Текст книги "Мерцание золотых огней"

Автор книги: Николай Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Иваненко взял бутылку, припал губами к горлышку, стал жад но глотать шампанское. Юля молча смотрела, как судорожно дерга ется его острый кадык. Иваненко поставил пустую бутылку на стол, потом, вспомнив, что это дурная примета, переставил её под стол, вытер ладонью влажные губы и сказал:

– А что было в Ростове? Колготин говорил, что ты убила трех человек...

– Не трех, а двух. Третьего кипятком обварила.

У Иваненко округлились глаза.

– Ты... ты не шутишь, Юля?! Кто же ты такая?..

– Кто я такая? Решай сам. Котова я спустила на бочке с квасом. Правильно в школе говорили, что это моих рук дело, только доказать никто ничего не смог. В ту ночь, когда ты убе жал, они затащили меня в машину, отвезли подальше и... Навали лись вдвоем, зажали рот, раздели... Дальше рассказывать?

– Не надо, – замотал головой Иваненко.

– Отец в это время с какой-то бабой пьянствовал... Пойти в милицию ты знаешь отца Котова, догадываешься, чем бы это кончилось. И я отомстила сама! Правильно сделала?

– Ты и за меня отомстила, Юлька... – сдавленным голосом сказал Иваненко.

– А потом... ты помнишь, когда приходил ко мне, когда я компотом тебя угощала?

Иваненко, закусив губу, слушал её страшный рассказ. Юля уже кричала, слезы катились по её щекам.

– Я хотела ударить его по спине или по груди, а он пос кользнулся на разбитой тарелке и стал падать! Попала в висок. Я виновата, Саня?! Я разве хотела этого?!

Иваненко промычал что-то непонятное, мотая головой. Когда она стала рассказывать о Рогатулине-младшем, кровь выступила на нижней губе лейтенанта.

– А Машу убили! – кричала Юля. – Вот почему я здесь, вот по чему терпела этого мерзкого Колготина! А что оставалось делать? Куда идти? Где жить?! Но всякому терпению есть предел! Кто я такая? Да просто грязная дрянь! Еще и убийца! Ты хотел это ус лышать? Вот и услышал!

Закрыв лицо, она убежала в комнату.

– Господи, Юля... – пробормотал Иваненко. – Сколько же тебе пришлось пережить... Прости меня, Юля... Юлька!..

Он сорвался с места, побежал в комнату. Юля ничком лежала на кровати поверх грязного одеяла, плечи её тряслись от сдав ленных рыданий. Он сел рядом, приподнял её, прижал к своей гру ди, нежно погладил блестящие каштановые волосы.

– Юля... Юленька... милая моя, хорошая, не надо плакать, пожалуйста, – он уговаривал её, как терпеливая мать капризного ребенка. Ты ни в чем не виновата, слышишь? Мы... мы все вино ваты, все, кто когда-то был рядом с тобой. А ты – нет. Мы долж ны были сделать то, что сделала ты, обязаны были, но... поче му-то не сделали... Прости меня, Юля...

Она понемногу успокаивалась, прижавшись щекой к его груди. Иваненко вытащил из кармана пиджака чистый носовой платок, ос торожно вытер её лицо.

– Если ты не веришь мне, Саня, – всхлипывая, сказала она. – Можешь позвонить Ашоту в ресторан, я дам телефон.

– Я верю тебе, Юля. Теперь – верю. Прости, что сомневался, я ведь почти ничего не знал о тебе. Я с тобой, Юля. Теперь, ес ли кто-то посмотрит не так – скажи мне. Я сам все сделаю.

– Спасибо, Саня, – она смущенно улыбнулась.

– Какая странная комната, – сказал Иваненко, пытаясь отв лечь её от мрачных воспоминаний. – Как будто время остановилось здесь лет тридцать назад. Такие фанерные шифоньеры перестали делать, по-моему, когда Колготин ещё в школу ходил. А такие ди ваны с пружинами – ещё раньше.

– Оно остановилось для него пять лет назад. Ушла жена с дочкой, он стал пить, выгнали с работы. Он с пьяных глаз побил всю мебель. Эту соседи ему отдавали, что самим не нужно было. Можешь представить себе, как он ненавидел женщин...

– Представляю...

– Ох, я совсем забыла, хотела тебе показать и забыла... Она встала, взяла его за руку повела на кухню. Достала из

допотопного фанерного стола сверток, положила на стул перед Иваненко.

