Текст книги "Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва"

Автор книги: Николай Клёнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

4. Вторая героическая оборона Смоленска

Аще бы таких крепкостоятельных градов в Росписком государстве хотя и немного было, никако же бы тем нашим врагам и злым волкам было в нашу землю входно.

Без малого сто лет прошло – и все перевернулось. 16 сентября 1609 г. передовые отряды, возглавляемые литовским канцлером Л. Сапегой, подошли к Смоленску, через три дня к ним присоединились главные силы под командованием короля Сигизмунда III Вазы, которые 21 сентября и начали осаду города. Снова смоляне пытаются удержать расползающуюся границу (и даже очищают Дорогобуж от тушинцев), снова под стены подходит сильный враг, снова деблокирующей армии нет, снова судьба страны зависит от стойкости гарнизона и жителей Города.

Я не буду здесь пересказывать все обстоятельства почти 20-месячной героической обороны Смоленска русскими, не буду рассказывать о ночном штурме 25 сентября 1609 г., о минной войне, о коротких жестоких схватках в подземных галереях, о применении химического оружия, о штурмах 11 августа и 21 ноября 1610 г. Не буду особо распространяться и о феерической истории, украденной Питером Джексоном для сцены взятия какой-то роханской крепости, в которой «Новодворский, кавалер Мальтийский» пробирался в смоленскую клоаку с мешком пороха. Скажу лишь о главном: на этот раз смоляне на стенах своего города спасли уже Россию, что признавали и признают абсолютновсе, включая и неизвестного нам автора «Новой повести о преславном Российском царстве», агитационно-пропагандистского патриотического документа начала 1611 г., процитированного в эпиграфе к настоящему разделу.

И интересней всего понять, как и отчего произошла такая удивительная метаморфоза с городом-героем этого опуса. Для этого придется вернуться в конец прошлого раздела, в 1514 г., когда победоносные войска Василия III присоединили Смоленск к России. Честно признаюсь, я не симпатизирую этому великому князю, но вот смоленская победа была им оформлена красиво. Государь сумел сразу сделать сильный ход, дав волю сидевшим в осаде служилым людям: «И которые похотели служите великому князю, и тем князь великий велел дать жалование по 2 рубля денег да по сукну по лунскому и к Москве их отпустил. А которые не похотели служить, а тем давал по рублю и к королю отпустил» [ПСРЛ. Т. 37. С. 101].

Многие из наиболее верных людей «литовской партии» воспользовались предоставленной возможностью, что подтверждается списком розданных смоленским боярам в ВКЛ хлебокормлений в 1514 г. Выехали представители виднейших боярских фамилий: Плюсковы, Ходыкины, Кривцовы (вспомните имена пленников, взятых в 1493 г. московскими войсками в верховских городках!) [Литовская Метрика, кн. 7. С. 1171–1174]. Но многие предпочли остаться, особенно с учетом того, что Василий III «не повеле у них… тех поместий отимати, повеле им по прежнему владети, кто чем владеет» [Повесть о победах Московского государства. С. 28]. На московской службе остались представители Басиных, Жабиных, Кривцовых, Плюсковых, Пивовых… Всего, как показано в замечательной работе М. М. Крома «Меж Русью и Литвой», из списка родов, упоминающихся в Литовской Метрике, в реестре князей, бояр и слуг смоленских в 1480-х более тридцати фамилий оказалось в списках Дворцовой тетради, то есть было причислено в XVI в. к верхушке служилого сословия Московского Царства.

Для успокоения оставшихся горожан государь по примеру великих князей Литовских выдал по их челобитью жалованную грамоту, копировавшую основные статьи прежних смоленских привилеев, отменил некоторые налоги. Особо было подчеркнуто, что государь собирается свой город Смоленск «держати о всем по тому, как их держал великий князь Витофт и иные государеве, и Александр король и Жигимонт» [СГГД. Ч. 1, № 148. С. 412]. К сожалению, «быстрая» измена владыки Варсонофия, раскрытая наместником князем В. В. Шуйским, испортила очередной интереснейший эксперимент по развитию городского самоуправления в Московском Царстве [ПСРЛ. Т. 6. С. 256; т. 8. С. 258]. Василий III счел себя относительно свободным от обязательств перед заговорщиками и «заговорщиками» и применил опробованные методы «нациестроительства»: «Бояром смоленским поместья подав на Москве, а москвичом в Смоленске поместья подавав» [ПСРЛ. Т. 35. С. 235]; «которым людем велел бытии на Москву, и государь… тех пожаловал, дворы им на Москве и лавки велел подавати» [Сборник Русского Исторического Общества. Т. 35. С. 682].

