Текст книги "У истоков русской контрразведки. Сборник документов и материалов"

Автор книги: Николай Батюшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Положение и инструкция вместе с сопутствующими документами составили ту правовую основу, на которой развернулось строительство контрразведывательных подразделений на всем пространстве империи. Всего было создано десять отделений КРО в двенадцати существующих военных округах и отдельно Петербургское городское отделение, обслуживавшее в оперативном отношении столицу империи и ее окрестности. В апреле 1912 г. Государственная дума утвердила изменения существовавшего российского законодательства о государственной измене «путем шпионства» (в сторону ужесточения).

Масштабная работа по строительству специальных служб государства явилась вполне оправданной. В воздухе давно пахло грозой. Это особенно остро чувствовалось на западных рубежах страны. Результаты не замедлили сказаться.

Среди множества успешных дел по контрразведке далеко не рядовым оказалось разоблачение начальника гарнизона в спокойном провинциальном польском городке полковника Иоганна фон Штейна. За продаваемые сотрудникам разведки австрийского Генерального штаба военные секреты, добывать которые приходилось в Киеве, Вильно и даже в Санкт-Петербурге, 50-летний полковник, участник Русско-японской войны поплатился 20 годами каторжных работ в Сибири. Разоблачен был и служащий варшавского телеграфа Петр Антосевич, передававший секретные документы немецкому разведчику Эрнсту Бену, работавшему в Польше под видом коммерсанта.

Уместно отметить, что оба эти дела, как и многие другие в предвоенный период, распутывал следователь по особо важным делам Владимир Григорьевич Орлов, судьба которого с тех пор тесно перехлестнется с судьбой Батюшина. Орлов в 1912 г. на основе специального решения, утвержденного царем, был назначен ответственным судебным чиновником для ведения предварительного следствия по шпионским делам на территории трех западных военных округов – Варшавского, Виленского и Киевского. Он наделялся правом не только самому вести наиболее важные уголовные дела, но и истребовать необходимые ему доклады от других следователей, а также получать необходимую информацию из органов контрразведки и охранных отделений.

Н. С. Батюшин со своей командой был на отличном счету как у руководителей Генерального штаба, так и у непосредственного начальства. Вот каким он представлен окружным генерал-квартирмейстером Петром Ивановичем Постовским при аттестации в 1911 г.: «Умный, серьезный, безупречно нравственный. Строг во взглядах на дела чести, всегда правдив, чрезвычайно самолюбив. Настойчив до упорства в проведении того, что считает полезным для горячо любимой им армии. Не допускает компромиссов с совестью ни в себе, ни в товарищах, ни в подчиненных. Всею душой отдается выполнению трудных обязанностей старшего адъютанта разведывательного отделения. Работает очень много, заставляя усердно работать и своих подчиненных. Всегда самостоятелен во взглядах, вполне способен к личной инициативе и принятию на себя ответственных решений. Вполне здоров. Вынослив. Будет отличным начальником штаба дивизии и командиром кавалерийского полка (по другому, в традиционных положительных аттестациях о военных специалистах, написать нельзя. – Авт.). Способен стать во главе ответственного отдела в одном из высших военных учреждений. Выдающийся».

Комментировать этот словесный образ – только портить впечатление от него. Оказывается, надо совсем немного строчек в сугубо канцелярской бумаге, каковой является аттестация, чтобы с их помощью можно и через десятилетия увидеть живого, деятельного человека, о котором его начальнику хочется написать только те слова, которых его подчиненный достоин.

Обращает на себя внимание, что канцеляризмов, стандартных словесных фигур в процитированном документе совсем немного. С такой аттестацией согласились и ее подписали видные военные деятели того времени – начальник штаба округа генерал-лейтенант Н. А. Клюев и командующий войсками округа генерал-адъютант Г. А. Скалон.

Н. С. Батюшин рано станет известной фигурой и по ту сторону границ. Его оппоненты, противники, враги – австрийские и германские руководители спецслужб – знают мертвую хватку разведчика Батюшина, масштабность и последовательность его действий. «Кипучую деятельность» Батюшина признает Ронге: ни себе, ни им он не дает возможности расслабиться ни на один день.

