Текст книги "Сильнее страха (сборник)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Теперь глаза Веры снова сияют, и лицо ее, казавшееся таким будничным, сразу преображается.

– А ведь угадать было не трудно… – начинает объяснять Евгений, но Вера почти кричит на него:

– Перестаньте сейчас же! Не смейте ничего больше рассказывать! А то еще начнете, пожалуй, приводить те скучные умозаключения, которыми дошли до этой догадки.

Глаза Веры кажутся теперь почти гневными, и Евгений теряется. А Вера, заметив его смущение, берет его под руку.

– Ага, испугались?! – смеется она. – Спросили бы лучше, зачем мне картина эта понадобилась.

– Я ведь думал, что это случайно… – растерянно произносит Евгений. – Ливень, потоки воды вдоль всей улицы и мы, взявшись за руки… А рядом Третьяковка. Это ведь понятно…

– И совсем непонятно, – весело перебивает его Вера. – Во всяком случае все совсем не так. Просто мы заспорили сегодня с папой из-за этой картины. Он ведь очень любит живопись и даже коллекционирует миниатюры. Недорогие, правда. На дорогие ему денег не хватает. Как-нибудь я приглашу вас посмотреть, что у него собрано, хотя он и не любит показывать свою коллекцию.

«Видно, она очень любит своего отца, – невольно думает Евгений. – Так тепло говорит о нем…»

– И вот мы заспорили из-за этой картины. Я говорю, что она в Третьяковской, а он уверяет меня, что в Русском музее в Ленинграде. Я ему и предлагаю: давай поедем и посмотрим. «Да ты что? – удивился папа. – Смотри, что за окном – ливень!» А я не сдаюсь: «Такую картину только и нужно смотреть или весной, или прямо из-под проливного дождя». – «Ну, знаешь ли, – махнул на меня рукой папа, – пусть сумасшедшие смотрят на такую картину в такую погоду, даже если она действительно, в Третьяковской». – «А я именно такая вот сумасшедшая, – обиделась я на папу. – И я знаю еще одного сумасшедшего, который обязательно поедет со мной смотреть эту картину даже в такую погоду»…

Вера снова смеется и лукаво смотрит на Евгения.

– Я почему-то решила, что вы тоже немножко сумасшедший. Во всяком случае из всех, кого я знаю, вы показались мне самым сумасшедшим. Все остальные ужасно рассудительные, они предложили бы мне просто позвонить по телефону. А вы, конечно же, сумасшедший. Теперь я уже не сомневаюсь в этом.

– Но почему? – удивляется Евгений, хотя ему и приятно, что Вера считает его таким же, как и она сама.

– Как почему? Да кто же, окажите вы мне, пожалуйста, будет ездить чуть ли не каждый день в душном дачном поезде затем только, чтобы молча смотреть всю дорогу на ничем не примечательную девушку? И ведь это вы, наверно, после работы, уставший, голодный… Нет, вы определенно сумасшедший!

На следующее утро Алехин, как обычно, обзванивает все комиссионные магазины, принимающие пишущие машинки, и ему сообщают, что есть две портативные «Москвы». Он тотчас же уезжает посмотреть их и привозит образцы шрифтов.

– Оставьте их мне, – говорит ему майор Миронов, – и идите к подполковнику Волкову. Он вызывал вас.

Волков, разговаривая но телефону, кивает ему на стул. Положив трубку, спрашивает:

– Окажи ты мне, пожалуйста, Евгений: задумывался ли ты когда-нибудь, с чего это вдруг какие-то мерзавцы решили подкупить именно тебя?

– Конечно, задумывался, Василий Андреевич.

– Ну и что же?

– Просто удивительно!

– И только?

– Да ведь что же еще? Я все время думаю об этом, но все еще почти ни до чего не додумался…

– Почти? Значит, догадка какая-то имеется все-таки?

– Очень смутная. Ездил я несколько раз к приятелю своему в Березовскую, он там на фабрике ширпотреба работает, ну и иной раз замечал, что за мной вроде следит кто-то.

Волков хотя и знает уже эту историю от Миронова, но делает вид, будто слышит ее впервые.

