удобнее. И не по загривку ему, а прямо по голове. Вот так!

Он сжал кулак и показал, как надо бить по голове. Я обещал подумать.

– Еще раз извините, – сказал сосед.

В первом часу ночи он позвонил снова.

– Пардон, – сказал я, прижимая к груди одеяло. – Думал, вы уж не придете. Собрался на боковую.

– А я концерт слушал, – улыбнулся он. – По заявкам. Знаете что… Вы молоток еще не вставили?

– Не успел, – сказал я.

– И не вставляйте. Есть такие резиновые шланги, внутри пустые. Не встречали?

– Нет. А что?

– Ну, понимаете, полтора метра этой кишки, а в середину заливается свинец. Вжах! – он взмахнул рукой. – И ключица пополам!

– Ого! – поежился я. – Значит, вы думаете, надо его шлангом?

– Конечно! – сказал он. – Разочка четыре перепоясать. Чтобы помнил… Ну, спокойной ночи.

– Приятного сна.

Проснувшись утром, я умылся, позавтракал и вышел за дверь.

На лестничной площадке курил сосед. Увидев меня, он затушил сигарету и спросил:

– Как спали?

– Благодарю вас, – ответил я. – Неплохо.

– А я все думал, – сказал он. – Почти до утра. Вот что, по-моему… Надо ему ногу сломать.

– Не круто ли будет? – усомнился я.

– Нет! – убежденно мотнул головой он. – Именно ногу. В двух местах. Взять хороший ломик и перебить. Это делается так…

– Спасибо. – быстро сказал я. – Не надо показывать. Я воображу.

У подъезда мы расстались. Я сделал несколько шагов и вдруг резко обернулся. Показалось – кто-то гонится за мной с молотком.

Но нет. Он шел своей дорогой. Мирно помахивал портфелем. Тихий, незаметный человек. Старший бухгалтер швейторга.

Осколок

Утром в кабинет к заведующему собесом Убейволку заглянул старик Практикантов. Он обвел прицеливающимся взглядом стены, двухтумбовый, в чернильных пятнах стол, продавленные казенные кресла и, наконец, уставился на самою Убейволка.

– Сидишь, Тарас Митривич? – ласково спросил Практикантов. – Ну, сиди, сиди… А Кулипанова я уже снял. Слыхал, небось? Смотри, и твой черед настанет. Вот напишу жалобу – только ногами сбрякаешь.

И хотя Убейволк абсолютно точно знал, что Кулипанова из жилуправления не сняли, а перевели на другую работу по болезни, стало ему как-то нехорошо.

«Этот напишет, – тоскливо подумал он. – Ох, напишет! Начнутся разбирательство и проверка, пойдут комиссии, поедут представители… Эх-ма!»

– Зачем же писать-то на меня, Иван Спиридонович? – таким бодрым голосом, что даже самому он показался противным, спросил Убейволк.

– Ну, мало ли, – задумчиво сказал Практикантов. – Тоже, поди, и ты жулик, если поглубже колупнуть.

– Да для чего же колупать? – заволновался Убейволк.

– Для чего, – повторил Практикантов и вроде бы даже с обидой моргнул зеленым глазом. – Ишь ты! Для чего… На должности ты как-никак. Вот и выходит, надо колупнуть.

И, стуча палкой, он зашагал дальше по коридору. А Убейволк долго еще сидел, уткнувшись пустым взглядом в бумаги.

До редакции старик Практикантов добрался в полдень. Был обеденный перерыв, и в пустом коридоре ему встретился только один человек – репортер Володя Ключиков.

– Жив, Иван Спиридоновнч?! – крикнул Володя и, просалютовав, хотел было проскочить мимо, но Практикантов успел загородить ему дорогу.

– Замордовали, сукины дети! – доверительно сказал он. – До министров жалобы не допускают, в приемных под сукно кладут. Но я своего добьюсь! Ты мне помоги, сынок. Мы с тобой всю эту шайку накроем.

– Какую шайку? – насторожился Володя.