Вот фрагменты из книги Ронге (речь идет о делах накануне войны): «Дом полковника Батюшина на Саксонской площади в Варшаве, где капитан Терехов и капитан Лебедев выработались в прекрасных помощников, сильно беспокоивших нас во время мировой войны, давал в своих стенах приют предприятию, работавшему с массой руководителей – начальников групп, вербовщиков агентов, разведывательных инспекторов и женщин. Эти последние особенно охотно использовались в качестве посредниц и вербовщиков… Вербовщики и посредники Батюшина нередко имели целые бюро. Так как у русских количество играло большую роль, то Батюшин имел большую армию доверенных лиц, хозяев явочных квартир, старших дворников и подручных. Чересчур одинаковое снаряжение агентов Батюшина также, несомненно, вредило образцовой в остальном отношении разведывательной службе».

В книге Ронге калейдоскоп событий, имен, многие из которых имели отнюдь не дружеские отношения с Батюшиным и его коллегами, в том числе и по судебной части. Быть верным часовым на самом передовом форпосте Родины – к выполнению такого долга он подготовлен был всей своей жизнью и исполнял свой долг в высшей степени достойно.

Первая мировая война – он ее упорно именует Великой войной – застала сорокалетнего Николая Степановича Батюшина в период зрелости его как специалиста: разведку и контрразведку он знал досконально и к войне был готов. С первых ее дней он начальник разведывательного отделения штаба главнокомандующего армиями СевероЗападного фронта, а с 29 августа – начальник отделения управления генерал-квартирмейстера штаба этого же фронта (причем последняя должность утверждена «высочайшим приказом», т. е. Ставкой Верховного главнокомандования). Уже упоминавшийся В. Г. Орлов в звании младшего офицера находился в его подчинении на скромной должности переводчика, однако с обязанностью участвовать в работе контрразведывательного отделения фронта.

Насколько лично к войне был подготовлен Н. С. Батюшин, настолько к ней не была готова ни русская контрразведка вообще, ни фронтовая в частности. Гибель в районе Мазурских озер (Восточная Пруссия) в августе 1914 г. 2-й армии Северо-Западного фронта стала свидетельством, что германские спецслужбы (в первую голову радиоконтрразведка) оказались в данном случае на высоте, и нужно признать, что они вчистую переиграли наших. А были ли вообще контрразведывательные подразделения в 1 и 2-й армиях? Если бы оказался в окружении командующих этих армий хоть один толковый контрразведчик, разве он мог бы позволить общаться командованию с подчиненными посредством открытой радиосвязи? Или в то время сохранение военных секретов на всех уровнях не было функцией контрразведки и контрразведчики не смели требовать этого от старших воинских начальников? А как сами военачальники относились к тайной, все еще не легализованной службе, скрывшейся в штабах под крылышком генерал-квартирмейстеров? Знали ли эти военачальники о существовании такой службы вообще? Прямых ответов на эти и, возможно, еще более жесткие вопросы мы не всегда можем дать. Однако есть косвенные данные, с помощью которых можно увидеть более или менее реальную ситуацию, сложившуюся в те дни в этой военной сфере.

Действительно, начавшиеся суровые военные будни очень скоро заставили убедиться, что круг функциональных обязанностей этих двух служб совсем иной по сравнению с мирным временем. Нетрудно представить, например, насколько расширился диапазон секретных сведений, которые следовало беречь как зеницу ока. Новейшие технические средства (радиоперехватчики, усовершенствованные воздушные шары, самолеты) сделали привычную работу шпионов, лазутчиков (и с той и с другой стороны) малоэффективной.

Технический прогресс в разведке и контрразведке говорил сам за себя, и в этой области, как оказалось, немцы особенно преуспели. С сожалением отметим, что не только на начальном этапе, но и за весь период войны российская контрразведка так и не смогла обеспечить защиту совершенно секретной информации, распространяемой с помощью радиотелеграфных средств. Войсковое командование в силу новизны этого дела, а иногда по самонадеянности и глупости, не могло и подумать, чтобы к защите этого вида коммуникаций надо своевременно подключить контрразведку. Вместе с тем не нужно снимать определенную меру ответственности и с ведущих контрразведчиков мирного времени, в том числе и Батюшина, которые ни разу прежде не поднимали проблему защиты радиотелеграфной информации специальными техническими средствами. В соответствующих Положениях по контрразведке есть рекомендации о том, как противодействовать шпионажу противника с помощью голубей, воздушных шаров и т. п., но нет и намека на контрразведывательное обслуживание всего комплекса новейших средств ведения войны – радио, телеграфа, шифров, а также целого круга специалистов, причастных к этому делу.