– Почему же тебя это не насторожило? – с деланным удивлением спрашивает он Алехина.

Евгений смущается немного и отвечает:

– У меня там девушка знакомая… Думал, может быть, это кто-нибудь из ее поклонников следит за мной.

– А девушка красивая? – улыбается Волков.

– Мне нравится, – краснеет Евгений.

– Ну, тогда возможно, что и в самом деле ревнивец какой-нибудь за тобой подглядывал. Ты смотри, чтобы пакости какой он тебе не сделал – отвратительный народ эти ревнивцы! Расскажи, однако, об этом человеке поподробнее.

С Василием Андреевичем Волковым Евгению всегда легко разговаривать. Подполковник простой, душевный человек, к лейтенанту Алехину относится он почти с отеческой заботой. Даже считает Евгения своим воспитанником, не сомневаясь, что это именно он уговорил его в районном комитете комсомола пойти в школу милиции. Интересовался он судьбой Евгения и во время его учебы.

Выслушав подробный рассказ Алехина о человеке, наблюдавшем за ним, Волков спрашивает:

– Ты Антипова помнишь? Не похож он на него?

– Я его, правда, всего два или три раза видел, – отвечает Евгений, – но на него он, по-моему, не похож. А почему вы решили, что это может быть Антипов?

– Есть основания, – хмурится Волков. – Но ты об этом пока помалкивай. Понял?

– Понял.

– Ну, а на того, что предложение тебе делал, на Ленского этого, тоже не похож?

– И на него не похож.

Помолчав немного в задумчивости, Василий Андреевич рассеянно кивает Алехину:

– Ладно, Евгений, иди пока, занимайся своим делом.

Майора Миронова Алехин застает за изучением образцов шрифтов, взятых с недавно поступивших в магазин пишущих машинок.

– Отнесите образцы в научно-технический отдел, – приказывает майор Алехину. – И займитесь потом Сучковым.

Сдав образцы шрифтов на экспертизу, Алехин уезжает в районный универмаг навести справки о заведующем одним из его отделов. А когда возвращается в управление, в кабинете Миронова видит полковника Волкова. Василий Андреевич, довольно улыбаясь, хлопает ладонью по какой-то бумаге.

– Догадка-то моя подтвердилась, значит.

Подойдя поближе, Алехин замечает, что бумага, по которой похлопывает Волков, является заключением эксперта научно-технического отдела.

– Кем же оказался человек, сдавший эту машинку на комиссию? – спрашивает подполковник майора Миронова.

– Пенсионером. Его фамилия – Бедарев. В отделении милиции по месту его жительства сообщили, что до ухода на пенсию работал он в артели «Детская игрушка».

– Ну, что ты на это скажешь? – хитро щурясь, спрашивает Миронова Василий Андреевич.

– Похоже, что мы действительно что-то нащупали…

– Вне всяких сомнений! Ну, а кто там директором в этой «Детской игрушке»?

– Некий Сетунов Михаил Павлович.

– Сетунов, Сетунов… – задумчиво повторяет Василий Андреевич. – Нет, не знаю такого. Алехину, однако, ездить в Березовскую больше нельзя. Я понимаю, Женя, – оборачивается он к Алехину и весело подмигивает ему, – тебе нелегко будет воздержаться от этих поездок, но дело, милый мой, прежде всего и выше всего. А дело, надо полагать, будет серьезным. За Сетуновым и его артелью пусть наблюдают пока Луценко и Ястребов. Сам же ты, Михаил Ильич, целиком переключайся теперь на резиновый завод. По данным экспертизы нашего научно-технического отдела, содержание натурального каучука в их резиновом сырье значительно ниже нормы. Это дает им возможность выпускать не менее двадцати пяти процентов продукции сверх данного им плана. Боюсь, что все это идет у них «налево».

…Весь вечер размышляет майор Миронов о событиях сегодняшнего дня. Неужели удалось нащупать что-то? Ему все еще не верится, но факты, которым он привык доверять, говорят, что след действительно ведет в Березовскую. Подтверждается это и пригородным билетом, найденным в тайнике Мерцалова.

