Текст книги "Сильнее страха (сборник)"

Автор книги: Николай Томан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Посмотрите тогда еще раз, да повнимательнее, на этого парня, – кивает Черкесов на фотографии, все еще лежащие на столе. – Мы подобрали его мертвецки пьяным в одном из подъездов Калашного переулка. В бреду он произносил несколько раз имя Гамлет. Мы тогда не понимали, почему, оказывается, он за вами следил…

– Да, уж теперь все яснее ясного! – нервно вздрагивает Валентина.

Михаил почесывает затылок, морщит лоб.

– Кого-то он мне напоминает… Но сказать с уверенностью, что видел его у Джеймса, не могу. Может быть, еще вспомню…

– Мы его вам завтра покажем в натуральном, так сказать, виде, – говорит Черкесов, забирая фотографии. – А теперь еще одна новость – нашли наконец того шофера, который возил вас девятого мая к Джеймсу. Его номер оказался шестьдесят шесть – девяносто девять. У него хорошая зрительная память, и он довольно точно описал нам вас. А в нарисованном им словесном портрете Благого получилась вовсе не свирепая, а скорее добродушная физиономия. Кстати, кое-кто из «воспитанников» Благого так же его изображают.

– Да они просто не очень его знают! – раздраженно восклицает Михаил. – Уж мне-то хорошо известно, какая это скотина! А у скотины…

– Ну, знаешь ли! – возражает ему Валентина. – У иной скотины вполне благообразное обличье. А о Благом ты, наверно, не в состоянии говорить объективно, потому что слишком его ненавидишь.

– Да, пожалуй… – угрюмо соглашается Михаил.

– У меня к вам еще одна просьба, – обращается к нему Черкесов. – Шофер, которого мы нашли – Лиханов его фамилия, – уверяет нас, что помнит, куда он возил вас в тот вечер. Если не возражаете, мы съездим туда вместе с вами.

– Какие могут быть возражения! – восклицает Михаил. – Да хоть сейчас!

– Сейчас не надо, а завтра, пожалуй, съездим. Вечером, часов в девять. Договорились? За вами заедут. Ну а теперь я должен с вами попрощаться.

Они выезжают ровно в девять на такси Лиханова. Ему лет тридцать, не более. Смугл, худощав. Черкесов сидит с ним рядом, на заднем сиденье – Михаил Ясенев с Глебовым и Платоновым.

– Повезу вас тем же маршрутом, что и девятого мая, – бойко говорит Лиханов. – Сами увидите, какая у меня память. Что твоя фотопленка. Неверно разве я вам этого парня изобразил? – кивает он на Михаила. – Помните, о родинке его говорил? Вот она, эта родинка, на левой щеке. Я и того, второго, типа досконально вам обрисовал. Мне бы не в таксомоторном парке, а в милиции работать…

«С таким-то языком», – укоризненно думает о нем старший лейтенант Глебов.

А шофер болтает без умолку:

– Я сразу заметил, что ребята были навеселе. Особенно этот вот. Хохотал всю дорогу. Тот, другой, все шутил. Видать, весельчак! Только уж много блатных словечек в его разговоре. Я, конечно, извиняюсь – не в свое дело, наверно, лезу, но вы ими правильно заинтересовались…

– Может быть, помолчим немного, – с досадой замечает Глебов.

– Это можно, – безобидно соглашается Лиханов.

Машина миновала уже Рижский вокзал и с проспекта Мира свернула на Мурманский, в сторону Новоховрина.

– Вот до этого места я их довез, – притормаживая, говорит Лиханов. – Тут они со мной расплатились и пошли дальше пешком. А куда – в темноте не разглядел. Ну, как мне теперь – ждать вас тут или можно возвращаться?

– Возвращайтесь, – разрешает Черкесов.

Некоторое время они стоят на углу какой-то темной улицы, осматриваясь по сторонам.

– Я нарочно решил сюда ночью приехать, – говорит Михаилу капитан. – Чтобы все было, как в тот раз.

– Да и не только в тот, – добавляет Глебов. – Они сюда всегда ночью или поздним вечером приезжали. Ну как, вспоминаете что-нибудь?

