Текст книги "На службе военной"

Автор книги: Николай Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Вокруг машины собралась какая-то шумная компания. Просят довезти до Московского вокзала. Выяснилось, что это хор, который спешит на выступление. Получив согласие, артисты быстро расселись в кузове и тотчас же затянули песню.

Наверное, это было любопытное зрелище: машина с двумя орудиями медленно ползла в людском потоке через Марсово поле, затем по Невскому проспекту, а в ее кузове дружный хор громко распевал революционные песни. Теперь для нас уже не было никаких преград. Нигде больше не останавливали, не спрашивали документов. Нашим пропуском стала песня. Тепло распрощавшись возле вокзала с новыми друзьями, мы, наконец, добрались до своих казарм. Нас ждал скромный ужин – порция хлеба, ложка подсолнечного масла и несколько кусочков пиленого сахара.

На следующий же день началась боевая учеба у орудий. Многие из красноармейцев были опытными солдатами, поэтому занятия шли успешно, пушечники быстро становились гаубичниками.

Однажды я с разрешения командира батареи отлучился, чтобы навестить отца. Наутро, прибыв в казарму, я был ошеломлен сообщением о том, что батарея по тревоге убыла на фронт под Псков. Оказалось, что десять красноармейцев нашей батареи тоже отстали и требуют срочной отправки в свое подразделение.

Вскоре у меня на руках были проездные документы на одиннадцать человек. Получено продовольствие на дорогу – и вот уже мы в поезде, в жестком вагоне третьего класса. Много шутили, рассказывали смешные случаи из своей жизни.

Поздно вечером улеглись спать, установив дневальство. Каково же было мое удивление, когда, проснувшись на рассвете, я увидел всего лишь одного красноармейца.

– Где же остальные?

– Да псковские все,– пояснил красноармеец.– Увидели родные места и махнули домой за сухарями. Разве удержишься?

– Но ты же удержался, а ведь тоже псковский.

– Так я ж дневальный, на службе нахожусь. Пост бросать нельзя, это каждый понимает.

Невозмутимость собеседника еще больше взвинтила меня.

– Это же дезертирство!

– Какие же они дезертиры? – пытался защитить своих друзей красноармеец.Они же не сбежали совсем, а ушли на денек домой на побывку. Сухариков с сальцем захватят, и все явятся, как голубчики.

На следующий день на одной из станций мы догнали эшелон со своей батареей. Он стоял на запасном пути. Командир батареи обрадовался моему прибытию, а в отношении девяти беглецов не выразил особого удивления: он уверен, что они скоро появятся.

Псков в это время был захвачен германскими войсками. Там же орудовала банда Булак-Балаховича.

Наша батарея опоздала: Псков взяли без нашего участия. Нас направили в сторону Изборска, где противник проявлял упорство в обороне и даже пытался наступать вдоль железной дороги.

Части Красной Армии на этом направлении имели мало артиллерии, но зато в их распоряжении был бронепоезд "Стенька Разин", вооруженный морскими орудиями разных калибров. На бронепоезде служили моряки. Белогвардейцы их очень боялись. "Стенька Разин" нередко выдвигался на первые линии нашей пехоты и вступал в огневой поединок с бронепоездом противника, заставляя его спасаться бегством.

Первые бои

Нашей батарее было приказано занять позицию около деревни Красная Репка, чтобы своим огнем прикрывать железную дорогу.

Однажды вражеский бронепоезд в предрассветном тумане проник в расположение наших войск. Этого никто не ожидал. В нейтральной полосе был разрушен небольшой мост. Это препятствие казалось непреодолимым. Никому и в голову не приходило, что противник может тайком починить мост. Мы проснулись от грохота. Снаряды рвались в районе нашей батареи. Правда, это была беспорядочная стрельба, она не причинила серьезных потерь, но поволноваться нас заставила крепко и на всю жизнь научила бдительности.

Мы быстро открыли ответный огонь. Сначала была проведена короткая, но уверенная пристрелка, потом командир батареи перешел к стрельбе на поражение. Снаряды ложились вблизи бронепоезда, они разрушили железнодорожное полотно, отрезав врагу дорогу к отступлению

Где же наш "Стенька Разин"? Как он нужен в эту минуту! Но телефонная связь была нарушена, и мы не имели никакой возможности позвать моряков на выручку. Оставалось рассчитывать только на свои силы. У нас было мало боезапаса, но на этот раз командир батареи решил снарядов не жалеть.

И вот раздается общий крик радости: наш снаряд угодил в паровоз и вывел его из строя. Теперь-то уж конец вражескому бронепоезду... Но почему медлит пехота? Командир батареи посылает к пехотинцам конных связных. Мы продолжаем вести методический огонь по бронепоезду. Враг не стреляет, но к бронепоезду не подойти – его обороняет пехотный десант

Снова и снова взываем к нашей пехоте, но все безрезультатно. А белые не дремали. Из тыла противника примчался паровоз с платформой. Белые быстро починили разрушенный участок дороги. Паровоз подошел к бронепоезду подцепил его и потащил в свой тыл. Наши снаряды рвались близко от ускользающей добычи, но прямых попаданий не было.

Командование пехотной части прислало нам свою благодарность и даже ценные подарки для отличившихся артиллеристов, но от этого не было легче. Мы поняли, что стреляем пока плохо. Командир батареи А. Г. Шабловский стал уделять еще больше внимания обучению подчиненных. Особенно упорно отрабатывали мы правила пристрелки и стрельбы на поражение. Тренировались, взаимно проверяли знания и навыки друг у друга.

Мы по очереди дежурили на наблюдательном пункте. Но когда надо было вести огонь, командир батареи всегда как-то мгновенно оказывался здесь и сменял дежурившего. По правде сказать, еще не доверял нам такое важное дело, как стрельба через головы своих войск. Но мало-помалу он стал поручать мне, своему помощнику, управление несложными стрельбами. У нас была небольшая партийная организация и группа сочувствующих. Наш военком тов. Славкин по молодости и неопытности обычно ограничивал свои функции снабжением бойцов газетами. Коммунисты сами проявляли инициативу, проводили короткие беседы с красноармейцами и младшими командирами по "текущему моменту". К этой работе привлекались и сочувствующие. Бывало, получишь газету, прочтешь в ней о важнейших событиях за последние дни и без промедления начинаешь делиться прочитанным со своими товарищами. Такие непринужденные и как бы случайные разговоры играли большую роль в политическом воспитании бойцов, укрепляли боевую дружбу. Наши войска вскоре взяли Печоры. Здесь-то и разыскали, наконец, свою батарею девять псковичей, которые ездили домой "за сухарями". Беглецы радостно стали обнимать своих друзей. В это время появился комиссар батареи. Славкин посчитал возвратившихся дезертирами и объявил им, что они арестованы.

Назначив одного из арестованных – Матвея Белова – старшим, он вручил ему сопроводительную бумажку и приказал всем немедленно отправиться в трибунал, который находился неподалеку, в пехотной части. Арестованные явились туда, и сразу же началось разбирательство их дела. Им вынесли общественное порицание и отправили обратно в свою батарею для продолжения службы. Как рассказывали потом, работники трибунала поразились тому, что "дезертиры" сами прибыли на суд, без конвоиров, без охраны. Не часто бывает такое. Бойцы чистосердечно раскаялись и дали обещание искупить свою вину в боях.

Вернувшиеся в батарею красноармейцы были рады благополучному исходу. Все они после честно несли службу.

Части Красной Армии продолжали продвигаться вперед. Нашу батарею все время держали вблизи железной дороги,– видимо, нас считали специалистами по борьбе с бронепоездами. Немалое значение придавалось и калибру орудий батареи, которую частенько называли тяжелой. Ее снаряды наводили страх на вражеских солдат. Но некоторые пехотные начальники были недовольны темпом стрельбы и часто требовали от нас вести беглый огонь. Однако командир батареи предпочитал методический огонь, чтобы иметь возможность корректировать каждый выстрел: мы постоянно испытывали недостаток боеприпасов. Иногда нам присылали шрапнель старых образцов, но она не соответствовала таблицам стрельбы. Наши приемщики предпочитали брать со складов "бомбы". Это название перешло к нам из царской армии, где бомбой назывался артиллерийский фугасный снаряд весом более одного пуда. Такой же снаряд, но весом менее пуда, назывался гранатой.

Из гаубицы стрелять фугасным снарядом было много проще, чем шрапнелью, поэтому мы, строевые командиры, радовались, когда у нас на огневой позиции имелись бомбы. Если стрельба велась по живой силе, взрыватели их устанавливались на осколочное действие.

В середине декабря 1918 года наши части вошли в г. Валк. Батарее было приказано в составе сводного отряда тов. Жучкова наступать западнее Юрьева. Наступление развивалось успешно, все стычки с белогвардейскими отрядами оканчивались в нашу пользу, отряд почти не прибегал к огню наших гаубиц.

В ноябре-декабре 1918 года молодая Красная Армия деятельно помогала трудящимся Эстонии и Латвии в борьбе с иностранными интервентами и местными буржуазно-националистическими элементами.

Но силы у нас таяли, пополнений не поступало. Артиллерийские снаряды приходилось расходовать бережно. Только что возникшие в Прибалтике органы Советской власти охватывали своим руководством и влиянием далеко не всю подчиненную им территорию. Дело дошло до того, что в наших тылах белогвардейцы проводили скрытые мобилизации. Всем нам приходилось быть настороже. Не раз в ночное время задерживали вблизи батареи подозрительных вооруженных лиц.

Интервенты и эстонские буржуазные националисты, получив подкрепление извне, в январе 1919 года стали теснить разрозненные и малочисленные части Красной Армии. Бои были тяжелыми и изобиловали многими неожиданностями.

Однажды утром мы потеряли связь с пехотным подразделением, в составе которого действовала батарея. Командир приказал включиться в полевой кабель, пытаясь таким образом связаться с командиром отряда.

– Батарее без промедления следовать в Юрьев! – было приказано по телефону.

На пути в Юрьев мы увидели на опушке леса цепь пехоты, которая, видимо, только что развернулась. Через несколько минут над нашими головами засвистели пули, а потом около нас стали разрываться шрапнельные снаряды, которые, к счастью, были с установкой "на удар", поэтому не принесли нам никакого вреда. Мы продолжали свой путь, кони мчались во весь опор. Красноармейцы открыли из винтовок ответную стрельбу. Вскоре батарея скрылась за складку местности и ушла от преследователей.

Оказалось, что мы получили приказание двигаться в сторону Юрьева не от нашего штаба, а от белогвардейцев: в спешке не догадались проверить, с кем разговаривали по телефону. Белогвардейцы, воспользовавшись нашей оплошностью, хотели перехватить батарею.

Когда мы проскочили опасный участок пути, я поблагодарил за инициативу красноармейцев, самостоятельно начавших стрелять по врагу. Но когда пожимал руку бойцу, который первым открыл огонь, тот сильно смутился,

– Товарищ командир, – признался он, – а я ведь так, наобум лазаря палил. Просто, чтобы наши кони ходчей шли!

Батарея участвовала в непрерывных боях на западных подступах к Пскову. Наши старушки гаубицы образца 1909 года с клиновыми замками то и дело выходили из строя, приходилось их ремонтировать.

15 апреля 1919 года был для меня знаменательным днем: партийная ячейка батареи приняла меня в ряды Коммунистической партии. Вскоре в политотделе 10-й стрелковой дивизии мне вручили партийный билет. Я стал еще острее чувствовать личную ответственность за защиту завоеваний народа.

Помнится, меня, молодого коммуниста, убежденного безбожника, удивило постановление Совета обороны от 16 апреля 1919 года, подписанное В. И. Лениным: "Отпустить всем красноармейцам на первый и второй день пасхи приварочное довольствие и сахар в полуторном размере". Мне казалось, что такое постановление в корне подрывало среди красноармейцев нашу антирелигиозную пропаганду. Новый комиссар батареи С. А. Архипов разъяснил мне, чем это вызвано. Красная Армия стала трехмиллионной. В подавляющем большинстве она состояла из крестьян. Эти люди готовы с оружием в руках защищать Советскую власть, но многих из них еще не коснулась наша воспитательная работа. Было бы ошибкой в такую ответственную пору не учитывать их религиозных настроений. Слова комиссара заставили меня глубоко задуматься, я все более убеждался, что воспитание людей – дело трудное, требующее умения и терпения.

На меня возложили обязанности помощника командира батареи. Под руководством А. Г. Шабловского мне все чаще доводилось оставаться старшим командиром на огневой позиции, дежурить на наблюдательных пунктах и вести стрельбы по заранее пристрелянным данным, производить переносы огня.

Весной 1919 года западнее Изборска нашему боевому участку была поставлена задача захватить сильный опорный пункт Паниковичи. Мы серьезно подготовились к этому: провели тщательную пристрелку целей, установили взаимодействие с пехотой, действовавшей вдоль шоссе.

На псковском боевом участке применялась тогда линейная тактика, господствовавшая еще в годы мировой войны. Прерывчатое расположение войск в обороне противника плохо использовалось: наши части наступали в лоб на опорные пункты врага, вместо того чтобы просачиваться и обходить эти пункты, захватывать их с флангов и тыла.

Пехоте, наступавшей на Паниковичи, было придано три бронеавтомобиля. В назначенное время она двинулась вперед. Мы открыли огонь. По шоссе проехали бронемашины и скрылись в низине. Жиденькая цепь пехоты перебежками медленно продвигалась вперед, а затем залегла под редким огнем противника. Мы нервничали: куда же подевались броневики?

С утра на нашем наблюдательном пункте находились старший разведчик Лобачев и батарейный писарь Судаков. Никто не заметил, как эти два красноармейца исчезли.

Вскоре получили новое приказание: приготовиться к решительному штурму. Наши и соседние батареи усилили огонь. И тут показались броневики, которые мы уже считали пропавшими. Они смело рванулись вперед по шоссе и увлекли за собой пехоту. Мы перенесли огонь в глубину обороны противника. Наступление успешно развивалось, и вскоре пехотинцы ворвались в Паниковичи. Как после стало известно, большую роль в этом успехе сыграли разведчик Лобачев и писарь Судаков, которых на батарее совсем было сочли беглецами. По собственной инициативе они пробрались к застрявшим броневикам. Выяснилось, что на пути машин возникло препятствие: небольшой мостик на подступах к Паниковичам был разобран противником. В этой обстановке наш бравый разведчик Лобачев объявил себя комиссаром, а писарь Судаков – его помощником. Они приказали экипажам броневиков, а также случайно находившимся поблизости нескольким красноармейцам немедленно восстановить мостик. Сами при этом работали больше всех, подтаскивая под огнем бревна и доски, раскиданные белыми. Когда мост был восстановлен, броневики пошли вперед, за ними устремились пехотинцы.

За этот геройский поступок красноармейцы Лобачев и Судаков получили ценные подарки.

Наши старушки гаубицы опять потребовали очередного ремонта. Батарею отвели в Изборск, а орудия отправили на ремонт в Псков.

Мы разместились на окраине старинного городка.

Наступил блаженный отдых. Ночью спали на полу, вповалку. Днем чинили амуницию, чистили и стирали обмундирование.

С фронта иногда доносились пулеметная дробь, редкая артиллерийская стрельба. К этим привычным звукам мы сейчас прислушивались с тревогой. Честное слово, на передовых позициях чувствуешь себя спокойнее: там хоть видишь, что творится на фронте, а здесь, в близком тылу, сидишь и ничего не знаешь.

В ночь на 13 мая мы крепко спали. Сквозь сон я слышал громкий стук колес о булыжную мостовую. Несколько раз просыпался, прислушивался, а потом успокаивал себя: наверное, наше пополнение движется в сторону фронта. Но на рассвете зазвенели оконные стекла. Выглянул в окно. Мимо нашего дома размашистой рысью неслась с фронта легкая батарея красной эстонской бригады, прикрывавшей подступы к Изборску. Орудия были без чехлов, панорамы оставались в боевом положении. По настороженно-испуганным лицам бойцов понял: началось отступление. По моей команде все вскочили. Выбежав на крыльцо, увидел другую батарею, скачущую в тыл.

– Что случилось? – спрашиваю одного из командиров.

– Измена! – ответил тот.

В городе трещали пулеметные очереди. Мы устремились туда, где стояла наша батарея. Для этого надо было пробежать через несколько улиц.

Близко застрекотал пулемет. Думали, что стреляют наши. Пробрались поближе. Видим, стоит вражеский бронеавтомобиль и стреляет вдоль улицы. Мы очутились у него в тылу. Все были без оружия, только у меня револьвер, но разве его пулей пробить броню! Как пожалели, что в этот момент у нас не оказалось ручных гранат!

Башня броневика не вращалась, поэтому мы смогли беспрепятственно перебежать улицу и скрыться за какие-то постройки. Здесь повстречались с красноармейцем нашей батареи, он сообщил, что батарея уже ушла в юго-восточном направлении.

С большим трудом выбрались из города и через несколько часов разыскали свое подразделение.

Тут нам стало известно, что в эту ночь националисты эстонской бригады во главе с ее командиром Риттом подняли контрреволюционный мятеж и открыли фронт белогвардейцам.

Красные войска отступали к Пскову. Наша батарея поддерживала своим огнем 88, 89 и 90-й стрелковые полки прибывшей на фронт 30-й стрелковой бригады 10-й дивизии. Эти полки были большего состава, но плохо обучены и слабо подготовлены в политико-моральном отношении.

Наша батарея была переименована в 9-ю, введена в состав 3-го артиллерийского дивизиона, которым командовал тов. Шаманков. Мы получили на вооружение 76-миллиметровые пушки, чему были весьма рады.

25 мая части Красной Армии оставили Псков. Всю первую половину июня противник продолжал наступать. За это время мы откатились дальше к востоку, и фронт дивизии наконец стабилизировался между станциями Плюсса и Струги Белые.

Юденич рвался к Петрограду. К исходу 18 июня белогвардейцы вышли на приморском направлении к Копорскому заливу и Волосово, но дальше продвинуться не смогли. На этом направлении войска Красной Армии перешли в успешное наступление.

Наша 10-я дивизия тотчас же двинулась вперед. На нее возлагались две задачи: совместными усилиями с 11-й дивизией овладеть Псковом, а затем, развивая наступление в северо-западном направлении, создать угрозу флангам и тылу ударной группировки Юденича, на подступах к Петрограду.

За успехи в боях местный ревком подарил артиллеристам батареи граммофон с большим количеством пластинок. С тех пор во время каждой боевой стрельбы граммофон ставился обычно в центре нашей позиции, и огонь велся под музыку.

Мне памятна одна стрельба, когда первый выстрел был произведен под аккомпанемент чудесного баса Федора Ивановича Шаляпина, певшего знаменитую арию из "Фауста": "На земле весь род людской..."

Бои были напряженными, стрелять приходилось много.

5 августа наши части взяли Ямбург, а 26 августа освободили древний Псков.

На всех произвел большое впечатление зачитанный нам документ:

"Части XV армии после упорной боевой работы овладели Псковом. Учитывая условия обстановки, в которой протекала боевая работа армии, бедность своими продовольственными средствами, трудность подвоза их, необходимость дополнить недостачу их покупкой у местного населения, Совет Обороны постановил:

1. Объявить XV армии за взятие Пскова товарищескую благодарность от имени Совета Обороны.

2. В возмещение расходов и затрат, понесенных красноармейцами и командным составом, выдать XV армии месячный оклад содержания.

Председатель Совета Обороны В. Ульянов (Ленин)".

Мы стремились прорваться к Гдову, но сумели достичь лишь южной оконечности Чудского озера.

С первым походом Антанты на петроградском направлении было покончено. У нас не хватило сил и средств, чтобы нанести Юденичу решительное поражение. Советская республика в это время напрягала все усилия против главного ставленника Антанты – Колчака,

Во время наступившего затишья на фронте меня командировали в Москву за батарейными печатями нового образца.

В те дни я своими глазами увидел тяжелую нужду, голод и разруху в столице. Но как ни было тяжело, москвичи верили партии большевиков, Советской власти, верили в грядущие победы. Проходя мимо казарм у Сухаревской башни, я видел отправку маршевого батальона на фронт. Красноармейцы красиво маршировали в новом обмундировании и новом снаряжении. Это была внушительная картина. Тысячи москвичей провожали их.

И снова я на родной батарее. Меня тотчас же назначили дежурить на наблюдательном пункте. Путешествие в столицу уже казалось каким-то сном.

Боевая молодость была полна романтики. Мы все мечтали о скорой победе мировой революции. Но вместе с тем каждому было ясно, что впереди еще много сражений, что империалисты не оставят нас в покое. Так оно и оказалось. Вскоре начался второй поход Антанты. Теперь главной силой империалистов стал Деникин. Юденич и белоэстонцы получили помощь оружием и начали новое наступление на Петроград. Антанта и белогвардейцы, особые надежды возлагали, как выяснилось позднее, на предателя и махрового шпиона Люндеквиста, начальника штаба нашей 7-й армии, оборонявшей подступы к Петрограду.

В результате трехнедельного наступления Юденич захватил Лугу, прорвался к Пулковским высотам.

Контрнаступление советских войск под Петроградом началось 21 октября и стало успешно развиваться. 31 октября дивизии нашей 15-й армии взяли Лугу, С упорными боями мы медленно продвигались в направлении к Гдову, который был освобожден 7 ноября. В тот же день части 7-й армии заняли Волосово и Веймарн.

Наша батарея отличилась во многих боях. Мы по-прежнему очень бережно расходовали снаряды, стараясь как можно точнее бить по врагу.

Велик был наступательный порыв. 14 ноября наши войска штурмом взяли Ямбург, последний бастион и пристанище Юденича. Белые войска были разгромлены, а их остатки бежали. Буржуазное правительство Эстонии возобновило мирные переговоры со Страной Советов. 2 февраля в Юрьеве был подписан мирный договор.

Этому событию В. И. Ленин придавал серьезное значение. Он писал: "Мир с Эстляндией – это окно, пробитое русскими рабочими в Западную Европу, это неслыханная победа над всемирным империализмом".

Победы Красной Армии над Колчаком, Деникиным и Юденичем обеспечили передышку в боевых действиях. Наша бригада была отведена в район Пскова, а батарея разместилась в его пригороде Подберезье. К нам прибыл новый командир батареи Николай Николаевич Михельсон. Августина Георгиевича Шабловского перевели от нас, назначили командиром артиллерийского дивизиона. Я искренне жалел об этом, но вместе с тем радовался его заслуженному продвижению по службе. В Подберезье развернулась деятельная боевая учеба. Все относились к ней с огромной ответственностью. Каждый понимал, что надо готовиться к решительным сражениям.

В свободное время ходили в псковский театр. Там я в последний раз в жизни слушал Ф. И. Шаляпина.

В апреле 1920 года батарею направили на белопольский фронт.

Березина

Антанта спешно готовила новый, третий поход против молодого Советского государства. Теперь главной силой выступали белополяки во главе с матерым реакционером Пилсудским, а подсобной – белогвардейцы Врангеля.

Трижды обращалось Советское правительство к польскому правительству и сейму с предложениями о мирном урегулировании спорных вопросов между Советской Россией и Польшей, но пилсудчики не удосужились даже ответить.

В. И. Ленин предвидел возможность начала военных действий со стороны белопанской Польши и предупреждал о новой опасности, нависшей над страной. В начале марта мы прочли в "Правде" его доклад на I Всероссийском съезде трудовых казаков. "Всемирно-могущественная Антанта нам уже не страшна: в решающих сражениях мы ее победили. Правда, они могут направить на нас еще Польшу. Польские помещики и капиталисты бурлят, бросают угрозы, что они хотят себе территории 1772 г., что они желают подчинить себе Украину. Мы знаем, что Франция поджигает Польшу, бросая туда миллионы, потому что все равно обанкротилась и ставит теперь последнюю ставку на Польшу". Прочтя эти слова Владимира Ильича, наши артиллеристы решили: не миновать нам ехать туда, учить пилсудчиков уму-разуму,

И действительно, нашу 10-ю дивизию в апреле 1920 года перебросили из Пскова в район Жлобина, а затем к реке Березине. Марш от Жлобина к фронту был очень тяжелым. Часто приходилось тащить орудия по песчаным проселочным дорогам. Выручали белорусские крестьяне. Они с готовностью брались везти на своих подводах снятые с лафетов стволы пушек, люльки с противооткатными устройствами.

Помню, как бранил меня командир дивизиона Михаил Адольфович Рерлэ: виданное ли дело, чтобы на Марше разбирать орудия по частям! Но выслушал мои доводы, посмотрел на радостные лица наших добровольных помощников – и смягчился.

Вскоре батарея приняла участие в боях с белополяками в районе Шацилки. Противник здесь перешел в энергичное наступление и вынудил наши части отойти на левый берег Березины. Мы, артиллеристы, своим огнем прикрывали отход пехоты.

Затем дивизия занимала оборону на фронте протяжением более 70 километров. Батарее пришлось подготовить несколько огневых позиций и непрерывно маневрировать вдоль фронта, вводя в заблуждение противника.

По директиве командующего Западным фронтом М. Н. Тухачевского на 16-ю армию была возложена задача – форсировать Березину для решительного удара на минском направлении. Одновременно в юго-западном направлении должны были наступать три другие армии.

Началась усиленная подготовка к предстоящей операции: рекогносцировки, тщательная разведка, перегруппировки войск. На совещаниях пехотинцев с артиллеристами распределялись цели, районы огневых позиций и наблюдательных пунктов, обсуждались вопросы связи и взаимодействия.

Сразу же после окончания артиллерийской подготовки один взвод нашей батареи должен был переправиться на противоположный берег Березины. Другой взвод оставался на прежней позиции, готовый в любой момент поддержать своим огнем пехоту. Вести первый взвод приказали мне. Переправа через большую реку была тогда далеко не простым делом. В нашем распоряжении имелись поплавки Полянского, которые подвязывались к орудиям, передкам, повозкам и двуколкам, чтобы придать им плавучесть. Лошадей предполагалось переправлять вплавь. Поплавков нам как будто хватало, но было очень мало лодок.

Незадолго до наступления прибыла из Сибири 27-я стрелковая дивизия. На вагонах, в которых ехали красноармейцы, крупными буквами было выведено: "Даешь Варшаву!" Увидев эти надписи, мы поняли цели и задачи приближающихся боев, но вместе с тем немало подивились – ведь все фронтовики старались скрытно от противника готовиться к форсированию Березины, ползали, как ужи, изучая оборону врага, а тем временем через всю страну двигались эшелоны с таким громким и грозным лозунгом. Сколько шпионских глаз могло их засечь! Дорого обходилась нам такая беспечность.

Предстоящая переправа волновала всех. Мы тщательно изучили глубокую реку с болотистыми берегами и быстрым течением. Было условлено, что на том берегу все причалят возможно ближе друг к другу – это облегчит и ускорит приведение взвода в боевую готовность. Каждый из нас отлично понимал, какое впечатление произведет появление наших трехдюймовок на берегу, занятом белополяками.

Как только передовые подразделения высадятся и закрепятся на противоположном берегу, саперы должны возвести через реку мост на козлах. К месту постройки моста незаметно подвозились материалы. Лес был поблизости подходил к самому урезу воды,– и это облегчало задачу.

Ночь перед наступлением была тихая, ни одной осветительной ракеты не висело в воздухе. Наблюдательный пункт батареи расположился недалеко от места предстоящей постройки моста. Я с двумя разведчиками отправился к командиру саперов, чтобы договориться о деталях переправы второго взвода.

Саперы работали шумно. Слышался плеск воды, лязгание весельных уключин. Никто не мог сказать, где находится командир саперной роты, у которого я хотел узнать реальный срок готовности моста.

Мы спешились. В это время на противоположном берегу ударили пушки. Снаряды стали разрываться совсем близко. Саперы разбежались кто куда. Мы поскакали на батарею, чтобы открыть ответный огонь.

Но вражеский берег вскоре замолчал. Вновь наступила тишина. Перед рассветом переправилась наша разведка, за ней последовали передовые подразделения пехоты, а потом и мы.

Стараясь грести бесшумно, я плыл на маленькой лодчонке. Громко стучало сердце. В тумане, стоявшем над рекой, с трудом различались головы плывущих лошадей. Неподалеку от меня возвышались поставленные на поплавки орудия. Все шло без особого шума. Но когда мы добрались до середины реки, вдруг раздались выстрелы, особенно оглушительные над водой. Это наши передовые подразделения завязали на берегу перестрелку с боевым охранением противника. Я изо всех сил нажал на весла.

Вот и берег. Телефонисты быстро навели связь, орудия заняли огневую позицию. Я связался с пехотным подразделением. Вскоре появился командир батальона. Он очень обрадовался нашим пушкам. Мы стали бить по вражеским пулеметам, расчищая путь пехоте.

Противника застигли врасплох. Наступление развертывалось стремительно. Белополяки, отстреливаясь, отходили. Орудия нашего взвода не меняли огневой позиции, а я с наблюдателями бросками передвигался непосредственно за цепью пехоты.

После полудня был, наконец, наведен мост через Березину, и к нам присоединился второй взвод батареи. Мощь нашего огня сразу удвоилась.

Пять суток продолжались упорные бои. Наконец был взят город Игумен. 11 июня наши части облетела радостная весть – 17-я стрелковая дивизия освободила Минск.

Всюду нас радостно встречало местное население, освобожденное от панского гнета. Нас обнимали, угощали, многие сейчас же вступали в наши ряды, чтобы с оружием в руках драться за родную землю.

Передовой отряд пехоты, которому была придала наша батарея, перехватил шоссе, идущее от Бобруйска на Минск. Задача: удержать шоссе до подхода наших частей. В связи с болезнью Н. Н. Михельсона командовать батареей приказали мне.

Вскоре со стороны Бобруйска показалась легковая автомашина. Когда она была уже совсем близко, мы встали цепью во весь рост и перегородили дорогу. Машина остановилась, из нее выскочили польские офицеры и открыли беспорядочную стрельбу из револьверов. Мы стреляли лучше. Машина оказалась в наших руках. Решили подарить ее командиру нашей дивизии, которого все любили и уважали. На заднем сиденье автомобиля лежал убитый польский генерал, при нем были оперативные карты и различные документы, которые мы немедленно отправили в штаб.