И действительно, к 50-м гг. XVI в. (по великолепным таблицам все того же М. М. Крома) из числа известных смоленских бояр Пивовы оказались в Ярославле, Плюсковы – в Медыни, Жабины – в Можайске, Полтевы – в Ярославле и Владимире. Хотя менее заметные Вошкины, Ходневы, Шестаковы и прочие и во второй половине XVI в. числились по Смоленску под именем «земцев».

Результатом этой довольно умеренной политики Москвы стало то, что после серии « пэрэтрахиваний» служилого сословия Смоленской земли Город встретил в 1609 г. армию польского короля как серьезная и достаточно монолитная сила, готовая вынести тяжелейшие испытания для своей новой Родины.

Комментарии очевидцев наглядно демонстрируют нам позицию смолян в 1609 г., органично дополнившую силу возведенных уже под властью Московского Царства грандиозных городских укреплений.

«Жители Смоленска повесили Москвитянина, посланного к ним от наших для сообщения им известия, и что сам Король находится в походе с сильным войском». «Москвитяне ежедневно захватывают немало наших, особенно из тех, которые ездят за съестными припасами, и это не удивительно, потому что они выезжают в неприятельской земле точно так же беспечно, как будто в собственном своем доме» [ Самуил Бельский.Дневник 1609 года].

«… по прибытии нашем под Смоленск, их тотчас стало убывать во множестве от болезни, начинавшейся в ногах и распространявшейся потом по всему телу. Столь ужасной и частой смерти Москвитян, умиравших по несколько сот ежедневно, причиной был не столько недостаток в продовольствии, как особенно бывшая между ними какая-то язва, не вредившая нам нисколько».

И вот после решающего штурма «огонь достигнул до запасов пороха (коего достаточно было бы на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел свое пребывание архиепископ); с собравшимися в нее людьми, которых неизвестно даже куда девались разбросанные остатки и как бы с дымом улетали. Когда огонь распространился, многие из Москвитян, подобно как и в Москве добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой как сказано, стреляя в Немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако не легко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившееся при нем старались отвратить его от этого намерения» [Станислав Жолкевский, польный коронный гетман. Начало и успех войны Московской…].

Героическое и трагическое смоленское «осадное сидение» подарило нам странную и непонятную историческую развилку. Как известно, 17 июля 1610 г. несчастливый избранный царь Василий Шуйский был свергнут с престола и в скором времени насильно пострижен в монахи. Разосланная вслед за этим но Руси окружная грамота сообщила о том, что власть в Москве взяли бояре во главе с князем Ф. И. Мстиславским, и обрисовала в общих чертах ужасную картину гражданской войны и иностранной оккупации: «…ныне польской и литовской король под Смоленским, а гетман Жолкевский с польскими и с литовскими людьми стоит в Можайску, а иные литовские люди и русские воры пришли с вором (Лжедмитрием II) под Москву и стали в Коломенском; и хотят государьством Московским завладети, и православную крестьянскую веру разорити, а свою латынскую веру учинити» [СГГД. М., 1819. Т. 2. № 197, 198; ААЭ. СПб., 1836. Т. 2, № 162].

Эта пришедшая к власти Семибоярщина, недолгое правление которой принято считать апофеозом «предательской политики крупного боярства», предприняла оригинальную попытку найти простой выход из сложившейся катастрофической ситуации – бояре вернулись к идее предложить московский престол королевичу Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда. Авторы этого решения явно знали о том, как сам Сигизмунд Ваза, король польский и великий князь Литовский с 1587 г., а с 1592-го еще и король Швеции, готов и вендов, потерял свою наследственную шведскую корону. И Семибоярщина определенно рассчитывала повторить «ход конем», исполненный шведским риксдагом, и превратить представителя династии Ваза в нормального и управляемого русского царя. А смоленское упорство и связанные с ним огромные военные расходы Речи Посполитой дали Семибоярщине шанс. В итоге заверенный польным коронным гетманом Жолкевским вариант присяги Владиславу вполне отвечал московским планам:

«По благословению и по совету святейшаго Ермогена патриарха Московскаго и всея Русии…: Великий государь Жигимонт король пожалует, даст на Владимерское и на Московское и на все великия государства Российскаго царствия сына своего королевича Владислава Жигимонтовича… И государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу, колико государь придет в царствующий град Москву, венчатись на Владимерское и на Московское государство и на все великия и славныя государства Российскаго царствия царским венцем и диадимою от святейшаго Ермогена патриарха Московскаго и всея Русии и ото всего освященнаго собору греческия веры по прежнему чину и достоянию, как прежние великие государи цари Московские венчались… А будучи государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу на Российском государстве, церкви Божия на Москве и по всем городам и по селам в Московском государстве и во всем Российском царствии чтити и украшати во всем по прежнему обычаю и от разоренья ото всякаго оберегати… И римския веры и иных розных вер костелов и всяких иных вер молебных храмов в Московском государстве и по городам и по селам нигде не ставити… И в духовныя во всякия святительския дела не вступатися. И иных вер, опричь греческия веры, в духовной чин не поставляти… Боярам, и окольничим, и дворянам, и дьякам думным, и чашникам, и стольникам, и стряпчим, и дьякам, и приказным всяким людем во всех приказех у всяких государственных у земских расправных дел, и по городам воеводам, и дьякам, и всяким приказным людем, и всяким чинам быти по прежнему, как повелось в Московском государстве при прежних великих государех… А польским и литовским людем на Москве ни у каких у земских расправных дел, и по городам в воеводах и в приказных людех не быти, и в наместничество и в староство городов польским и литовским людем не давати… А про Смоленск гетману бита челом и отписати к великому государю Жигимонту королю, чтоб король по Смоленску бита не велел и тесноты б городу никакия учинити не велел…» [СГТД. М., 1819. Т. 2. № 199, 200]. Филарет Романов, «тушинский патриарх» и один из лидеров Семибоярщины не зря под стенами все того же Смоленска упорно и яростно держался в ходе всех переговоров с Сигизмундом именно за такой вариант «призвания» Владислава.

Альтернатива с царем Владиславом не была невозможной. Да, заявленные требования московских бояр не соответствовали реальному соотношению сил России и Речи Посполитой после клушинского триумфа Жолкевского. Зато для Сигизмунда и Владислава, не слишком прочно укорененных в той же Польше (польская корона тому же Владиславу до избрания гарантирована не была), этот договор был заманчивой возможностью обеспечить свою семью восточноевропейскими коронами и вернуть «мятежную» Швецию. Разрушили эту возможность «жадность» и «католический фанатизм» польского короля – осада Смоленска продолжилась, польские войска не ушли из России, королевич не выехал в Москву. Возможно, что это и к лучшему. При таком раскладе, все же уж очень похожем со стороны на капитуляцию, Россия могла бы стать полем боя для двух соперничающих ветвей Ваз. И кстати, возможно, что при закреплении Владислава в Москве Новгород заняли бы шведы – была такая идея. А выяснять «кто кого сборет» – слон или кит, Густав-Адольф или Концепольский, лучше с безопасного расстояния, а не в качестве пушечного мяса по обе стороны фронта.

В нашей истории Смоленск стал не местом заключения мира, а началом нового этапа войны. Город не просто в критический момент отечественной истории приковал к своим стенам основные силы вторжения. Новое смоленское дворянство сыграло свою ключевую роль и в успехе наступательных действий знаменитого Второго ополчения. Подготовительный период в истории этого нижегородского ополчения, начало которого совпадает со знаменитой речью-призывом Кузьмы Минина к землякам (сентябрь 1611 г.), закончился в ноябре 1611 г. К этому времени был начат сбор денежных средств с населения, подтвержденный приговором «всего града за руками», было избрано руководство ополчения («стольник и воевода» князь Д. М. Пожарский, «выборный от всей земли человек» К. Минин, к этому времени сложивший с себя обязанности нижегородского земского старосты, второй воевода И. И. Биркин, дьяк В. Юдин). Но главное – тогда же пришли в Нижний Новгород отряды служилых людей из захваченных поляками Смоленска, Дорогобужа и Вязьмы, которые вместе с нижегородскими стрельцами и служилыми людьми составили костяк нового земского ополчения. У иногородних купцов был произведен заем, давший ополченской казне 5206 рублей.

На втором этапе формирования ополчения в ноябре 1611 – феврале 1612 г. в Нижнем Новгороде провели верстание служилых людей, присоединившихся к земской рати. Разделенные воеводами на несколько статей, они получили денежное жалованье соответственно 50, 45 и 40 рублей. К февралю 1612 г. в Нижнем Новгороде создан был свой войсковой «Совет всей земли». Закончился второй этап организации нового ополчения в феврале 1612 г. после получения известия о занятии Ярославля казачьими отрядами, посланными на север Заруцким. Немедленно на Верхнюю Волгу выступили передовые нижегородские отряды. 5–10 марта 1612 г. к Ярославлю вышли основные силы земской рати. Нижегородская «купеческая» основательная организация и смоленская служилая кованая сила отправились спасать Россию.

5. Развязка, или «Крикнул орел белый славный, идёт царь православный»

Оставшиеся в 1610 г. в живых смоляне оказались в государстве, заметно отличающемся от ВКЛ 1514 г. Люблинская уния 1569 г. дала жизнь новому государству – Rzeczpospolita, РП, конфедерации в составе Короны польской и собственно Великого княжества Литовского. Причем доминирующей политической силой в составе конфедерации стала именно Корона, «поставлявшая» в Сейм 225–248 депутатов (из них 112–121 – сенаторы) против 71–88 (25–35) депутатов от ВКЛ [ Rachuba.Wielkie Ksiestwo Litewskie w systemie parlamentarnym Rzeczypospolitej. P. 41, 169–171]. Этот факт вызывал постоянные столкновения между знатью Короны и Княжества, доходившие до того, что в 1616 г. широко известный в узких кругах литвофилов Януш Радзивилл в присутствии сенаторов обещал выбрасывать поляков из окон [ Kotlubaj.Zycie Janusza Radziwilla. P. 49]. Ну а Смоленск даже в ВКЛ оказался на вторых ролях, так и не получив самоуправления по магдебургскому праву.

По мнению Алеся Белого, достаточно резкие отличия «Литвы» от «Руси», которые я отмечал во втором разделе, не слишком смущали власти ВКЛ вплоть до начала Ливонской войны. Острая угроза утраты Руси – то есть городов по Двине и Днепру – в пользу Московского государства заставила правительство ВКЛ, а затем Речи Посполитой отказаться от политики соблюдения русской «старины» и перейти к динамичному распространению литовских принципов устройства общества на всю территорию ВКЛ.

Началось распространение частного землевладения, старинные волости в значительной мере подверглись разрушению, причем подавляющее большинство частных земельных владений получало привилегированное сословие – «политический народ Литвы», шляхта католического вероисповедания. В этом смысле можно говорить, что всё ВКЛ к концу существования государства стало «Литвой» (хотя смысл этого понятия претерпел существенное изменение по сравнению с XIII–XVI вв.), основным выражением чего стало поглощение «политическим народом Литвы» православной русинской шляхты, не выдвинувшей никакой альтернативной программы, кроме рефлекторного сохранения «старины» [ Белы Алесь.Як разьмежаваць Літву ад Pycі? ARCHE Пачатак, 2007, № 10].

Ушла в прошлое где-то после Брестской унии 1594 г. и былая веротерпимость ВКЛ. Новую метлу смоляне почувствовали быстро и в полном объеме: с 1623 г. на территории смоленского палатината (включавшего, кроме собственно Города, еще и Дорогобуж, Белую, Стародуб и Почеп) было разрешено строить лишь католические и униатские храмы. Легализация Православия в 1632 г. не коснулась Смоленска, оставшегося под управлением униатского архиепископа, что приводило к столкновениям на религиозной почве и бегству православных через фаницу [ Floria В.Uniina Tserkva na Smolenshchyni v 20–30 rokiv XVII stolittia. Kovcheh. Naukovy zbirnyik iz tserkovnoi istorii, 2000. № 2, Lviv. P. 85–98].

Поэтому нет ничего удивительного в том, что первый этап Смоленской войны 1632–1633 гг., выпавший на период «бескрулевья» в РП после смерти Сигизмунда III Вазы, завершился довольно серьезным успехом России. Несмотря на сорванные (из-за набега крымского хана Джанибек-Гирея и организационной неразберихи) планы стратегического развертывания, в октябре – декабре 1632 г. русскими войсками были заняты Кричев, Серпейск, Дорогобуж, Белая, Рославль, Трубчевск, Стародуб, Почеп, Новгород-Северский, Батурин, Невель, Себеж, Красный и некоторые другие города. На фоне безуспешных осад начала XVI в. – серьезный успех.

Однако под Смоленском этот успех превратился в провал. Разбирая ход очередной (на этот раз восьмимесячной) эпопеи, нужно отметить, что в данном случае ключевую роль в развитии событий сыграла слабая активность осаждающих, обступивших город 17 сентября 1632 г.: лишь в ночь на Рождество Христово русские «стали в первый раз пробовать счастья»; только в марте 1633 г. из Москвы доставили осадную артиллерию и начали бомбардировку города (зато после этого, согласно запискам находившегося в осажденном городе иезуита Яна Велевицкого, «в продолжение одного дня было бросаемо в крепость около 3500 неприятельских бомб»); регулярно случались перебои с подвозом припасов и «зелья»-пороха. Однако сказанное не означает, что есть основания подозревать смолян в ненадлежащем исполнении своей присяги: записки упомянутого Велевицкого, донесения Шеина, материалы расследования по его делу [ААЭ. Т. 3, № 251. С. 382] никаких оснований для этого не дают. Твердая оборона стала традицией Смоленска, и на этот раз неблокирующая армия новоизбранного короля Владислава успела сказать своё веское слово.

В 1654 г. ожидать подхода королевской армии было трудно. Вооруженные силы Короны были заняты войной с Хмельницким, и наступающим « за неправды и клятвопреступления… польского короля» на широком фронте армиям Алексея I Тишайшего (ха!) противостояли лишь войска собственно ВКЛ.

На этот раз наступление русских было организовано заметно лучше, осадная артиллерия не отставала в пути на долгие месяцы, а полтора десятка полков «нового строя» представляли собой уже определенную силу.

И снова, как и в войну 1632–1633 гг. окрестности Смоленска не оказали серьезного сопротивления наступающим русским армиям. Как только «…Вязьмичи, охочие люди дворцовых сел, подошли к Дорогобужу, Дорогобужский наместник и Шляхта, Польские и Литовские люди, убоясь, побежали в Смоленск, а Дорогобужские посадские люди добили государю челом и город Дорогобуж сдали без боя и без промысла» [Дворцовые разряды, т. III].

Очень скоро московскому государю «добили челом» Рославль и Белая, прикрывающие южный и северный «фланги» Смоленска. Наконец, «месяца июня в 28 день пришел Государь под Смоленск на стан на Богданову околицу», а 29 июня Алексей Михайлович получил известие о том, что командующий Северной армией Шереметев после небольшого боя в предместьях взял Полоцк, одну из крупнейших крепостей на восточной границе ВКЛ. А после взятия Мстиславля и Орши, после поражения уже упомянутого Януша Радзивилла под Шепелевичами, после того, как «могилевцы всех чинов люди встречали честно, со святыми иконами и пустили в город» русские войска, – после всего этого Смоленск оказался в глубоком русском тылу.

При этом и в самом Смоленске не все было ладно, о чем свидетельствуют замечательные документы: 1) инвентарь города Смоленска и Смоленского воеводства 1654 г.; 2) список лиц, осажденных царем Алексеем Михайловичем в Смоленске; 3) сеймовый декрет 1658 г. по обвинению смоленского воеводы Филиппа Обуховича в сдаче Смоленска московским войскам [Археогр. сб. док. отн. к истории Сев. – Зап. Руси. Т. XIV. Вильно, 1904]. Сын смоленского воеводы, пытаясь очистить имя своего отца от несправедливых обвинений, указывал на то, что крепость сильно пострадала во время осады ее Сигизмундом в 1609–1611 и Шейным в 1633–1634 гг., из 38 башен в целости осталось 10 и даже на Королевском дворе «сгнили въездные ворота во двор, который не имел уже никакой ограды». В довершение всех бед выдачи жалованья на пехоту не было в течение 16 лет, не хватало пороха, а некоторые представители новой смоленской шляхты, включая хорунжего смоленского Яна Храповицкого, просто сбежали из города, для защиты которого они получали доходы со своих поместий. Тем большего уважения достойны люди, в совершенно безнадежной ситуации принявшие решение обороняться. Это и сам Филипп Обухович, и полковник Корф, и смоленский подсудок Станислав Униховский, и земский писарь Александр Парчевский, и Ян Вильгельм Рачинский с Козаривова, и Захарий Парега из Присмары, и Самуил Бакановский из Баканова, и инженер Боноллиг, и многие другие польские шляхтичи, получившие владения на Смоленщине.

Эти люди поддержали местную традицию разных поколений и разных народов, стали стержнем очередной героической обороны Смоленска во время штурма 15–16 августа. В этот день, по словам царственного наблюдателя, «…наши ратные люди зело храбро приступали и на башню, и на стену взошли, и бой был великий; и по грехам, под башню Польские люди подкатили порох, и наши ратные люди сошли со стен многие, а иных порохом опалило; Литовских людей убито больше двухсот человек, а наших ратных людей убито с триста человек да ранено с тысячу».

Сын Обуховича добавляет к кратким описаниям царя и разрядов яркие картины тяжелого, яростного боя, когда даже мещане смоленские и их жены крепко бились, поливая осаждающих кипятком, сбрасывая на врагов камни и даже ульи с пчелами. Однако даже после отбитого штурма надежды уже не было. Да к тому же играла свою роль разумная умеренность московского правителя, выдавшего в ходе завязавшихся после штурма переговоров по перемирию для уборки трупов любопытную грамоту:

«…пожаловали есьми города Смоленска судью Галимонта и шляхту, и мещан, и казаков, и пушкарей, и пехоту, которые били челом нам на вечную службу и веру дали и видели наши Царские пресветлые очи, велели их ведать и оберегать от всяких обид и расправу меж ими чинить судье Галимонту… Также мы, Великий Государь, пожаловал есьми его, судью Галимонта и шляхту, прежними их маетностями велел им владеть по прежнему. А как мы, Великий Государь, за милостью Божьею войдем в город Смоленск, пожалуем и велим им дать каждому особно их маетности, и с нашей Царского Величества жалованной грамоты по их привилегиям, кто чем владел, а мещан, и казаков та пушкарей, за которыми земли потомуж жалуем, велим дать ваши жалованные грамоты; а пехоту мы Великий Государь пожалуем нашим Царского Величества жалованьем» [ Мурзакевич.История г. Смоленск. Изд. 1903 г. С. 34, № 11].

Закончилось все тем, что смоляне «собрались огромной толпой к дому воеводы, силою взяли оттуда его знамя, отворили городские ворота, пошли к царю в лагерь, присягнули ему на подданство, и впустили в город несколько тысяч Московского войска, не дождавшись даже того срока, который был назначен им самой Москвой». Снова люди, пожелавшие сохранить верность присяге королям РП, были отпущены в Литву, и снова немалое количество представителей смоленской элиты пожелало остаться: «подкоморий Смоленский, князь Самуил Друцкой-Соколинский, королевский секретарь Ян Кременевский; городской судья Голимонт; будовничий Якуб Ульнер; ротмистры – Денисович, Станкевич, Бака, Воронец… и всякие служилые люди мало не все; также и пушкари, и Смоленские казаки, и мещане все осталися в Смоленску» [ Сапунов.Витебская старина. IV. С. 37–38]. Снова разумная умеренность после победы позволила России удержать за собой Смоленск даже и после катастроф 1659–1660-го.

На этом история завершила (на время?) долгое путешествие Смоленска. На этом прекратилась (на время!) история героических смоленских «сидений».

А я могу лишь повторить основные выводы, что смогло нам дать обсуждение истории этнического самосознания Смоленской земли в контексте её политической истории:

1) Уже к XIII в. жители Смоленской земли считали свою родину частью «Русской земли», а себя – русинами.

2) Противоречия между интересами олицетворявшего государство рода Рюриковичей и интересами отдельных земель привели к краху Киевскую Русь. Согласованные действия княжеской династии и элит территориального «ядра» привели к успеху государства Гедиминовичей и Даниловичей, превратившихся со временем в Великое княжество Литовское и Россию.

3) На примере взаимоотношений Смоленска и ВКЛ можно увидеть, как разумная политика может привести к взаимовыгодному сотрудничеству с группами с «чужим» этническим самоопределением.

4) На том же примере можно увидеть, как легко твоя комфортная жизнь в «чужом» с точки зрения этнического самосознания государстве может смениться кризисом, в котором твоими интересами это самое государство может относительно безболезненно пожертвовать.

5) На примере политики Московского Царства после «смоленских взятий» можно увидеть, насколько успешным может быть сочетание разумной умеренности и твердого «нациестроительства». В том числе и в России.