– Подождите, дайте сообразить, – просит Михаил. – Где-то тут я в канаву проваливался…

– Вот здесь, может быть? – спрашивает майор Платонов. – Возле мостика?

– Да, верно! Именно с него… Потом проволочный забор должен быть Помнится, брюки как-то порвал. Ну да, вот он! А что дальше, не помню…

Они снова останавливаются, давая Михаилу возможность осмотреться и вспомнить, куда водил его Благой. Вокруг совсем темно. Загороженные густыми кустами сирени, окна одноэтажных домиков почти не излучают света.

– Да, местечко… – ворчит Глебов.

К ним присоединяются лейтенант Егошин и еще несколько человек из оперативной группы Черкесова, приехавшие следом за ними.

– Ну что, Миша, больше ничего не припоминаете? – спрашивает капитан. – Может, мы не туда пошли? Не влево вдоль забора, а вправо?

– Да нет, влево вроде… Тут картофельное поле должно быть. Мы ходили прямо через него. Я как-то сказал даже Благому: «Обойдем, может быть? Передавим тут все…» А он: «Твое оно, что ли?»

– Вон там, должно быть, это поле, – указывает куда-то в темноту лейтенант Егошин. – Меня Лиханов днем сюда привозил, и я хорошо ознакомился с этим районом. За проволочным забором пустырь, а за ним, наверное, то самое картофельное поле.

– А не спугнули вы их? – тревожится Глебов. – Не могло им показаться подозрительным, что вы тут разгуливали?

– Не думаю. Я действовал осторожно. Переоделся даже в форму железнодорожника. Здесь ведь почти одни железнодорожники живут.

Когда оперативная группа Черкесова подходит к картофельному полю, Михаил ведет их увереннее.

– Все теперь вспомнил, – возбужденно шепчет он капитану. – Как только пересечем поле, домик с терраской должен быть. Там мы и гуляли…

– Это, наверное, домик вдовы железнодорожного машиниста Бушуевой, – замечает лейтенант Егошин. – Я у местного участкового кое о ком сведения тут собрал.

«Ну и зря… – все больше беспокоится Глебов. – Не нужно было ему никого расспрашивать…»

Домик, к которому приводит оперативную группу Ясенев, окружен невысокой оградой из штакетника и густыми кустами сирени. Черкесов с Глебовым подходят к калитке ограды.

Михаил не испытывает пока никакого страха. Боится лишь одного – что не туда привел. Пытается даже проскочить в калитку первым, но Черкесов осторожно отстраняет его.

– Вы не ходите пока, – шепчет он. – Мы позовем вас, когда будет нужно.

У Михаила начинает гулко стучать сердце…

«Что же это? Неужели не доверяет?.. Или боится за мою драгоценную жизнь?..»

Калитка оказывается незапертой. Открывается она без скрипа. Миновав кусты сирени, офицеры милиции всматриваются в темные окна домика.

Потом Черкесов негромко стучит в дверь. Некоторое время никто не отзывается, а когда капитан уже собирается постучать вторично, в одном из окон вспыхивает свет.

– Кого это там господь принес? – слышится из-за дверей заспанный женский голос.

– Откройте, пожалуйста, не бойтесь.

– А чего мне бояться-то! – хрипловато смеется женщина. – Я, милые вы мои, никого не боюсь.

Дверь широко распахивается, и офицеры милиции видят высокую плечистую женщину в просторном халате.

– Прошу вас, гости дорогие, хоть и незваные, – весело говорит она. – За какой надобностью, однако, в столь поздний час?

– Мы из милиции, гражданка Бушуева, – отвечает ей капитан Черкесов. – И хотели бы…

– Ага, я так и догадалась! – бесцеремонно перебивает его Бушуева. – Это, наверно, по поводу проживания у меня квартиранта без прописки? Ну так он съехал уже. Распрощалась я с ним вчера – уж больно он шумный был.

– Ну а по какой же причине вы его не прописывали?

– А чего ж его было прописывать? – удивляется Бушуева. – Он и не жил тут почти. Приезжал раз-другой в неделю (с компанией, правда), ночевал и укатывал в город.

– И вам не казалось это странным?