След в Березовскую определился, значит, довольно четко. Ну, а почему именно артель «Детская игрушка», а не фабрика ширпотреба, пользующаяся сырьем с того же резинового завода? Волкова, конечно, настораживает пенсионер Бедарев, сдавший пишущую машинку в комиссионный магазин. С этим, однако, нужно еще разобраться…

На столе у подполковника Волкова необычные экспонаты: резиновые зайчики, козлики, медвежата…

– Впадаем в детство, – усмехается Василий Андреевич, через лупу рассматривая на зайчиках и медвежатах знаки технического контроля березовской артели «Детская игрушка».

– Так вы говорите, что Ершов «вполне благонадежен? – спрашивает он капитана Островского, привлеченного в последние дни в помощь группе Миронова.

– Да, вполне, – уверенно кивает капитан.

На вид ему не более тридцати, но Волков высоко ценит его как опытного оперативного работника, мало чем уступающего даже Миронову.

– Значит, контрольному знаку Ершова на продукции артели «Детская игрушка» вполне можно доверять? – снова спрашивает его подполковник.

– Вне всяких сомнений.

– Вы уверены, что он не пропустит ни одного изделия без такого знака?

Да. Островский уверен в этом.

– И по такому знаку мы можем обнаружить продукцию березовской «Детской игрушки», где бы они ни продавались? Хорошо, а вот известно ли вам, где ее продают?

– Да, конечно. Вот список торговых точек, в которые поступают игрушки березовской артели.

Волков внимательно читает список, делая в нем какие-то пометки. Потом спрашивает:

– Разве продукция их поступает только в магазины культторга и детские?

– В основном. Кое-что сдают они и в промтоварные палатки. Главным образом в районных центрах области.

– Вот этими палатками мы и займемся, – решает Волков, возвращая капитану список. – Нужно только придумать такой повод для проверки их товаров, чтобы они не догадались, зачем это нам понадобилось.

– А тут и придумывать ничего не надо! – оживленно восклицает Островский. – В палатках этих идет сейчас инвентаризация. Ее проводит управление культторга. Можно будет подключать к комиссии, производящей инвентаризацию, кого-нибудь из наших работников.

– Хорошо было бы заняться этим вам лично, товарищ Островский, – предлагает Волков. – У вас ведь, кажется, нет сейчас ничего срочного? Дело Мулина?.. Ну, это подождет. Передайте Миронову, что я поручил вам заняться промтоварными палатками. Возьмите себе в помощь еще кого-нибудь. Поинтересуйтесь и теми палатками, в которые товары березовской «Детской игрушки» официально не поступают.

Домой Василий Андреевич Волков возвращается поздно. День у него был сегодня не легкий, и он очень устал. Поинтересовавшись делами жены и дочери, он идет в свою комнату, заставленную книжными полками, с наслаждением думая, что можно, наконец, полежать на диване, почитать газеты, полистать книги, купленные вчера.

Полагая, что сегодня его никто уже не потревожит и не вызовет в управление, он снимает костюм, в котором был на службе, и с удовольствием облачается в пижаму. Но едва ложится он на диван, как слышит голос дочери, слегка приоткрывшей дверь в его комнату:

– Папа, к тебе Михаил Ильич.

– Проси его, – живо отзывается Василий Андреевич, с невольным вздохом поднимаясь с дивана и направляясь навстречу Миронову.

– Ну, заходи, заходи, Михаил Ильич! Давненько у нас не бывал.

– Да, давненько… – смущенно улыбается Миронов. – Да и сейчас, кажется, не вовремя… Ты, наверно, отдыхать собрался?

– Ну, это ничего. Успею еще. Присаживайся, пожалуйста, и извини, что я в таком виде, – показывает Василий Андреевич на свою пижаму. – А у тебя почему вид такой хмурый? Опять хандра?

– Сам не знаю… Это бывает у меня иногда. А к тебе я без всякого дела, просто так. Ты ложись и не обращай на меня внимания. Я похожу тут у тебя немного, полистаю книги. Иногда такое бывает на душе, что лучше и не говорить ни о чем… Вот мы и помолчим немного. Ладно?

– Ладно, – усмехается Василий Андреевич, ложась на диван.