Итак, контрразведка нуждалась в основательной перестройке. Требовалось срочно искать новые пути и средства для решения задач, теперь уже в боевых условиях. Однако как ни парадоксально, как ни горько признавать, но не это было главной заботой лиц, ответственных за специальные службы в русской армии. Сначала нужно было их создать! Ибо случилось привычное, российское: опоздали, не подготовились, война началась так же неожиданно, как неожиданно в наши края, по мнению острословов, приходит холодная зима.

Процесс создания и становления органов контрразведки в действующей армии растянулся на несколько первых месяцев войны. Иначе и не могло быть, поскольку реальных и детально разработанных мобилизационных планов по линии КРО не существовало. Ради исторической точности надо признать, что штабы Варшавского, Виленского и Киевского военных округов по заданию Главного управления Генерального штаба еще в начале 1913 г. подготовили свои предложения по созданию новых КРО на случай войны.

Руководители Виленского и Варшавского округов, например, задолго до объявления мобилизации рекомендовали Главному управлению ГШ либо увеличить штат существовавших КРО, либо прикомандировать к ним необходимое число сотрудников. Это было необходимо для заблаговременного изучения ими обстановки на театре предстоящих военных действий. Эта мера позволила бы быстро создать костяк новых контрразведывательных аппаратов армейского и окружного звена. Однако указанные предложения остались на бумаге и никакого влияния на процесс организационного строительства контрразведки не оказали. Много пришлось делать на пустом месте и наспех в боевых условиях.

Будет, конечно, несправедливо возлагать на кого-либо особую вину за недостатки и неразбериху первых военных месяцев в сфере спецслужб. Тем более говорить о «преступном бездействии высшего командования», как привычно фиксировалось в исторических трудах недавнего прошлого. По нашему мнению, речь должна идти не только и даже не столько о том, как понимали в военном ведомстве роль и место поистине юных органов контрразведки в масштабной современной войне, а о том, какие направления разведывательно-подрывной деятельности противника им прогнозировались.

По взглядам тех, кто разрабатывал стратегию ведения войны, вооруженная борьба предполагалась достаточно манёвренной и скоротечной. Разгром противника мыслился в ходе нескольких крупных сражений уже в 1914 г., в крайнем случае – к весне 1915 г. Поэтому роль контрразведки сводилась в основном к защите секретных мобилизационных планов, стратегических и тактических замыслов ведения боевых действий (особенно на начальном, наиболее сложном этапе войны) и сбережение сведений о новых образцах военной техники.

Проблема обеспечения безопасности в войсках, тем более силами контрразведывательных органов, вообще не ставилась в расчете на чувство патриотизма солдат и офицеров, на их высокий морально-боевой дух в условиях ведения наступательных операций. Естественно, никто не учитывал возможное массовое дезертирство, пацифистскую, националистическую и революционную пропаганду в войсках как противником, так и антиправительственными силами внутри страны.

Недооценка командованием действующей армии и руководством Главного управления Генштаба роли контрразведки в боевых условиях наглядно проявлялась во многом. Например, в статусе КРО в штабной иерархии (второстепенные роли), в тайном существовании контрразведывательных органов от своих граждан и военнослужащих, нежелании вывести их из подчинения (хотя и номинального) начальника разведывательного отделения и предоставить права на прямой доклад начальнику соответствующего штаба.

Много лет спустя Батюшин с горечью скажет: «Почти весь первый год войны контрразведкой никто из высших военных органов не интересовался, и она поэтому велась бессистемно, чтобы не сказать спустя рукава». По его словам, Ставка Верховного главнокомандования не обращала на контрразведку внимания, ее сотрудники работали по собственному усмотрению, без общего руководства и поддержки (эти и другие свидетельства подобного рода читатель найдет в публикуемой книге).

