Текст книги "Зов Лавкрафта (сборник) (СИ)"

Автор книги: Николай Романов

Соавторы: Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Александр Матюхин,Александр Подольский,Виктория Колыхалова,Алексей Жарков,Илья Пивоваров,Дмитрий Костюкевич,Елена Щетинина,Андрей Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Здесь хотя бы был намек на легкий ночной ветерок. Вадим перехватил щепотью футболку на груди и потряс, охлаждаясь. Глаза привыкали к темноте, и он различил слева какое-то здание. Наверное, вокзал.

Пошел на проступающий абрис.

– Двадцать минут, – крикнула проводница. – Далеко не ходите. Скоро откроются врата!

– А? – Он обернулся, но проем был пуст.

Врата? Послышалось, что ли?

Как беспокойные голоса, шелестела невидимая трава. Он выбрался на дорожку из камня, по которой наползал молочный слоистый туман. Над головой шептались планеты.

Серая масса приземистого строения надвинулась на него. Старое здание с обрамленным колоннами крыльцом. Он поднял телефон и прочитал изъеденную жучком вывеску: «Бетельгейзе».

Что-то щелкнуло и провернулось в голове, но не докрутилось, заклинило.

Из распахнутых дверей тянуло болотным воздухом, гнилью, под сводом коридора на грязном шнуре светила лампа в форме морской раковины.

Вадим обернулся. Успеет ли вернуться?

Ну, проводница его видела, да и время еще есть.

Он зашел, пытаясь заново прочувствовать романтику путешествий, тайну новых открытий.

Темно-зеленые облупленные стены, исчерченные вертикальными бороздами; грязь и мусор на полу; сети паутины под потолком. На стене справа кто-то искусно нацарапал рыбака, стоящего в лодке посреди гневных волн. Двери в боковые помещения были заколочены темными досками, из которых торчали квадратные шляпки гвоздей.

Вадим снова обернулся, чтобы посмотреть на поезд. Бездушная машина была единственной, кто знал, что он не должен здесь находиться, что это не конечная точка его пути – так казалось.

Увидел вагонные огни и пошел дальше.

Коридор уперся в помещение без дверей. В глубине горели свечи. Помещение напоминало внутреннее святилище, целлу; колонны и арки, увитые водорослями, отделяли его от внешней части здания.

Вадим ступил внутрь, бессильно переставляя ноги, и осмотрелся.

Мозаичный пол: изображения рыб и дельфинов, морских чудищ и божеств. Одно морское божество держало в руках якорь. Толстый слой пыли на полу не мог скрыть былой вавилонской роскоши.

Одна из стен была декорирована старыми деревянными дверями. Двери закрепили горизонтально, как огромные кирпичи, и покрасили в серый, черный, коричневый. У некоторых сохранились ручки и щеколды, из замков торчали массивные ключи.

Вадим почувствовал, как стучат его зубы. Сердце колотилось. Показалось, что вот-вот грохнется в обморок.

Тускло нагорали свечи, по стенам ползли и опадали ветвистые тени.

Вдруг черная дверь, прибитая к стене прямо напротив лица Вадима, распахнулась. Упала вниз.

Кладки за ней не было.

Космический мрак.

Дыхание Вадима прервалось. Он в ужасе отстранился. Точно заглянул за край в чудовищные глубины. Свечи задымились – за какую-то секунду они оплыли до жалких огарков – и разом потухли.

Он ринулся к выходу, колени подламывались. Липкие сетчатые тени раскачивались под сводом. Мигала далекая лампочка. С влажным шлепком опустились на мозаичный пол чьи-то ноги, огромные и когтистые, судя по звуку.

Вадим вынесся на крыльцо, ноги подкосились, он упал и пополз на карачках к поезду. Боялся обернуться, боялся снова услышать этот влажный звук.