А Миронов ходит возле шкафов с его книгами, доставая то одну, то другую, листает их, читает заглавия. Иногда произносит негромко, будто разговаривая с самим собой:

– Все, что у тебя тут по уголовной части, – это понятно. Все эти «Учения о преступлении», «Понятия преступления» и «Причины преступности». Книги по логике тоже ясны. В какой-то мере понимаю я, зачем тебе и «Патология мышления». Кстати, дай мне ее почитать… Ну, а вот «Фрейд и Павлов» Гарри Уэллса, или «Рефлексы головного мозга» Сеченова, и, тем более, «Этюды о природе человека» Мечникова. Это зачем?

– А я просто не понимаю, почему ты удивляешься этим книгам в моей библиотеке, – разводит руками Волков. – Я ведь не вижу ничего странного в том, что ты читаешь книги по электронике, «Введение в кибернетику» Эшби или просто «Кибернетику» Винера.

– Но ведь они мне помогают быть на уровне современных научно-технических проблем криминалистики. А что дают тебе «Этюды о природе человека»? Только ты не говори, пожалуйста, что их необходимо прочесть каждому работнику и тем более нам, которые… и тому подобное. Я хочу знать, помогают ли они тебе понять природу преступника.

– Ты пришел ко мне специально за этим? – не отвечая на вопрос Миронова, опрашивает Василий Андреевич. – И потом уже говори прямо, природа какого конкретного человека тебя интересует. Я же вижу, что ты пришел сюда не только пофилософствовать, но и сообщить мне что-то.

– Ты прав, – мрачно признается Миронов. – Хочу рассказать тебе кое-что об Антипове. Ты знаешь, я не очень верил в его предательство, но теперь готов согласиться с тобой…

– Что, есть какие-нибудь новые факты?

– Да нет, ничего особенного. Просто решил я поинтересоваться его судьбой. Боялся, что он все еще на работу не устроился с такой характеристикой, какую ты ему дал при увольнении. А он, оказывается, буквально на другой день оформился в Управление торговли на хорошо оплачиваемую должность.

– Так он, может быть, скрыл и мою характеристику и причины увольнения?

– В том-то и дело, что не скрыл! Я специально этим интересовался. А принял его к себе в отдел Милашкин.

– Какой Милашкин, те тот ли, который был свидетелем по делу Берковского? – удивляется Василий Андреевич.

– Да, тот самый. И он мог бы оказаться не свидетелем, а обвиняемым, если бы кто-то вовремя его не предупредил.

– И, по-твоему, этот «кто-то» – Антипов?

– Теперь я почти не сомневаюсь в этом.

Едва Евгений приходит домой с работы, как мать сообщает ему, что звонила какая-то девушка. «Это Вера!» – мгновенно решает Евгений и, с трудом сдерживая волнение, спрашивает:

– А она не назвала себя?

– Верой назвалась.

– Верой?! – восклицает Евгений, и вид у него такой, что мать пугается даже.

– Господи, да кто она такая, Вера эта?! – встревоженно спрашивает Анна Емельяновна. – Глаза у тебя совсем дикими стали. Может быть, она преступница какая-нибудь?

– Ах, мама, что ты говоришь! – счастливо улыбается Евгений. – Неужели ты думаешь, что я теперь только с преступниками имею дело?

Но тут снова раздается звонок. Евгений срывает трубку с телефонного аппарата и слышит голос Веры.

– Да, да, это я, – взволнованно и бестолково отвечает ей Евгений. – Да, уже пришел. И пообедал… Вернее, не хочу обедать. Да, вполне сыт и вполне готов… Куда угодно!.. Хорошо, буду немедленно! Ах, конечно, это невозможно… Ну так через двадцать минут!

– Неужели хоть что-нибудь поняла твоя девушка из того, что ты ей говорил? – удивленно спрашивает Евгения Анна Емельяновна, не подозревавшая до этого, что ее спокойный, рассудительный сын может быть таким возбужденным.

Но Евгений даже не понимает, о чем она спрашивает его. Он спешит в свою комнату и торопливо переодевается.