Волевой руководитель фронтовой разведки и контрразведки Н. С. Батюшин, поддерживаемый во всех своих начинаниях генерал-квартирмейстером штаба фронта генералом Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, который, в свою очередь, пользовался безграничным служебным и личным доверием со стороны главнокомандующего армиями фронта генерал-адъютанта Н. В. Рузского, сравнительно легко преодолел неурядицы начального периода войны. Действующий на протяжении двух с лишним лет (с некоторыми перерывами) тандем Батюшин – Бонч-Бруевич оказался исключительно плодотворным для контрразведки.

В кадровом отношении фронтовые и армейские КРО с самого начала не испытывали особых недостатков. М. Д. Бонч-Бруевич вспоминал: «Произведенный в генералы Батюшин оказался хорошим помощником, и вместе с ним мы подобрали для контрразведывательного отделения штаба фронта толковых офицеров, а также опытных судебных работников из учреждений, ликвидируемых в Западном крае в связи с продвижением неприятеля в глубь империи». «Энергичным и знающим свое дело» называл Батюшин, например, начальника контрразведывательного отделения фронта жандармского ротмистра Сосновского.

Велика была территория обслуживания фронтовых и армейских КРО: Прибалтика, Финляндия, побережье Балтийского моря, Петроградский военный округ.

По мере накопления опыта становилось очевиднее, что функции контрразведки гораздо шире непосредственного противодействия усилиям вражеских разведок: «Сама жизнь заставляла все более и более раздвигать рамки понятия о контрразведке» (Батюшин). Контрразведчики учились оценивать любую складывающуюся ситуацию с точки зрения оказания помощи в ведении боевых действий на фронтах войны. Поэтому контрразведчики не могли игнорировать в своей работе многие моменты, не предусмотренные в инструкциях и наставлениях. В Петрограде, где имелась масса заводов, работающих на оборону, – рабочий вопрос, в Финляндии – проявления «центробежных стремлений финнов и шведов», в Прибалтике – столкновения немецких баронов с латышами – представителями коренного населения. В роли куратора фронтовых спецслужб Батюшину приходилось иметь постоянно дела с высшими правительственными чиновниками. Нельзя ему не верить, когда он говорит: «Кажется, не было министерства, с которым мне не приходилось иметь дело, за исключением лишь Святейшего правительствующего Синода».

Скоро пришли и первые результаты, о которых Батюшин рассказывает совсем скупо. Более щедрым в этом смысле оказался М. Д. Бонч-Бруевич, хотя его новеллы требуют серьезной проверки. Здесь уместно сказать, что изучение деятельности контрразведчиков времен Первой мировой войны пока не началась в тех масштабах и с той серьезностью, которой она заслуживает. Можно быть уверенным, что в этой области историков ждут ценные открытия и приобретения.

Среди важных по своим последствиям оперативных мероприятий, осуществленных под руководством Батюшина, нужно остановиться на пресловутом деле С. Н. Мясоедова. В публикуемой книге дана ее оперативная версия, отличная, кстати, от версии, рассказанной М. Д. Бонч-Бруевичем, непосредственным вдохновителем этого дела. Об этом он и не скрывает, когда цитирует с удовольствием М. Лемке, автора книги «250 дней в царской Ставке»: «Дело Мясоедова поднято и ведено главным образом благодаря настойчивости Бонч-Бруевича, помогал Батюшин».

Скандально известный дуэлью с А. И. Гучковым (1912), находившийся в отставке жандармский полковник, близкий человек военного министра Мясоедов с началом войны подвизался в контрразведке 10-й армии Северо-Западного фронта на должности переводчика.

Существуют различные версии, как ему удалось занять эту должность. Однако в рассказах тех, кто убежден в его измене, неизменно присутствуют два момента. Во-первых, в контрразведку Мясоедов пошел служить специально, чтобы с наибольшей пользой работать на Германию, ибо он давно являлся немецким агентом. Во-вторых, способствовал этому не кто иной, как старый друг его, легкомысленный военный министр В. А. Сухомлинов, за что вскоре сам и поплатился.

