Текст книги "Глубинный путь"

Автор книги: Николай Трублаини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

4. Разговор на балконе

В конце дня Станислав и Нина Владимировна поехали прощаться со знакомыми. Лежа у себя, я читал газеты, которых не видел во время переезда через океан.

Начало смеркаться. Я отложил газеты и стал у стеклянной двери, которая вела на балкон. Вдали, над железнодорожной станцией, уже загорались огни, внизу катила свои воды Ангара, несколько лодок неслось по течению. Над рекой раскинулся зеленый массив новых парков.

На балконе, в углу, сидела в плетеном кресле Лида. Вероятно, она вышла сюда из двери рядом: на балкон можно было попасть также из соседних комнат. Девушка откинула голову на спинку кресла и, казалось, пристально вглядывалась в серо-синее глубокое небо. Я подумал: как отразилась на ней болезнь! Еще совсем недавно это была неугомонная, непоседливая и вообще очень веселая девушка…

Долго стоял я так, глядя на нее, а она все оставалась неподвижной. Мне хотелось угадать, о чем она думает. Неужели ее никогда теперь не покидали печальные мысли, связанные с болезнью и личной трагедией? Мне хотелось заговорить с нею, заставить ее забыть обо всем, что ее угнетало, хотелось, чтобы она засмеялась, позабыла о болезни. Но как это сделать?

Я простоял долго.

Небо потемнело, замерцали первые звезды. Над вокзалом и над деревней на холме засветились электрические огни.

Наконец, отважившись, я открыл дверь и вышел на балкон.

Лида повернулась ко мне.

– Потянуло на воздух? – мягко спросила она.

– Я сегодня еще не выходил на улицу.

– Отдохнули?

– Да, пятнадцатичасового сна оказалось вполне достаточно.

Она ничего не сказала. Я тоже молчал, не зная, о чем дальше говорить.

– А знаете, – вдруг отозвалась Лида, – я думала о вас.

Я удивился.

– Вы?

– Да, я. Когда вас не было, мне иногда хотелось написать вам длинное письмо… но отвечала я вам не очень любезно.

– И я не понимал, почему.

– И все же мне хотелось вас увидеть, рассказать о себе…

Она улыбнулась, ожидая моего ответа.

– Мы с вами давно не виделись, – сказал я. – Когда мы встретились в последний раз, вы ушли в таком отчаянном настроении… Думая о вас, я не мог не волноваться.

– В отчаянном? Нет… Тогда мне все было ясно.

«Что было ясно? – подумал я. – Может, и сейчас далеко не все ясно».

– Вы тогда дали мне поручение, – напомнил я.

– Вы выполнили его? – живо спросила она.

– Первого января я передал ваше письмо. Разве вы не знаете?

– Разумеется, я была уверена, что вы его передали. Но все же…

Она не договорила и снова откинулась на спинку кресла. Меня удивил ее вопрос, особенно последние слова. Ярослав не ответил ей?

– Расскажите мне, как вы жили все это время, что делали, – попросил я.

– Что же вам рассказать? Ничего особенного не случилось.

– Простите, но это трафаретный и почти всегда неправильный ответ.

– Принесите на балкон стул, сядьте и слушайте… И захватите, пожалуйста, мой жакет. Становится холодновато.

Выполнив поручение, я сел возле нее. В вечерних сумерках на ее лице не было видно признаков болезни.

– Весь последний год я работаю над новым сплавом, – накинув на плечи жакет, сказала Лида. – Он будет легче алюминия, но прочностью не уступит лучшей стали. Саклатвала мне давно уже предложил эту работу, и под его руководством я добилась первых успехов. Такой металл, собственно, уже найден. Много о нем я вам рассказывать не буду. Ведь вы в физике и химии смыслите, должно быть, мало?

– И вы так разговариваете с бывшим сотрудником научно-популярного журнала! – попытался я пошутить.

– Оставьте, я читала ваши очерки. Вы здорово выдумываете, и, может быть, из вас был бы толк, если бы вы по-настоящему изучали такие вещи, как физика, химия и математика. Я это прекрасно вижу, так как и сама не настолько подкована, как другие.

