Текст книги "Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва"

Автор книги: Николай Клёнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

4. Михаил Александрович: Последняя битва

Падение Твери и тверских князей оказалось настолько глубоким, что и в 1353 г. после смерти Ивана Калиты, и даже в 1359 г. после смерти Ивана Красного, оставившего по себе лишь девятилетнего сына, права московских князей на великокняжеский стол пытался оспаривать только Суздаль. И вот то, что Тверь после действительно случайного падения не смогла подняться и на два с лишним десятилетия потеряла даже статус «главного соперника» Москвы в деле объединения Руси, требует объяснений. К игре случайностей два десятилетия не сведешь.

Первая заслуживающая рассмотрения причина – это междоусобные конфликты в большой семье тверских князей. Определенную роль такие междоусобицы сыграли, особенно на фоне предыдущей слаженной работы тверской семьи. Действительно, в период наивысшего расцвета Твери ни один из сыновей Михаила Ярославича не называется по тем волостям, которыми он мог бы владеть. Причем такая ситуация сохраняется и при жизни Михаила Тверского, и после его смерти. А вот в середине – второй половине XIV в. в источниках появляются князья холмские, микулинские (потомки Александра Михайловича), клинские, дорогобужские (потомки Константина Михайловича), кашинские (потомки Василия Михайловича). Эти династии оформляются как раз после смертей Александра (1339), Константина (1347) и Василия (1368) Михайловичей соответственно.

Мы видим, что княжества и земли, появившиеся после нашествия, в целом повторяли путь политического развития древнерусских земель от политического единства к политическому дроблению, от единства княжеской династии к выделению княжеских ветвей. Однако полного распада Тверской земли так и не случилось: здесь сформировалась более четкая система организации единства княжеского рода и территориальной целостности княжества, определились четкие рамки и принципы совладения княжествами князьями той или иной династии. Центральное место в этой системе занимали столица княжества и ее ближайшая округа. Вполне возможно предположить, что эта система « коллективного сюзеренитета» появилась первоначально в Ростовском княжестве, которое выделилось во Владимиро-Суздальской земле еще в первой половине XIII в. Впоследствии принципы организации внутреннего устроения княжества могли быть позаимствованы из Ростова Тверью (вспомним, что Михаил Ярославич был женат на ростовской княжне), затем Москвой (возможно, из Твери).

Второй причиной «тверского кризиса» середины XIV в. стали сложные отношения с сюзереном. Если между 1300-м и 1327 гг. противники Твери пользовались однозначной поддержкой Орды лишь пять лет, в 1317–1322 гг., то после неудачного восстания тверичи о такой «обстановке в верхах» могли только мечтать.

Наконец, истоки проблем Твери можно найти и в слишком раннем её успехе, и в её географическом и геополитическом положении. В конце концов, междоусобицы и «неблаговоление» Орды настигали так или иначе все земли Северной и Северо-Восточной Руси, а у специфического «тверского кризиса» должны быть и специфические причины. И действительно, уникальный стартовый успех Твери привел к тому, что эта земля не только первой вышла на путь объединения русских земель, но и первой собрала все шишки на такой дороге. И дело тут не только в том, что из-за «Ногаевой замятии» и колебаний хана при выборе нужной стороны в московско-тверском противостоянии тверичи привыкли противостоять татарам, в том числе и с оружием в руках, ДО того, как реальные военные возможности Руси стали достаточными для отражения масштабного степного набега. Против Твери сыграло еще и то, что Михаил Ярославич, один из самых младших внуков Ярослава Всеволодовича, очень рано оказался старейшим в семействе Рюриковичей Северо-Восточной Руси. Это привело к тому, что уже с 1300 г., готовя своё близкое восшествие на великокняжеский стол, Михаил Тверской не мог заниматься расширением своей земли за счет владимирских владений. Владимирское великое княжество было одним из самых крупных, а после включения в него в 1276 г. Костромского княжества в результате бездетной смерти костромского князя Василия Ярославича стало самым крупным на Северо-Востоке. Соответственно, Михаил, добившись ярлыка на Владимир, не просто номинально стал верховным правителем Руси, но и реально получил в свое распоряжение много больший потенциал, чем любой из его потенциальных противников. Однако и все «примыслы» тверских князей времен их борьбы за великокняжеский стол, включая и важнейшее Переяславское княжество, вошли не в состав их отчины, а в территорию Владимирского княжества. И, потеряв великое княжение, Тверь разом потеряла практически все плоды своей долгой борьбы. Любопытно, что и Москва со временем наступила на те же грабли: после смерти Ивана Красного владимирский стол 22 июня 1360 г. занял Дмитрий Константинович Суздальский. И все нажитое Иваном Калитой ушло из-под власти московского князя вместе с территорией Великого княжества Владимирского (с городами Владимиром, Переяславлем, Костромой, Юрьевом-Польским, Дмитровом и купленной половиной Ростова). Но Москва сохранила тогда Можайск, Коломну и «выменянные» при Семене Гордом «места рязанские»; Москва сохранила территории, вошедшие непосредственно в состав её княжества, – и этот факт стал наглядной демонстрацией преимуществ геостратегического положения Москвы перед Тверью.