…Они встречаются у входа в Парк культуры имени Горького. Вера в своем светлом платье кажется ему такой нарядной, что он не замечает даже ее состояния. Он, наверно, долго еще парил в небесах, если бы она не сказала ему:

– Пойдемте туда, Женя, где поменьше людей. На душе у меня сегодня ужасно скверно.

С трудом пробиваясь сквозь веселые толпы гуляющих, они выбираются, наконец, на одну из боковых аллей парка. Тут и не так светло и не очень шумно. Но и здесь Вера не сразу начинает разговор, а Евгению передается ее грустное настроение, и он тоже молчит. Но ему и не хочется ни о чем говорить, он счастлив уже одним тем, что идет рядом с Верой и что теплая ее рука опирается на его руку.

– Трудно даже передать вам, Женя, до чего мне грустно сегодня, – произносит, наконец, Вера с тяжелым вздохом.

И опять молчание. А Евгений, всегда терявшийся немного в присутствии девушек, просто не знает, как продолжать оборвавшийся разговор. К тому же Вера кажется ему теперь такой печальной, что он просто боится, как бы неосторожным словом не расстроить ее еще больше.

– Я сегодня поссорилась с мамой, – снова заговаривает Вера. – И все из-за папы. Они разошлись когда-то очень давно, когда я была совсем еще девочкой. Живут теперь врозь. Я осталась у мамы, а брат у папы. Но брат уже совсем взрослый, талантливый, почти знаменитый инженер. Внешне весь в папу, только папа еще лучше и талантливее его. Папа, не имея законченного высшего образования, до всего дошел сам. Его все боготворят. Он добрый, веселый, остроумный, я бы даже сказала, блестящий человек! А мама у меня скромненькая, серенькая, всегда чего-то боящаяся женщина, живущая в вечном и непонятном страхе. И удивительнее всего, Женя, что она сама ушла от такого человека, как мой папа. Почему? Это всегда было загадкой для меня. А сегодня, когда я завела с ней разговор об этом, она заявила мне, что я будто бы идеализирую своего отца. Что он совсем не такой, каким кажется мне… Я обиделась и сказала, что уйду от нее к папе. И действительно ушла из ее дома. Села на поезд и вот приехала в Москву.

Вера всхлипывает вдруг и умолкает.

– Папа ведь живет в Москве, в Березовской у него только дача, – немного успокоившись, продолжает она. – Я уже подошла к его дому и вдруг раздумала. Стало ужасно жалко маму. Она такая одинокая и беспомощная… Но ведь и с ее стороны просто жестоко отвергать папу, который все еще любит ее. Наверно, целый час ходила я возле папиного дома и все думала, как же мне быть? И решила остаться все-таки с мамой. Но сразу я не могла вернуться к ней. Нужно было сначала успокоиться, поговорить с кем-то… И не со своими близкими знакомыми, которые давно уже советуют уйти от мамы, а с кем-нибудь, кто совсем меня не знает. Кто посмотрит на это как бы со стороны, без предубеждения. Ну, в общем я вспомнила о вас… Но что же вы молчите, Женя? Или вам кажется неприличным, что с вами завела такой интимный разговор почти незнакомая вам девушка?

– Ну что вы, Вера! – горячо восклицает Евгений. – Как могли вы подумать такое?

– Я сама не знаю, что говорю, – продолжает всхлипывать Вера. – Я очень поверила в вас, и мне не хочется разочаровываться. Я вообще очень доверчивая и когда-нибудь поплачусь за это…

– Да, вы, пожалуй, действительно слишком доверчивая, – теперь уже более спокойно произносит Евгений. – К тому же многое, наверное, делаете сгоряча. Не торопитесь поэтому уходить от матери.

Вера долго вытирает заплаканные глаза, потом замечает холодно:

– Вы тоже, значит, считаете, что я слишком доверчивая? Вот уж не ожидала этого от вас…

Евгений хочет возразить ей что-то, но она зябко поводит плечами и решительно заявляет:

– Ну, а теперь мне пора домой, поздно уже. И знаете что, давайте немножечко помолчим…

– Но, Вера… – молит Евгений.

– Если вам так трудно исполнить мою просьбу, – слегка повышая голос, перебивает его Вера, – то я могу добраться до вокзала и одна.