В результате оперативной комбинации Мясоедов с большой группой подельников будет схвачен с поличным, арестован и осужден. В марте 1915 г. 50-летний полковник позорно окончит свою жизнь – будет повешен. Это событие с помощью газет станет широко известно в стране. После случившегося – в июне того же года – царь под определенным давлением принял отставку Сухомлинова в силу того, что тот оказался скомпрометирован делом Мясоедова.

Военные неудачи России на фронтах, таким образом, списывались с помощью подсказываемой обывателем версии: все дело в нечистых, и даже шпионских, делах столь ответственных лиц империи.

Лица, поднаторевшие в разгадывании дворцовых интриг и подспудных течений, лелеяли свою версию: Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич такой шахматной комбинацией убрал ненавистного ему Сухомлинова, угодничающего перед царем, заменил военного министра удобным для себя А. А. Поливановым. А заодно Верховный главнокомандующий свои военные неудачи прикрыл, как дымовой завесой, шпионским скандалом – дутым делом Мясоедова.

В самом деле, уже в ходе войны родственники осужденных вместе с родственниками казненного преступника будут ходатайствовать о их реабилитации. Активный участник этого дела следователь В. Г. Орлов, до конца дней оставаясь убежденным в измене Мясоедова, тем не менее признавал, что в процессе разбирательства были допущены ошибки и настаивал на скорейшем освобождении невиновных.

Современные нам историки благодаря изысканиям авторитетного специалиста по истории России времен Первой мировой войны К. Ф. Шацилло единодушны во мнении о фальсификаторском характере всего этого скандального дела. Но эти же историки, как и наиболее серьезные очевидцы тех событий, сошлись во мнении: с публичного скандала, связанного с именами Мясоедова и Сухомлинова (последний по обвинению в государственной измене будет арестован в 1916 г.), начинается необратимый процесс крушения царизма. Дело Мясоедова стало лишь первым камнем той гигантской лавины, под которой будет погребена вскоре вся Российская империя.

Оставим и в этом случае свидетелям прошлого очно и заочно спорить между собой, а историкам – право выносить свои авторитетные суждения. В этом сюжете для нас важно другое: контрразведка фронта и персонально ее руководитель полковник Н. С. Батюшин впервые оказались вовлеченными непосредственно в «большую политику». Ее персонажами являлись: царь Николай II и вся его дворцовая камарилья, Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич и Ставка, командование Северо-Западного фронта (Рузский, Бонч-Бруевич), Государственная дума, правительство и военный министр Сухомлинов. Вот для них-то и таскали горячие каштаны из огня господа контрразведчики.

Словом, весной 1915 г. фронтовая контрразведка, географически самая близкая к столице, а по ряду дел – и столичная, впервые открыто вышла на политическую авансцену. Но она была на ней не самостоятельным игроком. Плодами, собранными этой жесткой, ловкой, скрытой от людских глаз организацией, умело воспользовались те, кто являлся истинными актерами на российской исторической сцене. Роль же, безукоризненно исполненная контрразведчиком Н. С. Батюшиным, запомнится многим ее участникам.

За эту «роль» Н. С. Батюшин в апреле 1915 г. особо отмечен: «Объявлено высочайшее благоволение за отлично-усердную службу и труды, понесенные во время военных действий».

Порадуемся вместе с Батюшиным за очередное поощрение. Но здесь же вынесем за скобки два вопроса:

Все ли его коллеги и руководители, причастные к этой службе, разделяли с ним эту радость?

Не было ли среди них тех, кто увидел в его усердии карьеристские замашки – достичь успеха любой ценой, даже участием в неправом деле, только потому, что так нужно властителям России?

Последующие события в биографии Батюшина, а также исключительно трудная его белогвардейская и белоэмигрантская судьба убедят читателя, что поставленные вопросы не являются неуместными. Политическая составляющая в его оперативной работе, похоже, начала слишком заметно давать знать о себе и ему же во вред. Понимал ли это сам Николай Степанович?

Через несколько дней после этого поощрения полковник Батюшин – признанный специалист в тайной войне – отправился… на строевую службу командовать кавалерийским полком в составе родной ему кавалерийской бригады.

Строевая служба его длилась немногим более трех месяцев – с 21 апреля по 30 июля 1915 г.