Да, это геостратегическое преимущество Москвы действительно было, причем «выгодное экономико-географическое положение», о котором много говорят со времен Ключевского, к делу отношения не имеет: Тверь, Ростов, Ярославль, Владимир относительно торговых путей, а также центров промыслов и земледелия расположены лучше, чем Москва, да и в XIII–XIV вв. в наших широтах громко говорил булат, а не злато. Нет особых оснований напирать и на мифическую особую безопасность Москвы (и Твери) как раз именно из-за тех самых только что упомянутых торговых – то есть речных – путей, которые, как мы видели, легко превращались в дороги войны. Ярославское, Костромское, Дмитровское и Галицкое княжества не только не уступали Москве и Твери в плане безопасности, но даже и превосходили их по этому параметру. А тот же Ростов, умудрившийся в своё время договориться даже с Батыем [см.: Хрусталев Д. Г.Русь от нашествия до ига. М., 2008. С. 91] и располагавший в XIV в. влиятельной колонией «своих» татар, должен был быть вообще «чемпионом безопасности». Однако же, судя по скудным данным источников, люди шли не в более «безопасный» «отатарившийся» Ростов, а в ходившие по самому краю ханского гнева Тверь и Москву. Выше уже встречались два примера крупных переселений элиты в начале XIV в., и эти случаи – выход служилых людей из сферы влияния Ногая в Юго-Западной Руси в Москву и переход владимирского боярства в Тверь – убедительно продемонстрировали, что как минимум знать того времени со своими людьми искала политической бури, а не безопасности. И вот именно с точки зрения возможностей ведения активной наступательной войны Тверь проигрывала Москве:

на востоке от тверских границ находились земли Великого княжества Владимирского и двигаться туда было, как мы уже с вами показали выше, бессмысленно;

на юго-востоке были земли Москвы, где поживиться чем-то было затруднительно;

на западе проходила торная дорога литовских набегов (через Полоцк – верховья Западной Двины – верховья Торопы – Верхневолжские озера (Селигер) – Осугу – в среднее течение Тверцы к Торжку), где нужно было смотреть, как бы не поживились тобой;

наконец, на юге и на севере Тверское княжество граничило с пригородами Великого Новгорода: Торжком/Новым Торгом и Волоком Ламским.

Именно на северном и южном направлениях, казалось бы, и стоило тверским князьям искать себе «примыслов», благо было это не так и трудно: в 1312 г. «заратися князь Михаиле к Новугороду и наместникы своя выводе, не пустя обилья в Новъгород, а Торжекъ зая и Бежичи и всю волость» [НПЛ. С.94].

Вот только великому князю Владимирскому и (особенно!) претенденту на этот стол уж слишком было нужно новгородское серебро для «торговли» в Орде, причем серебро это нужно было не в виде абстрактных будущих доходов от новоторжской и волоколамской торговли, а здесь и сейчас. Поэтому многие военные столкновения Твери с Новгородом завершались новгородским откупом и выводом тверских войск из оккупированных новгородских пригородов. Вот и нет ничего удивительного в том, что В. А. Кучкин, подводя итог рассмотрению границ Тверского княжества в XIV в., констатировал, что, несмотря на некоторые изменения (расширение к концу века за счет ржевских земель, возможную потерю некоторых земель по соседству с Бежецком), границы эти, по-видимому, оставались стабильными. Периоды усиления и упадка политической роли тверских князей на протяжении XIV столетия не были обусловлены значительным расширением или сужением государственных границ княжества [ Кучкин В. А.Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. С. 197]. А это значит, что Тверь, в отличие от своей конкурентки Москвы, в «тучные» годы так и не сумела сделать «запас» на случай будущих бедствий– и закономерно свалилась в кризис после «Федорчюкова погрома». А вот Москва в начале 60-х даже и с малолетним князем сумела в достаточно короткий срок исправить последствия политической катастрофы, которой для москвичей обернулась потеря великого княжения в пользу Дмитрия Константиновича Суздальского.