– А чего ж тут странного-то? Человек он молодой, видать, из хорошей семьи и потому дома повеселиться как следует ему не разрешалось… Ну он и жаловал ко мне с приятелями. Но без девиц. С девицами я бы ему гулять тут не позволила. Это уж поверьте мне на честное слово. Да и веселились они интеллигентно. Без скандалов. Выпивали, правда, и этот, как его!.. Магнитофон гоняли нещадно. А музыка, сами знаете, какая у них теперь. Да еще и не наша, видать, хотя и от нашей тоже хоть уши затыкай. Вот бы куда милиции нужно было вмешаться.

– То есть куда? – не понимает ее Черкесов.

– Как куда? В музыку эту. Чтобы не сочиняли такого безобразия. Она ведь, молодежь-то нынешняя, как понаслушается музыки этой, так сама не своя делается. Так что я прямо-таки рада-радешенька, что беспокойный квартирант мой съехал. Я давно уже собиралась попросить его подыскать себе другое пристанище, а он вдруг сам прикатил вчера под вечер и забрал все свои манатки.

– Покажите нам его комнату, – просит Черкесов. – Мы вообще весь дом ваш должны осмотреть.

– Это уж после того только, как вы документики свои мне предъявите.

– Пожалуйста. А вот разрешение прокурора на обыск. Ну а у квартиранта своего вы, надеюсь, тоже проверили документы?

– А как же? Все проверила. По паспорту он Дмитрий Андреевич Бутлицкий. Одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года рождения. Уроженец города Москвы. Холост. У меня память что ваш милицейский протокол. Я и служебное удостоверение его просмотрела. Инженером он работает в телевизионном ателье. Он и мне телевизор починил, так что это, видать, взаправду.

Тем временем Глебов с Платоновым начинают осмотр дома. Им помогает лейтенант Егошин.

– Может быть, Ясенева пригласить? – спрашивает капитана Глебов.

– Нет, не надо. Ему, пожалуй, не следует тут показываться. Что это тот самый дом, и без него ясно.

Обыск длится уже более получаса, но найти чего-нибудь существенного все еще не удается. Майор Платонов обрабатывает магнитной кисточкой поверхности столов, спинки стульев, дверцы шкафов и почти всю посуду. А там, где обнаруживаются следы рук, переносит их на следокопировальную пленку.

– Ну как? – спрашивает его Черкесов, закончив с Глебовым осмотр дома.

– Следов очень мало. Похоже, однако, что все тут тщательно протиралось или даже промывалось совсем недавно.

– Вы что, генеральную уборку вчера производили, мамаша? – спрашивает Бушуеву Глебов.

– Зовут меня, между прочим, Анфисой Тарасовной, – с достоинством замечает Бушуева. – А уборку я действительно производила. Они же тут так насвинячили, что без этого было нельзя. И посуду всю позалапали – выпивали ведь и закусывали. Пришлось перемыть: моя посуда-то. Журнальчики и книги, которые вы просматривали, – это тоже все мои. Ихнего вообще ничего больше нет. А бумаги, что от них остались, они сами во дворе сожгли.

– Ну а мусор, окурки – это ведь вы, наверно, вымели?

– Мусор они тоже сами сжигали.

– А раньше? В другие дни убирали же вы за ними?

– Убирала иногда. Ну так это все в помойке. Она у меня в огороде.

Глебов делает знак лейтенанту Егошину, и он выходит во двор.

«Действительно она чистоплотная такая или по их заданию навела тут такой порядок?», – досадливо морщится майор Платонов.

– А вы чего тут так все исследуете? – спрашивает Бушуева. В голосе ее никакой тревоги, одно любопытство.

– Ну я пойду к Егошину, Олег Владимирович, – говорит Платонов, закрывая свой чемоданчик. – Может быть, там что-нибудь поинтереснее обнаружится.

Спустя полчаса они возвращаются в райотдел. Михаил едет теперь в другой машине. Чтобы это не вызывало у него каких-либо тревожных мыслей, капитан крепко жмет ему руку и говорит:

– Ну спасибо вам, Миша! Вы очень нам помогли. Вас отвезут теперь домой, а мне нужно еще в райотделе побывать. Передайте привет сестре. До свидания!