Нет, ничего этого не было, тараторил он себе. Это усталость, это жара, дурной воздух. Это игра воображения…

Кто-то шагнул из мрака, подхватил его под руки и вздернул вверх. Вадим рванулся в сторону. Страх отнял голос, но придал сил. Вадим замахнулся на бесформенную тень – в груди шевельнулся какой-то уголек, отголосок триумфа перед схваткой – и лишь тогда понял, кто перед ним.

Сосед по купе. Коротко стриженный парень.

Попутчик всмотрелся в его лицо, мотнул головой и зашагал к вагону. Из темноты материализовалась девушка, пошла рядом.

Вадим отдышался. Отряхнул колени, ладони, мысли.

Ему удалось немного успокоиться. Убедить себя, что все дело в страхе перед пустым помещением… или, может, в каких-то ядовитых испарениях внутри заброшенного вокзала, которые проникли в его нервные клетки, мозг…

Вернувшись в купе, он долго лежал с закрытыми глазами. Соседи спали или делали вид, что спят. Поезд тронулся. Вадим подался в сон, тут же отпрянул. Привиделось, что снова падает и снова горит. Несколько кошмарных секунд жар – настоящий жар – облизывал кожу, а ноздри были забиты смрадом горящей плоти…

Пять лет назад самолет, на котором он летел, упал на взлетную полосу.

Вадим работал журналистом и часто путешествовал по стране.

В тот день, день своего тридцатитрехлетия, он летел домой. Возвращался с Курильских островов, жителей которых потрепало землетрясение. Устроившись в кресле, набрасывал черновик статьи. Мест хватило не всем: в «Ан-72», кроме Вадима и его коллег, летели беженцы. Один мужчина устроился на табуретке, которую принесла бортпроводница.

Три часа без происшествий. Под крыльями самолета уже показалась земля, как вдруг он заметил, что по стеклу иллюминатора течет маслянистая жидкость. В салоне появились второй пилот и бортинженер. Бортинженер открыл какую-то панель и стал возиться с лебедкой. У него дрожали руки.

Все хотели знать, что происходит. «Гидравлика полетела, – ответил летчик. – Не можем выпустить шасси. Придется вручную». Он сказал пристегнуть ремни, упереться ногами в передние кресла и прикрыть голову руками. Сказал, что все будет хорошо. Вадим сразу понял, что дело не в шасси… не только в шасси. Самолет падал. Это было очевидно. Кто-то из беженцев начал громко рыдать.

Было очень страшно. Вадим перетянул себя ремнем, уткнул колени в спинку переднего сиденья и стал ждать смерти. По салону бегал мужчина, которому не досталось места. Кричал, что ему нечем пристегнуться, затем упал на колени перед какой-то женщиной и обнял ее за ноги.

Вадим думал о том, что еще может сделать для своего спасения. Потуже затянул ремень. Затолкал сумку под кресло, чтобы не свалилась на голову, если самолет перевернется. Из Курил он вез несколько банок красной икры.

Приготовления к падению не избавили от страха. По позвоночнику струился мерзкий холодок, лицо покрылось испариной. Небо больше не держало неуправляемый самолет. «Ан-72» валился на землю, перина высотой в тысячу метров стремительно таяла. Вадим хотел помолиться, но не знал ни одной молитвы, поэтому просто повторял про себя: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»

Он неотрывно смотрел в иллюминатор. В нем что-то промелькнуло: падающая звезда или невесть как оказавшийся за бортом человек – Вадим не разобрал. Самолет трясло. Он сильно накренился и падал, падал, падал. Странно, но никто уже не кричал. Пассажиры застыли, тихо постанывая в ожидании неизбежного.

А потом наступила тишина. Вадим прижал голову к коленям, чтобы не видеть бледных испуганных лиц: страх превратил их в маски.

Пилот дотянул до аэродрома, но они не приземлились, а упали на взлетно-посадочную полосу.

Вадим услышал свист. Ремни безопасности впились в живот, и вот тогда… страх ушел. На него просто не осталось времени. Сознание уплыло, и Вадим провалился в чернильную пустоту.