Но все проходит, прошел и «тверской кризис», причем – обычная жутковатая усмешка истории – Михаилу, сыну Александра Михайловича Тверского, закрепиться в 1360-х на отчем столе помогла чума, выкосившая основных его соперников из тверского дома и почти всех московских князей. Воспользовавшись этим стечением обстоятельств, а равно и тем, что Москва и Суздаль были сильно заняты своей борьбой, Михаил Александрович сумел снова превратить своё княжество в серьезную силу. Основным козырем Твери в новой раздаче стал наличный опыт дипломатии, который и позволил, вмешавшись в своё время в «литовские» комбинации Семена Московского, добиться на редкость выгодного династического брака: в 1348 г. «князь литовськыи Олгордъ прислалъ свои послы къ князю великому Семену Ивановичи) бити челомъ и просити за себе свести княжи Семеновы княжны Ульяны княжи дчери Александровы Михаиловича Тферьскаго. И князь великий Семенъ Ивановичь, доложа Фегнаста митрополита, и выда свою свесть за Олгорда князя Литовьскаго» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 59; т. 18. С. 96–97; Приселков М. Д.Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.-Л., 1950. С. 370].

Это родство с могущественным литовским владыкой было особенно важным для Твери ввиду разгоревшейся в Улусе Джучи «замятии», в ходе которой даже особо наглые эмиры вроде Мамая принялись де-факто претендовать на эксклюзивные властные полномочия Чингизидов. Дополнительно укрепил для Твери литовский тыл перспективный союз на церковном поприще: в 1354 г. по смерти митрополита Феогноста престол митрополита Литовского и Галицкого занял Роман, ставленник Ольгерда и выходец из семьи тверских князей, немедленно вступивший в борьбу за паству с митрополитом Киевским и всея Руси Алексием, происходившим – вот совпадение – из московского боярского рода Бяконтов [Acta Patriarchatus Constantinopolitani, изд. Miclosich’em и Müller’om, т. I. С. 425–430, 434—436; Nicephorus Gregoras, Historiae Byzantinae. Т. III, Bonnae, 1855. C. 518–521].

К концу 60-х будущий Дмитрий Донской при поддержке Алексия-митрополита сумел уверенно разобраться со своим суздальским тезкой-противником, и стало ясно, что на очереди новая серия московско-тверской борьбы. На этот раз в роли зачинщика конфликта выступала московская сторона. В 1368 г. Михаил Александрович был приглашен на переговоры в Москву под гарантии церкви – и «пойман». Но в скором времени (возможно, что из-за позиции прибывавшего в Москву посла от темника Мамая и его ставленника Абдуллы) с Михаилом было заключено докончание, и его отпустили в Тверь. В том же году Дмитрий Иванович пытался исправить недоделки и «посылал рать» на Михаила Тверского, но безрезультатно. В ответ тверской князь решил опробовать на деле достижения своей дипломатии: он бежал в Литву и инициировал поход Ольгерда Литовского на Москву, окончившийся трехдневной безуспешной осадой только что отстроенного каменного Кремля.

В 1370 г. новое обострение отношений Твери и Москвы привело к новому отъезду Михаила Александровича Тверского в Литву. На этот раз уговорить родственника на активные наступательные действия Михаилу не удалось, зато пришли вести, что в отсутствие князя ордынские послы привезли ему в Тверь ярлык на тверское княжение. Необходимость обновления ярлыков была формально связана с тем, что в 1370 г. Мамай посадил на престол нового хана – Мухаммед-Бюлека, однако Михаил Александрович обоснованно увидел в этом сигнал. И после того как в сентябре того же года великий князь Дмитрий повоевал тверские волости, Михаил из Литвы отправился в Орду: «Прииде к Мамаю, печалуя и жалуя, и тамо многы оукоры изнесе и многы вины изложи, паче же всего въсхотеся ему самому княжениа великаго и многы дары раздавъ и многы посулы рассуливъ княземъ ординскымъ» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 93].

