Текст книги "Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва"

Автор книги: Николай Клёнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Послесловие
Выбор Средневековой России и особенности политической системы Холмоджирии в начале XXI в.

Подводим итоги проведенного историко-альтернативного исследования основных развилок в истории Средневековой Руси-России. Для простоты и наглядности итоги эти стоит собрать в одну простую таблицу:

1130-е: Новгородская земля свергла собственную династию Рюриковичей (глава 5)	Новгород не стал «своим» ни для одной из ветвей Рюриковичей, и «коловращение» князей привело к тому, что знать, «оседающая» в Новгороде поверх древней «кончанской» структуры, образовала предельно фрагментированную элитную корпорацию, слабость и раздоры которой предопределили гибель Новгородской республики	Укрепление «новгородской династии», консолидация новгородской элиты в процессе столкновений с этой династией; строительство городов на важнейших торговых путях; экспансия во Владимиро-Cуздальскую землю за счет использования противоречий между городами той земли, особенно активная после нашествия Батыя. Позитив!
1200–1230; Смоленская ветвь Рюриковичей вела борьбу за гегемонию в роде (глава 3)	Поражение в масштабной междукняжеской войне 1230-х, потребительское отношение смоленских Ростиславичей к своей земле, литовское давление и эпидемия 1230 г. уничтожили шансы Смоленска на лидирующие позиции в период восстановления после нашествия 1237–1241 гг.	Укрепление связей князя с землей, уклонение местных Рюриковичей от участия в чужих войнах, прошедший мимо мор – все это могло привести к формированию в постбатыев период сверхкрупного государственного объединения на землях бывшей Руси с центром в Смоленске. Возможно, позитив!
1250–1300; Волынская и Владимиро-Суздальская земли боролись за «звание» религиозного и культурного центра Руси (глава 2)	При Кирилле, Максиме и Петре престол митрополита перемещался на Северо-Восток Руси, так как многочисленное княжье племя этого края предоставляло церковным иерархам широкое поле для относительно самостоятельного политического действия	Более многочисленное племя галицко-волынских Рюриковичей могло бы обеспечить относительно устойчивое развитие Юго-Запада Руси, в некоторых деталях похожее на развитие Северо-Востока. Для современной Украины несомненный позитив!
1250–1300; борьба старой «родовой» и новой «земельной» идеологий власти на Северо-Востоке бывшей Руси Рюриковичей (глава 4)	В столкновении киязей, использовавших свои земли и поддержку Орды для поиска лучших столов, с «новой силой» тверских и московских князей, использовавших поддержку Орды и чужие столы для усиления своих земель, – в этом столкновении победили «молодые» Тверь и Москва	Альтернативой для русских земель Северо-Востока стал бы переход в Новое время в виде раздробленного конгломерата территорий на периферии распадающейся Орды. «Несостоявшимися» столицами в этом варианте истории могли оказаться и Азов, и Казань. Очевидный негатив!
1300–1375; Москва и Тверь конкурировали за право «собрать» земли Северо-Востока (глава 4)	Тверь и Москва жестко конкурировали за право проводить одну и ту же стратегическую программу с опорой на силы своей «земли». Москва победила за счет слишком ранних первых успехов Твери, за счет более выгодного с точки зрения территориальной экспансии положения, за счет счастливого для нее стечения обстоятельств	Победа под Москвой в 1307–1308 гг. или даже сорвавшееся «тверское восстание» 1327 г. могли бы привести к возникновению Тверского царства, весьма похожего на реальное царство Московское. Оценить, как повлиял бы на его историю специфический «высокий» этос тверской княжеской семьи, довольно трудно. Нейтральная альтернатива!