А в машине он произносит с недовольным вздохом:

– Чем-то мы их все-таки насторожили…

– Да, – соглашается с ним майор Платонов, – видно, опытная публика.

– Так-таки ничего интересного и не обнаружилось? – спрашивает его Глебов.

– Кое-что есть, конечно. Несколько отпечатков пальцев, но очень слабых. Эта тетка основательно все протерла, и не только сырой тряпкой. Ну а те следы, которые отчетливы, принадлежат, видимо, самой Бушуевой. Установить это будет нетрудно – я снял их с того стакана, из которого она пила что-то перед самым нашим приходом. Да и во время осмотра ее квартиры к стакану тому прикладывалась. Отпечатки очень четкие, видно, все-таки нервничала мадам Бушуева, вот руки и вспотели.

– А остальные следы не очень, значит, четкие? – допытывается Глебов.

– Да, не очень.

Капитан Черкесов только теперь чувствует, как устал за сегодняшний день. А каков результат?.. И вообще все очень еще зыбко. Подростков, убивших Анну Зимину, хотя и поймали, да что толку? Они признались во всем, но и без того ясно, что не они главные виновники этого убийства. Допрос лишь подтвердил, что их специально спаивал кто-то и доводил до озверения. Конечно, они будут наказаны, невзирая на то, что и сами в какой-то мере были жертвами истинных преступников.

А кто же эти преступники? Весьма возможно, что Джеймс и Благой. Доберемся, конечно, и до них. Ребята, напавшие на Сорочкина, опознали ведь Благого по голосу на магнитной ленте. Он, правда, известен им как дядя Жора. А те, которые убили Зимину, называли его, оказывается, Папой.

«Ишь как ласково – Папа, – невольно усмехается Черкесов. – Наверно, отца родного перед ними разыгрывал. Да и у подопечных его клички в том же стиле: Малыш, Сынок, Паря… Видно, Благой не лишен педагогического чутья…»

– Вы записали фамилию квартиранта Бушуевой, Федор Васильевич? – обращается он к Глебову. – Уточните немедленно в адресном столе, существует ли такой. По словам Бушуевой, он работает в телевизионном ателье. Нужно проверить, хотя все это едва ли подтвердится.

– Конечно же, это типичная липа!

– Но Бушуева тут может быть и ни при чем…

– А меня другое беспокоит, – говорит майор Платонов. – Почему они ликвидировали свой «колледж» столь поспешно.

– Может быть, в какой-то мере лейтенант Егошин тут виноват, – замечает Глебов. – Проявил усердие сверх меры…

– Не думаю, чтобы насторожило их это, – задумчиво произносит Черкесов. – После того как они стали подозревать, что Ясенев нам во всем признался, Джеймс и его сообщники вообще были уже начеку…

Всю остальную дорогу они едут молча, раздумывая каждый о своем. Постепенно усталость начинает сказываться все сильнее, и мысли Черкесова теряют стройность. Думается теперь о вещах, далеких от того трудного дела, которым приходится заниматься буквально день и ночь. Все чаще почему-то возникает образ Валентины Ясеневой, и он ловит себя на желании заехать к ней сейчас вместе с Михаилом, посидеть в их уютной квартире, поболтать о чем-нибудь не очень серьезном, попить горячего чая.

Скорее бы уж завершалась эта операция, тогда можно было бы зайти к ним просто так…

Михаил приезжает домой в двенадцатом часу. Валентина встречает его тревожным вопросом:

– Ну как?

– Я их не подвел! Нашел-таки берлогу Джеймса и Благого.

– И их арестовали?

– Нет, там никого из них не оказалось. Но вот увидишь, их обязательно арестуют! Знаешь, какие это толковые ребята?

– Какие ребята?

– Работники милиции, с которыми я ехал обратно.

Глаза у Михаила горят от возбуждения. Он полон острых впечатлений, но и голоден, как никогда. Торопливо вымыв руки, он бросается к столу, будто не ел целую неделю, он расправляется с курицей «вручную», спеша не только насытиться, но и поведать Валентине обо всем, что видел и слышал в этот удивительный для него вечер.

– Да, привет тебе от Олега Владимировича, – вспоминает он наконец о просьбе Черкесова, и у Валентины сразу становится теплее на душе от этого, казалось бы, такого обычного ничего не значащего слова «привет».