– Милай! – с чувством сказал Практикантов. – Ты кругом-то оглянись! Убейволка такого знаешь? Вор! Пробу ставить негде. Дружка его, Кулипанова, я недавно прищемил. Большая фигура! Из ОБХСС, – тут он перешел на шепот, – нз ОБХСС двое парней за это дело по звездочке отхватили. Соображаешь?

Володя Ключиков нетерпеливо подрыгивал ногой и, вполуха слушая Практикантова, думал: «Вот дрянь старик! К прокурору бы его за такую брехню, щербатого черта!»

Однако вслух, улучив момент, Володя сказал:

– Ты, Иван Спиридонович, не совсем по адресу ко мне. Во-о-он, последняя дверь направо. Отдел фельетонов. Туда и крой.

И, отсалютовав еще раз, Володя галопом побежал в столовую.

Поздно вечером Практикантов дремал в удобном кресле у председателя райисполкома товарища Тихомирова. В исполкоме было тихо. Только секретарша Шура стучала в приемной на машинке, перепечатывала вчерашние решения. Да сам председатель шелестел какими-то бумагами.

Время от времени, когда Шурочка особенно громко двигала каретку, Практикантов просыпался и бормотал:

– Редактора колупнуть первым делом. Потом этого… молодой такой, бойкий… Скоро ты, Петро Васильевич?

– Один момент, Иван Спиридонович! – встряхивался Тихомиров. – Еще пару заявлений добью – и займемся.

– Бюрократ ты, – говорил, сладко зевая, Практикантов. – Первостатейный. Держишь человека, а у меня, учти, осколок в голове сидит. Еще с той германской. Ссажу я тебя с этого места, попомни.

Когда Практикантов совсем заснул, председатель неслышно встал, собрал бумаги, запер их в стол и, ступая на носках, прошмыгнул в приемную.

– Шура, – сказал он. – Разбудишь потом этого… Скажешь, председателя, мол, в область вызвали. Срочно. Уехал, дескать, он – тревожить вас не стал. Обратно не скоро будет.

Практикантов похрапывал в председательском кабинете. Он выводил носом замысловатые рулады, очень похожие на слова: колллуп-нуть, арр-ррестовать.

Кавказский пленник

Уникальный случай произошел на территории нашего домоуправления. Подсудный случай, если разобраться. У нас одного замуровали.

Не думаю, чтобы специально – по злобе или, допустим, на спор. По крайней мере, Венька Копылов, замешанный в этом деле, говорит, что все нечаянно произошло. С другой стороны, конечно, черт его знает и Веньку – у него тоже правды, как у змеи ног, не найдешь. Могли, в общем-то, и но злобе. Потому что на этого человека, на дядю Сеню Ишутина, впоследствии замурованного, кое-кто зуб имел. Вернее, зуб не зуб, а его многие недолюбливали. Не настолько, правда, чтобы замуровать, но все же.

А случилось все так. В субботу утром трубу какую-то прорвало в подвале. Пришлось бежать за ремонтниками. Дядя Сеня же, между прочим, и бегал. Он у нас вроде как освобожденный член. Жена его дворником числится, а дядя Сеня при ней состоит: пенсионер он, что ли, по инвалидности – этого толком никто не знает. Короче, нигде не работает. Но активный.

Ремонтники вскоре пришли, захватив с собой Веньку Копылова, электрика, – на случаи, если там переноску потребуется установить или отключить чего-нибудь.

А дядя Сеня обежал сначала несколько квартир в подъезде, доложил жильцам: так, мол, и так – пригнал голубчиков, ну, пришлось кой-кому хвоста подкрутить, напомнить про обязанности и в какое время живем, в смысле завоеваний космоса.

Потом говорит:

– Спущусь теперь вниз. Лично прослежу. А то они там, черти, наремонтируют – будем всем подъездом горькими слезами умываться.

Он вообще, дядя Сеня, в этом отношении принципиальный был. Никогда мимо не пройдет. Поднимут, например, рабочие во дворе крышку канализационного колодца, спустятся вовнутрь – дядя Сеня уже тут как тут.

– Так, – говорит, – сидите, голубчики? Попрятались? Небось, уже по четвертой папироске сворачиваете?.. А почему ограждение не выставили? Знак, запрещающий проезд?.. Ну-ка, говори быстро – от какой организации? Фамилия начальника? – И в таком духе.