1368–1690-е; войны Москвы с Литвой (затем – с Речью Посполитой) за земли Северо-Запада и Центра Руси (главы 3–5)	Литва и Москва победили в борьбе за право «собрать» наследие Руси Рюриковичей, однако же их временами весьма напряженные столкновения XIV–XVII вв. не выявили победителя	Взятие Ольгердом Москвы в 1460-е, победа Витовта на Ворскле и даже наследование представителями московской семьи владений бездетного бунтовщика Свидригайло – любое из этих событий могло привести к возникновению «княжества Русского и Литовского», огромной православной конфедерации земель со столицей в Вильно или Троках. Альтернативу без московско-литовских, но с литовско-польскими войнами: без серьезной экспансии на север и в Поле можно считать нейтральной!
1430–1480-е: внутренняя война в Московской Руси и война за независимость (главы 4 и 6)	Во внутримосковской войне победила «группировка Ивана III», успешно осуществившая затем модернизацию государства и вооруженных сил. Итогом модернизации стала победа в войне за независимость 50–80-х, усиление государства и расширение его пределов, динамичное развитие общества	Победа сил, ориентированных на сохранение традиции (и, следовательно, на сохранение старой организации вооруженных сил) сильно осложнила бы перспективы войны с Ордой; практически неизбежные столкновения за завершение объединения Северо-Востока могли бы стать еще более кровопролитными ввиду отсутствия подавляющего преимущества одной из сторон. Однозначный негатив!
1480–1510-е: борьба между аристократическими и автократическими направлениями развития, между нестяжателями и иосифлянами (глава 4, заключение)	Победу одержала «партия Василия III», сторонники экспансии на «западном» направлении, укрепления централизации и личной власти государя, утверждения финансового благополучия Церкви при умалении её самостоятельного политического значения, и подчинении власти великого князя/царя	Альтернатива в виде победы «партии Ивана Молодого», партии не слишком последовательных сторонников мира на западной границе, специфического средневекового «федерализма», «аристократического» правления и частичной секуляризации монастырских владений при сохранении самостоятельности Церкви – такая альтернатива могла бы быть позитивной как средство сдерживания противостоящих ей тенденций, чересчур разросшихся в нашей реальности
1560-е: Россия перед опричниной и Смутой (послесловие)	После взятия Казани и Астрахани победили сторонники наступления на «западном, Ливонском фронте». А после первых неизбежных военных неудач на Западе перегретый котел внутриэлитных противоречий, противоречий между номинальной и реальной властью государя взорвался опричниной	Победа сторонников наступления на восточных и южных рубежах означала, что строительство крепостей по Волге и по верховьям Дона могло и начаться раньше, и вестись куда большими силами, а освоение Поволжья и Черноземья не превращалось бы в плохо подготовленную компанейщину, вроде «казанской ссылки». А это уже означало куда большую устойчивость государства перед недородами и мятежами уже в начале XVII в. перед лицом Смуты. При любом развитии событий нашей столицей была бы «другая», «несостоявшаяся» Москва. Очевидный позитив!