И вот они идут теперь молча. Вокруг веселье, смех, музыка, а они будто не слышат ничего. Идут и думают каждый о своем.

У самого выхода высокий парень в широкополой соломенной шляпе поет по-испански, аккомпанируя на гитаре. А их даже не интересует, кто он такой: мексиканский турист или москвич в маскарадном костюме.

До метро они идут через Крымский мост. Навстречу – веселые толпы, будто не выходили еще из парка. Вера сторонится их, держится ближе к перилам, смотрит вниз, на реку. В темном зеркале ее мерно покачиваются желтые блики фонарей, радужные огоньки неоновых реклам. А через несколько мгновений все это мнет, коверкает, перемешивает поднятой волной речной трамвай.

Но вот и метро. На встречном эскалаторе снова радостные лица. Улыбнуться бы и Вере, а она по-прежнему мрачна. Теперь уже ничем, пожалуй, ее не развеселишь, лучше и пробовать не стоит…

Со станции «Комсомольская площадь» они выходят прямо к перрону железнодорожного вокзала. До отхода пригородного поезда всего одна минута. Может быть, это и к лучшему, по крайней мере говорить ничего не надо…

Как только поезд трогается, Вера протягивает Евгению руку с произносит каким-то ледяным голосом:

– Спасибо вам за совет, Женя. Я постараюсь не быть больше такой доверчивой.

А Евгению очень обидно: «Почему она так со мной? Разве я виноват в чем-нибудь?..» И тут же досадует на себя: «Но и я хорош! Может быть, у нее действительно большое горе, а я даже утешить не попытался. Зато упрекнул в доверчивости и благоразумный совет подал… Она тысячу раз права будет, если не захочет после всего этого продолжать со мной знакомство!..»

Домой Евгений идет пешком, надеясь дорогой успокоиться, но чем подробнее вспоминает прошедшее, тем больше негодует на себя…

Лишь в двенадцатом часу вставляет он ключ в замок своей квартиры.

«Только бы не встретить никого», – тревожно думает он, стараясь не скрипнуть дверью.

Отец, однако, будто специально поджидает его в коридоре. Он держит на поводке Майка – добродушнейшего жесткошерстного фокстерьера. Пес тотчас же радостно бросается на Евгения, облизывает ему руки и, высоко подпрыгивая, норовит лизнуть в лицо.

– Что это видик у вас такой мрачный, мистер Холмс? – спрашивает отец, критически осматривая сына с ног до головы.

У Ивана Сергеевича тоже, видимо, неважное настроение. У него всегда неважное настроение, когда Анна Емельяновна посылает его прогуляться с Майком.

– Ну зачем ты приобрела это четвероногое? – ворчит он на Анну Емельяновну. – Это же какая-то пародия на собаку.

– Ты ничего не понимаешь, Ваня, – возмущается Анна Емельяновна. – Когда он подрастет, будет отличным сторожем.

– Ничего себе сторож, – мрачно усмехается Иван Сергеевич. – Он же руки ворам будет лизать, когда они придут нас грабить. И потом зачем нам сторож, когда у нас дома свой милиционер?

Это уже по адресу Евгения. Обычно он хладнокровно пропускал все это мимо ушей, прогуливаться же с Майком категорически отказывался, несмотря на все уверения отца, что вечерние прогулки очень полезны для здоровья.

И вдруг теперь он сам протягивает руку к поводку собаки.

– Давай, папа, я погуляю с Майком.

– Что это с тобой такое? – удивляется отец. – Уж не заболел ли? Похоже, что сегодня тебе совсем худо.

Да, сегодня ему действительно очень худо…

Как только заканчивается инвентаризация промтоварных палаток, капитан Островский является к Волкову.

– Ничего не удалось обнаружить, Василий Андреевич, – докладывает он. По-видимому, в «Детской игрушке» работают честные люди. У меня ведь есть теперь данные и по большим магазинам, в которые поступает их продукция. Там тоже все в строгом соответствий с документацией.

– Их товар не обнаружен и в других магазинах и палатках, торгующих игрушками? – спрашивает Волков.

