Текст книги "Несостоявшиеся столицы Руси: Новгород. Тверь. Смоленск. Москва"

Автор книги: Николай Клёнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Вскоре Юрий Данилович, окрыленный своей московской победой, сумел овладеть Нижегородским княжеством, ставшим выморочным после кончины князя Михаила Андреевича (сына Андрея Александровича). Тем самым московский князь вновь покусился на великокняжеские права, пусть в своё оправдание он и мог ссылаться на своё право в доле общего наследия потомков Александра Невского. В 1311 г. старший сын Михаила Ярославича Дмитрий был отправлен на Нижний Новгород «на князя на Юрия» походом, но этот поход был парализован новым митрополитом всея Руси Петром, «не благословившим» Дмитрия во время его нахождения во Владимире (место пребывания митрополита). Итогом этой борьбы стал временный компромисс, в рамках которого Нижний Новгород получил в пожизненное владение Борис Данилович, выехавший в своё время в Тверь брат Юрия. Михаил Ярославич, великий князь Владимирский и Тверской, наконец, получил небольшую передышку на своей «вершине власти».

Анализируя описанное выше поведение Михаила, князя тверского, и Михаила, великого князя владимирского, можно заключить, что Михаил Ярославич стал одним из первых князей, для которых усиление «своего» удела, «своей» земли занимало достаточно высокое место в списке приоритетов даже относительно борьбы за более почетные столы. Причем тверской князь, разрушая на деле старые порядки, был вынужден (как временами и его московские противники) регулярно апеллировать к избранным положениям «княжого» права хотя бы на достаточно многочисленных в ту эпоху княжеских съездах. Но если добавить к этим апелляциям анализ источников, где могли хоть в каком-то виде остаться подлинные мысли и слова Михаила и его окружения, то мы увидим, что для этой среды были характерны новаторские по тому времени, но отлично нам знакомые взгляды на саму суть княжеской власти и Русского государства. Так, пропаганда пресловутого княжеского единения, особенно перед лицом внешней опасности, была характерной чертой русской общественно-политической мысли XI–XIII вв. Единение понималось прежде всею как военный союз равноправных князей. Но окружение Михаила Тверского предлагало другой путь ликвидации феодальных распрей. Резко осуждая борьбу младших князей против старших, вассалов против сюзерена, сторонники тверского князя ратовали за подчинение русских князей и бояр великому князю Владимирскому, каковым признавался только сам Михаил [см.: Кучкин В. А.Повести о Михаиле Тверском. Ист. – текстол. исследование. М., 1974. С. 87]. Более того, в Повести о Михаиле Тверском, написанной в начале XIV в. духовником (?) тверского князя, идея единовластия оказалась заложена в такой безумно дерзкий для того времени (и хорошо знакомый для нашего) контекст, как рассуждения о законопреступном царе, поставленном над Русской землей за ее «согрешения». По мысли автора повести, если Русь избавится от «согрешений», то она будет иметь достойного царя, каковым и должен стать Михаил Ярославич:

«А инии царство свое и венець, и поръфиру, и весь санъ своего суньклитъства временнаго ни во что же вменяюще, оставляаху… яко же сии крепкыи умом и терпеливыи душею блаженыи и христолюбивыи великыи князь Михаило Ярославичь, свое царствоу месты вменивъ, остави… сей крѣпкий умомъ и терпеливый душею блаженный и христолюбивый великий князь Михайло Ярославичь свое царство, уметы вмѣнивъ, остави, приять страсть нужную, положи душу свою за люди своя».

Причем « царство» Михаила виделось ему и его людям как царство «всей Русьской земли»:

«Владеющу землею Рускою, Володимером и Великим Новым городом и всею страноюдо моря Варяжского и пакы Новымгородом Нижним и до предел Измаилтескых» [Тверской сборник. ПСРЛ. Т. 15, стлб. 465].

Не случайно в послании к Михаилу константинопольского патриарха Нифонта адресат титуловался «великим князем всея Руси». К князю Северо-Восточной Руси такой титул прилагался впервые. М. А. Дьяконов полагал, что титул «великий князь всея Руси» был принят самим Михаилом, а Нифонт лишь признавал новый титул русского князя [ Дьяконов М.Кто был первый великий князь «всея Руси». СПб.: Библиограф, 1889, № 1. С. 12]. Причем, хоть «Руская земля» в Тверском сборнике и сведена вполне определенно к границам Северо-Восточной Руси, сохранялась и память о связи этой «всей Руси» с Киевом (закладывая основы будущей вполне «московской» политики на «западном направлении»): «От Киева же бо почну даже и до сего богохранимаго Тферскаго града» [Предисловие летописца княжения Тферскаго // Тверской сборник. ПСРЛ. Т. 15, стлб. 465].