Вот за это, собственно, его и недолюбливали.

Ну, ладно. Спустился, значит, дядя Сеня в подвал, дверь открыл, прислушался – тихо. «Ага, – думает, – уже сообразили, орлы! Сидят где-то, причащаются… Ну, сейчас я их, паразитов, накрою с поличным!»

И начал подкрадываться.

Как вдруг слышит: дверь за спиной бухнула, и ключом кто-то – хрум! хрум! – на два поворота. Дядя Сеня – бегом назад.

– Эй! – кричит. – Кто там?! А ну, не балуй! Щас же открой, кому говорю?!

А получилось так, что пока дядя Сеня оповещал соседей, ремонтники дырку залатали – пустяковина оказалась – и ушли. А дверь запереть забыли. На полдороге уже Венька Копылов спохватился и прибежал назад. Хорошо еще, что он далеко отойти не успел, услышал, как дядя Сеня сапогами в обшивку хлещет, вернулся.

– Кто там? – спрашивает. – Да погоди, не бодай дверь – не слыхать же ничего.

Дядя Сеня опознал его но голосу.

– Вениамин, ты?.. Ах, с-сукнн ты сын, мерзавец! Ты что же это такое делаешь, а?!

Тут и Венька его узнал.

– Дядя Сеня, что ли?.. Во, даешь!.. Ты чего лаешься-то? Я ведь тебя туда не пихал. Сейчас открою – не греми костями.

Вставил Венька ключ в скважину, хотел повернуть и чувствует – фиг: не поворачивается.

– Ну вот, – говорит он, – дободался, старый козел! Нe проворачивается ключ.

– Как так не проворачивается?! – зашебутился дядя Сеня. – Ты мне это брось! Слышишь?

– Как-как! – передразнил его Венька. – Каком кверху. Заклинило, видать, замок… Говорил – не лупи… Чадно, сиди тихо, не рыпайся – я пойду слесаря поищу.

Искать слесаря в домоуправлении Венька не стал – учитывая, что сегодня суббота. Отправился прямо на дом.

Двери ему открыла слесарева жена. Выслушала Веньку и пожала плечами.

– Попробуй, – сказала, – разбуди. Разбудишь – твое счастье.

Венька прошел в комнату.

Слесарь спал на диване в носках и рубашке.

– Чего это он? – спросил Венька.

– А-а! – махнула рукой жена. – Как со вчерашнего вечера начал… Да ты лучше не пробуй. Слава богу, я с ним, дураком, двенадцатый год живу – изучила. Он теперь только к понедельнику оживеет. Вернулся Венька в подвал, постучал в дверь:

– Все, дядя Сеня, закуривай! Слесарь в отключке, так что сидеть тебе здесь до понедельника. Говори, чего старухе передать. Может, тебе палку колбасы в отдушину просунуть?

– Вениамин! – сказал тогда Ишутин в отчаянье. – Ломай дверь!

– Интересный ты человек, дядя Сеня! – обиделся Венька. – Ломай… А за чей счет? За нее в домоуправлении рублей тридцать сдернут, не меньше. Ты, что ли, платить будешь? Ломай… Ладно, сиди еще, не трепыхайся, а я до Лехи добегу. Если и Леху не застану – тогда уж и не знаю что.

– Добеги, Венюшка, добеги, сынок! – всхлипнул убитый горем дядя Сеня. – Добеги – я тебя отблагодарю.

– Да чего там, – сказал Венька. – Собака я разве… Ну, поставишь потом пузырек.

Дружок Копылова Леха – тоже слесарь, но не из домоуправления, а с номерного завода – встретил его с распростертыми объятиями: Леха только что проводил в санаторий жену и томился дома один.

– Венчик, морда ты ненаглядная! – радостно заорал он. – Жди меня тут – я сейчас!

Леха мигом смотался в магазин и купил сразу четыре бутылки розового крепкого, чтобы потом не бегать за добавкой.

Колпачок с первой бутылки он сорвал уже в коридоре, набулькал два полных стакана и, прерывисто дыша, скомандовал:

– Давай с ходу… для затравки… А потом картошечки пожарим.

Часам к шести вечера, когда они усидели за дружеской беседой остальные бутылки, Венька вспомнил про замурованного дядю Сеню.

– Слушай, – начал он. – Ты знаешь, чего я к тебе за шел-то…

– Знаю! – сказал Леха и любовно взял Веньку пятерней за лицо. – Уважаешь меня – вот и зашел… Уважаешь – нет?

– Да я тебя уважаю, уважаю, – сказал Венька. – Но тут мужик один в подвале сидит закрытый. Замок заклинило. Надо открыть.

– Кто такой? – спросил Леха.

– Дядя Сеня дворничихин.

– А, крючок этот. Килька горбатая, – сказал Леха, ткнув пилкой посиневшую картошку. – Открыть могу, нo за так не буду. Пусть литр ставит.

– Дак пойдем – спросим.

– Дядя Сеня! – крикнул Венька, стукнув кулаком в дверь. – Живой ты там?!. Нашел я Леху-то… Только он за так не берется. Говорит: литр поставит – открою. Ты как – согласен? Мы бы сейчас тогда сбегали – взяли пока на свои.

– Вениамин! – глухо донеслось из подвала. – Горлодер ты, паскудник – и больше ничего! Тьфу!

– Мне – что, – сказал Венька. – Мне сказали, я передаю. Ты, между прочим, учти, дядя Сеня, – через пятнадцать минут водку прекратят продавать.

– Даю на лнтр, – смирился дядя Сеня. – Даю! Чтоб нам захлебнуться!

– Тогда жди маленько. – И Венька с Лехой торопливо затопали сапогами вверх по лестнице.

Минут через десять они прибежали обратно, и запыхавшийся Венька сердито крикнул:

– Ну, дядя Сеня! С тобой свяжешься – сам не рад будешь! Говорил ведь – не базарь. Нет, он базарит и базарит. Не продают уже водку-то. Теперь только в ресторане, а там, понял, наценка. Говори давай по-быстрому: согласен с наценкой?

– Волки вы! – плачущим голосом сказал дядя Сеня, – Волки вы, шакалы! Как вас земля носит?!. Согласен, будьте вы трижды прокляты!

– Ну, тогда жди еще!

Опять они утопали, и дядя Сеня остался – ждать освобождения и оплакивать свои ухнувшие ни за что, ни про что денежки.

Венька и Леха со скандалом пробились в ресторан, купили две бутылки «Пшеничной», на обратном пути зашли к Лехе за инструментом и там, для поддержки слабнущих сил, раздавили одну «Пшеничную». После чего Леха упал головой в сковородку и заснул.

Дядю Сеню в половине двенадцатого ночи освободил учитель Саушкин, с четвертого этажа. Он был с классом на загородной экскурсии, возвращался поздно, услышал душераздирающие дяди-Сенины вопли из подвала и, сбегав домой за ломиком, сорвал дверь с петель. Саушкнну же домоуправление и преподнесло счет. Правда не тридцать рублей, а только двенадцать восемьдесят.

Дядя Сеня, которого все стали звать после этого случая «кавказским пленником», очень скоро, надо сказать, воспрянул духом, обрел прежнюю настырность и теперь каждый день ходит к Саушкнну и советует:

– Опротестовывай, Игнатьич. Ты здесь ни при чем. Пусть с Веньки высчитывают и с его шакалов. Пиши заявление, опротестовывай, а я, как свидетель и пострадавший, тебя поддержу.

А с другой стороны, Венька при встрече с Саушкиным всякий раз интересуется:

– Ну что, так и не возместил вам дядя Сеня расходы? От жила!.. Хорошо, что Леха тот раз отключился, а то бы и наши денежки плакали.

Саушкнн на днях мне признался: понимаю, говорит, грешно так думать и совестно, но иногда сожалею, что ввязался. Не в смысле денег, конечно, говорит, сожалею, а в смысле всего последующего.

Вот такая произошла дурная и бредовая история.

И, честно говоря, кроме тихого человека Саушкина, даже посочувствовать тут никому не возникает желания.