– Что это, как ты думаешь? Я тут убиралась и нашла.

– Похоже, простыня... веревка... привязана к утюгу, такому же дореволюционному, как и все здесь... Погоди-ка, – он внима тельно посмотрел на Юлю. – Колготин думал, что у Лаврентьева, действительно, крупная сумма ящике стола?

– Ну да. Я же сказала ему, что видела во-от такую пачку стодолларовых бумажек. Тысяч пятьдесят. Я же тебе вчера говори ла, только все наоборот, не он мне хвастался, а я ему так ска зала.

– Он собирался их делить? – быстро спросил Иваненко.

– Пополам. Я ещё торговалась. Так что это?

– Простыня – чтобы завернуть труп, веревка – замотать, а утюг – чтобы не всплыл. Это он для тебя приготовил, Юля.

Она в ужасе отстранилась.

– Не может быть, Саня! Я знала, что он думает, как бы все заграбастать, но... не таким же образом.

– Ох, Юлька! – он обнял её, покачал головой. – С тобой не соскучишься. Ну и что мы будем дальше делать?

– Не знаю... – сказала она, прижимаясь к нему всем телом. – Ты же собирался меня защищать, правда?

– Конечно.

– Ну тогда... оставайся здесь. Со мной.

– Ты... ты серьезно? Ты не шутишь, Юля? – заволновался Ива ненко.

– Нет, не шучу. Только я тебе честно скажу: я не знаю, что будет дальше. Может быть, мы будем вместе, а может и нет.

– Если ты хочешь просто отблагодарить меня таким образом, то лучше не надо, Юля. Я.. я слишком серьезно к тебе отношусь. Мой долг – помочь тебе... просто так, я же говорил об этом.

– Да ну тебя, Саня! Я вовсе не тащу тебя в свою постель, можешь лечь на кровати Колготина. Я сплю на диване. Мне страшно оставаться здесь одной, понимаешь?

– А мне, думаешь, не страшно будет видеть, как ты спишь совсем рядом, а подойти, поцеловать самую красивую в мире дев чонку – нельзя? пробормотал Иваненко, опускаясь на колени.

Он нежно прикоснулся губами к её сухой ладошке.

– Не забывай, у меня нога раненая, – напомнила Юля. – Ее нельзя тревожить.

– Я буду сидеть на полу рядом с диваном и смотреть, как ты спишь. Юля, если бы ты знала, как долго я мечтал об этом...

Ее ладонь ласково скользнула по его коротким русым воло сам. Иваненко встал с колен, принялся жадно целовать её губы, щеки, шею, мочки ушей... Юля прижалась к нему, задумчиво глядя на желтое пятно над кроватью.

Она уже знала, что сидеть на полу у дивана он не станет. Но это было все-таки лучше, чем остаться одной в квартире

Колготина...

"Классная телка, Стас!.. Дай и мне, хоть чуть-чуть, а?..." "Хочется сделать что-то невероятное..."

"Не надо, Саня, ничего не надо делать..."

"Я люблю тебя, Юля!"

"Я за руль, а ты трусы ей будешь натягивать, да?"

"Зайди с той стороны, держи её сверху, а я посмотрю, что та снизу делается..."

"Кла-ас!"

"Я люблю тебя, Юля! Ты слышишь?"

"Не надо ничего делать, Саня, не надо..."

Она стонала, скрипела зубами, исступленно мотала головой. И терпела. Изо всех сил терпела. А он думал, что доставляет ей удовольствие.

30

Симпатичная блондинка в короткой юбочке (грех скрывать длинные, стройные ноги, тем более, когда ежедневно общаешься с богатыми людьми!) с восторгом разглядывала забинтованную голову Лаврентьева.

– Ой, Вадим Павлович, вы так здорово выглядите с этой по вязкой, пропела она, похоже, не сомневаясь, что ранение он по лучил в жестокой схватке с мафией, которая конечно же, была по беждена.

Офис компании "Колея" занимал второй этаж старого дома в Плотниковом переулке. Двери кабинетов Чернова и Лаврентьева смотрели друг на друга, а между ними была комната секретарши Нади. Чернов обедал, и Надя, обрадованная неожиданным приездом генерального менеджера, лично проводила Лаврентьева до рабочего стола.

– Надо почаще разбивать голову, ты это хотела сказать, На дюша? усмехнулся Лаврентьев.