Объяснение уходу на несколько месяцев со своего поста Батюшина, руководителя фронтовой разведки и контрразведки, материалы, имеющиеся в нашем распоряжении, не дают. Руководствуясь правилом – «все правдиво о неизвестном», можно предполагать, что самого Батюшина, скажем, уже не устраивал масштаб нынешней служебной деятельности. Он перерос рамки руководителя рутинной работы своих подчиненных по засылке в тыл врага лазутчиков и по поиску во фронтовом окружении аналогичных персонажей противника. На его нынешнее место без особого ущерба для дела можно было бы посадить любого способного организатора и ответственного офицера. Но есть и возражение: такой масштабный руководитель, каким видится нам Батюшин, без подсказки со стороны был способен находить резервы в своей службе, которая была столь необходима именно в эти месяцы катастрофического отступления русской армии на восток.

Бескомпромиссного и достаточно прямолинейного по складу характера полковника Батюшина, скажем, могло удручать и иное. На фоне той неразберихи и упущений, что происходили весной и летом 1915 г. на фронте и в тылу (шпиономания, разгул распутинщины в стране уже набирали силу), деятельность контрразведчиков могла казаться ему совершенно бесперспективной. Образно говоря, у него мог наступить своеобразный «кризис жанра». А раз так, не испробовать ли себя в ратном деле? И опять возражение: не такова натура матерого разведчика и контрразведчика, который явно пасует перед обстоятельствами. Много хорошего уже сделано, что мешает делать еще больше, чтобы переломить в итоге неблагоприятную ситуацию. Вера в незыблемый имперский строй в душе Батюшина не была поколеблена ни на йоту тяжелыми военными обстоятельствами весны 1915 г. Напротив, он был убежден, что в трудные для Родины дни надо еще энергичнее бороться с ее врагами.

Наиболее обоснованной видится следующая версия. 17 марта на смену главнокомандующему войсками СевероЗападного фронта Н. В. Рузскому пришел генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. «У него была манера, – недобро вспоминает М. Д. Бонч-Бруевич, – обязательно перетаскивать с собой на новое место особо полюбившихся ему штабных офицеров. Перебравшись в штаб Северо-Западного фронта, Алексеев перетащил туда и генерал-майора Пустовойтенко. Я остался без должности…» Сломался тандем Рузский – Бонч-Бруевич и как следствие – тандем Бонч-Бруевич – Батюшин. Последнему при новом фронтовом руководстве также, похоже, не нашлось места. Читатель, знакомясь с книгой Батюшина, обязательно обратит внимание на отрицательные характеристики, которые он дает и Алексееву, и Пустовойтенко. Последнего он прямо именует покровителем «шпиона» Лемке, журналиста, якобы пробравшегося в Ставку Верховного главнокомандования с нечистыми намерениями. Можно предполагать, что это отзвук застарелой обиды контрразведчика на двух генералов.

Вскоре все вернулось на круги своя. 12 августа 1915 г. (за несколько дней до этого Северо-Западный фронт был разделен на два фронта – Северный и Западный), дежурный генерал штаба 5-й армии телеграфировал фронтовому командованию: «Вследствие согласия начальника штаба Верховного главнокомандующего на назначение на должность генерала для поручений при генерал-адъютанте Рузском полковник Батюшин откомандирован в г. Петроград по месту назначения».

Последняя запись в сохранившемся послужном списке Николая Степановича, составленном для представления его к генеральскому званию в сентябре 1915 г., выглядит так: «Прибыл и вступил в должность, приказ армиям Северного фронта № 1», и дата – 15 августа 1915 г.

Как видим, лично для Батюшина генералом Рузским, который вернулся командовать Северным фронтом, и с согласия второго человека в военной иерархии тех дней начальника штаба Ставки М. В. Алексеева найдено нестандартное для такого рода военного специалиста решение: он стал особо доверенным лицом, «генералом для поручений при командующем армиями Северного фронта» (генеральское звание он получит этой же осенью).

Судя по некоторым прямым и косвенным данным, задумка у командования ближайшего к столице фронта, поддерживаемого Ставкой, была с дальним прицелом. Начнем с того, что фронтовое командование добивалось и добилось в 1915 г. получения всей полноты власти не только в обширном районе дислокации армий фронта, а это иначе не может быть, но и на территории столичного военного округа и в самом Петрограде. Новый генерал по долгу службы и по поручению командования объезжает с инспекционной целью контрразведывательные отделения в Финляндии, Петрограде, армиях. Наставляет, подтягивает, учит.

В расцвете лет, крепкий физически, по заслугам оцененный фронтовым командованием, известный в верхах, в том числе императору Николаю II, уже не разведчик и контрразведчик в чистом виде, а особо доверенное лицо, куратор этих служб 42-летний генерал Батюшин в середине 1916 г. будет определен на выполнение крупных задач. Эти задачи будут связаны не с воюющим врагом, а напрямую с противниками, находившимися внутри самой империи.

Причем военная элита определила таковыми не революционеров, их партии и партийных лидеров, не радикальное крыло думцев и особо подозреваемых земцев, не руководителей многочисленных общественных организаций и комитетов, облепивших действующую армию. Таковыми стали, как представлялось той самой элите, откровенные разрушители российской экономики в лице финансовых дельцов, биржевых маклеров и иных воротил большого бизнеса, имевших прямой выход на заграницу. Политической полиции, Особому отделу эта публика была явно не по зубам, в том числе и по причине их коррумпированности, что не было большим секретом в высших кругах империи.

Похоже, была и еще одна причина, которую непосредственные участники тщательно скрывают. Есть ряд прямых и опосредованных свидетельств о том, что исключительно узкий круг генералитета предполагал силами контрразведки нейтрализовать антигосударственную деятельность явно зловредного, но «дьявольски» неуязвимого Распутина, плотно окруженного с целью охраны отдельными высшими чинами Департамента полиции. Задача эта представлялась военному руководству особо деликатной: здесь легко было неосторожному сломать себе шею, как уже случалось до этого не раз. Пример блистательного в царском окружении генерала МВД В. Ф. Джунковского был у всех на глазах. Он поплатился своей должностью второго человека в органах госбезопасности, потому что позволил себе высказать свое мотивированное нелицеприятное мнение о Распутине самому царю. 15 августа 1915 г. с ним расстались без каких-либо объяснений.

Для выполнения комплекса этих задач, далеко отстоящих от «чистой» контрразведки, и была создана особая команда, которая вошла в историю под названием «комиссия Батюшина». На деле это означало не что иное, как первый опыт ввода контрразведки (пусть и локальной по масштабу – фронтовой) в самую сердцевину политических интриг, участниками которых являлись все без исключения главные действующие лица режима, приближающегося с большой скоростью к гибели.

Сам Н. С. Батюшин позже об обстоятельствах, связанных с именем Распутина, будет неубедительно говорить лишь как о «революционной пропаганде» неких сил, поставивших целью сокрушить царизм путем компрометирования царя и его семейства. Не исключено, что он, активно работавший против Распутина и его окружения, таким способом старался не дать причислить себя к виновникам гибели самодержавия. Но за него спустя десятилетия рассказал один из «посвященных» – генерал Бонч-Бруевич.

Батюшина, похоже, привлекли к делу, руководствуясь простой логикой, которую его начальник изложил много лет спустя: «Я наивно полагал, что если убрать с политической арены Распутина, то накренившийся до предела государственный корабль сможет выправиться». А вот какие аргументы могли пойти в ход: «Контрразведке было известно, что Распутин является сторонником сепаратного мира с Германией и если и не занимается прямым шпионажем в пользу Германии, то делает очень много в интересах германского Генерального штаба. Влияние, которое Распутин имел на императрицу и через нее на безвольного и ограниченного царя (читателю легко определить, когда эта книга впервые увидела свет: в середине 50-х годов. – Авт.), делало его особенно опасным. Понятен поэтому интерес, с которым контрразведка занялась “святым старцем” и его окружением». И далее очень тонкое замечание: «Генерал Батюшин, взявшийся за расследование темной деятельности Распутина, старался не касаться его отношений с царской семьей, Вырубовой и другими придворными, но это было трудно сделать – настолько разгульный мужик вошел в жизнь царскосельского дворца».