Мамай, всерьез недовольный долгим отсутствием посольств из Москвы, выдал тверскому князю ярлык на великое княжение владимирское. Однако эффект от этой дипломатической победы тверской линии на маневрирование между ордынским и литовским центрами силы вышел потрясающий. Москвичи, не говоря худого слова против царева ярлыка, просто не дали Михаилу возможности добраться до Владимира или вернуться в Тверь: «Не тъкмо же не приаша его, но и переимали его по заставамъ и многыми пути гонялися за нимъ, ищуще его, и не стигоша его. И тако едва утече не въ мнозе дружине и прибъже пакы въ Литву».

Таким образом, все вернулось на круги своя: Михаил Александрович снова просил войска у Ольгерда, но теперь он уже имел возможность потрясать ярлыком на великое княжение. На этот раз великий князь Литовский все же собрался с силами и опять сумел подступить к стенам Москвы, но после восьмидневной осады пошел на заключение мира.

В 1371 г. Михаил Александрович во второй раз получил у Мамая ярлык на великое княжение, но, отказавшись взять вспомогательное татарское войско (наследие Андрея Городецкого уходило в прошлое), выехал на Русь лишь в сопровождении посла Сарыхожи. Результат получился под стать прошлогоднему. Дмитрий Иванович заявил: «Къ ярлыку не еду, а въ землю на княжение на великое не пущаю, а тебъ послу путь чист» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 94–95; т. 18. С. 110].

Позорным завершением этой эпопеи стало язвительное замечание Мамая в адрес тверского князя: «Княжение есмы тебе дали великое и давали ти есмы рать и ты не понялъ, реклъ еси своею силою свети, и ты сяди съ кемъ ти либо» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 95].

Твери уже не хватало сил на самостоятельную борьбу за первенство на Руси.

Развязка наступила в 1372 г. Союзные Михаилу литовские войска повоевали Переяславль, сам Михаил, продолжая традиции тверских князей, разгромил Торжок, а в июле вместе с Ольгердом двинулся на Москву. На сей раз московские войска встретили Ольгерда не под столицей, а у Любутска на Оке. Там же и был заключен мир, ознаменовавший полное и окончательное поражение Твери, чьи интересы литовский союзник-покровитель принес в жертву политической целесообразности: в договоре впервые в международной практике великое княжение именуется «очиной» Дмитрия Ивановича Московского[ДДГ. № 6. С. 22].

А в 1375 г., после краткого времени мира и межкняжеских съездов (в этот период Дмитрий Иванович даже отпустил в Тверь сына Михаила, выкупленного в Орде из долговой кабалы), в Тверь перебежал сын последнего московского тысяцкого Иван Васильевич Вельяминов вместе с видным гостем Некоматом Сурожанином.

Этот побег, судя по вниманию, что уделили ему летописные своды и сами князья, как-то очень заметно перекосил систему управления Московским княжеством, а заодно продемонстрировал наличие достаточно глубоких и пока до конца не разобранных связей между элитами Москвы и Твери. Михаил Александрович, видимо, решил, что бегство Вельяминова (а также очередное «розмирье» между Москвой и могущественным ордынским эмиром) даёт ему новые серьезные козыри в борьбе за власть, – и отправил Ивана Васильевича вместе со все тем же Некоматом ко двору Мамая. Вскоре из Орды пришел посол Ачихожа с ярлыком тверскому князю на великое княжение владимирское, и будущий Дмитрий Донской решил на этот раз все же поехать в Тверь к царскому ярлыку. Помимо Дмитрия Ивановича и его брата серпуховского князя Владимира Андреевича к Твери с визитом отправились суздальско-нижегородский князь Дмитрий Константинович с сыном и братьями, ростовские князья Андрей Федорович и Василий и Александр Константиновичи, князь Иван Васильевич Вяземский, ярославские князья Василий и Роман Васильевичи, белозерский князь Федор Романович, кашинский князь Василий Михайлович, перешедший на сторону Москвы, моложский князь Федор Михайлович, стародубский князь Андрей Федорович, князь Роман Михайлович Брянский, новосильский князь Роман Семенович, оболенский князь Семен Константинович и его брат тарусский князь Иван. Короче говоря, к стенам Твери, как бы репетируя предстоящий слет на Куликовом поле, собралась вся Северо-Восточная Русь вместе с немалой частью Черниговской и Смоленской земель.

По итогам этого «рабочего визита» Михаил Тверской признал себя «молодшим братом» Дмитрия Московского и в следующих формулировках поставил крест на последней попытке Твери оспорить первенство Москвы: «А вотчины ти нашие Москвы, и всего великого княженья, и Новагорода Великого, блюсти, а не обидети. А вотчины ти нашие Москвы, и всего великого княженья, и Новагорода Великого, под нами не искати, и до живота, и твоим детем, и твоим братаничем» [ДДГ, № 9. С. 25–26].

Последняя битва завершилась. Но понимание итогов этой битвы, равно как и всего противостояния Москвы и Твери, в XIV в. будет неполным, если не попытаться все же разобраться с тем, как эта борьба отражалась на жизни обычных людей по всей Северо-Восточной Руси. Не вызывает сомнения ужасная роль княжеских междоусобиц в жизни тверичей в 1318 г. или москвичей в 1308-м. Но для того, чтобы лучше понять «регионалистскую» московско-тверскую альтернативу Михаилов – Даниила – Юрия – Дмитриев нужно попытаться сравнить её «демографические итоги» с аналогичными итогами почти реализовавшей «интернациональной» альтернативы Андрея Городецкого и Федора то-Ярославского-то-Смоленского.

И мы увидим, что, например, на Московской земле в первой половине XIII в. число известных археологам сельских поселений уменьшилось втрое – со 129 до 43. Восстановление на этой земле происходило поначалу медленно, и во второй половине XIII в., во времена Дмитрия и Андрея Александровичей, возникло лишь 20 поселений, причем в в отличие от прежних больших сел, это были маленькие деревни, прятавшиеся в глубине лесов. В XIV в. ситуация резко изменилась – несмотря на борьбу Москвы и Твери со всеми прелестями военного времени (или благодаря ей?), было основано 185 новых поселений, и их общее число увеличилось в четыре раза (!), намного превысив количество сел и деревень, существовавших до нашествия. В отличие от XIII в., среди новых поселений были села, не уступавшие по размерам селениям домонгольских времен; в районе Углича большие слободы тянулись вдоль берега Волги на 9–10 километров [ Юшко А. А.Московская земля IX–XIV вв. С. 56, 57, 126, 174]. В XIV столетии масштабный характер приобрела и «монастырская колонизация»: было основано более 200 монастырей, то есть больше, чем за всю предыдущую историю Северо-Восточной Руси [ Ивина А. И.Крупные вотчины Северо-Восточной Руси конца XIV – первой половины XV в. М., 1979. С. 35]. Свидетельством крестьянского благополучия являются сравнительно редкие упоминания голодных лет:

– за полвека, с 1310 по 1360 г., такие упоминания в летописях встречаются 16 раз (и это при том, что в рассматриваемый период и Русь, и Западная Европа серьезно страдали от низких температур, из-за которых замерзало Балтийское и даже Адриатическое моря);

– тогда как в 1210–1230 г. 14 из 20 (!) лет были годами голода [см.: Борисенков Е. П., Пасецкий В. М.Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М., 1988. С. 273–278, 261–263].

Успешно развивались и русские города. Спасо-Преображенский храм в Твери дал старт достаточно активному процессу каменного строительства в той же Твери, Москве, Нижнем Новгороде. Между 1313 и 1337 гг. в этих городах было построено 7 каменных церквей (что намного превышает аналогичные цифры для второй половины XIII в.), столько же – в промежутке между 1338 и 1362 гг., а за 25 лет, между 1363 и 1387 гг., тверичи, москвичи и нижегородцы подняли аж 16 церквей [ Miller D.Monumental building as indicator of economic trends in Northern Rus’ in the later Kievan and Mongol periods, 1138–1462. American historical review, 1989. Vol. 9, № 2. P. 373]. Таким образом, можно заключить, что на Северо-Востоке одновременно с победой московско-тверской «регионалистской» альтернативы начинается период восстановления вместе с периодом колонизации, продолжавшийся с короткими перерывами на междукняжеские войны и масштабные внешние нашествия в течение всего XIV в.