– Пока не попадался.

– А я думаю, что «левых» зайчиков и искать нечего, – убежденно замечает присутствующий при этом разговоре майор Миронов. – Почему? Да хотя бы по той «причине, что масштаб в этой артели де таков, чтобы совершать «левые» операции на миллионы. А те, кого мы ищем, по всей видимости, такие же «подпольные миллионеры», как и покойный их сообщник Мерцалов.

– Ну, положим, все это очень еще спорно, – задумчиво произносит Волков, поглаживая лысину. – Что, однако, ты предлагаешь? Переключиться на Березовскую фабрику ширпотреба?

– Да, и не только потому, что других предприятий, производящих резиновые изделия, там больше нет. Есть и нечто более существенное. Они наряду с прочими товарами производят ведь и так называемую резинку для продержки. А на ней, как известно, нет никаких фабричных знаков, она как бы обезличена. Такую же резинку выпускают и другие фабрики. А между тем товар этот очень ходкий. Мы уже пару раз обнаруживали его в нескольких палатках, которым Березовская фабрика ширпотреба официально ничего не поставляет.

– Ну, хорошо, а как же мы теперь установим, что резина эта «левая» и что изготовлена она именно на Березовской фабрике? – спрашивает Волков.

– С помощью современной науки, – хитро улыбается Миронов. – Заставим поработать на нас грозную атомную энергию.

– Меченые атомы? – догадывается Островский.

– Вот именно, – довольно кивает головой Миронов. – Я, по-честному говоря, с гораздо большим удовольствием использовал бы против преступного мира атомную энергию в виде термоядерной бомбы. Но поскольку сделать это невозможно, обойдемся и без взрыва – с помощью радиоактивных изотопов. Когда врачам нужно узнать, как распределяется лекарство в организме человека, они добавляют в них какую-то безвредную для организма долю радиоактивных составных частей. Вот и мы попробуем добавить в резиновое сырье, идущее на изготовление продукции березовских предприятий, какой-нибудь радиоактивный элемент. Он и поможет нам проследить, по каким каналам расходится продукция в торговой сети. Как ты на это смотришь, Василий Андреевич?

– Положительно смотрю, – усмехается Волков. – А ты советовался со специалистами?

– Советовался. Они предлагают добавить в резиновое сырье немного радиоактивного углерода или серы.

– А не опасна будет эта радиоактивность?

– Нисколько. Доза радиоактивной примеси будет ведь ничтожна. Зато она своими атомами незримо пометит все изделия, в состав которых войдет, и тогда уже мы всюду обнаружим их с необычайной точностью.

– А есть для такой операции надежные люди на резиновом заводе?

– Есть. Крючков, например.

– Это какой Крючков – химик?

– Ну да, химик. Ты же знаешь его. Мы приглашали его в прошлом году для экспертизы резиновых изделий.

– Ну, тогда решено! – энергично заключает Волков, звонко хлопая ладонью по столу. – Сегодня же доложу об этом начальству, и, как только получу разрешение, начнем осуществлять твою идею. А пока пришли-ка ты мне Алехина.

Алехин явился тотчас же.

– Я вот о чем хочу с тобой посоветоваться, Евгений, – говорит ему Волков. – Ты рассказывал, что в Березовской у тебя, кроме девушки, еще и приятель есть. И даже будто бы работает он там на фабрике ширпотреба.

– Да, это мой школьный товарищ Толя Тихонов. Он там бухгалтером.

– А он что за парень?

– Отличный парень! – с энтузиазмом восклицает Алехин. – Комсомолец и вообще очень принципиальный. Провалился на экзаменах в институт, и, чтобы не сидеть у отца на шее, кончил какие-то курсы, и вот работает бухгалтером.

– А где он живет?

– В Березовской у деда. С отцом он поссорился и ушел от него. Не мог простить ему родитель, что сын «не вышел в инженеры»… А Толя, между прочим, теперь в заочном институте учится.

