Текст книги "Рассказы о книгах"

Автор книги: Николай Смирнов-Сокольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Не знаю, известно ли вам, что Иваном Петровичем, кроме книги Иоанна Масона (1783), переведены с немецкого: Соч. Арндта «Об истинном христианстве», в 5 частях (1784). 2. «Апология, или Защищение вольных каменщиков» (1784).

Это я узнал наверно. Ему же приписываю я перевод с латинского «Избранных сочинений блаженного Августина» в 4 частях (1786). Не известно ли вам что-либо о майоре Оболдуеве, переводчике с немецкого «Карманной книжки для вольных каменщиков» (1780 и 1783) и «Братских увещаний к некоторым братьям свободным каменщикам» (1784)?

Еще раз прошу извинить мою докучливость, но меня так занимают эти вопросы, что я увлекаюсь ими невольно.

За себя и от имени всех любителей русской литературы и •истории, приношу вам благодарность за бумаги, касающиеся Карамзина, о высылке которых извещает меня В. С. Порошин. Черты жизни Карамзина, разъясняемые Тургеневым,– дело истинно важное и, так сказать, достолюбезное. Благодарю бога, что одарен чувством понимания подобной гармонии имен и что люблю их, как желательно было бы встретить почаще в нашем забывчивом и легкомысленном обществе.

В заключение осмелюсь выразить одно желание, искреннее и горячее. Где теперь бумаги Александра Ивановича? Как было бы хорошо издать их, с вашими указаниями! Одна «хроника русского», которую можно было бы теперь печатать без пропусков, чего стоит! Корреспонденция его должна быть кладом. Верьте, есть люди, которым дороги эти покойники, дорога мысль увековечить их имена. Пройдет наша литературная горячка, и обратятся к этим истинным образцам вкуса и просвещенной деятельности. От вас зависит многое для того, чтобы в данную минуту не оказалось недостатка в памятниках славного прошедшего.

С глубочайшим почтением и истинною преданностью имею честь быть вашим покорнейшим слугой М. Лонгинов.

Село Красное, 3-го октября 1866».

Таково собственноручное послание автора исследования о Н. И. Новикове – М. Н. Лонгинова.

На первый взгляд в письме нет ничего особенного. Может показаться даже, что пишет его весьма серьезный ученый, поставивший целью дать картину жизни прославленного своими Делами и страданиями деятеля просвещения XVIII столетия. Не забудем, что о Новикове писал Белинский, как о «необыкновенном и, смею сказать, великом человеке»3.

Не скупится на похвалы в своей книге и М. Н. Лонгинов. Однако в какую именно сторону они направлены?

В приведенном здесь письме характер деятельности Новикова обрисовывается так, что его труды, видите ли, были: «филантропические, издательские, типографские, книгопродавческие, педагогические, ученые», а главное: «масонские, розенкрейцерские, там-плиерские, иллюминатские». В исследовании М. Н. Лонгинова эта мысль получает еще большее развитие. Новиков в книге Лонгинова– это мистик, масон, алхимик, теософ. Лонгинов предпринимает все возможное, чтобы сделать в своей книге понятными «перевороты и отношения в русском масонстве и розенкрейцерстве времен новиковских».

Вот, оказывается, в чем главная задача «исследования» Лонгинова!

Даже по содержанию письма видно, что он в своей книге не уделяет и строки Новикову—писателю, сатирику, врагу крепостного права, врагу Екатерины II. Не просветителем, а насадителем мистицизма в России рисует Лонгинов в своей книге Николая Ивановича Новикова. За мистицизм, видите ли, его и покарала императрица!

«Он никогда не был собственно писателем,– пишет Лонгинов о Новикове,– образование Николая Ивановича было самое скудное».

Совершенно забыто, что Новиков был блестящим журналистом, чья полемика с «Госпожей Всякой Всячиной», то есть с самой императрицей, бесила ее куда больше, чем все розенкрейцеры и тамплиеры вместе взятые.

У нас еще продолжают и сегодня спорить, кто является автором знаменитого «Отрывка путешествия в...» – Новиков или Радищев? А Екатерина II не спорила—ей это было совершенно не важно. Важно было, что «Отрывок» был напечатан в журнале Новикова «Живописец», и в этом «Отрывке», как много позже писал Добролюбов, «слышится уже ясная мысль о том, что вообще крепостное право служит источником зол в народе» 4.

Екатерина II вовсе не была настолько недальновидной, чтобы не понимать – куда метили и «Письма к Фалалею», и новиковские «Пословицы Российские», в которых совсем не таким уже эзоповским языком говорилось и о том, что «Близ царя – близ смерти» или «Седина в бороду, а бес в ребро».

Да и кто не понимал, в чей адрес говорится:

«Имея седину в голове, женщина, я чаю искушением же беса, начинает думать, будто она в состоянии сочинять стихи и прозу, марает любовные сказочки, кропает идиллии, эклоги и другие мелкие сочинения, но успехов не видит...»

Или: «Старая и беззаконно проводившая дни свои женщина имела сына, которому хотя и за тридцать лет было, но он еще ничему не учился, ничего не делал и был неотступно подле своей матери. Она его ласкала, нежила, баловала и сделала наконец сущего тунеядца; беспрестанно уговаривала его жениться, но урод, заключая, что все на свете женщины так злобны и беспокойны, как злобна его мать, никогда не соглашался на женитьбу...» 5

Какая тут мистика? Намек на матушку-государыню и ее сынка-урода Павла Петровича – достаточно прямолинеен.

Подлинное лицо Новикова давно было ясно Пушкину, Белинскому, Добролюбову, Чернышевскому и Герцену. И именно в противовес им Лонгинов создает свое «исследование», в котором Новиков объявляется всего лишь издателем, книгопродавцем, мистиком и масоном. В остальном он-де «верноподданный» выпол-нитель «просвещенных предначертаний» государыни, лишь под конец запутавшийся в мистико-масонских делах.

Концепция была создана хитро и ловко и на много лет увлекла по этому пути почти все дореволюционное литературоведение. Даже Г. В. Плеханов пошел на поводу у этой реакционной легенды, так же придавая «масонству» Новикова главное и решающее значение. Советским исследователям пришлось не мало потрудиться, чтобы правильно оценить деятельность Н. И. Новикова.

* *

*

Кем же был автор книги «Новиков и московские мартинисты»?

Михаил Николаевич Лонгинов – библиограф и книголюб, автор множества заметок и статей о книжной старине. В круг литераторов он попал с детства. Его репетитором по русскому языку был молодой Гоголь6.

В свое время в обществе его любили. Он был веселый, общительный молодой человек, прославившийся как автор неприличных по содержанию стихотворений. Это было в начале пятидесятых годов. Его называли «поэт не для дам», и книжечку таких «опусов» он напечатал в Карлсруэ. Позже, став губернатором и сановником, он усердно скупал и уничтожал эти грехи юности.

В свое время Лонгинов был дружен с Некрасовым, хвалил Белинского, сочувственно отзывался о Чернышевском. Журнал «Современник» охотно печатал его библиографические заметки. Играл он в либерала усерднейшим образом, и в заметках его проскальзывали иногда мотивы защитника свободы печати.

К концу пятидесятых годов он резко порывает связи с демократическим и либеральным лагерями и переходит к Каткову, сотрудничает в «Московских ведомостях», «Русском вестнике» и других реакционных органах. Тон его заметок и исследований меняется.

По всему видно, что он делает это ради чиновничьей карьеры, которая быстрыми шагами идет в гору. В 1866 году он предводитель дворянства в Крапивинском уезде, в 1867 году – губернатор в Орле и, наконец, в 1871 – начальник Главного управления по делам печати, главный цензор русской литературы.

С яростью ренегата Лонгинов обрушил всю силу своего мракобе-стия на несчастную печать. Его свирепость удивляла даже видавших виды старых цензоров. Уничтожение книг стало его манией.

В 1872 году он спалил сочинения Радищева в издании Ефремова. Даже реакционное «Новое время» он обвинял «в сочувствии учениям социалистов». Поставленный на «охранение нравственности и порядка», Лонгинов показал свое лицо откровенного крепостника и стремился уничтожить все проявления прогресса. Гибель журнала «Искра» – его рук дело.

Скабичевский, попробовавший лично вступиться за свою, приговоренную Лонгиновым к сожжению книгу, так писал о нем Некрасову: «Признаюсь, видал я скотов на свете много, но такого скота мне не случалось еще видеть. Как только смотришь на него, то закипает такая злоба, что чувствуешь, с каким бы сладострастием влепил бы в его щеку здоровую пощечину. Признаюсь, после такой аудиенции я дал себе слово никогда к генералам не ходить, хотя бы дело шло о сожжении, не только моей книги, но всего моего семейства и меня самого»7.

Действовал Лонгинов чрезвычайно активно и даже пробовал организовать своего рода движение против «нигилизма». В «Литературном наследстве» (т. 22-24) есть любопытное сообщение профессора П. Н. Верков а о том, что Лонгинов пытался поставить во главе этого «движения» писателя И. С. Тургенева.

Впрочем, И. С. Тургенев писал о нем:

«Лонгинов, автор «Попа...» – сквернейший по всей Руси губернатор. Публично лаявший на царя за эмансипацию (освобождение крестьян.– Н. С.-С.) – сделан начальником нашей несчастной прессы!!—ничего хорошего ожидать нельзя...»8.

Ничего хорошего нельзя было ожидать и от его «исследования» о русском просветителе XVIII века Николае Ивановиче Новикове. Оно оказалось глубоко реакционным.

В январе 1875 года Лонгинов умер, и его замечательная библиотека (единственное, что у него было замечательного!) в настоящее время находится в Пушкинском доме.

* *

*

Интересующиеся литературным наследием Н.И.Новикова, особенно его журнальной деятельностью, поставлены сейчас в значительно лучшие условия, чем это было в начале моего собирательств а.

Работа Г. П. Макогоненко «Николай Новиков и русское просвещение XVIII-ro века» дает исчерпывающую характеристику деятельности замечательного писателя-сатирика. Сатирические журналы Новикова сейчас заново переизданы под редакцией проф. П. Н. Беркова.

Работа того же П. Н. Беркова «История русской журналистики XVIII-ro века» обстоятельно знакомит со всеми журналами, как самого Новикова, так и его окружения. Кроме того, под редакцией Г. П. Макогоненко изданы «Избранные сочинения» Н. И. Новикова. В этой книге собраны все лучшие статьи, фельетоны и другие произведения Н. И. Новикова и, в частности, перепечатано третье издание «Живописца», резко отличное от первого, переизданного П. Н. Берковым9.

Образ Новикова встает во всех этих работах в своем настоящем виде.

Новиков был приговорен Екатериной II к «нещадной казни», замененной 15-ю годами заключения в Шлиссельбургской крепости. Он был в заключении до смерти самой Екатерины II и вышел из крепости больной и разбитый.

Мне удалось собрать комплекты почти всех сатирических журналов, изданных Новиковым. Первый из них назывался «Трутень». Он выходил с 1-го мая 1769 года по 27 апреля 1770 года. В качестве эпиграфа Новиков взял слова из басни А. Сумарокова: «Они работают, а вы их труд ядите». Но, начиная с десятого листа, эпиграф пришлось снять и заменить новым: «Опасно наставленье строго, где зверства и безумства много». В этом журнале Новиков с исключительной смелостью полемизировал с Екатериной П. Журнал был закрыт по распоряжению императрицы. Однако Новиков успел напечатать второе тиснение этого журнала в 1770 году. Оба издания весьма редки10.

После закрытия «Трутня» Новиков анонимно, через подставное лицо, издает журнал «Пустомеля», который на второй книжке прекращает свое существование. Журнал был запрещен Екатериной II, разгадавшей издателя. Выходил журнал в течение июня—июля 1770 г.

Этот журнал особенно редок, и я его знаю лишь по перепечатке А.Н.Афанасьева, сделанной в 1858 году. И в этом журнале Николай Иванович Новиков продолжал линию, взятую им в «Трутне».

Не очень понятно, почему Екатерина II разрешила Новикову, после запрещения двух первых журналов, издавать еще третий, едва ли не самый злой. По-видимому, она не оставляла надежды увлечь издателя на путь «улыбательной» сатиры. Журнал носил название «Живописец». Он выходил так же листами с апреля 1772-го по июнь 1773-го года, после был закрыт.

Журнал имел огромный успех и выдержал несколько переизданий. Первая его часть за 1772 год была напечатана дважды. Она была выпущена вторично при выходе в свет второй части в 1773 году. Книгопродавцы считают это двумя изданиями «Живописца»– первым и вторым.

В 1775 году Новикову удалось выпустить третье издание «Живописца», отличное по содержанию от предыдущих. Это как бы собрание сочинений самого Новикова, который напечатал в этой книге свои статьи из «Трутня», «Пустомели» и «Живописца». Это обстоятельство убедительно доказывается Г. П. Макогоненко.

В 1781 году уже в Москве Новиков выпускает четвертое издание «Живописца», повторяющее третье.

Пятое издание вышло после ареста Новикова в Петербурге в 1793 году. Оно напечатано купцом Г. Зотовым, с третьего или четвертого издания, но с некоторыми сокращениями, очевидно, цензурного характера.

Много позже, уже в 1829 году, была напечатана еще раз только первая часть «Живописца» (с первого издания), в типографии Пономарева. Издание это явно «торгового» порядка.

Последним сатирическим журналом Новикова был журнал «Кошелек». Он издавался с 8-го июля по 2-ое сентября 1774 года и был закрыт на 10 номере. Время наступило более строгое, и сатира в этом журнале не поднималась до высот «Трутня» и «Живописца».

Журнал чрезвычайно редок, мне с огромным трудом удалось найти его.

При собирании новиковских сатирических журналов нельзя было пройти мимо журналов, сопутствовавших им в эти же годы. Среди них были журналы и прогрессивного характера, и журналы «верноподданнические», сатирическая линия которых вполне соответствовала желаниям Екатерины II.

К прогрессивным журналам этого времени принадлежат: «И то и сио» (1769) и «Парнасский щепетильник» (1770) – два журнала, издававшиеся М. Д. Чулковым. Далее – «Адская почта или переписка хромого беса с кривым» —журнал одного автора Федора Эмина (в 1788 году журнал был переиздан сыном Эмина, под новым заглавием —«Курьер из ада»). Далее – «Смесь» (1769), журнал Л. И. Сичкарева (издатель установлен П. Н. Берковым п) и редчайший ежедневный листок, издававшийся с 1-го марта по 4 апреля 1769 года офицером В. В. Тузовым. Листок этот назывался «Поденщина, или Ежедневные издания».

Все эти журналы чрезвычайно интересны.

К журналам менее прогрессивного или вовсе «верноподданнического» направления принадлежат: «Всякая всячина» и продолжение: «Барышек Всякой всячины» (1769-1770), «Полезное с приятным» (1769) – журнал преподавателей Кадетского корпуса И. Румянцева и И. Тейльса, «Вечера» (1772—1773) – журнал литературного кружка М. Хераскова и, наконец, три журнала В. Г. Рубана, весьма недаровитого писателя: «Ни то, ни сио» (1769; вторично напечатан в 1771 году), «Трудолюбивый муравей» (1771) и сборник «Старина и новизна» (1772—1773).

Кроме этого, выходил еще курьезный, полуграмотный журнальчик «Мешанина Катоноскарроническая» (1773). Таким образом, появление и деятельность целого ряда сатирических журналов, лучшие из которых, во главе с новиковскими, сумели встать в оппозицию к мыслям Екатерины II об «улыбательной» сатире, закончились закрытием последнего новиковского же журнала «Кошелек» в 1774 году. Этот год был годом разгара крестьянского восстания, положившего конец либеральным заигрываниям императрицы.

Кроме сатирических журналов, Новиков издавал ряд журналов (не говоря о газете) самых различных видов. Один из них (кстати сказать, редчайший из всех новиковских журналов)—«Санктпе-тербургские ученые ведомости на 1777 год» – фактически был первым русским библиографическим журналом. Его вышло всего 22 номера, и он почему-то совсем исчез с книжного горизонта.

Впрочем, в отношении новиковских журналов это вовсе неудивительно. Подавляющее большинство его изданий было оппозиционного характера. Так, в этом журнале, например, первой книгой, о которой дана рецензия, является «Наказ» Екатерины II, в то время книги почти запрещенной. Неумеренные похвалы журнала «Наказу» носят почти издевательский характер. Возможно, что журнал за это подвергся репрессиям, которые и сделали его редким.

Так же весьма интересен и редок новиковский журнал, носящий название «Модное ежемесячное издание, или Библиотека для дамского туалета». Он издавался в 1779 году, в год переезда Новикова из Петербурга в Москву. Четыре его книжки вышли в Петербурге, а остальные восемь в Москве.

Это – первый женский журнал в России. Ничего «модного» в нем нет, если не считать двенадцати гравированных картинок, изображающих щеголих в нарочито карикатурном виде. В остальном– журнал чисто литературный, рассчитанный на читательниц.

Очень редок и очень интересен журнал, носящий название «Городская и деревенская библиотека, или Забавы и удовольствия разума и сердца в праздное время». В этом журнале издававшемся с 1782 года в течение пяти лет, Новиков возобновил сатирическую деятельность, напечатав в нем свои знаменитые «Пословицы российские», едва ли не самое смелое его произведение по сатирической остроте и направленности. Вышло за пять лет всего 12 книжек журнала. Может быть, именно поэтому комплект его было трудно собрать.

Менее интересны журналы, также издававшиеся Новиковым (в некоторых он был только издателем): «Утренний свет» (1777—1780), «Московское ежемесячное издание» (1781), «Вечерняя заря» (1782) и «Покоящийся трудолюбец» (1785). Был еще детский журнал и прибавления к «Московским ведомостям», которых я не сумел найти. Зато исторические издания Новикова – «Повествователь древностей российских» (вышла всего одна книжка) и многотомная «Древняя российская вифлиофика» – стоят у меня на полках.

Наличию у себя довольно значительного собрания журналов XVIII века я обязан покойному ленинградскому книжнику-антиквару Семену Николаевичу Котову, страстно любившему и много лет их собиравшему. К деятельности Николая Ивановича Новикова он относился со священным трепетом и, зная, что я также чту его имя, незадолго до своей смерти уступил мне всю коллекцию. Позже я сам много лет дополнял ее.

Вообще, старые книжники всегда с глубочайшим уважением относились к памяти Н.И.Новикова. Старейший из них – А. А. Астапов – владел живописным портретом Николая Ивановича работы либо Левицкого, либо Боровиковского (об этом спорят до сих пор). Это – одно из семи повторений портрета, находящегося в Третьяковской галерее. Все они зарегистрированы В.Я. Адарюковым. В своих воспоминаниях Астапов пишет, что портрет «...подарила мне княгиня Белосельская-Белозерская, с условием, чтобы его никому не продавать: я вам дарю его, говорила она, потому что мои года на уклоне, а я его почитала и верю вам, что вы так же его уважаете» 12. По смерти А. А. Астапова портрет попал к преемнику его, книжнику А.М. Михайлову, после – к книжнику А.Г.Миронову и, наконец, ко мне.

Кроме газеты и журналов, Новиков издал огромное количество книг самого разнообразного содержания. Его личные труды: «Опыт исторического словаря о российских писателях» (Спб., 1772), «Древняя российская идрография» (Спб., 1773) и другие – весьма интересны. В. П. Семенниковым составлен библиографический указатель изданиям Н. И. Новикова13. В указателе 944 названия, для своего времени – это грандиозная цифра.

Самой светлой памяти заслуживает этот талантливый труженик у всех людей, любящих русскую литературу, русскую книгу.

Владимир Ильич Ленин в 1918 году, заботясь о монументальной пропаганде, предложил поставить памятники русским просветителям, писателям, ученым, революционерам. Из числа просветителей XVIII века им были названы Радищев и Новиков.

ПЕРВЕНЦЫ РУССКОЙ ПРОВИНЦИАЛЬНОЙ ЖУРНАЛИСТИКИ

В наше советское время название «провинция» вовсе потеряло свое значение и звучит нелепо, а порой просто обидно. Небывалый расцвет всей нашей необъятной Родины, множество новых городов (и каких городов!), возникших на пустых ранее местах,– все это потребовало заменить слово «провинция» каким-то новым, более правильным словом. Слово это еще не найдено, и бытующее иногда название «периферия», разумеется, ни в какой мере не соответствует тому, что приходится видеть сегодняшнему путешественнику по новой, преображенной советской стране.

Какая там «периферия»! В Запорожье, на месте жалкого когда-то городишки, строится и наполовину уже выстроен проспект домов-гигантов. Длина этого проспекта будет 26 километров!

Сорок-пятьдесят лет – много для человеческой жизни и немного для истории. Однако совсем недавно провинция еще была именно такой провинцией, о которой писал Глеб Успенский, что и события-то в «богоспасаемых» городах ее происходили всегда какие-то несуразные: то «вдруг, нежданно-негаданно, налетит по Железной дороге Рубинштейн, Давыдов» – с концертами, то просто на улицу и тоже «вдруг, забежит волк и перекусает возвращающихся с концерта меломанов...»1.

Можно представить себе, какими же были эти «богоспасаемые» города за сотню и более лет до Глеба Успенского!

Однако и тогда в городах этих билась живая человеческая мысль, которая порой весомо напоминала, что «не место красит Человека, а человек место»...

Не ахти как велик был город Ярославль в годы Екатерины II, но именно в стенах этого города вырос российский актер Федор Волков и было заложено основание первого русского театра. Этому же городу Ярославлю принадлежит честь выпуска первого провинциального литературного журнала в России, носившего название «Уединенный пошехонец» 2.

Молчавшая до 1786 года русская провинциальная пресса обрела голос, прозвучавший, правда, пока еще весьма робко.

Нельзя не согласиться с ярославским поэтом-демократом Л. Н. Трефолевым, посвятившим «Уединенному пошехонцу» отдельную работу, что не следует слишком строго относиться к малым литературным достоинствам этого первого провинциального журнала.

Никому не придет в голову, например, рассматривать ботик Петра I с точки зрения современного развития корабельного искусства. Он ценится как «дедушка» русского флота3.

Можно оказать такое же уважение и «дедушке» провинциальной печати—журналу «Уединенный пошехонец». Кстати, название его взято от заштатного городка Ярославской губернии – По-шехонье. Название этого городка стало в какой-то мере нарицательным для всякого захолустья. У меня есть любопытная и остроумная книга, выпущенная в Петербурге в 1798 г. Василием Березайским: «Анекдоты древних пошехонцев». Это смешные историйки о наивных провинциалах, несколько напоминающих виландовских «абдеритов», унаследовавших это прозвище от жителей древнегреческого городка Абдера.

Привившееся название «пошехонец» было позже неоднократно использовано М. Е. Салтыковым-Щедриным4.

К сожалению, в самом ярославском журнале «Уединенный пошехонец» сатирические нотки не получили развития. Художественная часть его была самого «верноподданнического» характера. Ценными являются только описания городов и уездов Ярославской губернии и всякого рода местные материалы.

«Душой» журнала и его фактическим организатором и редактором был некий Василий Демьянович Санковский. Еще студентом Московского университета он проявил себя как ревностный сотрудник журналов Хераскова «Полезное увеселение» (1760 —1762) и «Свободные часы» (1763). Вскоре, в 1764 году, он предпринял издание собственного журнала «Доброе намерение», выходившего в Москве.

Получив в Ярославле место секретаря Приказа общественного призрения, Санковский был «взыскан милостью» ярославского наместника Мельгунова. С его разрешения и при участии трех ярославских чиновников – Н.Ф.Уварова, А.Н.Хомутова и Н. И. Коковцева, он открыл типографию, в которой начал печататься «Уединенный пошехонец».

На всякий случай, в качестве сотрудника и духовного цензора журнала привлекли архиепископа Арсения. Архиепископ напечатал в нем ряд своих проповедей. Вообще «благочинию» открывали самую широкую дорогу, наперед заявляя, что ничего «сумнительного» в затеваемом журнале печататься не будет.

Кроме указанных лиц в журнале участвовали педагоги, чиновники. Тираж журнала, по всей вероятности, был незначителен, чем и объясняется то обстоятельство, что он давно уже является большой редкостью, вовсе исчезнувшей с книжного рынка.

С огромным трудом удалось мне найти для своей библиотеки хороший и полный экземпляр этого издания в двух томах, заключающих в себе все двенадцать номеров. Если отбросить всякого рода восхвалительные оды и проповеди – остальная половина журнала не лишена интереса и для современного читателя.

Журнал издавался и следующий 1787 год, но уже под другим заглавием: «Ежемесячное сочинение, издаваемое в Ярославле». Его так же вышло 2 части, чуть меньшего объема. Этого журнала, издававшегося теми же сотрудниками, но с несколько иной программой, Неустроев не нашел ни в одной библиотеке, а описал его по сведениям, сообщенным поэтом Л. Трефолевым. Журнал «Ежемесячное сочинение» Неустроев рассматривает как отдельный, самостоятельный орган, имеющий лишь косвенное отношение к «дедушке» русской провинциальной прессы—«Уединенному пошехонцу» 1786 года.

В истории русской журналистики «Уединенному пошехонцу» принадлежит определенное место. Иметь его в своей библиотеке– заветная мечта каждого книголюба.

* *

*

При внешне похожих обстоятельствах, но, как говорится, «на совершенно других дрожжах», возник и другой первенец русской провинциальной журналистики, имевший честь быть первым литературным органом Сибири. Журнал этот издавался в 1789—1791 годах и носил несколько причудливое название «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» . Издавался он в городе Тобольске и выходил, начиная с сентября 1789 года, ежемесячными книжками, примерно, по 60 страниц в каждой. На двенадцатой книжке, вышедшей в августе следующего 1790 года, журнал прекратился, очевидно, следуя принятому тогда большинством периодических органов обыкновению ограничиваться только годом существования.

Однако с января следующего 1791 года «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» начал выходить вновь и выдал подписчикам еще двенадцать книжек, прекратившись в декабре этого же года уже окончательно.

Таким образом, всего было выпущено в свет 24 книжки этого журнала, а не 28, как долгое время уверяли многие библиографы, считавшие, что перерыва в издании журнала не было, а просто 4 книжки за сентябрь – декабрь 1790 года сделались недоступной библиографической редкостью6.

По отношению к этим четырем книжкам такое определение было неверным, так как их вовсе не существовало, но по отношению ко всему комплекту первого литературного журнала Сибири – такое определение абсолютно справедливо. «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» – редчайшее русское издание.

Выше говорилось, что внешние обстоятельства возникновения журнала были сходны с обстоятельствами появления ярославского «Уединенного пошехонца»: меценатствующий наместник способствовал возникновению журнала, была организована первая в городе «вольная типография», печатавшая журнал, нашелся профессионал-литератор, ставший «душой» издания.

Все так же, только люди в Тобольске были совершенно иными, чем в Ярославле. Да и город был тоже отличен. Тобольск стоял в центре караванных путей из Сибири в Россию, из Европы в Китай и Бухару. Справедливо Тобольск называли сибирской столицей.

Наместником-губернатором был просвещенный и либерально настроенный Александр Васильевич Алябьев, женатый на близкой родственнице русского просветителя XVIII века Н.И.Новикова. А. В. Алябьев был отцом выдающегося композитора Александра Александровича Алябьева.

В годы издания журнала «Иртыш, превращающийся в Ипокрену» через Тобольск проезжал высланный «государственный преступник» Александр Радищев. Губернатор Алябьев, не убоявшись немилости Екатерины II, ласково встретил писателя-изгнанника, обошелся с ним, как с равным, дал ему возможность отдохнуть в Тобольске.

Пребывание Радищева в Тобольске в годы издания «Иртыша» дало повод предположить его участие в этом журнале. К сожалению, документального подтверждения этому не найдено, хотя сотрудничество А.Н.Радищева в «Иртыше» и не было бы удивительным.

Организатором «вольной типографии» в Тобольске, начавшей печатание первого сибирского журнала, был купец Василий Корнильев, владевший бумажной фабрикой, понимавший пользу просвещения и желавший всячески ему содействовать. В журнале «Зеркало света» можно найти известие о пожертвовании им в то время пяти тысяч рублей на устройство училищного дома в Тобольске. При этом, Корнильев вовсе не принадлежал к крупным сибирским богачам.

В семье Корнильевых родилась дочь Марья Дмитриевна Кор-нильева, которая в 1809 году вышла замуж за директора Тобольской гимназии Ивана Павловича Менделеева и подарила миру гениального русского ученого – Дмитрия Ивановича Менделеева7.

Первой книгой, напечатанной в типографии Василия Корнильева в год ее открытия под покровительством и при содействии губернатора Алябьева, была популярная в то время английская повесть, переведенная с французского—«Училище любви».

Переводчиком этой книги, а потом и инициатором выпуска в свет «Иртыша, превращающегося в Ипокрену» являлся поэт Панкратий Платонович Сумароков, игравший такую же роль в этом журнале, как и В. Д. Санковский в «Уединенном пошехонце». К счастью для сибиряков, он был человеком других, несравнимо более прогрессивных убеждений.

Судьба Панкратия Сумарокова сложилась крайне несчастливо. В 1785 году, получив в 19 лет чин гвардейского офицера, он совершил непростительную шалость, которая стоила ему дворянского звания и пятнадцати лет высылки в Сибирь.

Хорошо образованный, уже печатавшийся в журналах, молодой Панкратий Сумароков на свою беду был и недурным рисовальщиком. Подстрекаемый приятелем своим, вахмистром того же гвардейского полка Куницыным, поэт-художник, шутки ради, нарисовал сторублевую ассигнацию. Сумарокову и в голову не приходило, что легкомысленный Куницын сбудет ассигнацию в гостином дворе какому-то торговцу.

Узнав об этом, Сумароков пришел в ужас и позвал другого своего приятеля Ромберга– посоветоваться. Но что мог посоветовать ему Ромберг, к тому же столь же молодой, как и он? Решили дожидаться событий, которые и не замедлили развернуться.

Купец, принявший ассигнацию вечером, при скудном освещении, утром, разглядев подделку художника, поднял тревогу на весь гостиный двор. Нашлись люди, видевшие Куницына, и дело быстро раскрылось. Надо ли говорить, что и Сумарокова, нарисовавшего ассигнацию, и Куницына, ее сбывшего, и Ромберга (за то, что знал и не донес) – арестовали, разжаловали, лишили дворянского звания и отправили в Сибирь.

Как ни доказывали Екатерине II отсутствие злонамеренности в поступке юноши, как ни заступались за нашалившего Сумарокова друзья и товарищи по полку, Екатерина была неумолима. Носились слухи, весьма похожие на правду, что в бумагах Сумарокова, к тому же, нашли стихи его, написанные в не слишком «верноподданническом» духе, которые, по-видимому, и решили все дело. Сумароков оказался в Тобольске8.