Чтобы разобраться с тем, по каким критериям я оценивал альтернативы, выбирая «позитивные» и «негативные» развития событий, потребуется отдельный разговор, который и станет центром предлагаемого вашему вниманию странного эпилога. Как обычно, придется зайти издалека и сформулировать предельно общую модель развития средневековой России, в рамках которой мы только и сможем сравнивать между собой перечисленные, столь разнородные альтернативы. Причем нам придется все время помнить, что на сегодняшний день в принципе не существует подходящей модели, признаваемой большинством научного сообщества.

В нулевом приближении для описания масштабных процессов на нашей сцене мы будем вслед за Ч. Даннингом и С. А. Нефедовым использовать структурно-демографическую концепцию истории. Эта концепция имеет глобальный характер и предназначена, по замыслу создателей, для объяснения социально-экономических кризисов, происходивших в Средние века и в Новое время в различных странах Европы и Азии. Исходным пунктом демографического подхода является «неомальтузианское» утверждение о том, что эти кризисы, как правило, были вызваны периодически воспроизводящейся потерей равновесия между численностью растущего населения и способностью определенной территории при фиксированном уровне хозяйства (при постоянном размере «экологической ниши») это растущее население прокормить. Рост населения при фиксированной «ёмкости экологической ниши» для определенной человеческой популяции в условиях, например, нашего Средневековья приводил к нехватке пашен, к крестьянскому малоземелью, к росту цен на продовольствие, к падению реальной заработной платы, к частым голодным годам. Низкий уровень жизни, постоянное недоедание способствовали распространению эпидемий, постоянных спутниц этой «эпохи Сжатия». На уровне политической истории «эпоха Сжатия» выражалась в том, что беднеющее населениене могло платить налоги в прежних размерах и это приводило к финансовому кризису государства. По мере сокращения доходов государстваобострялась борьба внутри элитыза их распределение. В конечном счете наступала системная катастрофа – на землю обрушивались катастрофический голод и эпидемии, на фоне которых разгоралась политическая борьба, рассыпалось государство, а на его границах появлялись армии нетерпеливых врагов. Катастрофа приводила к значительному сокращению численности населения, после чего начинался новый «экологический цикл» – «эпоха Восстановления». Изобилие свободных пашен, недостаток рабочей силы в период после катастрофы Сжатия были причиной повышения уровня жизни крестьян и быстрого роста населения. Через некоторое время потери восполнялись, и начинался новый кризис перенаселения [ Нефедов С. А.История России. Факторный анализ. Т. 1, М., 2010. С. 10–32]. Эта «неомальтузианская» теория, описывающая динамику населения определенной земли через простые дифференциальные уравнения математической экологии, великолепно описывает сферическую Россию в идеальном вакууме. Однако при описании реальной истории того же XVI в. возникают серьезные проблемы. Даже если отбросить в сторону все «ненужные» человеческие страсти предопричной эпохи, на которых мы уже останавливались, останется радикальное расхождение в длительности следующих друг за другом эпох Сжатия и Восстановления, что невозможно объяснить при примерно постоянной «скорости» демографических процессов в описываемый период. Действительно, по С. А. Нефедову, начало большого периода Восстановления в отечественной истории необходимо поместить в начало реального правления Ивана Великого, в 50-е гг. XV в. Этот период Восстановления оказывается невероятно длительным – для отдельных территорий он продолжался до середины XVI в. 60–70-е гг. XVI столетия оказываются временем катастрофической фазы Сжатия, все основные симптомы в наличии. А вот следующий период Восстановления – годы правления Федора Иоанновича и начало правления Бориса Годунова – оказывается на удивление непродолжительным. Поверить, что на эти примерно двадцать лет уложился демографический цикл, занявший перед этим более половины столетия, невозможно. Представители рода человеческого на ту эпоху были не в состоянии так разительно менять скорость своего воспроизводства. В чем-то похожие проблемы вылезают при попытках прямо применить структурно-демографический подход и к другим эпизодам, вроде Восстановления после Батыева погрома.

Апологеты структурно-демографической концепции вполне осознают слабость «чистого» варианта своей теории, и уже были предприняты попытки дополнить демографический анализ теорией «культурных кругов», появившейся когда-то в работах Фрица Гребнера. В сильно модифицированном виде, после скрещивания с современными теориями этногенеза, идея культурных кругов в моём понимании исходит из того, что на принципиально неоднородном «географическом субстрате» неизбежно формируются достаточно крупные (на фоне типичных для данной эпохи расстояний) территории повышенной связности. Эти территории и выступают как ядра, как зародыши формирующихся этносов и формирующихся культурных кругов.

Для наших краев в качестве таких ядер-зародышей выступают упомянутые еще в первой главе северо-восточное ядро с Новгородом и Ростовом; северо-западное с Полоцком; юго-западное от Киева до предгорий Карпат; юго-восточное на днепровском Левобережье. Легко заметить, что далеко не все эти центры породили дошедшие до наших дней этносы и государства. И причиной тому – жесткая борьба между ядрами культурных кругов, между ядрами этносов и за колеблющуюся периферию, разделяющую ядра, и за подчинение и уничтожение соседних ядер.