Она хочет спросить о чем-то брата, но он весь отдался чревоугодию и воспоминаниям, и его уже ничем невозможно остановить.

– Эти парни из милиции наговорили мне чертовски много интересного, – захлебываясь, рассказывает Михаил. – В их работе меньше всего, оказывается, стрельбы и погони…

– Ты лучше помолчи немного, да хорошенько пережевывай то, что ешь, – смеется Валентина, протягивая брату бумажную салфетку.

– А ты слушай и не перебивай. Математики, кибернетики и криминалисты уже работают сейчас над исследованием признаков внешности. Автоматы теперь сами будут опознавать подозреваемых по фотографиям…

– Ну я вижу, ты в полном восторге от этих лейтенантов и готов, кажется, последовать их примеру.

– А что ты думаешь! После окончания школы я бы, пожалуй…

– Не торопись, – перебивает его сестра. – Не забывай, что еще совсем недавно ты готов был под руководством Джеймса и Благого стать гангстером или суперменом, что, в общем-то, одно и то же. Кончай-ка ужинать и ложись лучше спать.

Неприятности у Черкесова начинаются с самого утра. Едва капитан входит в свой кабинет, как раздается телефонный звонок.

– Докладывает Егошин, – слышит он взволнованный голос лейтенанта. – Я по поводу Дыркина, который Ясенева должен был… Припоминаете? Да, правильно, отправили в вытрезвитель. Но начальник вытрезвителя забыл, оказывается, предупредить своего помощника, а тот выпустил Дыркина, как только он проспался… Да, дома у него я уже был и разговаривал С его матерью, но разве он явится теперь домой?.. А мать не знает ничего или делает вид… Ясно, товарищ капитан, приму все меры…

Едва Черкесов кладет трубку, как входит Глебов.

– Насчет Дыркина знаете? – спрашивает его капитан.

– Что с ним?

– Сбежал Дыркин.

– Быть не может! Мы же предупреждали работников вытрезвителя…

– Плохо, значит, предупреждали.

– Ну прямо-таки одно к одному! – разводит руками Глебов.

– Случилось, значит, и еще что-то?

– Мадам Бушуева исчезла. Участковый уполномоченный только что позвонил. Сообщил, что дом ее на замке. От соседей узнал, что она уехала к своим родственникам в другой город.

– Да, сюрпризик… – вздыхает капитан Черкесов.

– А эти подонки, убившие Зимину, вас не интересуют?

– Двух допрошу еще раз: Васяткина и Назарова. Вы договоритесь об этом со следователем.

– Ловко они все свои концы попрятали, – озадаченно покачивает головой Глебов. – Теперь притаятся на какое-то время, а у нас никаких ориентиров. О Джеймсе вообще почти ничего. Когда вы Бушуеву о нем расспрашивали, она такой призрачный портрет нарисовала, что и родная мать никогда бы его не опознала. Все ее анкетные данные о нем, как я и думал, сплошная липа. Не сомневаюсь, что и отпечатков его пальцев в квартире Бушуевой Платонов не обнаружит. Такой и дома, наверное, не снимает перчаток, чтобы следов не оставлять.

– Знаете, что по поводу таких осторожных бандитов сказал один французский юрист? – спрашивает Черкесов. – Он сказал, что преступление только начинается в перчатках, а кончается в рукавицах. В рукавицах каторжника, конечно.

– Ничего не возразишь, – хмуро усмехается Глебов, – остроумно. Ну а Джеймса, если только мы его поймаем, ждет расплата посерьезнее…

– Почему же «если только поймаем»? Мы обязаны его поймать, хотя действительно пока мало что о нем знаем. А вот о Благом кое-что уже известно. Его видели несколько человек. И голос его у нас на пленке. К тому же он-то, конечно, никаких перчаток не носит и следов своих в квартире Бушуевой не мог не оставить. Но если даже их не окажется там, у нас есть возможность приступить к составлению его словесного портрета. Пусть возглавит это майор Платонов. Да вот он и сам – легок на помине! Мы с Федором Васильевичем решили приступить к составлению словесного портрета Благого, Серафим Силантьевич. Каково ваше мнение на сей счет?