Очнулся от толчка. Попытался понять, где он и что произошло. Тело болело, везде понемногу. Он лежал на чем-то теплом (двигатель, как выяснилось позже), заваленный креслами, и не мог отстегнуться. Трещало пламя.

Его вытащили пожарные, увезли в больницу.

Единственного выжившего.

В прессе и на телевидении катастрофу разобрали по косточкам. Ужасный удар сломал консоли крыльев и раздавил топливные баки. Задние стойки колес проткнули салон. Одна из них оторвала Вадима от пола вместе с креслом. Но не убила. Разорвалась обшивка. Кабина пилотов расплющилась…

Иногда ему снилось, что он сам выбирается из-под обломков и куда-то идет. Оборачивается и видит обуглившегося мертвеца, сидящего в кресле. Вадим горит, но не чувствует боли. Падает на черный песок и катается, сбивая пламя. Потом идет дальше. Отсветы пожара впитываются в кромешную тьму. К его груди приклеился расплавленный ремень безопасности, он не может его оторвать. Кричит, но никто не отвечает.

Он знает, что умер, но не знает, что с этим делать. Во сне он думает над тем, почему обгоревший мертвец остался в кресле и не пошел с ним. Думает, почему в мире, где каждые пять-шесть секунд успешно приземляется самолет, в мире, где ежедневно остаются в живых более трех миллионов пассажиров, – почему в этом мире именно он вытянул черную метку? Думает о перуанской школьнице, единственной выжившей после падения горящего самолета в джунглях Амазонки: она выбралась из-под обломков и девять дней шла вдоль реки, к своему спасению – стоянке рыбаков. Думает о том, куда идет он.

А потом перед глазами возникает неясная темная фигура…

В течение года после аварии он не мог полностью сосредоточиться на чем-либо важном. Постоянно думал о случившемся. Его пугали громкие звуки, летящие самолеты, высокие деревья (в такси, по пути домой из больницы, истекая потом под ремнем безопасности, он испугался, что раскачиваемые ветром тополя вот-вот начнут падать на дорогу).

Несколько раз в больнице при нем звучало слово «чудо», не менее дюжины – «ни одного перелома, только ушибы и растяжения», но на чудо это походило мало – скорее на проклятие.

Его преследовали кошмары. Он стал раздражительным, слабым и подавленным. Он не пил до катастрофы, не запил и после, но хватило других трещин. Постоянные стрессы разладили брак, в конце концов супруга подала на развод.

Он ушел из журналистики, подрабатывал мелким копирайтом. Редко выходил из дома, погруженный в пустоту нового существования. Пустота – единственная, что не предала, осталась рядом после того, как ушла жена, истлели дурные сны, а страх превратился в точку, на которой не можешь сфокусировать взгляд.

Дом на утесе вернул его к жизни. В это хотелось верить.

Хорошо, что в поездах нет ремней безопасности.

Вадим открыл глаза и повернулся к окну.

Увидел в отражении седого бородатого мужчину с прелой кожей. Страшную белую кожу избороздили глубокие морщины. Он дотронулся до щеки рукой, ковырнул у скулы – и кожа отвалилась раскисшим треугольным лоскутом, вместе с ней отошли мышцы, открыв белую скуловую кость.

Он закричал и проснулся.

Девушка на соседней полке неподвижно лежала с распахнутыми глазами. Затем облизнулась, словно слизала с губ его дурной сон, и спросила:

– Что это было?

Он молчал, глядя на нее, застрявший между двух кошмаров.

– Фотография? Статья?

Что-то хищное, жуткое, нечеловеческое на секунду поднялось из глубин и проявилось на ее нечетком лице.

– Он тебе приснился? – спросила она, не размыкая губ.

Отвернулась и накрылась простыней.

Я сплю, сказал себе Вадим, я все еще сплю.

По коридору прокатились семенящие шаги, и стало тихо, очень тихо, гораздо тише его надсадного сердца.

В четыре утра – было еще темно, но что-то проклевывалось, теплилось – поднялся по зову мочевого пузыря. Достал из рюкзака зубную щетку и пасту, накинул на плечи полотенце. Спрыгнул с полки, сунул ноги в сандалии, потянул за ручку сдвижной двери.

Дверь не поддалась.

Он дернул сильнее – без результата. Занервничав, Вадим рванул еще раз. Оглушительно лязгнуло железо, но дверь осталась на месте.

Вадим оглянулся, уверенный, что разбудил попутчиков.

На нижней полке под его местом кто-то лежал ничком. На дерматиновой обивке, без матраса и постели.

Значит, третий попутчик. И когда успел, на какой станции?

Ответов не было, и Вадим вернулся к двери. Дернул раз, другой, его захлестнула паника. Рука безвольно опала, но пальцы по-прежнему сжимали ручку, и она наклонилась в плоскости двери, открывая узкую щель. Дверь во что-то уткнулась. Он разжал потные пальцы, посветил телефоном.

Дверь упиралась в пластинку-стопор.

Вадим задвинул стопор и потянул за ручку – дверь шумно отъехала по направляющим. Путь в туалет был свободен.

Несколько минут ушло на то, чтобы разобраться с умывальным краном. При нажатии на шток из крана текла горячая вода. Вадим крутил одинаковые вентили (ни тебе синего, ни тебе красного), теребил шток, холодной так не допросился, но наконец в узкую чашу умывальника полилась едва теплая струя.

Он почистил зубы, умылся, затем намочил и намылил голову и пригоршнями стал сгонять с нее мыльную пену. Поколебавшись, напился из крана. На языке почему-то остался соленый привкус.

Настроение улучшилось: скоро конец мучений. Скоро утро – идеальное время для знакомства с чужим городом.

Идя по проходу, услышал монотонное песнопение:

– …прародитель тверди, даритель скипетра позлащенного, внемли мне… отче могучий, с помыслами превыше разумения человеков и ахуров, внемли мне…

За окнами брезжил рассвет.

Вадим открыл дверь, оглядел купе и вдруг замер, на мгновение закрыв глаза. Открыл в надежде, что предмет его испуга окажется иллюзией. Не оказался… У окна под его полкой, сгорбившись, сидел высокий мужчина. Положив на стол длинные костлявые руки и наклонив голову к правому плечу, он смотрел на Вадима одним мутноватым глазом, второй косился на спящего парня.

Тип с вокзала.

На лице мужчины лежала тень угрюмой улыбки. Лицо казалось остановившимся, застывшим на случайной эмоции.

Как он сюда попал? Поменял купе?

Глаз смотрел страшно, испепеляюще. Затем взгляд смягчился, мужчина отвернулся к окну.

Вадим прошел дальше по коридору и облокотился на поручень. Смотрел сквозь жиденький лес, сквозь светлеющее широкое небо. Проехали переезд. Возле путей стояла сонная женщина в оранжевом жилете с огромной, размером со зрелую тыкву, морской раковиной в руках. Из устья раковины торчали длинные паучьи ножки.

Вадим сморгнул мираж.

Осознал, что слышит разговор. Голоса доносились из купе.

– Долго, – сказал кто-то. Вадим решил, что это парень.

– Он искал дорогу, – сказала девушка.

– Но не явил себя.

– Еще есть время.

– Врата пройдены, – сказал третий голос, хриплый и узловатый. – Он с нами.

– Да, он с нами, – подтвердил парень.

– И’а, – сказала девушка.

– Точно он? – спросил парень.

– Дух луны зрит, – сказал мужчина. – Он меня сразу увидел.

– А что с этим? – спросил парень.

– Он зерно.

– Й’а.

– Й’а.

У Вадима закружилась голова. Деревья за стеклом кренились к поезду. Рельсы соседнего пути раздвинулись. В купе запели на непонятном языке.

Не вернусь, подумал Вадим, так и доеду. Заскочу только за рюкзаком. Но тут же решил, что это глупо, по-детски. И чего он испугался? Мокрое полотенце холодило шею. Он глянул на тюбик зубной пасты и щетку в руке, мотнул головой и вернулся в купе.

Попутчики сидели на нижних полках и выразительно молчали.

Девушка встала, задев Вадима плечом, и закрыла дверь.

Тут же раздалась барабанная дробь – кто-то стучал в дверь со стороны коридора.

Вадим вздрогнул. Мужчина с больными глазами приложил палец к губам. Глянул в окно. Стук повторился, но никто не стал открывать. Вадим почувствовал облегчение по этому поводу. Залез на полку. Мужчина встал – плешивая голова всплыла над полкой, – постоял, будто в раздумьях, и сел.

Девушка стояла и смотрела на дверь. Под ее вопросительным взглядом раздалась серия тяжелых ударов. Девушка постучала в ответ. За дверью послышались чьи-то удаляющиеся шаги.

Вадим лег лицом к окну.

Его глаза устремились в белесую пустоту. Из глубин мироздания поднимался великий туман. В молочных испарениях мелькали тени.

Вадим вжался лицом в подушку. Он снова падал, поезд падал в мистической пелене, как если бы она была бездонным небом.

А потом край вселенной стремительно приблизился, остался позади – и показался город.

Состав замедлился, покатил по степной окраине. Протяжно звонили далекие колокола.

Вадим провожал взглядом промышленные громадины: надшахтные башенные копры с выбитыми окнами из стеклянного кирпича, ржавые транспортеры. Заводские корпуса, змеящаяся сеть трубопроводов. Карьеры, отвалы, пыльные бурые дороги и красные лужи.

Он рассмотрел разрушенную стену, обращенную к рельсовой колее. Внутренние помещения были загромождены кирпичными перегородками и столбами. На этажерках и постаментах высились темные идолы. С перекрытий свисали толстые канаты, похожие на лианы; Вадиму почудилось, что они шевелятся.

Он рассматривал строй доменных печей за нитью реки. Каскады прямоугольных строений, расположенные на горном склоне. Серые стены, сетка панельных швов…

Поезд медленно тянулся, стремился по спирали к центру – Вадим все время видел в окне локомотив. Бурый, точно проржавелый насквозь, с заросшими грязью колесами.

Он почувствовал себя ужасно старым. Резко свело живот. Он стиснул зубы, чтобы не застонать.

Это все вода из-под крана, будь она неладна. И проводница, торгующая только кипятком. Резь поутихла, и он вернулся к пейзажу.

Проехали небольшую рощу. Монотонный ряд стволов и ветвей оборвался, и взгляду открылась покрытая туманом низина. Очередной производственный комплекс с выбитыми окнами и фонарными надстройками. Наружные стены из крупных бетонных панелей. Бытовые корпуса выступали через один, образуя архитектурный ритм, в котором было что-то от расчлененной на куски гигантской змеи. А за ними…

Что-то извивалось в белесом мареве, большое, серое. Обвивало высокие башни и низенькие строения, ползло между складами и инженерными зданиями – длинные серые щупальца с телесно-розовыми кольцами присосок. Они двигались лениво, как если бы имели здесь власть хозяина.

Бурая трава шевелилась, словно ковер. По ней прокатывали волны. Здания отделялись от фундаментов и кувыркались в безумном течении. До Вадима долетел скрежещущий звук землетрясения. В темноте свежего провала показалось что-то похожее на огромный глаз в аморфном отвратительном месиве. Глаз цвета крови.

Вадима накрыло волной ужаса.

– Господь Ноденс из рода Наксир, воитель Древних! – истошно закричал мужчина с больными глазами. – Явись же и яви себя!

Вскочивший парень стянул Вадима с полки. Пальцы девушки вцепились ему в шею.

Он не видел их лиц. Их будто стерли, превратив в бледные сумрачные формы. Зато видел кожистые крылья и белые, как кость, рога.

Желудок снова скрутило. Черная молния боли расщепила внутренности.

Здравый смысл кричал на языке пращуров. Они заманили его сюда, они принесут его в жертву неведомому божеству…

Вадим стал оседать в тесном проходе, когти соседки рвали спину, выковыривая позвоночный столб. Парень пытался засунуть пальцы ему в рот. Мужчина пел.

– Я обращаюсь к Тебе, Владыка джинов! Я призываю Тебя! Я заклинаю Тебя!

Боль и страх ослепили – он ударился головой обо что-то твердое, возможно, столик – ударился с размаху о взлетную полосу – ударился о яркое чужое воспоминание, о жажду охоты.

Его глаза широко распахнулись.

Нет, не жертва.

Он сжал челюсти – зубы скрежетнули по кости, погрузились в сустав, – надавил и выплюнул на пол извивающийся палец. Парень отшатнулся, опустился на полку, держа перед собой покалеченную кисть, из которой почему-то не спешила течь кровь.

Он развернулся и ударил девушку локтем в ухо. Маленькая голова откинулась в сторону, врезалась в дверной стопор – отвратительно хрустнуло. Он ударил снова, в безобразную маску, размытую мишень.

Развернулся, ухватил мужчину с больными глазами за рукав и рванул на себя. Встретил коленом. Отбросил под столик. Стал избивать ногами.

Поднял голову и уперся взглядом в грязное стекло.

В призрачном отражении увидел пожилого мужчину с длинной бородой и седыми патлами.

– Отец звездных богов, – выдохнуло сидящее на полке крылатое существо.

Он переступил через тело другой твари и выбрался в коридор.

Поезд стоял на конечной станции.

Стены и потолок косого коридора украшали гвозди с квадратными шляпками. В купе проводников на полке лежало высохшее тело в форменной одежде. На лице мумии отпечатался ужас предсмертного видения. Повсюду валялись разодранные пластиковые бутылки, пол был залит водой и напитками, темные лужицы стояли в запавших глазницах.

Он спустился на перрон и упал на колени. Его вырвало потоком соленой воды. Спазмы в желудки стихли.

Взвыли панцирные гонги, запели раковины. В голову хлынули воспоминания. Яркие языки утраченной памяти на миг ослепили его, когда он повел кругом глазами, чтобы поприветствовать тех, кто желал его возвращения. На платформе стояли люди и мверзи, ночные призраки, его безликие слуги.

– Защити нас от Древних!

– Верни смех наших сыновей!

Они хотели, чтобы он снова поселился на утесе.

Они принесли дары Ноденсу-спасителю. Ему, пять лет назад поверженному в высоком космосе проекцией Даолота и рухнувшему на Землю, где он укрыл искру своей жизни в человеческом теле, угасающем на руинах железной машины.

Мир, скрытый в тени.

И бог, скрытый в человеке.

«В каждом пшеничном зерне таится душа звезды» – прочитал где-то, когда-то, тот, в чьем теле он вернулся в затерянный среди пространства город.

Он оглянулся на поезд. Они, все трое, смотрели на него сквозь исцарапанное стекло – те, кто помог ему родиться заново, кто пробудил в нем Охотника.

В сердце разгорался огонь.

– Да приду я в мир Луны, – сказал он и поднялся с колен.

На далеких бакенах протяжно звонили колокола.

Он двинулся на восток, миновал пересохший водоем и красно-бурую кирпичную башню; прошел насквозь притихший город с мешаниной колониальных строений, церквями и погостами; тропинка вилась по луговым разливам к скале, на вершине которой стоял островерхий серый дом.

Дом не желал ему зла, не залучал его в свои сети – дом искал, звал.

И хозяин вернулся.

В небе неслись пронзительные крики чаек. Впереди бежал огромный бурый пес.

Ноденс, бог глубин, шел к восточному отлогу утеса. Он нашел длинную палку и поднял ее, нашел острый камень и приладил его к палке. Его горящие глаза неотрывно смотрели на дом, на кольчатое тело, обвившее его стены, на выпученные рыбьи глаза и гибкие вздувающиеся щупальца.