Секретарша поняла, что сказала не то.

– Ну что вы, Вадим Павлович! А почему вы так быстро вышли на работу? У нас тут все в порядке, могли бы отдохнуть, подле читься, как следует. Ой, мы все так переживали за вас, особенно я, честное слово!

– Я знаю, Надюша, спасибо, – сказал Лаврентьев, усаживаясь в кресло. – Значит, говоришь, идет мне эта повязка? Тебе тоже идут всякие повязочки: белые, голубенькие... Не на голове, ра зумеется. Какая сегодня? Можно взглянуть?

– Можно, – смело сказала девушка и, грациозно покачивая бедрами, подошла к Лаврентьеву, встала рядом с его креслом.

Лаврентьев погладил длинную ногу, сдвигая вверх край юбоч ки. Совсем немного, чтобы увидеть голубые трусики под черными колготками. Он частенько это делал, просто так, чтобы улучшить настроение, снять усталость, почувствовать прилив сил. Здорово помогало. Иногда заводился так, что приходилось срочно запирать дверь. Чернов поступал так же и называл это "сексотерапией".

Но сейчас Лаврентьев ничего не почувствовал.

– Вот теперь я не сомневаюсь, что ты выглядишь куда лучше, чем я, со вздохом сказал он и опустил руку. – Твоя повязка просто с ума сводит. Но мне, к сожалению, противопоказано не только сумасшествие, но всякое волнение.

К подобным "проверкам" Надя относилась вполне спокойно – такая работа. Любая девушка, устраиваясь секретаршей в частную фирму, должна предупредить руководство, что не поощряет "ин тим". Шансы получить вакантное место при этом значительно сни жаются, зато все честно. А если такого разговора не было, тогда все ясно. Так считала Надя, не сомневаясь, что это правильно и очень современно.

К тому же, внимание Лаврентьева ей было особенно приятно. Два раза бывала у него в гостях, там они общались на "ты" и На де это очень понравилось. Она была бы не прочь снова навестить его, глядишь, и пригласит летом в круиз "Похищение Европы". А после него... Все может быть, если она постарается.

– Вас не так-то просто свести с ума, Вадим Павлович – ко кетливо улыбнулась Надя. – Но очень хочется... не теперь, а поз же, когда вы совсем поправитесь. Вам чай принести или кофе?

Вадим вспомнил, что совсем недавно об этом же спрашивала Юля у него на кухне. Те же слова, но звучали они по-другому.

– Спасибо, Надюша, я подумаю о том, что мне хочется, – он улыбнулся и добавил. – И о том, что тебе хочется...

– Мне всегда хочется того же, что и вам, – заверила его де вушка и, наклонившись к уху Лаврентьева, торопливо зашептала. – Вчера на совете директоров Чернов говорил о том, как правильно он поступил, что сделал ставку на новые разработки "Форс"! На них сейчас огромный спрос, прямо ажиотаж развернулся. Всю пар тию, которая должна поступить в марте, уже продали, и есть за казы на следующую. Он ещё хвалил себя за то, что получил у "Форс" эксклюзивное право представлять в СНГ последние версии. А я-то помню, что это ваша идея. Он все рвался взять за бесце нок 386-е процессоры и материнские платы, говорил, что прибыль окажется громадной, у нас ещё долго будет хороший спрос на не дорогие 386-е компьютеры. А вы были категорически против. Те перь, когда ясно, что 386-е совсем не идут, присваивает себе ваши идеи!

Вадим усмехнулся. На ухо и шепотом здесь говорят не интим ные вещи, а осуждают начальника – не дай Бог, услышит! И такие сообщения свидетельство самой глубочайшей преданности. Ведь если Лаврентьев случайно скажет об этом Чернову, она останется без работы! Похоже, девчонке очень хочется...

– Я благодарен тебе за доверие, Надюша, – с улыбкой сказал он и шлепнул девушку по упругой попке. – Принеси мне сводку вче рашних достижений магазинов и, если можно, копии договоров, ко торые Чернов подписывал без меня.

– Конечно, Вадим Павлович. Сейчас.

Как она качала бедрами, выходя из кабинета! Действительно, хочется девчонке. Склонив голову на ладонь, Лаврентьев долго смотрел на дверь, обитую черной кожей. Потом ещё раз, теперь уже мрачно, усмехнулся.

Ей хочется, а ему – нет. Стройные ноги в черных колготках и то, что он видел под юбкой, не возбудили его, не отвлекли от невеселых мыслей.

Другая девушка хозяйничала в его воображении: то появля лась, то исчезала, то улыбалась, раскинув длинные ноги с неж ной, смуглой кожей на белой простыне и разметав по подушке тем ные волосы, то смотрела, как обиженный ребенок перед тем, как заплакать...

Ночью, в больничной палате, он понял, что нужно встретить ся и поговорить с Юлей. И даже придумал, как он будет разгова ривать с нею, чтобы не особенно показывать свои чувства, и в то же время как бы извиниться. Она должна понимать, что вчера он плохо себя чувствовал, плохо соображал. Поэтому и говорил с нею... может быть, излишне резко. К тому же, и она виновата в том, что случилось. Не стоит делать далекоидущие выводы, заяв ления, вроде: больше никогда! В конце-концов, они люди взрос лые, можно во всем спокойно разобраться. Наверное, он был не прав, ну что же, человеку свойственно ошибаться...

Однако, утром стало ясно, что такой разговор ни к чему не приведет. Юля вряд ли станет его слушать. Нужно было сказать что-то другое, более важное, более искреннее... Но прежде необ ходимо найти её. Он думал об этом во время повторного обследо вания в Институте нейрохирургии, думал, когда отец вез его до мой. И когда чистил моющим пылесосом забрызганный кровью ковер, приводил в порядок кабинет, ехал на службу.

Где же, черт побери, где её искать?

Ответа на проклятый вопрос не было. Где она сейчас? В квартире Колготина? А где эта чертова квартира?! Или её опеча тали, Юлю выгнали, и она вернулась в Ростов? У Колготина не спросишь, он сидит за решеткой, у лейтенанта – тоже. Сам же сказал, что не знает никакой Юлии Малюковой. А она могла, могла уехать! Здесь жить негде, а он вчера разорался, обидел девчон ку... Мог бы догадаться, что ей теперь некуда идти, негде жить, надо помочь девчонке, но, как назло, именно вчера он догадался совсем о другом! Почему-то решил, что она пришла, чтобы обезо пасить себя.

А ей просто некуда было идти! Поэтому её глаза были такими печальными...

Надя принесла голубую папку с золотым тиснением "Колея". Для служебного пользования". Положила на стол перед ним. Лав рентьев молча кивнул и даже не посмотрел, как соблазнительно покачивается упругая попка, когда Надя шла к двери.

Мысль о том, что Юля уехала в Ростов, и он никогда больше не увидит её, напрочь выбила Вадима из рабочей колеи. Целый час он сидел за столом, разглядывая золотое тиснение на папке, но так и не открыл её.

Чернов, предупрежденный секретаршей, вошел без стука, крепко пожал Вадиму руку и плюхнулся в кресло напротив стола.

– Ну ты даешь, Вадик! Я же предупредил тебя: неделю-другую можешь спокойно болеть! Твои гениальные идеи живут и побеждают. Чего примчался на ночь глядя? А потом Павел Сергеевич скажет, что я, подлый капиталист, эксплуатирую больных людей? И каких людей! Золотой фонд "Колеи"!

– Ты, как знаменитая Трындычиха, не остановишься, – сказал Лаврентьев. – Я к тебе приехал, по делу. А это, – он кивнул на папку, так, чтобы время скоротать. Работать, действительно, не могу еще.

– А я тебе про что? Сказал же: вечером приеду, поговорим. Или ты с Людой будешь?

– С Людой не буду. У меня другая проблема. Нужно найти од ну девушку.

– Помню, помню, ты вчера говорил, что во всем этом стран ном происшествии замешана таинственная... Девушка? Вчера она была, если мне память не изменяет, женщиной.

– Не в этом дело, Мишка. Послушай, только все это – между нами. Никому, ты понимаешь?

– Само собой.

Чернов с нескрываемым удивлением выслушал рассказ друга и развел руками.

– Ничего не понимаю, Вадик. Она – наводчица, из-за этого ты получил по башке, но постарался выгородить её. Глупо, зато благородно. Это ещё куда ни шло. Но ты хочешь найти её, опять притащить домой? Что, ещё раз по башке захотелось, или одного раза достаточно, чтобы крыша поехала?

– Я же тебе говорил: она вчера приходила ко мне. А я был злой, наорал, оскорбил... Не хочется даже вспоминать.

– Не вспоминай, забудь о ней. Да ты что, влюбился? А как же Люда? В отставку ее?

– Мишка, мне нужно найти эту девушку. Нужно, понимаешь?

– Ни черта. Она что, такая красавица? Лучше Люды, лучше Надюши? Да объясни ты толком, Вадик!

– Лучше Люды и Надюши никого нет, – усмехнулся Лаврентьев. – Но та, которую я ищу – особенная.

– Все они вначале кажутся особенными, загадочными, таинс твенными... А потом лежишь и думаешь: где-то я уже видел такое. И не раз.

– Кончай трепаться, Мишка, – недовольно поморщился Лав рентьев.

– Ты мне скажи, Вадик, это стало ясно до того, как тебя стукнули, или после? Может, нужно просто отдохнуть, как следу ет? Залечить рану? Не хочешь Люду, возьми с собой Надюшу, она тебе такое представление устроит, мигом забудешь о своей осо бенной.

– Ты поможешь мне найти ее?

– Каким образом?

– Попроси отца, пусть узнает адрес гражданина Колготина, арестованного за попытку ограбления моей квартиры. Он генерал, ему это несложно сделать. Может затребовать дело Колготина... для проверки, а там, наверное, адрес и телефон есть.

– Генерал может, но он обязательно спросит: а зачем вам это нужно? Что я скажу?

– Откуда я знаю? Ты генеральный директор и генеральский сын, вот и подумай.

– Красиво сказал! Ну, не знаю... Нужно ли беспокоить отца по таким пустякам?

– Это не пустяк.

– Да? Хорошо, – нехотя согласился Чернов. – Попробую. Чего не сделаешь для сержанта Лаврентьева. Но с одним условием, – он загадочно усмехнулся.

– Что за условие?

– Когда найдешь её, приведешь к себе, немедленно позвони. Я все брошу, даже голую женщину, и приеду. Жутко хочется уви деть особенную бандитку, от которой у сурового сержанта крыша поехала.

– Когда-нибудь увидишь, а я с удовольствием понаблюдаю за твоей крышей.

– Думаешь, поедет?

– Думаю, поедет. А сегодня вечером звякни мне, договори лись? Мишка, постарайся убедить генерала, мне просто необходим этот адрес.

– Уже понял. Выглядишь ты нормально, так и хочется ска зать: рад тебя видеть в порядке, но... – Чернов развел руками, засмеялся. – Что-то мешает. О`кей. Заезжать к тебе сегодня не стану, по звякну обязательно.

– Спасибо, Мишка, ты настоящий друг, – с улыбкой сказал Лаврентьев.

31

Юля отошла от окна и улыбнулась. Новые шторы совсем изме нили комнату. И светлее стало в ней, и чище. А на диване лежали ещё и новые простыни, наволочки, пододеяльник. Все это она ку пила на деньги, которые оставил ей Иваненко.

Теперь хоть можно вздохнуть с облегчением. Есть у неё жилье, временное, правда, она не собиралась оставаться здесь надолго. Да это и невозможно. Чужая квартира, она и есть чужая. Но пожить в ней, пока мать отыщется, можно. Главное, никто не будет её хватать здесь грязными лапами. Никто не станет бить. И возвращаться домой, если это можно назвать домом, будет совсем не противно. Ни грязи, ни вони. И проститутки с их подозритель ными, да просто страшными клиентами, не будут сюда соваться.

Вот и хорошо. Надолго ли?

Кто его знает!

Не только временное жилье, но ещё и временный муж у неё теперь есть. Саня Иваненко. Такой кавалер, так ухаживает за нею! С ним удобно, спокойно. Если б ещё ночью не трогал её – цены б ему не было. Но Саня прямо задыхался от страсти, когда видел её в постели. Вставал на колени перед кроватью, обнимал, целовал, упрашивал...

И Юля уступала. Боялась, что если откажет, он обидится и уйдет, а она останется одна в этой квартире. Ночью здесь было страшно. Уступала, терпела, стиснув зубы. А потом с тоской вспоминала другого мужчину, у которого такие восхитительные ру ки. Его нужно было забыть, выбросить из сердца, но – не получа лось, и Юля злилась, обещала себе, что будет верна Сане... до тех пор, пока ни найдет мать.

Может, привыкнет и даже полюбит, а может, и нет.

Там будет видно.

Юля задернула шторы, включила настольную лампу, вчера ку пила, и осторожно (нога все ещё болела) прилегла на диван. Ком ната погрузилась в таинственный полумрак. Хорошо-то как было просто лежать на диване, он хоть старый, да теперь – чистый. Лежать, не чувствуя вони и зная, что никто тебя не станет хва тать, стаскивать грязными лапами трусы, оскорблять... Больше двух месяцев она жила в Москве, отвыкла от тишины и покоя.

От нормальной человеческой жизни отвыкла...

Длинный звонок в дверь поднял её с дивана. Саня пришел, она уже знала, как он звонит.

– Юлька! – восторженно воскликнул он, опуская на пол плас тиковый пакет с продуктами. – Как у тебя здорово!

– Это у нас здорово, – с улыбкой поправила его Юля. – Ну, ты сегодня опять сражался с бандитами? Знаешь, я уже стала волно ваться за тебя.

Она и вправду волновалась, когда он уезжал на службу. По тому что сейчас он был очень нужен ей, слишком много было свя зано с ним.

– Да, все нормально, – Иваненко пренебрежительно махнул ру кой. Сражаться – дело нехитрое. Сложнее выследить, взять с по личным, доказать вину. А ты как себя чувствуешь? Нога не беспо коит?

– Немножко. Я тут повесила шторы, прилегла на диван и, знаешь, о чем подумала?

– Расскажи. Но вначале я тебя отчитаю. Почему ты, вредная девчонка, сама вешала шторы? У тебя нога больная, я же просил, подожди, вернусь – все сделаю.

– Да мне уже не терпелось посмотреть, угадала я с расцвет кой или нет. Представляешь, угадала! Так хорошо получилось, прямо смотреть приятно.

– А мне на тебя приятно смотреть, – Иваненко обнял её, жад но поцеловал. – Ты способна украсить не только эту комнату, но и Георгиевский зал в Кремле.

– В Кремль меня пока что не приглашают, – засмеялась Юля. Что ни говори, а приятно слышать такое. – Приходится украшать эту комнату... шторами!

– Юля, ты хотела рассказать, о чем раздумывала тут без ме ня?

– А! Ни о чем. Просто лежала и думала, как хорошо просто лежать и ни о чем не думать, – она снова засмеялась, больно уж мудреная фраза получилась. И сама в ней запуталась.

– Ну и прекрасно, Юлька! А я тебе тоже хотел кое-что ска зать. Есть новости для тебя.

– Говори скорее! А то вдруг забудешь.

– Даже две новости. Но одна – очень важная. Ты даже не представляешь себе, какая важная!

– Говори, ну говори же, Саня!

– Сперва новость просто важная. Сегодня я снова допрашивал Колготина. Он дал показания, где нет ни слова о тебе. Посидел пару дней в камере с отпетыми рецидивистами и понял, что в его ситуации лучше не... не... – он запнулся, подыскивая выражение, приемлимое для любимой девушки. – Не выделываться. К тому же я доходчиво растолковал, что, во-первых, за сговор с целью ограб ления ему дадут больше, во-вторых, ты выступишь в суде и расс кажешь, как он издевался, вряд ли это понравится судьям. И в третьих, при обыске мы обнаружили, что он замышлял убить тебя, дабы избавиться от свидетеля его преступления. А если признает ся, что сам выследил Лаврентьева, сам решил его ограбить, пото му что есть было нечего, глядишь, и разжалобит суд. Год-другой получит.

– Это важно для меня?

– Скорее, для меня.

– Когда же ты скажешь, что очень важно для меня? – топнула ногой Юля. – Я жду-жду, уже прямо терпения нет.

– А покормишь?

– Посмотрю, что это за новость. Если и вправду важная, и покормлю, и напою, и спать уложу на чистые простыни. Ну говори же, говори, Саня! – она дернула его за рукав куртки.

– Не скажу, – улыбнулся Иваненко.

– Как это?! – удивилась Юля.

– Об этом и говорить нечего, – он достал из кармана листок бумаги и протянул Юле. – Возьми, и все сама поймешь.

Юля взяла листок посмотрела на семь цифр и пожала плечами.

– Похоже, номер телефона, – она подняла на Саню непонимаю щий взгляд. – Ну и что?

– Позвони, узнаешь.

– Что узнаю?

– Ну хорошо, – сжалился Иваненко. – Ох, какая же ты недогад ливая, Юлька! Это телефон твоей матери. Она живет на даче, на Рублево-Успенском шоссе под Москвой. Сейчас она там. Не в Ита лии, а под Москвой. Ты можешь хоть сейчас поговорить с Раисой Федоровной Омельченко.

– Правда?.. – Юля замерла, глядя на Иваненко широко раскры тыми глазами. Не верилось, что все-таки она нашла мать.

– Ты что, Юлька, не веришь?

– Спасибо, Саня... – она поцеловала его в щеку, взглянула на синие цифры и покачала головой. – И верю и не верю... И страшно. Вот сейчас позвоню, а она скажет: не знаю тебя, и знать не хочу! Тогда что? Возвращаться в Ростов нельзя, оста ваться в этой квартире не хочу.... Страшно, Саня.

– Ты не бойся, Юлька! Давай, корми меня, а потом что-ни будь придумаем. Кстати, я тут продуктов купил, может быть, уст роим праздничный стол?

– Устроим, – улыбнулась Юля. Одной рукой она подхватила сум ку, другой взяла под руку Иваненко и направилась на кухню.

Прошло полчаса, как они сидели за столом, и все это время Юля напряженно думала о том, как позвонит матери, что скажет. Что услышит в ответ? Кусок не лез в горло, а от водки, которую принес Иваненко, Юля отказалась. И даже рассердилась.

– Ты что, Саня, каждый день собираешься пить?

– Если понемногу, это даже полезно для здоровья, – стал оп равдываться Иваненко.

– Всегда так бывает, сперва понемногу, а потом, оглянуться не успеешь – уже алкоголик. Уж я-то знаю, видела, как отец ка тился... к пропасти.

– Что делать, Юля, – вздохнул Иваненко. – Время такое, сплошные стрессы. А водка дешевая. Девять тысяч, это же сколько будет на старые деньги? Метро – полторы тысячи, а раньше было – пятак. Значит, вместо бутылки водки можно шесть раз в метро прокатиться. Юлька, ты только подумай, шесть раз в метро! Это раньше стоило тридцать копеек. Ты представляешь? Тридцать копе ек стоит бутылка водки! Как "Буратино" при советской власти. А ещё говорят, что мы плохо живем.

– Если б колбаса стоила тридцать копеек! – ворчливо сказала Юля. Было бы лучше.

– А она и стоит... Погоди. Я видел за восемнадцать тысяч хорошую "Останкинскую" колбасу, это будет... будет двенадцать поездок в метро. Шестьдесят копеек. И колбаса подешевела!

– А зарплата, даже твоя, полтора миллиона – столько не все получают, даже не большинство, – упорствовала Юля.

– На свою зарплату я могу... Тысячу раз проехать в метро. Пятьдесят рублей получается. И зарплата подешевела тоже, – с огорчением сказал Иваненко.

– Ну хватит говорить глупости, пошли звонить, Саня. Ох, у меня прямо коленки дрожат. Ну что я ей скажу? Здрассте, я ваша дочка? Подайте на пропитание, помогите устроиться хоть в обще житие? Ничего не могу придумать.

– На Рублево-Успенском шоссе бедные люди не живут. Хотя дела у неё плохи, я тебе рассказывал, что фирма на грани банк ротства, огромные долги перед вкладчиками, да ещё темная исто рия с водочным складом. Не удивительно, что уважаемая Раиса Фе доровна в Москве не появляется.

– Там у неё большой дом, да? Можно спрятаться?

– Дома там шикарные. Коттеджи. Виллы.

– Понятно... – Юля взяла телефонную трубку и оробела. – Са ня, а если подойдет кто-то другой и скажет, что её нет Дома?

– Давай, я позвоню, мне не скажут. А потом передам трубку тебе. Скорее всего ответит её муж, как его там... Владимир Ва сильевич? Ну, вперед! Держись, Юлька!

И он стал яростно крутить диск телефона. Юля побледнела, стиснула пальцы в кулачки, прижала их к груди. Взгляд её был прикован к телефонному диску, словно это был игровой барабан "Поля чудес", а она ждала, какой ей выпадет суперприз.

– Але, – серьезно сказал Иваненко, услышав в трубке мягкий мужской баритон. – Будьте добры, пригласите к телефону Раису Фе доровну Омельченко... Нет дома? Я говорю с её супругом, Влади миром Васильевичем Омельченко? – голос Иваненко стал совсем су ровым. – Владимир Васильевич, вас беспокоит оперуполномоченный отдела по борьбе с бандитизмом лейтенант Иваненко. С вами мы поговорим позже, а сейчас, пожалуйста, пригласите к трубке Раи су Федоровну. Не беспокойтесь, причины для этого нет. Я хочу задать ей пару вопросов... Спасибо, Владимир Васильевич, так будет лучше для всех нас, – он усмехнулся и передал трубку Юле, предупредив шепотом. Говори только тогда, когда услышишь её голос.

Юля почувствовала, как вспотела её ладонь. Казалось, целую вечность в трубке слышался непонятный шорох, отдаленные голоса, треск.

– Але-е, я вас слушаю, – вдруг выполз из трубки вкрадчивый женский голос. Сквозь ухо пролез в голову, спутал все мысли. – Але, почему вы молчите?

– Здравствуй, мама... – растерянно сказала Юля.

– Что-о? С кем я говорю?!

"Брось трубку, немедленно брось трубку, это провокация!" – отчетливо услышала Юля мужской голос и разозлилась.

– Да я это, я, мама! Юлька! Ты что, не узнаешь меня? Или не хочешь вообще меня знать? Так и скажи, нечего притворяться!

– Юля? – голос матери дрогнул. – Юля... Ты давно в Москве?

– Больше двух месяцев уже! – закричала Юля, вспомнив все, что довелось ей пережить в этом городе. – Все тебя искала. Хоро шо, хоть милиция помогла.

– Милиция? – похоже мать в этот вечер могла только задавать вопросы. – Юля, почему ты сразу не пришла ко мне?

– Куда? Я искала компанию "Фермопил", а её уже нет. Нашла "Спарту", а там... Мама, этот, который советует тебе бросить трубку, он такой невысокий, почти лысый, толстый и в дубленке ходит, да?

– Это мой муж, Владимир Васильевич. Юля...

– Вот этот твой муж, скотина такая, бывал в "Спарте", ког да я приходила. А охранник побежит внутрь, видимо, посоветуется с ним, и говорит: Раиса Федоровна уехала за границу! Я говорю ему: я дочь Раисы Федоровны! А он – ты за границей, и все! Ма ма, если ты не хочешь меня видеть, скажи сразу. Ты знала, что я здесь?

– Мама... – шепотом повторила Раиса. – Нет, Юля, я ничего не знала! Владимир Васильевич, видимо, не так понял... Юленька, дочка... – голос её задрожал и вдруг вытянулся в пронзительный вопль. – Ю-юу-у-лень-ка-а-а!..

– Мама! – закричала Юля и громко зарыдала.

32

Пузырек "Валокордина", стоявший в белой с золотыми узорами тумбочке у кровати, был пуст. Омельченко с такой скоростью пом чался вниз по лестнице, что деревянные ступеньки жалобно заск рипели под ногами. Прежде он не слышал, или не замечал такого. На первом этаже, на кухне, он распахнул красную дверцу полки, схватил шкатулку с медикаментами, высыпал её содержимое на стол. К счастью, среди множества дорогих импортных лекарств и витаминов там оказался ещё один, полный пузырек "Валокорди на". Омельченко налил в стеклянный фужер с толстым дном воды из специального крана, добавил в неё тридцать капель "Валокордина" и помчался наверх.

Раиса, схватившись обеими руками за левую грудь, лежала с закрытыми глазами на кровати.

– На, Рая, на, выпей, – сказал Омельченко, протягивая фу жер. – А может, врача вызвать? Или в клинику тебя отвезти? Или вызвать? Платная "скорая" мигом прилетит. А, Рая?

– Не надо, Володя, – слабым голосом сказала Раиса. Она при поднялась на локте, взяла фужер, выпила лекарство. – Сейчас пройдет, ты же знаешь, всегда проходит...

Омельченко взял у неё фужер, поставил на тумбочку.

– Всегда проходит... – мрачно пробормотал он. – Не всегда, Рая. В этом мире ничего "всегда" не бывает. Мы с тобой уже не молодые, когда-нибудь – раз! И все.

– Ну, значит, судьба такая, – смиренно сказала Раиса.

Владимир Васильевич укрыл её пледом, сел рядом.

– Это не судьба, Рая. Это наша дурость. Привычки, инерция. Ты посмотри, чуть ли не каждый день сердце болит, за месяц – пузырек "Валокордина" выпила. Разве так можно?