Теория культурных кругов в своём первозданном виде – это вариант диффузионизма, концепции, которая как раз и описывает некоторые закономерности такой борьбы. Создатель теории Фриц Гребнер считал, что сходные явления в культуре различных народов объясняются происхождением этих явлений из одного центра [ Graebner Fr.Methode der Ethnologie. Heidelberg, 1911]. Он полагал, что важнейшие элементы человеческой культуры появляются лишь однажды и лишь в одном месте в результате великих, фундаментальныхоткрытий. Применительно к сформулированной выше структурно-демографической, квазиэкологической концепции такие фундаментальные открытия– это открытия, позволяющие расширить экологическую нишу для людей из ядра культурного круга, ядра этноса. Это могут быть новые способы производства и обработки пищи; это могут быть новое оружие и новая военная тактика, позволяющее раздвинуть границы обитания за счет соседей. Используя эффекты фундаментального открытия, «народ» из удачливого ядра начинает расселяться, захватывать и осваивать периферию, подчиняет соседние ядра… Если, конечно, «народы», находящиеся перед фронтом наступления, не успевают перенять основные находки пришельцев, обеспечивая диффузию фундаментальных элементов культуры. Таким образом, теория культурных кругов в своём исходном виде представляет историю как «динамичную картину распространения культурных кругов, порождаемых происходящими в разных странах фундаментальными открытиями». История отдельной «страны» в рамках этой концепции представляется как история адаптации к волнам от фундаментальных открытий, набегающим с разных сторон, как история трансформации общества под воздействием внешних факторов, таких как нашествие, военная угроза или культурное влияние могущественных соседей.

Исходная теория культурных кругов полагает «страну» и «народ» чем-то устоявшимся и устойчивым, что со всей очевидностью противоречит реалиям Восточно-Европейской равнины X–XVII вв., на которой и разыгрываются все наши альтернативы. История славной Смоленщины тому примером. Исправить положение позволяет понятие устойчивого культурного круга, под которым будем понимать не весьма условную область распространения некоторого фундаментального открытия (которую зачастую вообще невозможно установить без целого ряда необоснованных допущений), а достаточно устойчивый комплекс культурных связей внутри связной же географической области. Фундаментальные открытия (сама возможность совершения которых определяется «состоянием» культурного круга) теперь будут определять «дыхание» культурного круга, пульсации его Сжатий и Восстановлений. А эти пульсации будут в свою очередь порождать и убивать «страны» и «народы».

Еще одна серьезная проблема теории культурных кругов – наивная вера в многочисленные примеры могущественного «вундерваффе», страшного сверхоружия, обеспечивающего первооткрывателю победу за победой. Однако относительно тщательный анализ практического применения технических, тактических и стратегических открытий в реальных войнах доказывает лишь одно: в войнах побеждают не фаланги сами по себе, не английские луки, не монгольские саадаки и даже не московская дворянская конница, а целые «общественные организмы» (уж простите за странный термин, но в долгой истории человечества далеко не всегда сталкивалось и сражалось то, что можно назвать народом или государством). То же самое можно сказать о столкновениях экономик и «культур вообще».

А это значит, что необходимо при оценке разобранных альтернатив, как уже мельком упоминалось ранее, серьезное внимание уделять изменениям внутренней структуры общественных организмов, которую на выбранном пока уровне абстракции можно описать как изменяющуюся взаимосвязанную систему государство – элита – народ. Разумная, соответствующая обстоятельствам конфигурация этой системы и позволит состояться фундаментальному открытию, и существенно смягчит Сжатие, и направит в «нужную» сторону рост в фазе Восстановления. Неразумная, перекошенная система государство – элита – народ означает, что в этом общественном организме и великие изобретения вместе со своими изобретателям без толку и пользы уйдут в песок (или к врагам), и Восстановление пойдет криво, готовя почву для будущих катастроф, и Сжатие завершится с большой долей вероятности окончательной гибелью неудачливой системы. Подобные примеры в большом количестве разбросаны даже и по страницам этого опуса.

Подводя черту под затянувшимся вступительным словом к послесловию, можно сформулировать следующие общие подходы, использовавшиеся при поиске развилок и анализе альтернатив.

Наиболее интересные, многообещающие развилки вероятнее всего найти там, где волна Восстановления сменяется застоем и катастрофами Сжатия, а также когда подходит к концу фаза Сжатия и общественный организм (если он, конечно, еще жив) ищет дороги для предстоящего подъема. Именно в эти моменты исторического развития и появляется шанс для альтернативы, шанс для новых столиц и новых государств.

Позитивными признавались альтернативы, которые за счет небольших и (теоретически) возможных изменений позволяли «устойчивым культурным кругам» – Смоленской, Новгородской, Московской землям – в критический момент существенно увеличить свою экологическую нишу и тем самым либо радикально смягчить, а то и вообще отодвинуть очередную эпоху Сжатия, либо обеспечить быстрое и эффективное Восстановление.

Особое внимание при исследовании альтернатив уделялось трансформациям системы государство – элита – народ и их влиянию на ход Восстановления/Сжатия в реальных условиях нашей безумно интересной истории.

Так, для примера, новгородская альтернатива, как вы, возможно, еще помните, начиналась в 1136–1137 гг., где-то на первых этапах фазы Сжатия в Новгородской земле. Суть альтернативы состояла в том, что удачные изменения в балансе сил между «государством» в лице княжеской власти и «элиты» в лице местной боярской олигархической верхушки могли породить действительно фундаментальное для того времени и места открытие – власть, ориентированную на интересы конкретной земли и готовую к заключению «общественного договора» по аналогии со стихийно возникшей нормой Московской Руси XIV–XV вв. Такое фундаментальное открытие давало надежду на расширение «экологической ниши»:

а) более активное строительство укрепленных центров в Новгородской земле позволило бы укрепить защиту критически важных торговых путей и даже всерьез «выйти в море»;

б) активная и целенаправленная внешняя политика давала (хоть и призрачный) шанс расколоть соседнюю сильную Владимиро-Суздальскую землю, используя противоречия между её многочисленными городами, а после Батыева погрома собрать под своё крыло осколки разбитого целого. У Литвы ведь что-то подобное получилось! Причины, по которым такую альтернативу можно отнести к «положительным» (как минимум для Северной Руси) очевидны.

Не менее очевидны и причины, по которым альтернативный выбор Северо-Востока XIV в., выбор Андрея Городецкого и Федора Черного отнесен к «отрицательным»: выбор в пользу консервации старых отношений в системе государство – элита – народ (а эти старые отношения уже привели нас к кризису XIII в.) с беспрекословным подчинением власти жесткого и жестокого внешнего центра был не просто выбором крови и унижений (крови и мерзости тогда хватало на всех доступных дорогах). Этот альтернативный выбор в первую очередь ограничил бы, надолго бы «задержал в развитии» экологическую нишу «альтернативной» Северо-Восточной Руси, обеспечив нас самовоспроизводящимися колебаниями Сжатий и Восстановлений в закрытой и деградирующей системе вплоть до «спасительного» прихода европейских колонизаторов.

Куда сложнее, как мы убедились на конкретных примерах в соответствующих главах, оценить запутанные альтернативные исходы масштабного и затяжного противостояния Москвы и Литвы, двух центров «воссоединения» земель Руси. Сама продолжительность этого «старого спора», в котором действительно «Не раз клонилась под грозою То их, то наша сторона» (кого бы ни считать своей стороной), намекает, что к одной развилке его не свести. На первых порах Литва и Москва, как мы видели, вообще не являлись монополистами и даже безоговорочными лидерами процесса «воссоединения», который поначалу выглядел вообще как спровоцированный внешним нашествием Большой Передел. Позднее, когда превосходство Москвы и Литвы над всеми прочими конкурентами стало очевидным, противоборство «лидеров постсоюзного пространства» происходило с переменным успехом и, что для нас особенно важно, с переменными перспективами. То Литва вырывалась вперед при Гедимине и Ольгерде, то Москва подтягивалась в зрелые годы Дмитрия Донского, то оба соседа-соперника практически синхронно сваливались в кровавую кутерьму гражданской войны. Но однозначно отнести любую из сторон то ли к Силам Добра, то ли к полномочным представителям Ада представляется невозможным (без жестокого насилия над источниками и логикой, естественно). Даже в таком психологически важном моменте, как признание верховной власти Орды над территориями бывших земель Руси, трудно отдать однозначное «преимущество» московским или литовским князьям. Да и существенного расширения «экологической ниши» для Востока Европы в целом окончательная победа одной из сторон не обещала.

Зато с альтернативой середины XV в. определиться куда проще. Победа в «последней междоусобице»/«первой Смуте» Василия Темного и его сына Ивана дал старт одному из наиболее впечатляющих Восстановлений в нашей истории. Естественно, приписывать это Восстановление персонально двум московским князьям смешно и нелепо. В предыдущей главе, разбирая скрытые от поверхностного осмотра основы Московского государства, мы отметили серьезнейшую роль элиты в его принципиальном устройстве. Вот и в момент выбора в середине XV в. эта элита в лице князей Ряполовских и многих, многих иных сказала своё веское слово. Недаром источники дают нам основания считать, что под вторым порядковым номером в череде московских Василиев скрываются два очень разных правителя. Первый – Васенька, правитель крайне неудачливый, по-женски истеричный, слабый, совершенно лишенный стратегического мышления. Но после 1547 г., после того, как очередное поражение стоило этому Василию глаз и фактической дееспособности, мы везде встречаем Василия Темного, правителя умного, цинично-жестокого, обладающего зрелым стратегическим мышлением. Все великие дела второй половины XV в. начаты им, и невозможно увидеть какой-то четкой грани между его правлением и правлением Ивана Великого. Будем повторять вслед за Николаем Михайловичем Карамзиным об испытаниях, закаляющих характер? Да, нож Берестня мог изменить не только лицо, но и душу князя. Но вряд ли он мог добавить Васеньке ума – все ж таки это были далеко не первое тяжелое испытание и позорное поражение в его жизни. А если оставить мистику в стороне, отбросить все маловероятные объяснения, то выступит на свет довольно ясная и логичная картина. Просто в 1547–1550 гг. при поддержке великого князя Тверского, при поддержке уходящей из большой игры Твери к власти на Северо-Востоке Руси пришла новая аристократическая группировка, включившая со временем в себя наследника престола и ставшая во главе масштабных реформ Ивана Великого. А реформы в этот период Восстановления вышли неброские, растянутые во времени, внешне предельно далекие от того, что сейчас называют «идеологией реформ», но весьма важные: формирование «служилого государства»; возникновение бюрократии; кодификация юридической сферы; упорядочение местного и центрального самоуправления (появление губных и земских учреждений, Земского собора) и прочее, и прочее, и прочее.

Характерный для выбранного в этой альтернативе исторического пути приоритет общего над частным, который квалифицируется некоторыми исследователями как показатель бесправия, на первых порах был следствием и необходимым условием функционирования единого государства как целостного организма, призванного фактически обеспечить жизнь, имущество и интерес подданных этой всеземской общины. Не «закрепощение сословий, а регламентация их прав и обязанностей во имя общего интереса – в этом суть сословной политики Русского государства» [ Алексеев Ю. Г.Судебник Ивана III. Традиция и реформа. СПб., 2001. С. 434]. Очень показательно, что Восстановление XV в., часто увязываемое с заимствованием традиций «восточных деспотий», в нашей реальности совпало и с «открытием России Европой», и с масштабным «итальянским» строительством в Кремле, символизировавшим новый реальный синтез европейских культурных новаций с традиционной русской культурой. И все вместе совпало со стремительным ростом политического, военного, экономического, демографического благополучия Русского государства. По подсчетам Я. Е. Водарского и В. М. Кабузана, при Иване III территория государства выросла с 0,5 млн квадратных километров до 2,4 млн (то есть примерно в пять раз), так что укрепление государства налицо. Население государства за это же время выросло с 2 до 5,6 млн человек, причем, как было выше показано на примере Новгородской земли, рост населения государства шел как экстенсивным (присоединение новых земель), так и интенсивным (увеличение плотности населения) путем. Заодно эта фаза Восстановления дала нам большую часть того, что мы сейчас знаем о людях русского Средневековья, мужчинах и женщинах, их жизни и смерти. Для времен княжой Руси проблематично проследить судьбу крупных дружинников и жен даже и Владимира Мономаха, а для XIII в. вообще до конца не восстановлена последовательность правителей Полоцка или Чернигова. А вот после реализации нашей альтернативы середины XV в. в Московской Руси на историческую сцену постепенно выходят личности:

– появляется нормальное летописание, в том числе и частное;

– появляется заметное количество актового материала, причем женщины в договорах и духовных московских князей выступают как дееспособные участники юридического процесса (они наследуют и распоряжаются своим имуществом);

– появляются Разрядные книги, по которым можно проследить в том числе и «женские разряды» [ http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XV/1460-1480/RK_1475_1598/text1.htm];

– появляется многочисленная документация монастырей, в которой опять же серьезный след оставила жизнь хотя бы знатных мужчин и женщин того времени.

Так что реализовавшаяся во второй половине XV в. альтернатива дала нам, как ни странно, пример масштабных модернизационных реформ, не сопровождавшийся ни «вымариванием населения», ни резким закрепощением личности в пользу государства, ни развалом государства, что также не могло не повлиять на общую позитивную оценку сделанного тогда нелегкого выбора. Кроме того, в нашей реальности выбор XV в. привел к тому, что два устойчивых культурных круга – Новгородский и Ростово-Суздальский – слились, образовав русский этнос (правда, процесс культурного синтеза, как мы видели в «новгородской» главе, начался все же до политического подчинения Новгорода Москве и до развилки 1450–1480-х). Невозможно не сожалеть о самобытности Новгородской земли, но оценить последствия такой самобытности и для Новгорода, и для всех русских нам поможет примерная карта альтернативной Восточной Европы, представленная в эпиграфе к этому послесловию.

И совсем не так радужно обстоит дело с « предопричным», «предсмутным» выбором Россиив середине уже XVI в. Этот выбор оказался одним из самых трагичных и неудачных в нашей средневековой истории, что показывает даже отражение конкуренции между государствами и народами Восточной Европы в сухих цифрах исторической статистики. Формально рост территории государства в XVI–XVII вв. замедлился не слишком сильно (2,4 млн квадратных километров в 1500 г., 2,5 – в 1550 г., 5,7 – в 1600 г., 12,3 – в 1650 г.), зато численность населения росла очень плохо (5,6 млн человек в 1500 г., 6,5 – в 1550 г., 7 – в 1600 г., 7 – в 1650 г.) [ Водарский Я. Е., Кабузан В. М.Территория и население России в XV–XVIII вв. // Российская империя: от истоков до начала XIX в. М., 2011. С. 335].

В соответствующей главе мы уже попытались в красках, лицах и числах разобрать, как именно, за счет чего реализовалась ужасная альтернатива, завершившаяся в итоге демографическим кризисом и почти полным крахом государства. Обсуждали мы и то, как освоение Черноземья, открытие новой экологической ниши, состоявшееся в нашей реальности почти на столетие позже, могло бы смягчить для России кризис Смуты. Не стоит повторяться. Зато стоит обратить внимание на некоторые долгосрочные последствия того, что то ли в 1571-м, то ли в 1612 г. в пламени то ли «крымских», то ли «польских» пожаров мы потеряли прагматично-фанатичную, уверенную в себе Москву XV в. А потеряв веру в «себя», потеряв свою суть, Москва закономерно уже к середине XVII в. пришла к позорному и кровавому унижению Раскола. Не случайно та реформа Никона сопровождалась фактами очевидного русского унижения. Она проводилась греками и приезжими малороссами, которые всеми силами старались дезавуировать (вполне типичную, как мы видели в главе 7, для складывающихся европейских этносов) «третьеримскую» идею русской избранности. На Соборе 1666–1667 гг. были осуждены и запрещены «Повесть о Белом Клобуке», где шла речь о первенстве русских в православном мире после Флорентийской унии и падения Константинополя, а также постановления Стоглавого собора. По словам С. А. Зеньковского, резолюции реформаторского собора

«явились своего рода историко-философским реваншем для греков. Они отомстили русской церкви за упреки по поводу Флорентийского собора и разрушили этими постановлениями все обоснование теории Третьего Рима. Русь оказывалась хранительницей не православия, а грубых богослужебных ошибок… Все осмысление русской истории менялось постановлениями собора… Читая эти деяния собора, историк не может отделаться от неприятного чувства, что и лица, составлявшие текст постановлений этого полугреческого-полурусского собрания, и принявшие их греческие патриархи формулировали эти решения с нарочитым намерением оскорбить прошлое русской церкви».