– Тогда, может быть, лучше составной портрет? – предлагает Платонов. – Словесным описанием не всегда ведь удается создать достаточно наглядное представление о внешности. Графическое или фотографическое изображение, по-моему, гораздо выразительнее. За это возьмется специалист – художник, знакомый с криминалистикой и судебно-следственной практикой.

– Вот давайте и займемся этим с завтрашнего дня. Кого бы вы хотели в помощь из нашей оперативной группы?

– Пока достаточно будет одного лейтенанта Егошина. Он производит на меня впечатление толкового парня. А кого мы будем опрашивать?

– Да почти всех, кто видел Благого. Ясенева, шофера Лиханова, участников убийства Зиминой и тех, которые напали на Сорочкина.

– А самого Сорочкина?

– Он все еще плохо себя чувствует, и врачи, наверно, не разрешат нам с ним беседовать. Распределим нашу работу так: Серафиму Силантьевичу поручим создание составного портрета, а мы с вами, Федор Васильевич, займемся составлением словесного.

Майор Платонов с художником Вадецким приступают к работе с утра следующего дня. Из тех, кто видел Благого, проще всего было бы пригласить Михаила Ясенева, но Платонов решает начать с шофера Лиханова.

– У него на редкость хорошая зрительная память, – объясняет он свое решение капитану Черкесову. – А Ясенев не очень уравновешен и потому не может быть достаточно объективным.

Лиханов, вызванный в райотдел, без особых затруднений отвечает на все вопросы Вадецкого и Платонова, называя наиболее характерные черту внешности Благого. Но, когда Вадецкий показывает ему первый набросок, Лиханов подвергает его критике:

– Нет, нет, совсем не то! Почти никакого сходства.

– А что же именно «не то»?

– Да почти все. Ну вот хотя бы лоб… Да, правильно, я сказал, что он большой, но теперь вижу, что не во лбу тут дело, а в залысине. Это из-за нее, наверно, лоб его показался мне большим. И нос тоже не тот… Правильно, крупный и приплюснутый, но не от природы, а скорее всего заехал ему кто-то в драке. У боксеров такие носы бывают.

Он делает весьма существенные замечания и по другим чертам портрета Благого. А когда Вадецкий показывает ему второй набросок, одобрительно кивает:

– Ну вот – совсем другое дело!

Но, присмотревшись, снова с сомнением покачивает головой:

– Все-таки не совсем то. Не хватает чего-то в выражении глаз, да и рот не такой… А глаза у него с хитринкой.

После третьего наброска Лиханов неожиданно заявляет:

– Теперь все вроде так, а сходства еще меньше… Но я уж и не знаю, чего еще тут недостает…

– Ну ладно, товарищ Лиханов, кончим пока на этом. Спасибо вам за помощь, – благодарит его майор Платонов.

Все три наброска Вадецкого он показывает потом некоторым из тех, кто участвовал в убийстве Зиминой и нападении на Сорочкина. Большинство не находит в них сходства с дядей Жорой или Папой. Только один парень, несколько постарше и посерьезнее других, замечает:

– А по-моему, что-то есть… Но уж очень он тут хитер, а дядя Жора добрый.

Подсказать что-нибудь определенное он, однако, не может или не хочет.

– Что теперь делать будем? – обескураженно спрашивает Платонова Вадецкий. – Похоже, что мы еще очень далеки от подлинного облика Благого…

– А я другого мнения, – убежденно говорит Платонов. – Главное мы, по-моему, схватили. Обратили вы внимание на выражение глаз парней, которым мы показывали набросок? Я внимательно следил за ними и почти не сомневаюсь, что во втором наброске они узнали Благого, только не захотели в этом признаться.

А Михаил долго рассматривает все три наброска и ни на одном из них не может остановиться.

– В отдельности все вроде похоже, – задумчиво говорит он. – И нос, и лоб… даже подбородок. Но вот глаза и рот явно не его. Глаза у него злые, а рот ехидный.

– Ладно, а теперь давайте попробуем создать «портрет» Благого еще и по методу фоторобота, – предлагает Платонову Черкесов. – Наброски, сделанные товарищем Вадецким, не противоречат составленному нами словесному портрету, вот мы и подберем по ним фотографии для фоторобота.