Так рождались в Твери идеологические основы будущей России.

Здесь же рождались и её первые символы: в 1285-й, в год первого явления преяславско-московско-тверского союза на сцене истории, «заложена бысть на Твери церковь камена благоверным князем Михаилом Ярославичем и материю его княгинею Оксиньею и преподобным епископом Семеном» [Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18]. Это был ПЕРВЫЙ каменный храм, построенный в Северной Руси после Батыева нашествия, и этим все сказано. Завершение строительства Спасо-Преображенского храма, состоявшееся в 1290 г. уже при втором тверском епископе Андрее, превратило на некоторое время Тверь в духовную и культурную столицу Северо-Восточной Руси. Михаил Ярославич и его родное княжество находились в 1312 г. на вершине своего подъема. Впереди была полоса злых и удивительных случайностей.

3. Михаил Ярославич, Дмитрий Михайлович, Александр Михайлович: Шаг в вечность

К 1312 г. Тверь вполне успешно нащупала те основные принципы внешней и внутренней политики, что обеспечили в XIV–XV вв. возникновение «Русского национального государства».

И именно с начала 10-х гг. медленно и незаметно началось движение к падению Твери. Первым звонком стал кризис во взаимоотношениях с митрополитом Киевским и всея Руси, неизбежный после провала дерзкой попытки поставить на этот стол «своего» человека Геронтия [ http://people.pwf.cam.ac.uk/jrhll/petrmetpar.doc]. А борьба Михаила Ярославича против митрополита Петра Ратского, назначенного в Царьграде вместо Геронтия, привела к очень опасному для Твери результату:

«По времени же пакы зависти делатель враг завистию подьходить Аньдреа, епископа суща Тиферьскаго… поостривыиа язык свой глаголати на праведнаго [митрополита Петра] безаконие. И съплитает ложнаа и хулна словеса, и посылаеть в Царьствующий град к святейшому и блаженому патриарху Афанасию»… «Митрополит Петр созва на Переславль собор велий, быша ту всии епископи, игумены, попы… и от патриарха Афанасия клирок ученый. И многу прения бывшу, и едва преосвячёный Петр… от божественного писания и помосчию и заступлением князя Ивана Даниловича преодоле…» [Житие митрополита Петра // Татищев В. Н.История Российская. М.-Л., 1965. Т. 5. С. 72.].

Митрополит Петр заключил (возможно, что и поневоле) союз с Москвой.

Следующий серьезный удар Михаилу Тверскому судьба нанесла в Новгороде. В 1314–1315 гг. все тот же Юрий Московский, пользуясь серьезными антитверскими настроениями в Новгороде и долгим пребыванием Михаила в Орде, занял город на Волхове вместе со своим младшим братом Афанасием. Это новое покушение Юрия на права великого князя привело к тому, что он был вызван ханом в Орду и 15 марта 1315 г. выехал из Новгорода. С Юрием отправились и его сторонники из числа местных бояр, очевидно, рассчитывавшие добыть в Орде для московского князя ярлык на новгородское княжение, а при удачном стечении обстоятельств – и на владимирский стол. Между Михаилом и Юрием в Орде «бывши пре велице». Хан Узбек, сменивший в 1312 г. Тохту, относительно лояльного к Михаилу, все же принял решение в пользу Твери: осенью 1315 г. великий князь после двухлетнего пребывания в Орде пришел на Русь в сопровождении посла Таитемера, возглавлявшего сильный татарский отряд. Как обычно, ордынский посол «много зла учини в Руской земле» [Симеоновская летопись. ПСРЛ. Т. 18. С. 88]. Однако простого явления посла народу для смирения врагов было уже недостаточно – навстречу Михаилу к Торжку, южному новгородскому пригороду, выступил Афанасий Данилович «с новгородскыми бояры без черных людей» [Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. С. 179]. И 10 февраля 1316 г. Михаил с Таитемером продемонстрировали всю силу тверской власти:

«бысть сеча зла и створися немало зла избиша много добрых муж и бояр новгородскых… а иных новгородцев и новоторжцев Бог весть; а инии останок вбегоша в город и затворишася в городе с князем Афанасием» [Новгородская первая летопись (НПЛ). ПСРЛ. Т. 3. С. 94; т. 5. С. 187].

Начались переговоры с осажденным Торжком, и в ходе этих переговоров, получив в виде контрибуции «пять тысящь гривенок серебра», Михаил призвал к себе «по миру» Афанасия и новгородских бояр, захватил их и отправил в Тверь в качестве заложников. Новгородцы были вынуждены принять к себе посадников Михаила и обязались выплатить за заложников уже 12 тысяч гривен, множество ремесленников из Торжка были выведены в Тверь без возврата [НПЛ. С. 94–95; ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 36]. Точно такие же методы ведения переговоров, равно как и решения «новгородской проблемы» будут в будущем применять московские родственники Михаила Ярославича. Однако в начале XIV в. Новгород Великий к таким подходцам великого князя еще не был готов – и уже в 1316 г. новгородцы вновь выступили против Михаила Ярославича, доброхоты князя тверского и владимирского полетели в Волхов. В ответ Михаил попытался повторить «со всей землею Низовскою» поход Александра Ярославича (и, быть может, предвосхитить новгородские походы великих князей московских). Но «логистические» проблемы заставили Михаила остановиться под селом Устыни на Ловати, в 50 верстах от Новгорода, а обратный путь обошелся великокняжескому войску дороже, чем иное поражение:

«Князь же Михайло не дошед города ста в Устьянех; и тако мира не возмя поиде прочь не успев ничтоже… и заблудиша во озерех в болотех; и начаша измирати гладом и ядяху конину а инии с щитов кожу сдирающее ядяху…» [ПСРЛ. Т. 3 НПЛ. С. 95].

А на следующий год ситуация коренным образом изменилась. Юрий Московский, с 1315 г. находившейся в Орде на положении то ли просителя, то ли вызванного на ковер в ЦК строптивого секретаря обкома, удивительным образом сумел изменить свою судьбу, женившись 5 февраля 1317 г. на сестре хана Узбека Кончаке (принявшей православие под именем Агафьи). Именно после этой свадьбы Юрий Данилович получил ярлык на великое княжение владимирское и двинулся на Русь с послом Кавгадыем. Такое лишение князя владимирского стола при жизни в отсутствие каких-либо признаков неподчинения с его стороны – факт почти исключительный. Можно полагать, что сыграли роль влияние на хана его сестры и поддержка (в первую очередь материальная) Юрия новгородцами, для которых даже и после провала зимнего тверского похода перемены на владимирском столе были жизненной необходимостью. Но ведущей причиной такого беспрецедентного решения было, по мнению уже упомянутых выше Горского и Насонова, стремление не допустить чрезмерного усиления Твери, идущее в русле традиционной монгольской политики поддержания «баланса сил» между вассальными правителями.

Тем не менее Михаил Ярославич был готов подчиниться этому ханскому решению для сохранения сил «своего» княжества, о чем и проинформировал Юрия: «Брате, аже тебе даль Богъ и царь великое княжение, то азъ отступлю тебе княжения, но в мою оприснину не въступайся…» [ Кучкин В. А.Повести о Михаиле Тверском. Ист. – текстол. исследование. М., 1974. С. 93; ПСРЛ. Т. 15, стлб. 37]. Однако Юрий Данилович, точно как и Михаил в триумфальном для него 1305 г., не мог оставить в покое своего недобитого противника и удовлетвориться достигнутым: «Прииде князь Юрий ратию ко Тфери, совокупя всю землю Суздальскую, и с кровопийцем с Ковгадыемъ множество татаръ, и бесерменъ, и мордвы, и начаша жещи городы и села».

И как и в 1305 г., такая попытка добить противника в его же логове успеха торжествующему «победителю» не принесла. Михаил Ярославич Тверской не попытался бежать «в немцы», не попытался отсидеться в своём кремле, наблюдая, как Юрий и Кавгадый «пожгоша всю волость Тверскую и до Волги, и поидоша на другую страну Волги, в той стране то же, хотеша сътворити». Тверской князь вышел из своего города навстречу своей судьбе, шагнув в вечность через кровавый хаос, казалось бы, обычной междукняжеской распри – и не заметил этого. 22 декабря 1317 г. у села Бортенево в 40 верстах от Твери он нанес Юрию полное поражение: новый великий князь бежал в Новгород, его жена и брат Борис Нижегородский попали в плен. Ханскому послу Кавгадыю пришлось пойти на почетную капитуляцию: он «повеле дружине своей стяги поврещи и неволею сам побежа в станы» [Тверской сборник. ПСРЛ. Т. 15, стлб. 37–38; т. 1, вып. 3, стлб. 529], а наутро заключил мир с Михаилом и отправился вместе с ним в Тверь.

Победа казалась полной. Но, во-первых, Юрий Данилович продолжал последовательно претворять в жизнь девиз тверских и московских Рюриковичей того времени: «Не отступать и не сдаваться в разборках». Всего через несколько дней после Бортневской битвы московский князь «…прибежа в Новгород и позва всех новгородцев с собою и идоша с ним весь Новгород и Плесков… и пришедше на Волгу…» [ПСРЛ. Т. 3. С. 96].

Это появление новой сильной армии стало серьезной угрозой для Твери и заставило Михаила согласиться на прекращение боевых действий и передачу почти выигранного спора о великом княжении на суд Узбека.

А во-вторых, где-то зимой 1318 г. в почетном тверском заключении умерла жена Юрия и сестра Узбека Агафья-Кончака. Поклонники теории заговора и московские пропагандисты не спали, и немедленно появилась версия об отравлении Агафьи. Этот несчастный случай резко ухудшил положение обоих противников: и Юрий, и Михаил выглядели теперь косвенными виновниками смерти представительницы дома Чингиза. Однако и Юрий, и Михаил все равно выехали в Орду, причем тверской князь, подчеркивая свои сохраняющиеся претензии на великое княжение, двигался через Переяславль и стольный Владимир. Там, в Орде, и была поставлена точка в долгом споре Михаила Тверского и Юрия Московского: 22 ноября 1318 г. Михаил Ярославич после предъявления обвинений в невыплате дани, сопротивлении ханскому послу и смерти Кончаки был казнен с санкции Узбека.

Эта страшная и славная смерть заново переписала всю жизнь Михаила Ярославича, как будто сообщив новый смысл и его победам, и его поражениям. Образ тверского князя, стремительно ворвавшийся в русскую литературу XIV в., стал ярчайшим напоминанием того, что первым из многочисленных прав государя является право умереть за свою землю и за свой народ:

« Аще азъ где уклонюся, а отчина моя вся в полону избиени будут, а после того умрети же ми есть, то лучши ми есть ныне положити душу свою за многия душа».

Такой пример правителя, способного как отправлять на смерть других «за родную землю», так и положить «живот свой за други своя», очень быстро вышел за пределы собственно Твери, где, вне всяких сомнений, местное почитание святого благоверного князя Михаила Ярославича началось непосредственно после его кончины. Образ Михаила Тверского, окончательно утвержденный в пантеоне русских святых именно московской властью, оказал, по-видимому, серьезное влияние на формирование своеобразной этики правящей элиты всего Русского «национального» государства, для которой позором стало не подчинение «царю» и не мучительная смерть, а отступление хоть на поле боя, хоть в переплетениях сложной интриги [см.: Хорошев А. С.Политическая история русской канонизации (XI–XVI вв.). М., 1986. С. 104].

За короткий срок колесо истории сделало несколько полных оборотов, вынося наверх то тверичей, то их московских соперников. И останавливаться эта махина не собиралась. Еще до торжественных похорон Михаила Ярославича на тверской стол вступил его сын Дмитрий, уже в раннем отрочестве успевший поруководить тверскими силами в двух войнах с Москвой (во время «нижегородского конфликта» 1311-го и в 1314 г., когда новгородцы во главе с подручным Юрия Даниловича Федором Ржевским решили проверить крепость тверских границ). Однако же первые годы правления этого князя с говорящим прозвищем Грозные Очи оказались временем дипломатов. В 1319 г. по возвращении Юрия Московского из Орды в сане великого князя Владимирского тверские князья заключили перемирие со своим врагом. Более того, в начале 1320 г. состоялась свадьба третьего из Михайловичей – Константина – с дочерью Юрия Софьей, положившая начало семейным связям тверских и московских князей. Но самым серьезным дипломатическим успехом Дмитрия Михайловича в эти годы стала его собственная женитьба на дочери великого князя Литовского Гедимина. Не случайно в комментариях к этой свадьбе тверской летописец подчеркивает, что «бысть всем людем радость во Твери»: союз со стремительно усиливающимся литовским князем должен был вдобавок к этому принести Твери и благожелательное отношение Орды, так как именно в это время Узбек в интересах своей «западной политики» желал поддерживать хорошие отношения с Литвой [см.: Борисов Н. С.Иван Калита. М. 1995. С. 104–106]. Так Тверь ощупью ступала на скользкий, малоизученный, но крайне перспективный путь осознанного лавирования между Ордой и Литвой – основными силами Восточной Европы того времени. Та же Москва всерьез играть на этом поле начала в годы правления Семена Ивановича Гордого, сына Ивана Калиты.

Период успешной дипломатии сменился очередным раундом прямого противостояния между Тверью и Москвой, в котором уже сплелись в неразрывное целое и интересы земель, и личные страсти князей. В 1321 г. Юрий двинулся на Тверское княжество походом, и Михайловичи согласились уплатить великому князю «серебро выходное» (то есть дань, предназначенную в Орду) в размере 2000 рублей, а сам Дмитрий Михайлович обязался не оспаривать у Юрия великое княжение. Однако для Юрия, точно как и для Михаила Ярославича десятью годами ранее, этот успех стал началом конца. Вместо того чтобы отправиться навстречу очередному ханскому послу и передать ему собранную дань, Юрий зимой 1321/22 г. уехал в Новгород. Жадность? Дурость? Какой-то неизвестный нам неудачный расчет? Ответа нет. Ясно лишь, что «бешеный» великий князь пошел на неподчинение Орде, стремясь использовать полученное серебро по своему усмотрению. Таким подарком Юрия немедленно воспользовался Дмитрий Михайлович Тверской, выехавший в Орду уже в марте 1322 г. Узбек же отправил «по Юриа князя» посла Ахмыла, который «много створи пакости… много посече христьянъ, а иных поведе въ Орду» [НПЛ. С. 96; ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, стлб. 42; т. 18. С. 89]. Переждав самое опасное время в Новгороде, Юрий Московский попытался вернуться в Северо-Восточную Русь, но по дороге на реке Урдоме на него напал брат Дмитрия Тверского Александр Михайлович. Обоз великого князя достался нападавшим, а сам Юрий бежал в Псков, откуда вернулся в Новгород. Тверские князья сумели малой кровью добиться важнейшего результата: воспрепятствовали встрече Юрия с ханским послом или его поездке в Орду – ив результате выставили московского князя закоренелым ханским ослушником. Наградой за этот успех стало великое княжение, которое осенью 1322 г. Узбек отдал Дмитрию Михайловичу. Зимой Дмитрий пришел на Русь с послом Севенчбугой и теперь уже без сопротивления занял владимирский стол. Тверь снова оказалась «царем горы», но колесо истории останавливаться не собиралось.

Ведь Юрий Данилович (кто бы мог подумать!), отсиживаясь в своём любимом Новгороде (и тем самым самовольно сохраняя за собой часть великокняжеских прерогатив), не собирался отказываться и от владимирского стола. 12 августа 1323 г. он заключил со Швецией знаменитый Ореховецкий договор, определивший шведско-новгородскую границу, и в этом договоре Юрий нагло назвал себя «великим князем» (rex magnus, mykle konungher) [ГВНП, № 38. С. 67–68; Шаскольский И. Я.Борьба Руси за сохранение выхода к Балтийскому морю в XIV в. Л., 1987. С. 104].

Нет ничего удивительного в том, что уже в 1325 г., собравшись с силами и деньгами, Юрий Данилович двинулся в Орду. Узнав об этом, туда же бросились и старшие Михайловичи, Дмитрий и Александр.

В том же году «приде изъ Орды князь Олександръ Михаиловичь, а татарове с ним должници, и много бысть тягости на Низовьскои земли» [НПЛ. С. 96].

Александр таким образом выполнял поручение хана, как бы замещая брата, задержанного вместе с Юрием при ханском дворе.

Несмотря на то что вина Юрия перед ханом – невыплата дани и неподчинение ханскому решению о передаче великого княжения Дмитрию – была очевидной, Узбек медлил с карами. И Дмитрий Грозные Очи не выдержал: «Без царева слова надеяся на царево жалование, понеже царь Азбяк чтяше князя Дмитреа Михайловича Тверскаго… он… уби князя Юрья… мстя кровь отчу» [ПСРЛ. Т. 10. С. 189; ПСРЛ. Т. 18. С. 89].

Это случилось 21 ноября 1325 г., накануне седьмой годовщины гибели Михаила Тверского. Узбек так и не простил Дмитрию самосуда, и 15 сентября 1326 г. после долгих колебаний все-таки казнил князя Тверского и Владимирского, передав великое княжение его брату – Александру Михайловичу. Этот шаг был вполне логичен: если убитый Юрий Московский дважды пошел на неподчинение хану, то брат Александра Дмитрий, будучи великим князем, выполнял свои обязанности перед Ордой, а сам Александр продемонстрировал свою покорность в предыдущем году, собирая дань в Северо-Восточной Руси.

Александр Михайлович вернулся на Русь, а вскоре произошло событие, в очередной раз резко перевернувшее всю политическую ситуацию с ног на голову. 15 августа 1327 г. в Твери поднялось восстание против татар, пришедших туда с послом Шевкалом-Чолханом, сыном Тудана-Дюденя и двоюродным братом Узбека, и татарский отряд был перебит. Если оставить в стороне сюжетные «навороты» великолепной «Песни о Щелкане» и других поздних описаний этого неординарного события, то придется признать, что Тверь погубила случайность. «Кобылица млада и зело тучна»; попытка татар отобрать такую замечательную животину; хозяин, заоравший вдруг: «Люди тверские, не выдайте!» И вот уже мы видим во всем своём великолепии русский бунт, осмысленный и беспощадный:

«Князь велики Александр Михайлович внук Ярославль… созва тверичь… а Щелкан Дюденевич с татары противу него изыде… одоле Александр… и ту згоре Щелкан и с прочими татары. А гостей ордынских старых и новопришедших… аще и не бишася но всех их изсекоша…» [ПСРЛ. Т. 10. С. 194; ПЛДР. С. 62–65].

Последствия этой акции явно продемонстрировали пагубность подобных неподготовленных действий. Узбек, получив известие о битве в Твери, резонно «разгореся яростию велиею зело… и рыкаше аки лев на тверских князей». И что самое печальное, политическая обстановка в тот момент никак не мешала ему ярость свою утолить: уже зимой 1327/28 г. сильная «Федорчюкова рать» по замерзшей Волге как по гладкой дороге двинулась к Твери. С этой ратью шли и русские князья, в том числе «…с ними же Иван Московский грядяше и вож им на грады тверскыа бываше» [Тверской сборник. ПСРЛ. Т. 15, стлб. 466]. Александр Михайлович и его братья не решились встречать татарскую «рать» на стенах города и разъехались в Псков и Ладогу. Уже без них «рать татарская взяша Тверь и Кашин и новоторжьскую волость и просто рещи всю землю Русскую положиша пусту…» [НПЛ. С. 98].

История первенства Твери среди земель Северо-Восточной Руси подошла к завершению.

Действительно, после разгрома 1328 г. Тверь потеряла статус ведущего центра объединения Руси. Да, Александр Михайлович сумел все же вернуться на родной стол, удачно поставив голову на кон в 1337 г. После десяти лет псковского и литовского изгнания (во время которого Тверью правил средний Михайлович Константин) Александр выехал из Пскова в Орду и повинился перед ханом: «Господине царю, аще много зло сътворих ти, во се есмь предъ тобою, готовъ семь на смерть. И отъвеща ему царь, аще тако еси сотворилъ, то имаши животъ полоучити, много бо послы слахъ, не приведоша тя. И приать пожалование отъ царя, въсприимъ отчину свою…» [ПСРЛ. Т. 15, вып. 1, сглб. 48; НПЛ. С. 346].

Но удерживать тверской стол Александру удавалось недолго. Уже в 1339 г. (после очередной поездки в Орду Ивана Калиты) Узбек вызвал к себе Александра Михайловича вместе с Василием Давыдовичем Ярославским и Романом Михайловичем Белозерским. По итогам сложной борьбы между «промосковскими» и «протверскими» партиями в Орде Александр, третий подряд князь Тверской и Владимирский, был казнен 28 октября 1339 г. вместе с сыном Федором. Главной причиной трагической гибели этого тверского князя стала, видимо, ошибка на упомянутом выше скользком пути маневрирования между Ордой и Литвой – с 1338 г. Орда находилась в состоянии войны с Великим княжеством Литовским, а ведь Александр Михайлович правил в Пскове во время своего изгнания именно из руки литовского князя Гедимина.

При этом и от Александра Михайловича осталось в таком далеком от тверских интересов источнике, как Никоновская летопись, яркое изложение «новой идеологии» тверских князей: «Мне убо длъжно есть со всяким терпением и любовию за всех страдати… Братии и друзи верни, и любовьнии и храбрии псковичи! Не буди на вас отлучениа… мене ради худаго и грешнаго… И се аз худый отхожу от вас… да вам и ваше земле некоей тягости… не будет» [Никоновская летопись. ПСРЛ. Т. 10. С. 202].

Так через десять лет после падения Твери пало и великое поколение её князей.