– Вы сейчас разговариваете точнехонько, как Нина Владимировна.

– По-видимому, она похожа на меня, если понравилась моему брату. Об этом свидетельствует и то, что мы не испытываем друг к другу особой симпатии. Это, говорят, случается у людей со сходными характерами.

– Чтобы вы особенно были похожи друг на друга, не скажу… Ну, и что же с вашим новым металлом? – перевел я разговор на прежнюю тему.

– Дело идет к тому, чтобы перенести исследования из лаборатории на завод и возможно скорее перейти к массовому производству. Сейчас над этим работает целый коллектив, и нужно признаться, я в нем уже не первая скрипка. Но это неважно… Я рада, что начать опыты довелось мне. Обидно, что не позволяют мне сейчас много работать… Да я и сама понимаю: так, как раньше, я работать не смогу… Мне становится все хуже и хуже, – тихо закончила Лида.

– Вы лечитесь, придерживаетесь режима, ездите на курорт?

– А! – махнула она рукой. – Меня лечат и инсулином, и какими-то новыми лекарствами. Дважды была в Ессентуках. Для меня составлен специальный режим. Лечат рентгеном. Иногда мне становится легче, но через некоторое время я снова чувствую ухудшение.

– Простите… вы уже вышли замуж?

– Нет, – тихо ответила она.

– Доктор Барабаш теперь в Иркутске?

– Нет, в Москве. Он проводит научную работу в эндокринологическом институте. Но скоро Юрий, вероятно, приедет сюда.

Она помолчала.

– Я думаю, что он очень хороший человек, – сказал я. – Он продолжает работать над изучением диабета?

– Да… бывают случаи, когда больные выздоравливают… Он сейчас изучает эти случаи.

– Где вы будете жить после замужества?

– Вы неприлично любопытны, – сказала Лида, и в тоне, каким это было сказано, чувствовалось, что мой вопрос ее рассердил.

Она подняла голову и стала смотреть на звездное небо.

С Ангары тянуло холодным ветерком. Чуть долетал шум улицы. Из ресторана слышна была музыка.

О чем думала Лида, я не знал, но понял, почему она рассердилась на меня. Снова во мне возникло подозрение, что, оставаясь сама с собой, она не может избавиться от мыслей о Ярославе и воспоминания о нем беспокоят ее. Он не ответил на ее письмо. После нашего разговора ночью на бульваре я надеялся, что он напишет ей. Но, возможно, он считал, что молчание – самый лучший способ порвать все отношения с девушкой, которую он любил, и отрезать себе путь к ней в будущем. Что бы Лида сказала, если бы узнала о моем разговоре с Ярославом? Стоит ли ей рассказывать? Это ведь – как то письмо, которое он ей так и не отослал.

Рассказать будет невежливо по отношению к Ярославу. Даже больше, чем невежливо.

Вдруг Лида спросила:

– Скажите, Ярослав при вас читал мое письмо?

– Нет. А что?

– Ничего… Я не понимаю, почему он не ответил.

– Но мне пришлось вскоре после этого видеть его, – поспешил я сказать. – Он был очень взволнован… Неужели вы с ним больше не встречались?

– Зачем? Я не хотела встречи. И он, кажется, тоже…

– За то время, что я странствовал, Ярослав Васильевич, по-видимому, составил себе здесь репутацию оригинала, – после короткой паузы заметил я.

– Оригинала?

– Вы ведь сами слышали, что о нем говорят как о чудаке.

Она порывисто повернулась ко мне и схватила меня за руку:

– А вы больше ничего о нем не слышали? Худшего, чем то, что он оригинал.

– Худшего? Нет. Вы что-нибудь знаете?

– Это страшно. – Я чувствовал, как дрожит ее рука. – Ведь… Вы знаете, некоторые обвиняют его даже во… вредительстве.

– В чем?

– Во вредительстве.

– Но какие основания для этого и кто выступает с такими обвинениями?

– Говорят, что академик Саклатвала целиком под влиянием Макаренко. Макаренко же, как главный инспектор туннельных работ, вмешивался буквально во все дела и добился того, что строят по его проекту. Его обвиняют в том, что он почти вдвое увеличил стоимость строительства и вообще натворил много бессмысленных вещей. Никто не хочет верить, что он делал это несознательно. Его считают талантливым инженером.

– Но все-таки, обвинение во вредительстве…

– Я не верю, я не хочу верить! – страстно воскликнула девушка. – Но есть люди, которые уверяют, что будто бы видели этого оригинала в московских ресторанах в подозрительной компании. Он якобы пил много шампанского и до утра танцевал с какими-то женщинами.

– Это ложь! Я не могу поверить.

– Слушайте! – Она больно стиснула мою руку. – Я вам признаюсь, зачем я сюда приехала. Я просила Саклатвалу, чтобы он вызвал меня сюда на работу, рассчитывая встретиться здесь с Ярославом. Я хочу поговорить с ним. Но он избегает меня. Помогите мне встретиться с ним!

– Хорошо… О чем же вы хотите с ним говорить? Простите за нескромность… Вы можете не отвечать.

– Нет, я скажу.

Лида немного подумала.

– Он всегда был со странностями. Я никогда не поверю, что он вредитель. Но мне временами кажется, что он способен мстить. Мне страшно думать, что он почему-то сделался человеконенавистником и мстит всем и каждому… Нет, простите, я чувствую себя такой глупой и непоследовательной, я сама не знаю, что говорю…

– За что мстить? Нет, вы ошибаетесь, Лидия Дмитриевна!

– Я боюсь за него. В Москве уже говорят потихоньку, что Макаренко нужно отстранить от строительства Глубинного пути и даже арестовать. Я очень прошу вас, устройте мне с ним встречу. Я писала ему, но он не отвечает…

Я обещал сделать все, что смогу. Но почему он не хочет с нею увидеться? Мне казалось, что я разгадал причину. Я резко спросил Лиду:

– Простите мне еще раз, но скажите – вы его перестали любить?

– Я? Вы ведь знаете… – растерянно проговорила она.

– А он любит вас и поэтому боится встречи с вами! – вырвалось у меня.

– Откуда вы знаете? – дрожащим голосом спросила она.

Я молчал. Но Лида заставила меня ответить. Без всяких подробностей я вынужден был все же кое-что рассказать ей о своем разговоре с Ярославом перед отъездом. Она жадно, не перебивая, слушала мой рассказ. Когда я кончил, она начала меня расспрашивать, добиваясь самых обстоятельных ответов. Я видел, что мой рассказ взволновал ее, и я жестоко укорял себя за длинный язык. Разве не лучше было бы промолчать? Ведь волнение могло ей повредить!

На балконе снова воцарилось молчание. Лида сжимала руками голову.

– У вас нет пирамидона? – спросила она наконец. – У меня очень болит голова.

Я пошел в свою комнату, разыскал порошки и, захватив стакан с водой, вернулся на балкон. Лида встала с кресла, оперлась на балюстраду и смотрела вниз, на черную, словно после дождя, асфальтированную улицу.

– Вернулись Станислав и Нина, – сказала она, глядя на подъехавшую к гостинице автомашину. – Сейчас они поднимутся сюда. Оставайтесь здесь, а я пойду к себе. Перестанет болеть голова, я выйду.

Она повернулась и пошла в свою комнату. В дверях она на мгновение остановилась, посмотрела на меня и спросила:

– Ярослав не давал вам читать мое письмо?

– Нет.

– А как вы думаете, он мог дать кому-нибудь прочитать его?

– Это совсем на него не похоже.

– А мне кажется, что его кто-то читал, – задумчиво сказала девушка и исчезла за дверью.

5. В роли доктора Ватсона

На следующий день я попытался встретиться с Ярославом Макаренко. Но найти главного инженера туннельных работ было нелегко. Утром я дважды несмело стучался к нему в номер. На стук никто не отзывался. Нужно было искать его в управлении строительства. Я должен был ехать туда еще и потому, что собирался сегодня быть у Саклатвалы и хотя бы коротко отчитаться о своей работе в командировке. Я был уверен, что длиннейший письменный отчет, в свое время посланный мной академику, он не читал.

В огромное здание управления строительства Глубинного пути я явился в одиннадцатом часу утра. Выяснилось, что туда, где помещаются кабинеты Саклатвалы, Макаренко и других руководящих работников, можно пройти, только имея пропуск. К счастью, выдача пропусков была как следует упорядочена и отнимала самое большее две-три минуты. Мне разрешено было пройти в секретариат Саклатвалы, а это давало возможность обойти кабинеты всех начальников. Прежде всего я направился в кабинет Макаренко, но узнал, что Макаренко еще позавчера выехал в восточную зону строительства и вернется только дня через три.

В приемной Саклатвалы я увидел Лиду. Едва я успел ей сказать, что Макаренко в Иркутске нет, как ее позвали к академику.

Я стал ожидать своей очереди. Поражало, что в приемной так мало посетителей: я был третьим на очереди и после меня никто больше не входил. Очевидно, секретариат Саклатвалы умел организовать дело так, чтобы посетители не отнимали у академика много времени.

К моему удивлению, меня позвали в кабинет, едва оттуда вышла Лида. Двое посетителей, пришедших раньше меня, были явно недовольны.

«Не она ли составила мне протекцию?» – подумал я, кивая девушке в ответ на ее приветливую улыбку.

Академик принимал в своем огромном кабинете. Я уже ранее слышал, что он любит большие комнаты. Окна были занавешены толстыми, не пропускавшими дневного света портьерами; комнату освещала только большая настольная лампа под зеленым абажуром.

Саклатвала поразил меня своей бледностью. Его длинная борода стала совсем белая, голову тоже покрыла седина. Как видно, в последнее время он очень много работал и уставал – и, отказавшись от прежнего режима, перешел к другим способам поддержки работоспособности. Об этом свидетельствовало и искусственное освещение в кабинете, и чашка кофе на столе перед академиком.

Академик встретил меня улыбкой, пригласил сесть и не обращать внимания на несколько необычную обстановку.

– Заработался, – сказал он. – Но уже осталось немного. Расскажите о вашей поездке.

Я очень ценил время руководителя строительства Глубинного пути и, не желая задерживать его, рассказал все за пять минут. Но академик не проявлял никакого желания отпустить меня.

– Так вы говорите, – сказал он, – что за границей сознают стратегическое значение нашего строительства?

– Да. Только по-разному оценивают это значение. Я писал в своем отчете… Не знаю, пришлось ли вам его видеть.

– Я внимательно прочитал его. Но мне хотелось бы послушать вас. Все это очень важно.

Что я мог ему рассказать еще? Сплетни, которые я слышал не столько от иностранцев, сколько от наших инженеров, приезжавших за границу? Я старался припомнить какие-нибудь факты, о которых не упоминалось в моем отчете.

– А скажите, верно ли, что там восхищаются колоссальным размахом нашего строительства?

– Безусловно. Но многие злобствуют и пророчат, что оно приведет к финансовому, а потом и экономическому краху нашей страны.

– А затем и к военному краху? – засмеялся Саклатвала.

– Во всяком случае, там есть люди, которые говорят: «Пусть строят по-грандиознее – чем дороже это будет стоить, тем полезнее для нас».

– Интересно. Ну что ж, увидим… Так… А что вы теперь собираетесь делать?

Административная работа мне надоела. Я сказал, что хочу вернуться к журналистике, и объяснил почему. Саклатвала не возражал.

– Я хотел бы сделать вас летописцем нашего строительства, – сказал он мне на прощание, – но это зависит от вас. Может быть, вы сами им станете. На днях у нас сессия Научного совета. Приглашаю и вас. Только знайте: писать о ней пока нельзя. Через год-полтора – пожалуйста. Вам будет полезно побывать на сессии.

Я горячо поблагодарил за приглашение. Насколько мне было известно, из журналистов на сессиях Научного совета бывал только Черняк, но ведь он сам входил в состав совета.

Я попрощался и пошел отыскивать Самборского. Нашел я его очень скоро и спросил, когда поедем на строительство.

– В конце дня. Сидите дома, я заеду за вами. Возьмем с собой также Аркадия Михайловича и Тараса.

Можно было возвращаться в «Витязь Иркут», что я и сделал.

Когда я входил в вестибюль гостиницы, меня кто-то позвал. Я обернулся и увидел человека, которого сразу не узнал. Только когда он подошел ко мне и протянул руку, я вспомнил, что это следователь, который когда-то неудачно разыскивал Тараса Чутя.

– Томазян? – спросил я.

– Он самый. Тоже живу здесь. И ищу вас.

– Если я вам нужен, прошу зайти ко мне.

– Нет.

Томазян взял меня под руку и повел к себе.

Через несколько минут мы сидели рядом на диване, и Томазян рассказывал мне довольно интересные вещи.

– Из Москвы я прилетел вчера вечером. Вы прибыли на день раньше и, верно, знаете о приключении с почтовым самолетом, который летел из Свердловска в Иркутск.

– О том, который потерял в воздухе двух пассажиров?

– Вот-вот. Этот случай меня интересует, потому что, мне кажется, он связан с преступлением, которое – вы, должно быть, припоминаете, – я не смог раскрыть года полтора назад.

– Очень хорошо помню.

– Так вот, я почти уверен, что тут действовала та же самая рука.

– Простите, разговор с вами для меня такая неожиданность, и… мне неясна причина преступления… ни тогда, ни теперь.

– Не бойтесь, я вас не подозреваю в этом преступлении, – засмеялся следователь. – Немного погодя я поясню вам, почему вы меня интересуете. Что касается причин первого преступления, они для меня тоже не совсем понятны. А вот второе – тут причину угадаете и вы, если я скажу, что вместе с пассажирами исчезла почтовая сумка с важной корреспонденцией, адресованной из лаборатории металлов строительного института сюда, в Иркутск.

– На имя Лидии Шелемехи?

– Откуда вы знаете?

– Она ведь работает в этой лаборатории, а сейчас приехала сюда по вызову Саклатвалы.

– Видите, вы знаете нечто, касающееся этого дела. Может быть, именно потому я и обращаюсь к вам.

– Но я больше ничего не знаю.

– Хорошо, хорошо. Теперь слушайте меня. Пока вы ездили по заграницам, здесь после непонятной истории с Тарасом Чутем заварились еще более непонятные дела. Я один из тех, кому поручено их распутать. Мы раскрыли несколько разведывательных иностранных организаций, заинтересованных строительством Глубинного пути. Но есть основания предполагать, что основную мы еще не нашли. Несколько дней назад мне казалось, что я напал на след, но… шпион в воздухе исчез с самолета. И не один, а с этим идиотом Черепашкиным. Сейчас в тайге ищут два трупа, однако боюсь, найдут только один… Черепашкина. По этому делу я и приехал сюда. Должен вам сказать, что в последнее время я из благопристойного юриста превратился в какого-то Шерлока Холмса и теперь ищу своего доктора Ватсона… Не для того, чтобы записывать мои мытарства, а для того, чтобы он помог мне разобраться в деле. Таким Ватсоном, я полагаю, могли бы стать вы.

– Я?!

– Да. Этому благоприятствует ваше длительное отсутствие, ваши дружеские взаимоотношения с людьми, которым грозит опасность, ваша наблюдательность. Я убежден, что она у вас есть. Наконец, ваша профессия. Мне нужен помощник, которого не могли бы подозревать в хороших отношениях со мной, которого считали бы безопасным и в то же время полезным те, кто охотится за государственными тайнами. Журналист, близко стоящий к руководящим кругам строительства, – это для любопытных весьма заманчиво. Кроме того, ваша профессия дает возможность легко передвигаться с места на место. Интересами прессы можно оправдать любую поездку, любую встречу.

Предложение Томазяна и его рассказ были для меня совершенной неожиданностью, и я не знал, что ответить. Но я не мог ему не верить. Факты, о которых он рассказывал, и то, что накануне я слышал от Лиды о Макаренко, – все это меня волновало. Я предвидел впереди немало неприятностей для тех, кого любил. Ответить согласием на предложение Томазяна мне было легко. Но я не совсем понимал следователя. Откуда у него такое доверие ко мне? По всей вероятности, он угадал мои мысли, потому что заговорил именно об этом:

– Вы удивлены, что я обратился к вам так сразу, без предварительных разговоров? Уверяю вас, что в свое время – вы только не сердитесь – я обстоятельно знакомился с вами, как со всеми, кто тогда имел какое-либо отношение к Тарасу Чутю. Впечатление от вас осталось самое лучшее. А о вашем поведении за границей рассказал один из тех, кого нам привелось задержать здесь.

Я вспыхнул. Это был намек на тот единственный случай, когда какой-то субъект, оставшись со мной с глазу на глаз, предложил мне за соответствующую плату дать «мелкую» информацию для одного агентства. Я тут же надавал ему пощечин.

– Он явился сюда?

– Да… И вынужден был сознаться.

– Я рассказал об этом случае только нашему консулу.

– Тоже знаю. Ну, а теперь мы с вами должны надавать оплеух кое-кому посолиднее.

– Хорошо, я согласен.

– Очень рад, друг мой Ватсон. В таком случае, позвольте вас коротко информировать. Мы будем встречаться редко. Для переписки я передам вам шифр. Несколько дней можете оставаться в Иркутске. По возможности, не выпускайте из поля зрения следующих людей: Лидию Шелемеху – через нее хотят раздобыть рецепт нового сплава; Самборского – у него сейчас находятся чертежи литостата новой конструкции, ну, и Макаренко. Последний знает все. Возможно, им тоже интересуются, хотя меня лично он интересует немного с другой стороны…

– Вы подозреваете его?

– А вы что-нибудь знаете?

– Слышал кое-какие сплетни.

– Беда с этими сплетнями! Хотелось бы не обращать на них внимания, но этот инженер как-то странно ведет себя. Я очень хотел бы ошибиться… Но об этом мы будем разговаривать особо, Ватсон…

– Вы долго пробудете в Иркутске?

– Сегодня выеду в тайгу проверить, как организованы поиски пассажира, выпавшего из самолета. Потом вернусь и буду сидеть здесь, пока этого потребуют обстоятельства.

– Я тоже собираюсь поехать сегодня с Самборским осмотреть один из участков на строительстве.

– Прекрасно. До свидания, Ватсон!

Мы распрощались. Я пошел к себе, но по дороге заглянул к Аркадию Михайловичу, чтобы предупредить его о нашей поездке. Профессор был дома один. Тарас ушел погулять.

Профессор ехать с нами не собирался.

– Хотел, хотел поехать, – жаловался старик, – я ведь несколько месяцев здесь не был, – говорят, все очень изменилось, – но меня задерживает одно дело. Ярослав дал мне сложную задачу… Мне хочется ее решить. Нужно посидеть, подумать.

– Любопытно, что это за задача?

– Подождите, голубчик, – сказал профессор. – Лучше посоветуйте, как мне оставить у себя Тараса.

– А что такое?

– Ярославу пришло на ум забрать мальчика к себе.

– А где Тарас теперь живет?

– С прошлой осени у меня. Я надеялся, что и на эту зиму останется. Он ведь в десятый перешел. Последний год в школе. Но нет, Ярослав вбил себе в голову какую-то чепуху… А главное, Тарас мой тянется к Ярославу… Просто беда!

– А какие у вас отношения с Ярославом?

– У меня отношения неплохие. Вы ведь знаете, наверное, его теперь все ругают… Ну, а я не решаюсь… Возможно, он ошибается… Упрям очень… Обсуждать с ним эту тему невозможно. Стал нелюдим. Только со мной, с Шелемехой и Тарасом разговаривает по-человечески. Ну ладно… подождем, пока строительство закончится.

Мы условились с Аркадием Михайловичем, что он пришлет Тараса ко мне.