На следующий день Платонов уже демонстрирует фоторобота сначала Лиханову, а потом тому парню, который узнал Благого на одном из набросков Вадецкого. На этот раз они более уверенно сходятся на одной, наиболее удачной, по их мнению, составной фотографии.

– А я все еще не очень убежден, – по-прежнему сомневается Михаил. – Хотя сходство уже есть, конечно. Особенно на этом вот варианте…

– На нем и остановимся, – решает Черкесов, так как портрет этот оказывается тем самым, на который указывал и Лиханов.

Михаилу очень нелегко все эти дни. Он, правда, уже не досадует на себя за то почти животное чувство страха перед Благим и Джеймсом, которое испытывал еще совсем недавно. Ему даже кажется, что он почти совладал с собой, хотя и не стал храбрее. По-прежнему в каждом встречном парне чудится ему сообщник его бывших боссов. Но Михаил не сидит больше дома, несмотря на все просьбы Валентины, и уже в одном этом видит немалую победу над собой. Он, правда, не выводит пока по вечерам, но мог бы заставить себя выйти на улицу и с наступлением темноты, если бы оказалось необходимо.

Гнетет его теперь другое – невозможность хоть чем-нибудь помочь капитану Черкесову…

И тут Михаил вспоминает о Володе Иванове, с которым он познакомился у Джеймса.

– Чем-то ты знаком мне, парень, – сказал ему Володя при первой их встрече. – Похоже, что я где-то тебя видел.

– Так мы же в одной школе учимся… – начал было Михаил, но Володя торопливо прервал его:

– Ну и ладно. Помалкивай об этом. Завтра обо всем потолкуем.

А на другой день, увидев Михаила на школьном дворе, Володя сам подошел к нему.

– Привет, супермен! – с иронической усмешкой произнес он. – Ты давно у Джеймса?

– А ты не знаешь разве, что задавать таких вопросов не положено?

– Ишь какой дисциплинированный! А на нарушение правил самими боссами нашими не обратил внимания?

– Каких правил?

– Свели ведь вместе учеников одной школы. У них это тоже не положено.

– Могли и не знать, что мы из одной…

– Думаешь, значит, что по оплошности? А я не очень в этом уверен. Я у них не первый день, и все их правила хорошо знаю. У них так просто ничего не делается. Не знать, что мы из одной школы, они не могли. Скорее всего с кадрами кандидатов в супермены стало плоховато.

– Слушай, Володя, чего это ты со мной так разоткровенничался?

– Да потому, что супермен из тебя такой же, видно, как и из меня. И вообще, боюсь, что влипли мы с тобой, парень…

Он не стал ничего больше объяснять, а через несколько дней покинул и школу, и «колледж» Джеймса, так как отца его перевели в другой город. Потом уже, недели две или три спустя, Джеймс неожиданно сказал Михаилу:

– Трепач твой «коллега» Иванов. Никуда, оказывается, отца его не переводили. Просто перебрались они на другую квартиру.

– Не понимаю, зачем ему было сочинять это? – удивился Михаил.

– От нас хотел избавиться. А это знаешь, чем попахивает? Надо бы его предупредить. И хорошо бы сделать это тебе. Не знаешь, где его искать? Зато я знаю. Сходи к нему завтра и поговори. Пристыди как следует. Он ведь не только меня с Благим, но и тебя предал.

Михаилу не хотелось, но он пошел. Как было не пойти, если Джеймс приказал!

Володя Иванов очень удивился, увидев Михаила, но сразу же догадался, зачем он к нему. Однако перед матерью и сестрой виду не подал, что визит этот ему неприятен. Напротив, кинулся чуть ли не обнимать Михаила, бросив матери:

– Это не из тех, мама. Это мой приятель по прежней школе.

А Михаилу шепнул:

– Уговаривай меня прогуляться с тобой по улице…

Михаил так и сделал, и они вышли из дома.

– Джеймс прислал? – хмуро спросил его Владимир. – Выследил, значит… Уговаривать поручил, чтобы вернулся? Нет уж, хватит с меня его науки! Предкам моим и так из-за этого пришлось на другую квартиру переехать…

– Ты разве рассказал им все?