Слушая Алехина, Василий Андреевич неторопливо прохаживается по кабинету. Потом останавливается и говорит доверительным тоном:

– Понимаешь, какое дело: Миронов тут придумал один любопытный эксперимент. На высшем, так сказать, научно-техническом уровне. Я бы даже сказал, на уровне современной атомной физики. Вот ведь какова наша теперешняя криминалистика! И это очень хорошо. Но ведь мы имеем дело с людьми, и мне, понимаешь ли, хотелось бы опереться не только на могущественную атомную энергию, но и на живых людей. Продублировать эксперимент Миронова на человеческом, так сказать, уровне. Понимаешь ты меня, Евгений?

– Конечно, Василий Андреевич! – поспешно заявляет Алехин, хотя и не очень еще понимает замысел Волкова.

– Ты когда был последний раз у Тихонова?

– Недели две назад, – подумав, отвечает Алехин.

– Надо бы тебе как-нибудь снова с ним повидаться и поговорить по-дружески. Он знает, что ты в ОБХСС работаешь?

– Знает, что я в милиции, а насчет ОБХСС я ему не говорил.

– Ну и что же, он ни разу не заводил с тобой разговора о своей работе на фабрике?

– Почему же не заводил? Был об этом разговор. Не очень ему там нравится. Собирался даже уходить.

– А почему?

– Скучная, говорит, работа. Без перспективы.

Василий Андреевич снова начинает ходить по кабинету, потом садится верхом на стул и предлагает:

– Придется тебе с ним специально встретиться и дипломатично поговорить о его фабрике. У нас есть основания подозревать, что там не все благополучно. Или лучше вот что – приведи ты его ко мне. Бывает ведь он в Москве? Неужели так уж поссорился с отцом, что и домой не заглядывает? И потом у него же еще и мать, наверно, есть? Вот ты и узнай у нее, когда он в Москве бывает. А в Березовскую тебе ездить, и особенно с ним там встречаться, пока не следует.

– Все будет сделано, Василий Андреевич, – обещает Алехин. – Я завтра же утром, когда отец Тихонова уйдет на работу, зайду к Толиной матери. Так, пожалуй, удобнее будет.

– Ну, хорошо, не возражаю.

Всю вторую половину рабочего дня по поручению Волкова Алехин с группой других оперативных уполномоченных участвует в обыске квартиры крупного спекулянта, орудовавшего в системе промкооперации. Возвращается он только к концу дня. Майора Миронова все еще нет. Вскоре, однако, он звонит откуда-то и сообщает Алехину, что они увидятся завтра утром.

Настроение у Евгения скверное, не лучше, чем вчера. Днем занятый служебными делами, он не думал или почти не думал о Вере, а теперь просто не знает, что делать с собой. Нестерпимо хочется поехать в Березовскую, разыскать ее там, снова услышать ее голос, но ведь этого нельзя сейчас сделать…

«И почему это так бывает всегда, что днем ты и мужественный и гордый, – уныло думает Евгений, – а вечером размякает вдруг твое сердце и одолевает тебя невыносимая тоска?..»

Понуро бредет он мимо «Эрмитажа», не зная, как убить время. Толпы веселых молодых людей раздражают его. Раньше этого с ним никогда не бывало. Он любил гулять по шумным улицам, слушать слитный гул голосов, веселый смех, иной раз даже обменяться шуткой с незнакомыми людьми. А теперь все ему тошно…

«Может быть, сходить к Лешке Туманову?» – вспоминает он старого своего приятеля. Но нет, и к нему не хочется. И он, сам того не замечая, поворачивает в сторону площади Маяковского и бредет домой.

Отца дома нет, чему Евгений даже радуется, – сегодня его шуточки нелегко будет вытерпеть.

Несколько дней назад Евгений раздобыл в библиотеке своего клуба целую кипу старых книг. Были среди них два тома избранных речей знаменитого в свое время адвоката Плевако, а также сборник речей известных русских юристов. За последнее время Евгений вообще прочел довольно много юридической литературы. А совсем недавно приобрел сборник материалов, опубликованных в США под общим названием «Организованная преступность в Соединенных Штатах Америки».

Сегодня, однако, ему не хочется читать. Он лишь перелистывает несколько страниц и решает лечь спать, хотя и знает, что ему не удастся заснуть так рано. Но едва он подходит к постели, как слышит за дверью голос отца: