Текст книги "Брюсов"

Автор книги: Николай Ашукин

Соавторы: Рем Щербаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)

Всех лекций было около тринадцати. Первая из них состоялась 13 октября 1922 года, последняя – 16 марта 1923. Лектором Валерий Яковлевич был превосходным. Он не читал предварительно написанную лекцию, как делал, например, профессор М. Н. Розанов, и не держал в руках никаких записей или книг. Составив, вероятно, лишь общий план лекции, он отдавался свободной импровизации… Перед нами был увлекательный лектор с таким изысканным, богатым и выразительным языком, что слушать его было одно наслаждение.

Читая лекцию, Валерий Яковлевич не стоял за кафедрой и не сидел за столом: он все время расхаживал своей обычной, по-молодому упругой походкой (кто-то из нас, студентов, прозвал его «леопардом»). Носил он, помнится, серый костюм, был в меру строен (без всякого «профессорского» животика), а когда останавливался, то не раз скрещивал руки, точь-в-точь как на одном из известных своих портретов работы Врубеля.

На лекции, посвященной Бальмонту, Брюсов не удержался от очень резких критических замечаний о нем как художнике слова. То ли в недоумении, то ли обидясь за Бальмонта, я послал ему записку такого рода, что если, мол, Бальмонт столь плохой поэт, то к чему так подробно о нем говорить… Прочитав вслух эту записку, Валерия Яковлевич на мгновение смутился и поспешил добавить, что у Бальмонта были и свои сильные стороны.

Советский литературоведческий метол в ту пору еще не сложился, и в лекциях Брюсом не было никаких упоминании о зависимости литературных явлений от социально–экономических предпосылок и от явлений классовой борьбы. Получалось, что символизм развивается имманентно, как бы сам из себя, с той особенностью, что в московских его кружках существовало тяготение к реализму, а в петербургских – к мистицизму и религиозности. <…> Мне было уже 25 лет, я был старше большинства из сокурсников, но в голове еще бродили шалые мысли, и однажды, под несомненным воздействием того, что рассказывал Валерий Яковлевич о мистицизме (а говорил он об этом вкусно и с полным знанием дела), я по окончании лекции, когда он уже уходил, обратился к нему с таким вопросом:

– Скажите, Валерий Яковлевич, а бывают ли в жизни чудеса?

Брюсов пристально посмотрел на меня и ответил:

– Чудеса, конечно, бывают, но мы не знаем их механизма.

Что касается участия Брюсова в просеминарии «Поэтическое искусство», то он отнюдь не стремился излагать какие-либо законы версификации и обучать студентов писанию «настоящих» стихов. Нет, он несомненно хотел ответить всегдашнему тяготению молодых людей к сочинительству стихов, а может быть, и желал ознакомиться с тем. что пишут его ученики. <…>

Не помню, но, вероятно, Валерий Яковлевич произнес какое-нибудь вступительное слово о поэтическом мастерстве. В дальнейшем же дело пошло – очень живо и даже весело – так, что он предлагал желающим из своих слушателей выступить с чтением их стихов, а затем высказывал свои о них замечания. <…> Никак не могу забыть случая с выступлением Александра Исбаха, кажется, уже печатавшегося в комсомольской прессе. Он прочитал свое стихотворение на модную тогда тему о паровозе революции. Прочитал самоуверенно, гордо и несомненно ожидал похвал. Но вместо этого услышал спокойный, шаг за шагом осуждающий анализ его детища. Он стоял перед нами и все больше краснел, и когда дело кончилось, возвратился на свое место багровым, как помидор (Воспоминания о В. Я. Брюсове. Рукопись в собрании Р. Щербакова).

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Увлечение филателией. – Поэмы Э. Верхарна. – 35-летний юбилей литературной деятельности. – «Основы стиховедения» – Переводы из Э. По. – «Меа». – «Избранные произведения». – Лето в Крыму. – Болезнь и смерть.

(1923-1924).

В конце жизни часы отдыха Валерием Яковлевичем большею частью уделялись маленькому племяннику Коле или чтению фантастических романов. Игры с Колей видоизменялись по мере его подрастания. Постепенно из охотников на диких зверей, за которыми он с Колей рыскал с деревянными саблями в руках по всей квартире, отодвигая всюду мебель и опрокидывая столы и стулья, наши охотники засели за стол, сначала занялись наклеиванием в тетрадки картинок (беспощадно истребив для этого много иностранных журналов), затем – рисованьем черточек, человечков, зверушек, букв и т. п., а под конец перешли к собиранию марок.

Тут уже Валерий Яковлевич проявил истинную страсть, что ясно видно из сохранившейся коллекции марок и по подбору каталогов. Собирание марок длилось года полтора. Для восьми-девятилетнего Коли увлечение марками было не по летам, конечно, но это не помешало ему сделаться уже тогда знатоком стран и марок. Коллекционерство это заняло у Валерия Яковлевича не один час досуга, он бегал по разным «марочникам», разыскивая нужные ему каталоги и марки. Денег на это тратилось по тем скудным временам, к моему великому огорчению, гораздо больше, чем следовало бы (Из воспоминаний И. М. Брюсовой).

В архиве <Брюсова> сохранились папки с автографами Ал. Блока, К. Бальмонта, Д. Мережковского, Ф. Сологуба, А. Белого, М. Горького, Э. Верхарна и многих других. На ярлыках этих папок рукой Брюсова сделана лукавая надпись: «автографы великих и не очень великих людей».

Страсть коллекционера сильнее всего Брюсов проявил в филателии – усердно разыскивал редкие марки, погрузился в изучение филателистической литературы. В ноябре 1923 г. Брюсов вступил в члены Всесоюзного общества филателистов. О пристальном научном внимании Брюсова к филателии свидетельствует его письмо к редактору журнала «Советский филателист» в ответ на просьбу дать статью или стихи о филателии. Брюсов выразил свою полную готовность сотрудничать в журнале, но в то же время замечал, что это предложение его смущает.

«Как человек, привыкший к научной дисциплине, – писал он, – я ознакомился со всей той филателистической литературой, какую мог получить в Москве, между прочим, проштудировал все основные каталоги марок на разных языках, но от этого до подлинных знаний в области филателии еще весьма далеко. Как писатель, как профессор, я привык говорить только новое и очень опасаюсь, как бы мои скромные мысли по вопросам филателии (а такие мысли, конечно, у меня возникали) не оказались бы, увы, открытием давно открытых Америк… Однако, когда мне удастся связно изложить на бумаге свои филателистические мысли (что, после Вашего письма, считаю своим долгом сделать), я буду усердно просить Вас отнестись к моей статье с самой суровой критикой. Если не окажется в ней ничего ценного и интересного для подлинных знатоков дела, мне будет неприятно ее появление в печати. Нужно будет еще поучиться, прежде чем писать статьи по филателии. Что до стихов, то эта задача чуть ли не еще более сложная. Стихи на сюжет из области филателии! Видал я такие (не на русском языке), но удачных еще не встречал. Однако самая трудность задачи стоит того, чтобы над ней поработать» (Ашукин Н. Валерий Брюсов – филателист // Огонек. 1929. № 8).

Филателия еще не наука. Но она должна стать наукой, именно из так называемых «вспомогательных наук истории». Среди них у филателии есть старшая, но родная сестра: нумизматика. Понятно, почему нумизматика уже давно стала подлинной наукой, а филателии еще далеко до этого. Монеты появились с очень древнего времени (с какого именно, ученые спорят); почтовые марки – меньше столетия тому назад. Старыми монетами интересовались уже ученые древней Греции и древнего Рима, а как определенная научная дисциплина, нумизматика была обоснована уже в XVI веке; к собиранию и изучению марок научно относиться стали только за последние десятилетия. Наконец, нумизматика уже оказала немало реальных и незаменимых услуг наук: есть периоды в истории, которые известны нам преимущественно (иногда даже исключительно) по монетам и медалям; за филателией таких заслуг еще не значится. <…>

Что филателия молода, это, конечно, не важно. «Это порок, от которого избавляются <с возрастом >». Филателия растет, с каждым годом стареет. 1840 год, с которого считают появление марок, постепенно отойдет в глубь прошлого и когда-нибудь станет весьма отдаленной датой в веках. Что у филателии еще не было своих Экгелей и Мионне (создателей нумизматики), это тоже несущественно. Работники придут, найдутся, когда станет явно, что работа нужна, полезна. <…> (Брюсов В. Филателия как наука (1923). ОР РГБ)

<В 1923 г.> я снова встретился с Брюсовым по заданию «Комиссии по изданию критиков и публицистов» под председательством Л. Б. Каменева. Обсуждался общий план издания, в состав которого должны были войти представители передовой общественной мысли, преимущественно социалистического уклона. Вырабатывался список авторов, в который входили наряду с корифеями русской критики такие имена, как Пыпин, Ткачев, Серно-Соловьевич (Гроссман Л. С. 284, 285).

ЭМИЛЬ ВЕРХАРН. ПОЭМЫ. Перевод Валерия Брюсова. Издание четвертое, переработанное и дополненное [251]251
  К книге приложены краткий биографический очерк о Верхарне и библиография его произведений, составленные В. Брюсовым.


[Закрыть]. Пб.; М.: Всемирная литература, 1923.

Сравнительно с прежними изданиями моих переводов Верхарна (первое – 1906 г., второе – 1915 г., третье – 1917 г.), в это, четвертое, издание включено: 22 перевода поэм, ранее мной не переведенных, 3 перевода, заменяющих прежние, и 2 больших отрывка, существенно дополняющих прежние. В общем, в сборнике помешен перевод 60 поэм Э. Верхарна (Из примечаний).

1 октября <1923 г.> в 7 ч. вечера состоялось торжественное открытие занятий в Литературно-художественном институте. С приветственными речами выступали профессора Брюсов, Коган, Григорьев, представители белорусских писателей, комячейки института и др. Выступавшие профессора отметили крайне важное значение первого в мире института, которому предстоит выпустить профессионалов-писателей и критиков. В институт приняты из 1000 подавших заявление, 250 человек, 80% из которых – рабочие и крестьяне. На литературном вечере выступали со своими произведениями поэты Брюсов, Маяковский, Асеев, Есенин, Шенгелия, Адалис и др. (Рабочая Москва. 1923. 3 окт.)

Тепло и глубоко человечно относился Валерий Яковлевич к рабочей и крестьянской молодежи, к рабфаковцам, и в частности к армянам. Напомню один случай. Брюсов проводил экзамен по стиховедению, по курсу, который он сам читал. Билетов тогда не было и времени для подготовки не давали. Один наш товарищ приема 1923 года, студент-армянин из Еревана, страшно смутился, не поняв вопроса, и замолк. И вдруг Брюсов стал его спрашивать на армянском языке. Заговорил Валерий Яковлевич медленно, как бы подыскивая и припоминая слова и их порядок в предложении, растягивая и выделяя каждый слог, особенно глагольные окончания. Когда Валерий Яковлевич убедился, что студент-армянин его понял, – умильно-радостное, удовлетворенное и чуть лукавое выражение осветило до того казавшееся суровым лицо экзаменатора. Еще больше обрадовался же он тому, что и ответ студента, говорившего по-армянски довольно быстро, без всякой скидки на слушавшего, оказался также вполне доступен пониманию Брюсова. Не знаю, кто из них двоих остался более доволен – сам экзаменатор или сдавший экзамен студент? Кажется, оба. А речь шла о теме серьезной: о новой тогда книге профессора Абегяна на тему об армянском метре в поэзии и о недавно напечатанных стихах Егише Чаренца. <…>

Почти каждую неделю в нашем институте устраивали диспуты и литературные вечера. Чаше других бывал В. В. Маяковский. Читали стихи и другие поэты: Кирсанов, Н.Асеев, Иосиф Уткин, Михаил Светлов, Голодный, Жаров, Безыменский, Адалис, Ел. Полонская, а также наши поэты-студенты: Джек Алтаузен, Машашвили, И. Приблудный, Чурилин, из прозаиков Артем Веселый (Николай Кочкуров), правдист Жига (Смирнов). Помню, выступали и Виктор Шкловский, и Илья Эренбург, и многие другие.

Аудитория неистово выражала свои чувства и мнения. Любил эти споры и шум Валерий Яковлевич, но держался в стороне и решительно уклонялся от выступлений на таких вечерах. Трудно было упросить Брюсова выступить с эстрады, однако все же удавалось, когда аудитория не была накалена диспутами и настроена не так бурно. Помню, Брюсов читал свои научно-исторические стихи, кое-что из советского периода, но особенно удались ему «Конь блед», «Хвала человеку» о и стихи из цикла «Единое счастье – работа». Осо бенно любили студенты вдохновляющие, ударные строфы из второй половины стихотворения «Работа»:

 
Великая радость – работа,
В полях, за станком, за столом!
Работай до жаркого пота,
Работай без лишнего счета, —
Все счастье земли – за трудом!
 

Зная эти строфы, мы всякий раз встречали их громом аплодисментов, потому что в них был девиз самого поэта нашего любимого учителя и ректора. «Работа без лишнего счета» – так он работал сам, этого требовал от своих студентов. Никогда не упрекал Брюсов студентов за незнание, невежество, недисциплинированность, прощал и бестактность, даже грубость, но небрежная, плохо исполненная работа приводила его в ярость, а он был очень сдержанным. <…>

Валерий Яковлевич читал увлекательно и четко, поражая своей эрудицией. Древнегреческих поэтов он сначала читал в русских переводах, читал по памяти, попутно давая оценку переводов, а затем те же отрывки или произведения произносил на древнегреческом, скандируя, тоже наизусть. Он также вел спецкурс по Пушкину, знакомя студентов не только с концепцией, изложенной в его печатных дореволюционных статьях о Пушкине, но и со своими замыслами, набросками для будущих работ. Безупречно цитировал Брюсов и пушкинские тексты. Поражала нас его память. Однажды он, шутя, предложил студентам из любого тома стихотворных произведений Пушкина зачитывать вслух одну или две строки, а Брюсов через несколько секунд на память произносил следующие стихи, и всегда безупречно, безошибочно, без всякого видимого напряжения, а прочитав до конца, называл заглавие и дату (Ясинская З. И. Мой учитель, мой ректор // БЧ-1962. С. 310—315).

Декретированные <…> Совнаркомом естественно-научные предметы (физика, химия и биология) из учебных планов ФОНа исключены. Мною было указано на это, причем я считал эти предметы необходимыми не только потому, что они декретированы, но, по общим соображениям, как обязательные для каждого образованного человека. <…>

Многие интересные научные работы Брюсова, не разобранные еще специалистами, лежат в архиве поэта. Только работы по математике – это десятки и сотни листов, испещренные расчетами, чертежами, выкладками. Здесь, например, и рецензия на книгу С. Г. Хилтона «Четвертое измерение и эра новой жизни», и заметки по книгам Г. Лоренца, Ф. Кэджори, Р. Бонола и др., и работы, посвященные теореме Ферма, общей теории чисел, геометрии многих измерений и так далее (Из отчета Брюсова, преподавателя ФОНа 1-го МГУ (октябрь 1923) // Герасимов К. С. Научная поэзия Валерия Брюсова // БЧ-1962. С. 96, 101).

Многие встречи с Брюсовым, словно разные лики, наслаиваются у меня в памяти один на другой. Вспоминается Брюсов в просторной квартире на 1-й Мещанской у длинных полок, на которых аккуратно расставлены книги на русском, французском, немецком, английском, шведском, итальянском, армянском и многих других языках. Он берет книгу, словно инструмент, раскрывает ее быстро, точно, сразу находит нужное место и читает строки в подтверждение того, что хотел доказать. <…>

У Брюсова на его письменном столе всегда можно было видеть кипу последних книг, разных журналов – в русских, в французских, и английских, бандеролей из всех европейских стран с рукописями или оттисками статей.

– Когда вы это все успеваете прочитывать, Валерий Яковлевич? – спросил я его однажды.

– Ночью и днем, – последовал лаконичный ответ (Зелинский К. На рубеже двух эпох. М., 1959. С. 262, 263).

Сохранились черновые варианты рассказа Брюсова под заглавием «Экспедиция на Марс», «Первая межпланетная экспедиция» («Путешествие на Марс»), относящиеся к разным годам. Очень любопытен следующий отрывок из брюсовского «Предисловия редакторов» к этому рассказу: «Известно, что принципиально проблема межпланетных сообщений была разрешена еще в начале XX века, причем первые межпланетные корабли, сконструированные в то время получили название «ракетных» по характеру тех двигателей, которыми они были снабжены. Однако на твердую почку конструкция подобных кораблей стала лишь с тот времени. когда удалось найти практическое применение внутриатомной энергии и использовать ее в качестве моторной силы» (Герасимов К. С «Штурм неба» в поэзии Валерия Брюсова// БЧ-1963. С. 133).

ПЯТИЛЕТИЕ СОЮЗА ПОЭТОВ [252]252
  20 ноября 1923 года в бывшем кафе «Домино» (ул. Тверская, 18) была открыта юбилейная однодневная выставка книг, портретов и плакатов. Вечером в помещении Всероссийского союза писателей (Тверской бульвар. 25) состоялось «академическое собрание» под председательством почетного члена ВСП В. Я. Брюсова. В нем участвовали поэты И. А Аксенов, Н. Н. Асеев, М. П. Герасимов, С. А. Есенин, Р. Ивнев, В. В. Каменский, О. Э. Мандельштам, В. В. Маяковский, Б. Л. Пастернак, В. Г. Шершеневич и др.


[Закрыть].

Союз поэтов – это объединение, построенное не по общности той или иной общественно-политической платформы, как группируются партии и иные классовые объединения, а по признаку производства, то есть, как организуются, в принципе, профессиональные союзы. В этом – и слабая сторона Союза поэтов, но в этом – и его сила. <…>

Различие идеологии ведет к величайшей разноликости форм, к отсутствию единства в поэтической технике, что мы и видим в Союзе. Ни в коем случае он не образует единого литературного направления. В литературных школах прошлого единство чисто литературных устремлений само собой создавало и известную общность идеологии. В Союзе каждому предоставлена полная свобода ставить себе те или иные литературные задания, и через это члены Союза остаются как бы толпой, объединенной лишь внешним признаком: все они пишут стихи.

Но в то же время в этом таится и сила Союза. <…> Из такого признания Союз, чтобы быть последовательным, должен сделать ряд выводов. Он должен признать, что те общие экономические законы, которые управляют производством вообще, должны иметь силу и для производителей стихов.

Первое и важнейшее требование, которое предъявляется к производству, состоит в том, что оно должно быть полезно, должно служить жизни. Нелепо было бы производить машины, ни к какой работе не пригодные, или ткани, которые ни на что нельзя употребить. Следовательно, и стихи должны быть на что-то пригодны. <…>

Далее, производство подчиняется закону спроса и предложения. Бесполезно было бы выпекать в Москве хлеба впятеро больше, чем его может потребить город. Следовательно, и бесполезно изготовлять стихов во сколько-то раз больше, чем их может потребить страна. <…>

Наконец, производство должно быть на уровне современной техники. <…> Правда, сочиняющие стихи охотно ссылаются на то, что они пишут не для сегодняшнего дня, а для будущих времен. Однако есть все основания думать, что будущие времена сумеют сами о себе позаботиться. <…> И исторический опыт учит нас, что от поэтических созданий доживает даже до следующего десятилетия весьма малый процент. Между тем, современная жизнь властно предъявляет свои законнейшие права на силу, «а работу всех современников.

18 ноября 1923 г. (Выступление В. Я. Брюсова // ЛН-85. С. 234, 235).

В ПРЕЗИДИУМ ЦИК

Коллегия Наркомпроса единогласно постановила ходатайствовать перед Президиумом ЦИКа о даровании ордена Трудового Красного Знамени знаменитому русскому поэту В. Я Брюсову, пятидесятилетний юбилей которого будет торжественно праздноваться 17-го текущего месяца. Мотивами такого высокого отличии для тов. Брюсова являются:

1) Его выдающиеся поэтические произведения, представляющие собою несомненно бессмертный вклад в русскую поэзию.

2) Его огромные заслуги перед русской литературой как переводчика исключительной точности и даровитости, как ученого исследователя техники стиха, как едва ли не первого пушкиниста в России.

3) Участие тов. Брюсова в ответственной работе со всем усердием и преданностью сначала в качестве заведующего Главным комитетом по управлению литературой Наркомпроса, затем в качестве заведующего Отделом художественного образования там же и в течение всего этого времени в качестве создателя, руководителя и главной силы Высшего института литературы, которому Наркомпрос постановил присвоить наименование Института имени Брюсова.

4) Наконец, быть может, самой важной причиной для такого отличия является то, что В. Я. Брюсов через год после Октябрьской революции, сотрудничая с Коммунистической партией, проникся глубоким сочувствием к идеям Маркса как ученый и историк и к революционным тенденциям Коммунистической партии как гражданин и культурный человек. В свои партийные отношения Валерий Яковлевич внес величайшую лояльность, и самое наличие его в наших рядах при его европейской известности является, конечно, для нас значительным политическим плюсом.

Наблюдая деятельность Валерия Яковлевича в течение последних шести лет, коллегия Наркомпроса не может констатировать ни одного уклона от правильной и строгой линии и, наоборот, может указать множество частных фактов и работ, которые с большим тактом и пониманием дела выполнял тов. Брюсов.

Так как пятидесятилетие тов. Брюсова приобретает характер европейского события (знаменуется, например, специальным приездом тов. Горького-Пешкова для чествования в Москву) [253]253
  Горький был приглашен юбилейным комитетом, но, находясь за границей, приехать не смог.


[Закрыть], то коллегия НаркомпроСа сочла необходимым отличить присоединившегося к нашей партии высокодаровитого поэта орденом Трудового Красною Знамени. Коллегия Наркомпроса просит рассмотреть этот вопрос в срочном порядке для того, что иметь возможность поздравить с этим высоким отличием тов. Брюсова в день его юбилея.

Нарком просвещения <А. Луначарский>.

13 декабря 1923 года.(ЛН-82. М., 1970. С. 262, 263).

АНКЕТА «ВЕЧЕРНЕЙ МОСКВЫ»

Изумляясь ходатайству Наркомпроса во ВЦИК о награждении поэта Валерия Брюсова орденом Трудового Красного Знамени, редакция «Вечерней Москвы» обратилась к видным представителям советской литературы и общественности с вопросом – как они относятся к ходатайству Наркомпроса? На этот вопрос редакцией были получены следующие ответы:

Л. С. Сосновский

– В общем против награждения кого бы то ни было по его заслугам перед революцией и республикой не возражаю. Что касается Валерия Брюсова, я исхожу из оценки не столько его литературно-художественных достоинств, сколько от оценки его общественно-политической физиономии. Прошлый дореволюционный период деятельности Брюсова, – а его, очевидно, награждают не только за период послереволюционный, но за все время его деятельности, – не дает поводов не только для награждения, но и для простого одобрения. Всем известно, что до революции В. Брюсов принадлежал к наиболее чуждым нам группировкам и направлениям. Индивидуалист, далекий от жизни и реализма, склонный к весьма грубому изображению физиологии любовных утех… Я вспоминаю его стихотворение: «О, закрой свои бледные ноги…»

Кроме того, особо большой яркости талант его не представляет даже и с точки зрения литературно-художественной, что не раз отмечалось критиками его эпохи.

Что касается его деятельности за революционный период, – таковая заслуживает всяческого одобрения, но она отнюдь не дает права на присвоение Брюсову звания народного поэта. Его произведения даже последнего периода не доходили до народа и не были рассчитаны на восприятие их народом. Он продолжал и в революции по-прежнему оставаться эстетом, я бы сказал, камерным поэтом. Я отношусь с большой симпатией к В. Брюсову как к одному из старых поэтов, честно и искренне примкнувшему к революции. С большим интересом отношусь, к его работе по изучению творчества Пушкина.

Но совершенно недоумеваю, как мог да кому-то прийти в голову мысль назвать В. Я Брюсова высоким званием народного поэта и наградить его орденом Трудового Красного Знамени. Я считаю, что наибольшее право на одобрение и награду имеет такой писатель, как А. Серафимович, вся деятельность которого была посвящена трудящемуся народу без каких бы то ни было колебаний и фальши.

Демьян Бедный

(Вместо ответа на анкету)

МОЛОДЫМ ПИСАТЕЛЯМ

(отрывок)

 
Брюсов, Белый и компания —
Вот какой шмелиный рой
Втиснул ваши начинания
В свой упадочный настрой
 
 
Яд условности и сложности
В души юные проник,
Замутив до невозможности
Пролетарских дум родник.
 

«Правда» от 4/II 1923 г.

К. Новицкий – ректор Гос. института журналистики

– Всем известен единственный до сих пор факт награждения орденом Красного Знамени популярного в республике поэта Демьяна Бедного, заслуги которого перед революцией всеми признаны. Что же касается Валерия Брюсова, то присвоение его имени созданному им литературно-художественному институту считаю заслуженным и вполне исчерпывающим.

В. И. Нарбут (поэт) и М. Павлов (рабкор) – члены ЦБ работников печати

– Если следует сейчас награждать еще одного (кроме Демьяна Бедного) нашего писателя орденом Трудового Красного Знамени, то таким писателем, по нашему глубокому убеждению, является не юбиляр Валерий Брюсов, а другой юбиляр – А. Серафимович, который с первой до последней своей строки в течение 35 лет шел нога в ногу с рабочим классом

Удивительно, как Наркомпрос РСФСР мог выпустить из виду общественное ознаменование этого действительно крупного литературного явления?!

Леопольд Авербах – редактор журнала «Молодая гвардия»

– Валерий Брюсов не принадлежит к числу тех поэтов, которых знает и читает рабоче-крестьянская страна. Я глубоко убежден, что если опросить наш молодняк, то только самое незначительное количество комсомольцев, рабфаковцев, свердловцев читало его стихи. И я не думаю, что даже после предполагаемого чествования В. Я. Брюсова которое приобретает характер большого общественного события, с полок библиотек и витрин книжных магазинов будут чаше сниматься его произведения. Старый Брюсов не интересен, не нужен сегодняшнему дню; сегодняшний Брюсов, даже в своих революционных произведениях, слишком вчерашен. Приветливо и бережно относимся мы и будем относиться ко всему тому, что переходит к нам от старого. Тем более к таким большим людям, как Валерий Брюсов, пришедший к нам в тяжелые дни, когда существование советской власти было еще под вопросом. Но… награждать Брюсова орденом Трудового Знамени – с этим ни в какой степени нельзя согласиться; это внесет только неразбериху и непонимание в головы нашей молодежи. Я думаю, что и сам юбиляр был глубоко изумлен предложением коллегии Наркомпроса (Вечерняя Москва. 1923. 14 дек. № 8).

Противодействия публичному чествованию Брюсова были большие. Раздавались всевозможные демагогические протесты против прославления «эстета, символиста, декадента». Склонялись и спрягались пресловутые «бледные ноги». Были демагогические выпады против Луначарского, которого не без основания считали инициатором этого чествования. <…>

Я слышала, что Брюсов пытался убедить Луначарского сделать юбилей скромным и интимным, только для литераторов и просвещенцев. Но, по-видимому, в силу политических причин, а также необыкновенно высокой оценки творческих заслуг Брюсова и его деятельности, коллегия Наркомпроса во главе с Луначарским настояла на самой торжественной обстановке вечера (Луначарская – Розенель Н. Память сердца. М., 1965. С. 61).

В 1923 году отмечалось 50-летие Брюсова, и Анатолий Васильевич был председателем Комитета по чествованию поэта.

По инициативе Луначарского Брюсов был представлен к ордену Трудового Знамени. Неизвестно, по какой причине – награждение писателя орденом в ту пору было делом новым и необычайным – ВЦИК отклонил представление наркома. Вот какой интересней документ, связанный с этим эпизодом, я нашла в своем архиве:

«Дорогая Ксения Семеновна! Так как сегодня мне придется сказать большую и ответственную речь на юбилее Брюсова, а я еще не готов; так как, кроме того, правительство недовольно отказом Брюсову в ордене и т. п. и я должен постараться как-то это исправить, <…> то я не приду в НКП.

А. Луначарский».

В результате появилась составленная Луначарским грамота ВЦИКа, где отмечалось, что Брюсов «внес ценный вклад в культуру своей Родины» (Еринова К. С. [254]254
  С 1921 по 1928 год К. С. Еринова работала личным секретарем наркома просвещения А. В. Луначарского.


[Закрыть]Вспоминая двадцатые годы // Литературная газета. 1965. 20 нояб. № 138).

16 декабря 1923 г. в Российской Академии художественных наук, под председательством А. В. Луначарского состоялось соединенное заседание Академии, Юбилейного комитета по чествованию Брюсова, О-ва любителей российской словесности. Высшего литературно-художественного института. Всероссийского союза писателей, Союза поэтов, посвященное творчеству Брюсова.

На торжестве присутствовали многочисленные представители научного и литературного мира: академик Ольденбург, проф. Котяревский, М. Н. Покровский и др. С речами выступили: А. В. Луначарский, П. Н. Сакулин («Классик символизма»), М. А. Цявловский («Брюсов-пушкинист»), Л. П. Гроссман («Брюсов и французские символисты»), Г. А. Рачинский («Брюсов и ВЛХИ»), С. В. Шервинский («Брюсов и Рим»). Затем с ответной речью выступил В. Я. Брюсов.

По настоятельной просьбе собравшихся юбиляр прочел два своих стихотворения. Поэтом В. Кирилловым было прочитано стихотворение «В те дни», посвященное юбиляру. Вечер закончился музыкальной программой (Юбилей Брюсова // Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1923. 18 дек. № 289).

Последняя <моя> встреча с Брюсовым была в декабре 1923 г., на его пятидесятилетнем юбилее. В зале ГАХН, где происходило первое чествование поэта (второе происходило в Большом театре), было многолюдно и душно, произносились длинные речи. <…> Валерий Яковлевич был заметно утомлен тяжелой ролью юбиляра, в перерыве мне удалось с ним поговорить.

– Ужасно досадно, – сказал утомленным голосом Валерий Яковлевич, – хвалят совсем не за то, за что следовало бы хвалить, и произведения выбрали плохие, не те, которые я люблю и ценю…

Я передал Валерию Яковлевичу стихотворение «В те дни», посвященное ему. Он был искренне обрадован и просил прочитать это стихотворение с эстрады, что мною и было исполнено во второй половине чествования (Кириллов В. Памяти В. Я. Брюсова // Прожектор. 1929. № 40).

В ТЕ ДНИ

Валерию Брюсову

 
В те дни я отдан был снегам,
Выл север строг, был сумрак долог,
Казалось, никогда ветрам
Не распахнуть свинцовый полог,
Мой темный, низкий потолок,
Иная жизнь здесь только снится…
Но вот, на золотой песок
Выходит гордая царица.
Царица – жаркая мечта,
Я бедный раб, нубиец черный,
Мне не обресть ее уста
И не расторгнуть плен позорный…
И только в звонком полусне —
Благоуханные баллады…
Но вот, иная даль в огне,
И гнев вздымает баррикады.
И каменщик, подняв кирпич
Над стройкой тягостной, острожной,
Задумался, услышав клич
Свободы близкой и возможной…
Любовно закрываю том,
Уж ночь, а не могу уснуть я:
За далью – даль, чудесным сном
Встают «пути и перепутья».
 

В. Кириллов

(Валерию Брюсову. М., 1924. С. 68).

ОТВЕТНАЯ РЕЧЬ БРЮСОВА В РОССИЙСКОЙ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ НАУК

Нужно ли говорить, как я глубоко признателен всем вам, которые вошли сюда, чтобы так внимательно приветствовать меня, и всем докладчикам, которые говорили обо мне столько добрых слов, которые я так мало привык слышать. Но, слушая эти добрые слова, я невольно вспоминал стихи Фета, написанные тоже по поводу его юбилея, когда праздновалось 50-летие его литературной деятельности. Фет говорил тогда: