Текст книги "Глубинный путь"

Автор книги: Николай Трублаини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

20. Свет гаснет

Бесконечно долго тянется время… Нервное напряжение и изнурительное ожидание обессилили нас, и мы все меньше надеялись на спасение. Вокруг, как и раньше, темная вода. Мы едва держимся на маленьких, напоминающих насесты для кур лесенках. Мы уже не способны даже на разговоры. Лида вздрагивает и, кажется, вот-вот упадет. Моя рука вовремя удерживает девушку. Ее одолевает сон. Мне удается уговорить ее поменяться местами – так, чтобы она могла положить голову мне на колени и подремать. Девушка соглашается на это предложение, но ставит условие:

– Через полчаса разбудите меня, и тогда вы будете спать.

– Хорошо, – отвечаю я, обнимаю ее левой рукой, чтобы она не упала, а правой изо всех сил щиплю себя за ухо, потому что чувствую, что вот-вот засну сам.

Она спит, и это наполняет меня радостью. Пусть выспится! Я не стану будить ее ни через полчаса, ни через час. Буду сидеть так, пока хватит сил, оборву себе уши, выдеру все волосы на голове, но не засну. Наши соседи смотрят на нас и готовятся последовать нашему примеру. До меня доносится их спор, кому раньше спать. Каждый уступает свою очередь. Побеждает машинист. Он садится на верхнюю перекладинку, техник спускает ноги в воду и кладет голову на колени машинисту. Смотрю на часы и убеждаюсь, что эти люди находятся в шахте почти тридцать часов. Да и я здесь уже около двадцати часов. А сколько еще придется пробыть на этих куриных насестах?

Я смотрю на Лиду. Усталая, измученная, как она все-таки прекрасна! Светлые локоны выбились из-под шерстяной шапочки и падают на чистый, без единой морщинки лоб. Глаза прикрыты длинными ресницами, маленькое, словно выточенное ушко чуть измазано грязью. Я чувствую прилив отеческой нежности к девушке, и в то же время завидую… трудно сказать, кому – Макаренко или Барабашу. Я так и не знаю, кого из них любит эта девушка.

Мне вспомнилась первая встреча у моря, голос девушки, вспомнились темнота на приморском бульваре и шум прибоя.

Но что такое? В туннеле начинает темнеть. Последние лампочки тускнеют, в них еще некоторое время блестят искорки и вдруг угасают совсем. Теперь нас окружают могильный мрак и тишина. Я сижу как окаменелый. Машинист тоже не говорит ни единого слова. Я его понимаю: он боится разбудить техника, как и я – Лиду. Кажется, если бы не спящая девушка рядом, я закричал бы от страха. Осторожно поднимаю ее и, как маленькую, беру на руки. Не знаю, откуда взялись у меня силы, но я крепко держу свою ношу, охваченный заботой только о ней.

Охватив ногами перекладинки лестницы, чтобы не упасть, я напряженно вглядываюсь в темноту, ожидая, не появятся ли там спасительные огоньки. Но ничего нет… Только от напряжения иногда что-то сверкнет в глазах и сразу же исчезнет.

Слышу, как машинист разбудил Гмырю, и тот едва не упал в воду. Потом Гмыря кричит мне, что придумал, как всем уснуть. Он советует привязаться к лесенке. Я негромко отвечаю ему и благодарю за совет.

Кажется, они привязали себя поясами к лесенке и уснули.

Я думаю о том, что если нам суждено погибнуть, то лучше всего встретить смерть во сне. Но сон, так одолевавший меня, исчез. Верно, мне суждено бодрствовать за всех в этой глубокой, страшной могиле.

Фосфорический циферблат часов показывает, что время тянется невероятно медленно. Чтобы чем-нибудь отвлечься, я пробую считать секунды. Пытаюсь досчитать до пятисот или до тысячи, сбиваюсь и начинаю снова, снова сбиваюсь… Потом начинаю вспоминать стихи любимых поэтов. Но ничего не могу вспомнить до конца.

Мысли скакали и все время возвращались к тому, что делается на поверхности. Где Макаренко, Кротов, Догадов, Аркадий Михайлович, Тарас? Вспомнился Томазян. Может быть, он сегодня или завтра прилетит сюда и уже не застанет своего Ватсона?..

И неожиданно мне пришла в голову одна мысль, которая объяснила, почему нас не спасли и… вероятно, не спасут. Чтобы попасть с подземного вокзала в Северную штольню, нужно пройти туннель. Высота туннеля сравнительно с высотой других подземелий значительно меньше. Там литостат этой лесенкой, на которой мы сидим, будет касаться потолка. Очевидно, туннель почти доверху заполнила вода, в нем не могут плыть ни лодки, ни плоты. Если даже допустить, что вода из подземного озера вся вышла и уровень ее в штольне больше не поднимется, то сюда никто не сумеет пробраться, пока воду не выкачают или не выпустят в море, пробив те перегородки, что еще разделяют Забайкальский и Дальневосточный секторы Глубинного пути. Значит, мы обречены на длительное пребывание в этом склепе, без еды, даже без возможности поспать. Перспектива не из приятных. И еще этот мрак…

Проснулась Лида. Она повернула голову, попробовала подняться и испуганно спросила:

– Что это?

– Выспались? – ответил я вопросом на вопрос.

– Где мы?

– До сих пор в Северной штольне.

– А почему темно?

– Что-то с электричеством… погасли лампочки.

Наконец она пришла в себя и вспомнила то, что ей, верно, казалось ужасным сном. Как хотелось, чтобы это в самом деле был только сон! Но это была жуткая действительность.

– А где машинист и техник?

– Они привязали себя поясами к лестнице и спят.

– Вы говорите правду?

В голосе ее звенела тревога.

– Правду.

– Их можно позвать?

– Можно. Вы хотите, чтобы я их разбудил?

– Нет, нет…

Она сказала это так нерешительно, что я понял: ее сомнения не исчезли.

– Уверяю вас… Можно позвать…

– Не нужно. Не будите их, – спокойнее сказала она. – Теперь поменяемся местами. Вы должны поспать. Я буду вас держать.

– Мы можем сделать так, как они: привяжем себя к лестнице. Будет спокойнее, и мы сумеем спать. Хотя сон у меня пропал.

– А вы хотели спать? Почему же вы меня не разбудили?

– Вы спали недолго. И так сладко спали. Жалко было будить.

Лида замолчала. Я хотел рассеять ее печальные мысли, но не знал, как это сделать. Мы поудобнее устроились на своих местах, и я привязал ее, а потом себя к лесенке.

– Ярослав сказал, что спускается к нам на помощь?

– Да. Он, вероятно, уже где-нибудь поблизости и делает все возможное, чтобы пробраться сюда на лодке.

– Почему же его так долго нет?

– Теперь сюда трудно пробраться. Может быть, нам придется провести здесь больше суток, пока подоспеет помощь.

Я объяснил ей, что, по-видимому, штольне больше не угрожает затопление: вода прибывать перестала. Должно быть, все верхнее озеро вытекло в туннель.

– Послушайте, – вдруг изменившимся голосом проговорила Лида, – они не придут за нами.

– Почему?

Случилось то, чего я так боялся: девушка вспомнила высоту туннеля и постигла безнадежность нашего положения. Мои выдумки не могли обмануть ее.

– Они быстро выпустят воду из туннеля, – сказал я и снова напомнил Лиде о плане прорыва перегородок между секторами.

– На это нужно много дней. Столько мы здесь не выдержим.

Она долго молчала и только минут через двадцать спросила:

– Есть ли у вас спички, бумага и карандаш?

– Есть блокнот и авторучка, но спичек нет. Зачем вам?

– Я хотела бы написать письмо. Его найдут когда-нибудь.

– Не говорите так! Этого не будет.

Должно быть, голос мой звучал не очень твердо, потому что она сказала шепотом:

– Вы сами не верите в возможность спасения. Конечно, мы будем цепляться за жизнь до последней минуты… но…

Я начал обстоятельно рассказывать ей о самых невероятных приключениях, в которых спасение человека было подобно чуду. Лида молчала, и я не мог угадать, как действуют на нее мои слова.

Немного спустя она заговорила голосом, полным грусти и нерешительности:

– Вы сильный. Может быть, вам посчастливится выжить…

– Лидия Дмитриевна!

– Не перебивайте. Вы можете называть меня просто Лидой. Так будет короче. Теперь, слушайте. То, что вы сейчас услышите, вы должны помнить только в том случае, если я погибну. Если я останусь в живых, вы забудете наш разговор. Хорошо?

Я молчал. Она поняла молчание как знак согласия и продолжала:

– Когда вы увидите Ярослава, скажите ему, что я его очень любила. Пусть он не ревнует меня к Юрке. Юрий – очень хороший и, вероятно, редко кто способен любить сильнее, чем он. Он посвятил мне всю жизнь. Иногда я верила в то, что люблю его, чаще старалась уверить себя в этом. Но никогда я не могла избавиться от мыслей о Ярославе и не переставала мечтать о нем. Он сам отказался от меня. Он говорил, что делает это ради меня, потому что верит – Юрий спасет, Юрий все сделает, чтобы вылечить меня. Может быть, он говорил это искренне… Но я чувствовала другое: больше, чем меня, он любил свои причудливые проекты, фантастические замыслы. Вот чему он подчинял свою жизнь, вот перед чем должно было отступить личное счастье. Что ж… он добился своего… – горько прошептала она.

– Лида, вы в самом деле думаете так о Ярославе?

– Это человек, который весь охвачен одной страстью. Когда он меня встретил, он заколебался… Я уверена, что он долго боролся со своим чувством… Наконец любовь была побеждена. Мне так хотелось встретиться с ним и не расставаться! Наши встречи были такими короткими, редкими и такими до боли счастливыми! Скажите, что, умирая, я думала о нем… Может быть, этого и не нужно, но я хочу, чтобы он знал о моей любви… Скажите ему и забудьте о нашем разговоре. Пусть это будет только его тайна.

Я слушал и думал, что Лида, вероятно, ошибается относительно Ярослава. Я думал о таинственности, окружающей этого инженера. Без всякого сомнения, он тоже любил Лиду, но только ли его проекты препятствовали этой любви? Не было ли правды в словах инженера Опока и академика Револа, говоривших о сознательном преступлении? Не могло ли это стать причиной, вынудившей его отказаться от Лиды? И что могло толкнуть такого человека на преступление, что могло заставить его калечить себе жизнь? Почему он так непомерно много работал и жил аскетом? Нет, я путался и ничего не понимал. Ни я, ни Лида – мы оба не знаем Ярослава Макаренко.

– Вы передадите ему то, о чем я вас просила?

– Лида, я уже забыл все, что вы мне сказали. Я уверен, что вы сами скоро будете разговаривать с Ярославом. Только – простите, что вмешиваюсь в ваши дела – мне кажется, что вы слишком тяжело и болезненно восприняли романтические отношения между вами и Макаренко. Когда мы выйдем отсюда и увидим над собой солнце, вам все покажется иным.

– Вы хотите сказать, что я ошибаюсь? Нет. Боюсь, что вы находитесь под влиянием толков, которые сейчас идут вокруг Ярослава. Меня саму иногда удивляет его поведение. Но вы ведь знаете Стася, моего брата. Так вот, он безгранично доверяет Ярославу. Мы с ним почти никогда не говорили на эту тему, но я знаю.

Итак, Станислав Шелемеха – третий человек, кроме Лиды, который верит Ярославу Макаренко. Кротов, Догадов и Шелемеха. Но Догадов и Шелемеха мало разбираются в тех сложных вопросах техники, о которых все инженеры спорят с Макаренко!

– Это было бы страшно… – вдруг прошептала Лида. – Тогда лучше не выйти отсюда.

В ее словах мне послышалось сомнение. Неужели она все-таки сомневалась в человеке, которого любила? От этой мысли у меня сжалось сердце.

Вдруг послышался гул мотора, литостат под нами вздрогнул и ожил. Наши соседи проснулись и громко нас окликали.

Где-то там, за пределами этого темного затопленного пространства, электромонтеры наладили подачу тока. Машинист оставил моторы включенными, и литостат сразу зашевелился.

Что будет дальше? Сначала мы не понимали, какой это нам угрожает опасностью, и даже обрадовались, что о нас заботятся, что где-то думают о нашем спасении. Но, когда машина медленно двинулась с места и мы поняли, куда она пойдет, нас охватило отчаяние. Литостат, направленный к выходу из штольни, дойдет до выемки, целиком погрузится в воду и утопит своих пассажиров.

Под нами гудели моторы. Окутанный мраком литостат медленно полз вперед, и мы, охваченные ожиданием катастрофы, слушали это гудение и напрасно вглядывались в беспросветную мглу.

Машинист крикнул мне и Лиде, чтобы мы подавали голос, а он, ориентируясь на голос, попробует доплыть до нас. Мы не знали, зачем это нужно, но поступили, как он просил. Если бы литостат шел быстрее, намерение машиниста окончилось бы печально. Но медленный ход машины дал Набокину возможность подплыть к нам.

Он изложил нам свой план: нырнуть, разыскать люк в кабину управления, пролезть в кабину и выключить моторы. Замысел смелый, но вряд ли его можно было осуществить. Машинист все же попробовал. Несколько раз он нырял в поисках люка и в третий или четвертый раз все-таки нашел его, но влезть в кабину не смог – не хватало дыхания. Он снова и снова повторял свои попытки, и каждый раз, тяжело дыша, выплывал, ничего не успев сделать. Мы не видели его и, только когда он подавал голос, узнавали, что он снова на поверхности.

Наконец, совершенно обессилев, он подплыл ко мне.

В то самое мгновение, когда я почувствовал руку машиниста на своем колене, литостат наткнулся на какое-то препятствие и неожиданно остановился. Возможно, он сошел с ровного пути и уперся в одну из громадных колонн или в стену штольни. Машина остановилась, издала похожий на кряхтение звук, но все-таки старалась идти вперед. Она медленно обогнула невидимое препятствие и двинулась дальше.

Еще несколько раз повторялось то же самое, несколько раз нам казалось, что литостат остановится, так как его не пустят дальше стена или колонна, но каждый раз мы ошибались: машина отползала в сторону и продолжала двигаться.

Мы уже почти не разговаривали и неподвижно сидели в ожидании конца. Машинист снова несколько раз нырял, стараясь пробраться в кабину. Наконец, окончательно убедившись в невозможности осуществить свое намерение, он пристроился возле нас, словно собираясь хорошо отдохнуть и после этого поискать еще какой-нибудь выход из отчаянного положения.

Техник Гмыря молчал, на вопросы отвечал тихо и неохотно. В голосе его слышалось какое-то странное равнодушие.

Когда же мы начнем уходить под воду?

Вероятно, каждый из нас не раз задавал себе этот вопрос. И вот, словно в ответ, мы почувствовали, что вода стала заливать нам ноги и подниматься все выше и выше. Лида крепко сжала мою руку, ожидая поддержки или ободряющего слова, но от волнения у меня перехватило горло, и я не мог говорить.

В этот момент я услышал, что машинист, тихо шепча себе под нос, ругается. Не знаю, как это произошло, но мое волнение вдруг исчезло, и я крикнул:

– Мужайтесь, товарищи! Мужайтесь!

Невероятное спокойствие почувствовалось в голосе техника, который откуда-то издалека ответил:

– Прощайте, товарищи!

Лида еще крепче сжала мою руку. Машинист перестал ругаться и обнял нас обоих. Вода уже доходила нам до плеч.

Трудно сказать, сколько еще минут оставалось нам жить. Должно быть, очень немного. Но вдруг вдали блеснул огонек… Один, второй… два подвижных огонька. И одновременно, не сговариваясь, мы закричали, насколько хватало сил.

Я не помню, что мы кричали. Вероятно, каждый по-своему звал на помощь.

Никто не отвечал нам, но огоньки то поднимались выше, то опускались, как будто подавая сигналы. Мы уже знали наверное, что это не лампочки, которые случайно загорелись. Нет, огоньки находились в руках у людей, неожиданно появившихся перед входом в штольню.

– Отвязывайтесь, – подтолкнул меня машинист.

В самом деле, это необходимо было сделать как можно скорее: вода доходила нам до шеи, а мы с Лидой оставались привязанными к лестнице.

– Гмыря, отвязывайтесь! – крикнул Набокин технику и бросился ему на помощь, так как техник неумел плавать.

Я проворно стал отвязывать себя и Лиду. Но это было нелегко. Еще немного – и мы вообще не смогли бы отвязаться: и так для этого приходилось с головой погружаться в воду.

Огоньки приближались, но еще быстрее литостат шел на глубину. Еще минута – и нам пришлось оставить его и броситься вплавь. Девушка немного умела плавать и ее нетрудно было поддерживать. Но машинисту – я слышал это по голосам – нелегко приходилось с техником. Тот, как камень, тянул своего спасителя вниз. Я оставил Лиду и поспешил к машинисту. Невзирая на темноту, я быстро нашел их. Теперь огоньки быстро приближались к нам и помогали ориентироваться.

Хорошо помню мгновения, когда на странном сооружении из досок и резиновых камер, к нам подплывали два человека. Они кричали нам ободряющие слова и бросали спасательные пояса. Я узнал в этих людях Макаренко и Догадова. Потом я услышал крик утопающей Лиды и увидел, как на помощь ей бросился в воду Догадов, находившийся ближе к ней.

Потом вместе с другими я очутился на этом плавучем сооружении.

Макаренко вытащил Лиду, которую поддерживал на воде Догадов.

Нас повезли к выходу из штольни. Там на чуть лучше оборудованном плоту ожидали два водолаза. Прошло немало времени, пока нас по одному в водолазных масках проводили под водой в туннеле.

Все промелькнуло, как сон. Теперь, в воспоминаниях, события тех дней, товарищи, спасшиеся вместе со мной, – все встает, как в тумане…

Нас на руках внесли в кабину лифта, подняли на поверхность и тоже на руках вынесли из кабины…

21. Собрание в столовой

Это случилось на следующий день после того, как нас спасли.

В столовой маленькой гостиницы девятьсот двадцать пятой шахты собралось несколько друзей, чтобы поговорить с теми, кого спасли последними. Здесь же был и врач. Он шумно протестовал против многолюдного сборища, но мы заявляли, что уже отдохнули. Мы и в самом деле неплохо отдохнули. Об этом свидетельствовал появившийся у нас после крепкого сна волчий аппетит. Потребность утолить голод и была причиной того, что местом встречи с друзьями мы выбрали столовую.

Здесь было уютно и приятно. В этой маленькой гостинице, где обычно останавливались только инженеры, приезжавшие в шахту из главного управления, все было приспособлено для того, чтобы обеспечить им возможность спокойно работать. Два десятка комфортабельно оборудованных комнат, гостиная, спортивный зал и определенный режим, которому все подчинялись, – все это делало гостиницу похожей на небольшой, хорошо организованный санаторий.

Хотя мы – Лида, техник Гмыря, машинист Набокин и я – и заверяли, что чувствуем себя совсем хорошо, но в действительности это было не совсем так. Все мы еще чувствовали некоторую слабость и нуждались в отдыхе. Я смотрел на моих товарищей – на каждом из них сказалось долговременное пребывание в затопленной штольне. Особенно отразилось оно на Лиде. Она заметно похудела, осунулась, глаза ее то и дело закрывались – ее одолевала дремота. Врач все время озабоченно поглядывал на нее.

Меньше других изменился машинист. К нему вернулись его жизнерадостность и энергия. Он шутил и привлекал общее внимание своими немногословными, но живыми и остроумными рассказами о приключениях прошлых суток и о том, как он хотел превратить литостат в подводную лодку.

В столовой поставили мягкие кресла. Это превратило комнату в гостиную. Да и гости интересовались не столько обедом, сколько нашими рассказами. Все столы были сдвинуты, и мы очутились в крепком кольце друзей.

Макаренко пробыл с нами всего несколько минут. Он спросил, как мы себя чувствуем, распорядился, чтобы мы отдыхали, и, пообещав скоро возвратиться, исчез. Положение в шахте требовало его присутствия.

Что делается под землей, мы не знали. Но вскоре в столовую ненадолго заглянул Кротов и коротко рассказал о том, что каждого из нас больше всего интересовало.

В туннеле пока никаких перемен. Работы в Восточной зоне продолжаются ускоренными темпами: необходимо как можно скорее пробить перегородку и выпустить воду из шахты в море.

Повторная катастрофа, едва не стоившая нам четверым жизни, была такой же неожиданной, как и первая. Но первое наводнение научило всех осмотрительности. И хотя воды прибыло больше, смертельная опасность грозила лишь нам четверым. Сначала всем казалось, что наше дело безнадежно. Туннель затопило почти совсем, и Догадов с плотовщиками уже не могли проникнуть в штольню. Правда, последний телефонный разговор со мной внушил нашим спасителям неясную надежду, что в штольне «могут оставаться живые». Макаренко вызвал водолазов и предложил организовать подводный поход в штольню. Промеры воды в туннеле и расчеты доказывали, что штольню затопило не полностью. Макаренко сам надел скафандр и стал во главе этой опасной экспедиции. Преодолевая течение, водолазы прошли под водой весь туннель до самого входа в штольню.

От Кротова узнать больше ничего не удалось: он спешил в шахту, где шли авральные работы. Аркадий Михайлович и Тарас, свидетели событий, дополнили рассказ инженера. Они практически не выходили из туннеля с тех пор, как случился повторный прорыв подземных вод.

– Мы хотели вернуться к вам, – говорил Тарас, – но нас не пустили. Мы очень тревожились и жалели, что не остались в штольне.

– Разве вам смерти захотелось? – спросил Набокин.

– Почему же смерти? – удивился мальчик.

– Шестеро на лесенках не удержались бы. Кто-нибудь из нас непременно погиб бы.

– Ну, если бы мы остались, то… Мы с Аркадием Михайловичем что-нибудь придумали бы, – так серьезно и уверенно заявил мальчик, что присутствующие не могли не рассмеяться.

Аркадий Михайлович сказал:

– Слышали бы вы, какие споры шли о том, можно или нельзя вас спасти. Не менее половины людей с карандашами в руках все время подсчитывали, какой уровень воды должен быть в штольне. Электрики по шею в воде прошли туннель, разыскали место, где порвались электропровода, и починили их.

Мы вспомнили, как неожиданно двинулся наш литостат, а Набокин объяснил, к чему бы это привело, если бы наши спасители опоздали хотя бы на минуту.

– А почему порвались провода? – удивленно спросил Гмыря.

– Неизвестно, – пожал плечами Тарас. – Электрики говорят, что провода не порвались. Их или разрезали ножом, или разрубили топором.

Услышав слова Тараса, я даже привскочил.

– Кто же это мог сделать?

Но Тарас и Аркадий Михайлович только развели руками. Профессор при этом отвел глаза в сторону.

– Если бы электрики не починили провода, нас вряд ли спасли бы, – заметил Гмыря.

– А может быть, наоборот? – сказал я. – Если бы никто не трогал проводов, мы не натерпелись бы такого страха.

На мои слова никто не обратил внимания.

– Сегодня на рассвете, – сообщил всезнающий мальчуган, – уровень воды все еще повышался приблизительно на миллиметр в час.

В это время в столовую вошел Догадов.

Трудно сказать, кого бы я мог встретить с большей радостью. Ведь, по сути, это он спас больше двухсот людей из Северной штольни.

Мы, четверо последних спасенных, поднялись со своих мест, чтобы приветствовать отважного палеонтолога. В комнате стало шумно.

– Вы не так уж плохо выглядите, – усаживаясь в кресло, шутил Догадов. – Еще немного – и доктор пошлет вас в туннель на аврал.

– Нет, – сердито объявил доктор, – через минуту я прикажу им разойтись по своим комнатам и в течение двух дней не позволю принимать гостей.

– Если нам угрожают такими страшными репрессиями, давайте сидеть, не раскрывая рта, – шутливо предложил я.

Но мы и без того вели себя очень спокойно, так как на проявления бурной радости у нас хватило энергии ненадолго.

– Я еще не успела поблагодарить вас, – обратилась к палеонтологу Лида. – Простите меня и позвольте пожать вам руку за то, что вы сделали.

Слова девушки взволновали Догадова. Он начал уверять, что все сделанное им мелочь, на которую не стоит обращать внимания, что он рад каждый день оказывать ей подобную услугу, хотя уверен, что вряд ли Лидия Дмитриевна очень хочет повторения таких ситуаций…

Одним словом, всем нам было весело и приятно, как бывает людям, которые после долгой разлуки или страшной опасности попадают в общество самых близких друзей и знают, что опасность миновала и больше не повторится.

И вдруг меня поразило выражение лица Аркадия Михайловича. Профессор насупился, словно был чем-то недоволен. Мне бросилось в глаза и то, что исчез Тарас. Я повернулся было к профессору, чтобы спросить, куда девался его секретарь, но мальчик вернулся в столовую в сопровождении Кротова.

Инженер был очень взволнован и даже не пытался скрыть это.

– Товарищи, простите, что я прерываю вашу приятную беседу, – обратился он к нам, – но положение в туннеле снова неожиданно усложнилось и требует немедленного вмешательства энергичных людей. Макаренко и я – оба мы просим прийти нам на помощь палеонтолога Догадова.

Догадов сразу же вскочил.

– Я к вашим услугам.

– А что случилось? – спросила Лида.

В это мгновение Тарас и профессор Довгалюк обменялись непонятными для меня взглядами. Профессор заметил, что я обратил на него внимание, и еще больше нахмурился.

– В ствольном ходе обвал, – объяснял Кротов. – Нужно спасать оставшихся там лифтовых рабочих.

– Так не будем терять времени! – воскликнул Догадов и поспешно направился к выходу.

За палеонтологом пошел инженер, за инженером бросился Тарас. Мы сидели молча, ошеломленные известием о новой катастрофе.

И опять Аркадий Михайлович удивил меня. На него, по-видимому, страшное сообщение никак не повлияло. Он ухватился руками за ручки кресла, подался вперед, словно готовясь к прыжку, и не моргая пристально следил за теми, кто в это мгновение выходил из комнаты.

В следующую секунду я понял, что старик знал больше, чем кто-либо из нас.

Едва Догадов открыл дверь и переступил порог, как на него бросился сзади Кротов, схватил его за локти и рванул вниз, стараясь повалить палеонтолога на пол. Кто-то схватил Догадова спереди. Там же очутился Тарас. В одно мгновение перед нашими глазами завертелся клубок из человеческих тел.

Все присутствующие вскочили со своих мест, кое-кто хотел приблизиться к живому клубку, но их остановил энергичный окрик Аркадия Михайловича:

– Товарищи, спокойствие!

В открытые двери вбежали несколько человек и окружили борющихся. Среди них я вдруг увидел Акопа Томазяна.

Догадов оказывал бешеное сопротивление. Он был силен и ловок – тем, кто боролся с ним, победа досталась нелегко. Но вырваться ему не удалось.

Через несколько секунд он лежал, прижатый к полу, и с яростью мотал головой, глядя на своих противников.

Из его карманов вытащили маленький пистолет, бумаги и какие-то пластинки. С последними, по приказу Томазяна, обращались очень бережно.

Томазян негромко объявил:

– Гражданин Догадов, он же Виноградов, он же Гелл, вы арестованы!

После этого следователь обратился к нам:

– Успокойтесь, товарищи! Человек, которого вы до сих пор считали не то журналистом, не то палеонтологом, на самом деле имеет совсем иную профессию. Вам не следует также считать его своим спасителем. Мы имеем неопровержимые доказательства того, что именно он устроил взрыв в туннеле.

Нетрудно представить себе, какое впечатление все это произвело на нас.

– Позвольте! – закричал вдруг Догадов. – Какое вы имеете право арестовывать меня? У вас нет никаких оснований!

– Не нужно кричать, гражданин, – спокойно остановил его Томазян. – Вот ордер на арест, а через два часа вам официально предъявят обвинение. Вот тогда-то вы и попробуйте высказать свои возражения против моих действий. Если, разумеется, у вас найдутся такие возражения!.. Заберите арестованного, – приказал он своим помощникам.

Догадова вывели.

Поклонившись нам, Томазян тоже вышел.

Мы смотрели им вслед, ничего не понимая.

К Лиде, очень взволнованной всем случившимся, приблизился Аркадий Михайлович.

– Этот субъект в свое время сбросил Тараса с поезда, – сказал он.