– Они и сами догадывались, в какую компанию я попал. Чуть ли не каждый день пьяным домой приходил – нетрудно было сообразить, с кем я связался. Хорошо еще, что мама многое от отца скрывала. Ну а потом, когда решилась наконец рассказать ему о моих похождениях, был у меня с отцом разговор! Он у нас человек энергичный – сразу же решил вырвать меня из дурной среды. Но под дурной средой он имел в виду просто шалопаев, а не «колледж» Джеймса. Я его не стал разубеждать. Но если эти подонки будут меня преследовать, я ему все расскажу. Им непоздоровится тогда. Ты это так и передай. Да и сам сматывай-ка удочки, пока еще не поздно.

Так и ушел от него Михаил ни с чем. Да он и не пытался его уговаривать. И не потому только, что понимал всю бесполезность этого… А Джеймсу сказал:

– Послал меня Иванов к чертовой матери. И пригрозил отцу обо всем рассказать, если мы еще будем к нему приставать. А отец у него…

– Ладно, мы и сами знаем, кто его отец, – недовольно прервал Михаила Джеймс. – Однако Иванов напрасно надеется так просто от нас отделаться…

Разговор этот произошел незадолго до того, как Михаилу продемонстрировали магнитофонную запись. Он хотя и сообщил Черкесову, что бывший его однокашник сбежал от Джеймса, но, где он теперь, не сказал, боялся подвести парня. А надо бы, пожалуй, посоветоваться обо всем случившемся с Володей. Может быть, он сам захочет помочь капитану…

И он решает снова встретиться с Ивановым.

Дверь ему открывает Вика, сестра Владимира, ученица восьмого класса. Она помнит Михаила еще по первому его посещению их дома и охотно отвечает на его вопросы.

– Володи нет дома, – бойко говорит она. – Он на даче. Только что звонил мне оттуда. Вы хотели бы с ним поговорить? Ну так я сейчас соединю вас с ним.

Вике не более пятнадцати, но держится она как взрослая. Небрежным движением указательного пальца ловко набрав нужный номер, она кричит в трубку:

– Это ты, Володя? Здравствуй еще раз. Приятель твой у нас. Кто? Сейчас узнаю…

– Скажите, что Ясенев, – подсказывает ей Михаил. – Миша Ясенев. А лучше – дайте-ка мне трубку. Здравствуй, Володя! Ты мне чертовски нужен! Нет, нет, не от него. Твоему совету последовал и послал их сам знаешь куда. И теперь мне очень нужно потолковать с тобой. Приехать к тебе? А Вика расскажет, как добраться?

– Да, да, я все вам объясню, – понимающе кивает Вика. – Это, в общем-то, недалеко.

«А как же Валя? – вдруг вспоминает Михаил о сестре. – Нужно бы как-то сообщить ей об этом… Или, может быть, уже оттуда по Володиному телефону?..»

– Ну так как? – кричит из трубки Владимир. – Приедешь? Вот и ладно! Я тебя встречу на станции. Ты давай тогда прямо на метро, успеешь на часовой поезд, он идет до Ландышевки без остановок.

– Решились, значит? – спрашивает Вика. – Я вас провожу до самого метро. Мне к подруге надо. А доро?гой расскажу, как до нашей дачи добраться. Володя вас встретит? Ну все равно вам это не мешает знать на всякий случай.

Звонкий голосок ее не умолкает и на улице:

– Вы в Ландышевке не бывали, значит? Вам она очень понравится. Я оттуда никогда бы не уезжала, если б не уроки музыки у Инессы Ивановны, которую мама считает почему-то потрясающей пианисткой. А Володя на даче один, если не считать тети Поли, и ему там скучно. Теперь с вами будет веселее, конечно. Мы ведь только в субботу к нему приедем. Привет ему от нас передайте.

Прислушиваясь к щебетанию Вики, Михаил замечает, что за ними, не отставая и не обгоняя, упорно идет какой-то парень. Похоже даже, что он прислушивается к их разговору. Михаилу кажется это подозрительным, и он собирается попросить Вику не говорить так громко, но вместо этого спрашивает:

– А не кавалер ли это ваш идет за нами? Обернитесь-ка незаметно и посмотрите на него.